Гравидан, душа Павел, тебе не нужен — память твоя хороша: дом № 3, кв. 44. Не одни киношники. Мною многие командуют.
Теперь накомандовал Станиславский1. Прогнали для него Мольера (без последней картины — не готова), и он вместо того, чтобы разбирать постановку и игру, начал разбирать пьесу.
В присутствии актеров (на пятом году!) он стал мне рассказывать о том, что Мольер гений и как этого гения надо описывать в пьесе.
Актеры хищно обрадовались и стали просить увеличивать им роли.
Мною овладела ярость. Опьянило желание бросить тетрадь, сказать всем: пишите вы сами про гениев и про негениев, а меня не учите, я все равно не сумею. Я буду лучше играть за вас. Но нельзя, нельзя это сделать! Задавил в себе это, стал защищаться.
Дня через три опять! Поглаживая по руке, говорил, что меня надо оглаживать, и опять пошло то же.
Коротко говоря, надо вписывать что-то о значении Мольера для театра, показать как-то, что он гениальный Мольер, и прочее.
Все это примитивно, беспомощно, не нужно. И теперь сижу над экземпляром, и рука не поднимается. Не вписывать нельзя — пойти на войну — значит сорвать всю работу, вызвать кутерьму форменную, самой же пьесе повредить, а вписывать зеленые заплаты в черные фрачные штаны!.. Черт знает, что делать!
Что это такое, дорогие граждане?
Кстати — не можешь ли ты мне сказать, когда выпустят Мольера? Сейчас мы репетируем на Большой сцене. На днях Горчакова2 оттуда выставят, так как явятся «Враги»3 из фойе.
Натурально пойдем в филиал, а оттуда незамедлительно выставит Судаков с пьесой Корнейчука4. Я тебя и спрашиваю, где мы будем репетировать, и вообще, когда всему этому придет конец?
* * *
Довольно о «Мольере»!
* * *
Своим отзывом о чеховской5 переписке ты меня огорчил. Письма вдовы и письма покойника произвели на меня отвратительное впечатление. Скверная книжка! Но то обстоятельство, что мы по-разному видим один и тот же предмет, не помешает нашей дружбе.
* * *
Блинов не ели. Люся хворала. (Теперь поправляется.)
А за окном, увы, весна. То косо полетит снежок, то нет его, и солнце на обеденном столе. Что принесет весна?
Слышу, слышу голос в себе — ничего!
* * *
Опять про Мольера вспомнил! Ох, до чего плохо некоторые играют. И в особенности из дам К.6 И ничего с ней поделать нельзя.
* * *
Заботы, заботы. И главная, поднять Люсю на ноги. Сколько у нас работы, сколько у нее хлопот. Устала она.
* * *
Анну Ильиничну за приписку поцелуй.
Анна Ильинична! Вашим лыжным подвигом горжусь.
Пиши еще. Представляю себе, как вкусно сидите Вы у огня. Славьте огонь в очаге.
Твой Михаил.
Примечания
Впервые: Новый мир. 1987. № 2. Печатается по автографу (ОР РГБ, ф. 218, к. 1269, ед. хр. 4, л. 35—36).
1. Прекрасные отношения, существовавшие между Булгаковым и Станиславским в течение ряда лет, в период репетиций пьесы «Мольер» стали осложняться. Станиславский по-прежнему с чистым сердцем и любовью относился к Булгакову. Об этом, например, свидетельствует следующая запись в дневнике Е.С. Булгаковой от 25 августа 1934 г.: «М.А. все еще боится ходить один. Проводила его до театра, потом — зашла за ним. Он мне рассказал, как произошла встреча К[онстантина] С[ергеевича]... Речь К[онстантина] С[ергеевича] в нижнем фойе... Когда кончил, пошел к выходу, увидел М.А. — поцеловались. К. С. обнял М.А. за плечо, и так пошли.
— Что пишете сейчас?
— Ничего, Константин Сергеевич, устал.
— Вам нужно писать... Вот тема, например: некогда все исполнить... и быть порядочным человеком.
Потом вдруг испугался и говорит:
— Впрочем, вы не туда повернете!
— Вот... все боятся меня...
— Нет, я не боюсь. Я бы сам тоже не туда повернул».
Но вторжение Станиславского в процесс работы над пьесой после длительнейших репетиций Булгаков воспринимал резко отрицательно. Об этом остром восприятии пишет и Е.С. Булгакова в дневнике. Запись 5 марта 1935 г.: «Тяжелая репетиция у Миши... Пришел разбитый и взбешенный. Станиславский, вместо того, чтобы разбирать игру актеров, стал при актерах разбирать пьесу». 10 марта: «Опять у Станиславского. <...> С[таниславский] начал с того, что погладил Мишу по рукаву и сказал: «Вас надо оглаживать». Очевидно, ему уже сообщили о том, что Миша обозлился на его разговор при актерах. Часа три торговались. Мысль Станиславского в том, чтобы показать повсюду, что Мольер создатель гениального театра. Поэтому надо вписывать те вещи, которые Миша считает тривиальными или ненужными. Яростный спор со Станицыным и Ливановым. Но Миша пришел более живой, потому что успокоился. Говорил, что Станиславский очень хорошо сострил про одного маленького актера, который играет монаха при кардинале, — что это поп от ранней обедни, а не от поздней». 20 марта: «Все это время — то и дело у Станиславского разбор «Мольера». Миша измучен... (Станиславский) пытается исключить лучшие места — стихотворение, сцену дуэли и т. д. Всего не упишешь. Доходило до того, что мы решили с Мишей вопрос — написать письмо Станиславскому с отказом от поправок, взять пьесу и уйти. Миша все время говорит так: «Я не доказываю, что пьеса хорошая, может быть, она плохая. Но зачем же ее брали?.. Чтобы потом калечить по-своему?» Но во мне нет сомнений относительно пьесы, и Станиславский вызывает во мне одно бешенство».
2. Горчаков Николай Михайлович (1898—1958) — режиссер, работал над постановкой «Мольера».
3. Имеется в виду пьеса М. Горького «Враги», премьера которой состоялась в МХАТе в октябре 1935 г.
4. Имеется в виду пьеса Корнейчука «Платон Кречет» в постановке И.Я. Судакова. Премьера пьесы состоялась в июне 1935 г.
5. Речь идет о переписке А.П. Чехова и О.Л. Книппер (издана в трех томах в 1934—1936 гг.). В письме П.С. Попова, в частности, говорилось: «Я как-то с боязнью брался за книгу, опасался, что еще больше разочаруюсь в Книппер. Но письма говорят в ее пользу...»
6. Очевидно, Булгаков имеет в виду актрису Лидию Михайловну Кореневу (1885—1982), игравшую Мадлену.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |