После юбилейных дней рождения М.А. Булгакова (125) и В.П. Некрасова (105), полувековой годовщины со времени начала публикации романа «Мастер и Маргарита», в 2017 году — два (главных) юбилея: в журнале «Москва», в январском номере за 1967-й год напечатана вторая часть романа, а через полгода в «Новом мире» появилось эссе «Дом Турбиных»1.
Автор «Дома Турбиных» получил множество писем от читателей. Одной из первых откликнулась Елена Сергеевна Булгакова, вдова писателя. Она позвонила из Москвы, но слышно было плохо, поэтому она позвонила еще и на следующий день, а в своем дневнике записала отзывы друзей и знакомых на публикацию в журнале «Новый мир». Письма Некрасова к ней долгое время были «под замком» в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (Далее — ОР РГБ)2. Ознакомиться с ними удалось 17 июня, в день его рождения, несколько лет назад. А ее письма к нему хранятся в Санкт-Петербурге, в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (далее — ОР РНБ)3.
Некрасов часто включал в свои произведения письма читателей, письма родных, свои собственные, даже детские. В рассказе «Дедушка и внучек»4 писатель дал замечательную классификацию читательских писем. В конце пришлого века писем писали значительно меньше, а черновики писались при составлении официальных, а не частных посланий. В XXI веке эпистолярный жанр возродился в виде электронной почты (правда, с употреблением особого языка).
В «Записках зеваки»5 (дописанных во Франции «Городских прогулках») Некрасов процитировал письма, полученные им после публикации «Дома Турбиных»: «О своих поисках, о доме, в котором жили придуманные и не придуманные Булгаковым герои романа и пьесы, я как-то написал в «Новом мире», и для тех, кто прочитал этот маленький очерк, и написаны нижеследующие строки. Скажу прямо — писать о живых людях или их прототипах — дело неблагодарное, а, возможно, даже не всегда нужное. Надежда Афанасьевна Булгакова, сестра писателя, в одном из писем писала: «Несколько человек, знающих нашу семью, осуждают Вас за неточность информации. Говорят, что Вы, мол, от Инны Васильевны узнали, что есть в Москве родные писателя, надо было бы обратиться к ним. Но представьте, я так не думаю. Болезнь помешала мне вмешаться в это дело до напечатания очерка, значит, судьба: пусть будет так, как получилось».
Несмотря на столь мягкое и деликатное замечание Надежды Афанасьевны, позволю себе истины ради кое-что с её слов всё же уточнить и дополнить. «Не знаю, — пишет она, — стоит ли утруждать Ваше внимание исправлением ошибок, но кое-что скажу. Варя, самая весёлая (это верно), четвёртая в семье, на гитаре не играла, она кончила Киевскую консерваторию по классу рояля, была пианисткой. Вера, старшая из сестёр, вторая после Михаила, пела, училась пению; замужем за офицером никогда не была; её муж никогда не был выслан. Мой муж был филолог, русский. Ни у кого из сестёр Булгаковых мужей немцев не было. Варя — прототип Елены Турбиной. Миша прекрасно, тонко уловил черты её характера, её облика, рисуя Елену Турбину. Но Вы же сами написали о героях Булгаковых: ...может, и выдуманных наполовину, на четверть выдуманных... И муж Елены — Тальберг — тоже выдуман на сколько-то».
Далее автор цитирует других своих корреспондентов, но все-таки самым важным для нас (в Литературно-мемориальном музее М. Булгакова) является его переписка с первым биографом писателя, Надеждой Афанасьевной Булгаковой-Земской. Письма сохранились в архиве Елены Андреевны Земской (не только племянницы, но и крестницы Булгакова). Комментариями к их переписке могут служить письма от Ин(н)ы Васильевны Кончаковской, дочери владельца дома Василия Павловича Листовничего. У нее — свои версии о первом визите Некрасова. Комментариями могут быть свидетельства Бориса Ямпольского (в его книге «Избранные минуты жизни»6) и Анджея Дравича («Поцелуй на морозе» — «Pocałunek na mrozie»7). Они побывали на Андреевском/Алексеевском спуске уже после Некрасова.
Что касается переписки, то Некрасовские письма — в большинстве — открытки, а у Надежды Афанасьевны — «выстраданные» после черновиков рукописи и машинописи с правкой.
1. [1967 г.]. Письмо Н.А. Булгаковой-Земской В.П. Некрасову Киев, Крещатик, 15, кв. 10. В. Некрасову
Многоуважаемый Виктор Платонович!
Пишет Вам сестра писателя Михаила Афанасьевича Булгакова (по мужу — Земская).
Я прочла Вашу статью8 в восьмом номере «Нового мира» «Дом Турбиных». Она мне понравилась, в ней много сердечности и теплоты. Я очень одобряю, что Вы, посетив «Дом Турбиных», увидели прежде всего героев романа и пьесы, увидели, как живых людей.
Ваша статья всколыхнула в моей душе много воспоминаний, и я хожу под впечатлением той, киевской жизни.
Конечно, в статье есть неточности, некоторые неясности, но повинны не Вы. Виной того, что в статье мне не понравилось, являетесь не Вы, а та «пожилая блондинка», которая давала Вам информацию. О том, что Вы посетили дом Булгаковых, я узнала из письма Инны Васильевны Листовничей, теперь Кончаковской (по мужу), той самой «блондинки», василисиной дочки. Это письмо она написала мне вскоре после Вашего визита. И тогда же у меня возникла в душе тревога: «ох, что она может наговорить!» Даже хотела Вам написать. Но я тогда была больна, два месяца провела в санатории, а вернувшись, прочитала уже готовую статью Вашу в журнале.
Я думаю, что нам надо встретиться. В конце Вашей статьи Вы ставите ряд вопросов. Из нашей огромной семьи остались только мы двое, сестра Вера и я. Вера тяжело больна. И тем большую ответственность чувствую я, потому что я, пожалуй — единственный человек, который может дать правдивые и исчерпывающие ответы на все Ваши вопросы.
Я знаю, что Вы бываете в Москве. Посетите меня, когда Вы приедете в Москву, и чем раньше, тем лучше.
Мой адрес: Москва, Г-19, ул. Маркса-Энгельса, дом 7/10, кв. 23; а телефон — Б3 — 42-97. Я буду очень рада Вас видеть.
Я благодарю Вас за статью, за то, что Вы «открыли» Дом Турбиных.
Н. Булгакова-Земская.
Некоторые первоначальные замечания.
Меня очень покоробило, что И[нна] В[асильевна], при первой встрече Вас с ней назвала Михаила Мишкой9. Разница в возрасте, всё пережитое Михаилом не дает ей права на такую фамильярность.
Венеролог. Он «переквалифицировался» в венеролога, будучи сначала терапевтом и детским врачом, из человеколюбия, — я не боюсь этого слова. Когда он работал в деревне в 16—17 г.г., он близко соприкоснулся с большой трагедией населения — принесенным войной сифилисом. Он считал своим долгом врача бороться с этим.
С Лянчиа мы были знакомы только как соседи по даче, и нашу семью с ними ничего не связывало. Лянчиа, итальянец по национальности, был владелец двух крупнейших в Киеве гостиниц. Это была не наша среда.
В дом, где жили рядом «Монтекки и Капулетти», естественно, Михаила не тянуло. Но в Киев он приезжал несколько раз уже после того, как насовсем поселился в Москве.
В 1956 году в Киеве была потерпевшая неудачу попытка поставить «Дни Турбиных». Работал над постановкой режиссер Варпаховский10. Я была на генеральной репетиции и на последовавшем после нее «общественном просмотре». Но об этом — при встрече.
Это пока всё.
Н. Булгакова-Земская.
2. 1967 г., октября 13. Письмо В.П. Некрасова Н.А. Булгаковой-Земской ЗАКАЗНОЕ. Москва. Ул. Маркса-Энгельса 7/10, кв. 23
Дорогие Надежда Афанасьевна и Марина!
Спасибо Вам обеим за письма!
Мне это очень дорого! Отвечаю тут же, получив письма. Приеду в Москву — обязательно встретимся!
В. Некрасов.
3. 1967 г., октября 29. Письмо В.П. Некрасова Н.А. Булгаковой-Земской
Дорогая Надежда Афанасьевна!
Посылаю Вам два снимочка, которые, надеюсь, доставят Вам удовольствие. Как видите — мало что изменилось с тех пор. Разве что деревья подросли, да вместо Десятинной появилось идиотское здание исторического музея.
В Ваш дом теперь паломничество... Увы, нынешняя хозяйка Вашей квартиры этому совсем не рада и даже написала мне возмущенное и обиженное письмо, обвиняя меня в клевете (у нее, мол, нет «боженковской» мебели) и в неуважении к ее возрасту. Она, по-видимому, не очень умна, эта дама, тем не менее, я чувствую себя как-то неловко перед ней и вообще мне стало ее вдруг жалко. Собственно говоря, она должна была бы обижаться больше на Михаила Афанасьевича, чем на меня, и все же, все же мне грустно, что она на меня обиделась («обесславили на весь мир...») — я вовсе не хотел ее обижать, но в общем-то, что-то обидное для нее, конечно, получилось...
Собирался в конце октября побывать в Москве, повидаться с Вами, с Е.С., да не получилось. Но в конце ноября думаю, что все же приеду и тогда обязательно нагряну к Вам.
С наилучшими пожеланиями
В. Некрасов.
Привет Вашей приятельнице — Марине.
4. 1967 г., ноября 1. Письмо Н.А. Булгаковой-Земской В.П. Некрасову
Дорогой Виктор Платонович!
1-го ноября я получила Ваше письмо с двумя фотографическими снимками. За фото и внимание благодарю очень. Снимки доставили мне большое удовольствие, даже радость. Елена Сергеевна, тоже получившая снимки, их хвалит.
Я до сих пор люблю Киев и чувствую его родным городом, хотя давно покинула его, училась с 1912 г. на Высших женских курсах в Москве; учась там, тосковала по Киеву и семье ужасно (семья оставалась в Киеве). Я приезжала домой в Киев только на каникулы: зимой и на лето. В годы гражданской войны я странствовала по разным городам и селам с мужем. А теперь долго уже живу в Москве с дочкой и внучкой. Но ближе Киева у меня города нет.
Когда я вышла на пенсию, я прежде всего помчалась в Киев. Это было в 1956 г. Тогда я видела в Киеве постановку «Дней Турбиных», которую готовил режиссер Варпаховский (сейчас он ставит «Дни Турбиных» во МХАТе). Тогда, в 1956 г., постановку этой пьесы «зарезал» Украинский Союз советских писателей при благосклонном участии Украинского Министерства культуры (министр Бабийчук). Но это — тема особого рассказа.
А после 1956 г. я стала ездить в Киев почти каждое лето. Жила у друзей детства. Наших родных в Киеве уже тогда никого не оставалось. Тянули меня к себе (и теперь тянут) Днепр и Десна. Два раза я совершила на пароходе путешествие Киев-Херсон, ездила в Канев, в Чернигов и близкие дачные места вверх и вниз по Днепру.
Конечно, в каждый приезд ездила в Бучу, где когда-то была наша дача. И в каждый приезд обязательно посещала дом № 13 на Андреевском спуске, — посещала семью, живущую в нашей бывшей квартире. Это семья дочери домовладельца — инженера Василия Павловича Листовничего («ВаС. Лис.»11). Он покинул Киев в первые годы после революции и умер вне Киева, где и когда, не знаю. Близости с Кончаковскими у меня не было (это теперь фамилия Инны).
Весной это года Вы посетили нашу бывшую квартиру на Андреевском спуске (разыскали-таки!) в доме № 13 и беседовали с Ин[н]ой Васильевной Кончаковской, дочерью Листовничего.
Вы пишете мне, что «вдруг» пожалели Ин[н]у Васильевну и Вам грустно, что она на Вас обиделась. А я, грешный человек, ничуть не пожалела ее, а сказала сердито: «Так ей и надо!». Вы дали ей урок, но пойдет ли он ей на пользу, не знаю. Ведь не говоря уже о том, что она неприятно, враждебно, злорадно говорила о писателе Михаиле Булгакове, как бы сводя какие-то12 счёты, она и всю нашу семью, даже маму попыталась задеть.
Она плохо помнила и мало знает о жизни нашей семьи, по-моему, она нашу семью не понимала. Но это не остановило ее в ее «сообщениях», и она бойко и много наговорила и такого напутала, что я теперь не знаю, как и распутать. А стоит ли распутывать?
«Она, по-видимому, не очень умна, эта дама», — так пишете Вы мне — (это мягко сказано).
А я добавлю: и не умна, но самоуверенна, и избалована с детства, и не добра. Она не уважает людей, и ей не дано понимать их. Исключение она сделала, говоря о нашей семье, для нашего брата Николая: «Умница был». Да, верно. Он, брошенный, одиноким, без помощи и поддержки на улицах Югославии, выбился; тяжким трудом завоевал возможность учиться, окончил университет в Загребе и стал в Париже ассистентом профессора д'Эрреля, открывшего бактериофаг; а после смерти д'Эрреля был Directeur scientorium института его имени.
Получил серебряную медаль за свои научные труды. Жизнь Николая Булгакова стоит описания. Мы переписывались с ним. Я просила его написать свои воспоминания. И он хотел. Но он умер, не успев сделать этого. Умер после долгой и трудной болезни в июне 1966 г., похоронен на кладбище в Париже. О смерти его были объявления и некролог в газете «Русские новости» (это просоветская газета). У меня есть снимок его могилы.
Ин[н]а не сочла нужным умолчать о судьбе Коли и Вани, ни секунды не подумав, имеет ли она право говорить о них, не зная подробностей их жизни, не спрося разрешения у нас, у родных. О Коле можно писать с гордостью. А о Ване я сейчас не имею вестей... Судьба его трагична... Я была бы очень рада, если бы могла поверить, что на маленькой эстраде в русском ресторане «У водки» Вы видели действительно Ваню. Но Ваню Вы не видели. Это я пишу только Вам и прошу об этом никому не сообщать. А написанное в Вашем очерке не исправлять.
О Николае Ин[н]а сказала: «Умница был». Но ведь у нас вся семья (родители и дети) была умная, могу сказать не хвастая. Я уже не говорю о Михаиле, который даже на фоне этой семьи выделялся своими разносторонними и яркими способностями, своей безудержной поражающей фантазией, своим острым умом, своей прозорливостью.
И вот о таком человеке Ин[н]а не нашла других слов, как бездарный, невезучий и т. п.
Увидела она Михаила только с обывательской точки зрения (иначе она видеть не могла), так и описала Вам.
А он был стремительный, язвительный, ироничный, могущий убить словом, смело говорящий в глаза убийственные слова. Паустовский пишет о Михаиле-гимназисте: «Его беспощадный язык, которого боялись все» («Далекие годы», глава «Господа-гимназисты»). Я написала Ин[н]е, что все читают что-то (так поняла Инна) Мишино. Это что-то «Мастер и Маргарита» (я написала ей название романа, но ей было неинтересно, и она не сочла нужным запомнить и уж, конечно, не читала).
Не знаю, стоит ли утруждать ваше внимание исправлением ошибок Ин[н]ы. Но кое-что я скажу.
Варя, самая веселая (это верно), 4-я в семье, на гитаре не играла, она кончила киевскую консерваторию по классу рояля, была пианисткой. Вера, старшая из сестер (2-я в семье после Михаила) пела, училась пению; замужем за офицером никогда не была; ее муж никогда не был выслан. Мой муж был филолог, русский. Ни у кого из сестер Булгаковых мужей немцев не было.
Варя — прототип Елены Турбиной. Миша прекрасно, тонко уловил черты ее характера и облика, рисуя Елену Турбину. Но Вы сами хорошо написали в Вашем очерке: «...может и выдуманных, наполовину, на четверть — героев Булгакова».
Ведь каждый выдуман на сколько-то, по-своему, со своими индивидуальными чертами. Если и есть прототипы, то они, герои — не фотографии. И муж Елены Турбиной, Тальберг, тоже выдуман на сколько-то.
Прочтя Ваш очерк, муж сестры Веры13 сказал мне: «Ну, и вранье же о семье Булгаковых наговорила Ин[н]а!» И знаете, мне уже надоело опровергать вранье Инны. Ведь если в Киеве совершают паломничество в «квартиру Турбиных», то и меня здесь осаждают вопросами. Ин[н]у, с ее «информацией» поняли, в особенности те, кто знал нашу семью, и теперь часто меня спрашивают: «Что правда? Что ложь? Как было?». Несколько человек, знающих нашу семью, осуждают Вас (за неточность информации), что Вы положились на информацию «глупой мещанки», «злой бабы» (это не мое выражение, а тех, кто говорил со мной) и выставили в некрасивом свете семью Булгаковых; говорят, что Вы ведь от Ин[н]ы (Васильевны) узнали, что есть в Москве родные писателя, надо было бы обратиться к ним. Но, представьте, я так не думаю. Болезнь помешала мне вмешаться в это дело до напечатания очерка, значит судьба: пусть будет так, как получилось («Записки зеваки» В. Некрасова).
Но еще замечание я все-таки сделаю. Отец умер в 1907 году 48 лет. Маме тогда было 37 лет. Ин[н]а произносит загадочную фразу, в которую она, по-видимому, хотела вложить что-то двусмысленное: «Со смертью отца все изменилось. Мать, насколько мы поняли, отделилась». Ничего «они» не поняли. Врач, «живший там, наверху, против Андреевской церкви, очень приличный человек» стал нашим отчимом14. Когда подросли младшие, мать обвенчалась с этим врачом в Десятинной церкви и переехала в его квартиру (Андреевский спуск, д. 38), где жила с отчимом и нашей младшей сестрой Еленой (Лелей) до своей смерти в 1922 г. А квартиру (в № 13) отдала старшим детям — с их женами и мужьями. Против выражения «воцарилась безалаберщина» я протестую. В № 13 было шумно, людно, весело, но безалаберщины не было — все работали.
Отчима звали Иван Павлович Воскресенский15. Мы, дети, его любили и очень уважали. Это был человек высокой морали и долга.
Кончил свою жизнь отчим в Казахстане, куда попал не по своей воле, уже после смерти нашей мамы. Весной этого года ему исполнилось 90 лет. Умер он в мае этого года в г. Джамбуле, уважаемым врачом, награжденным Орденом Трудового Красного знамени. Его знал и уважал весь город, хоронили торжественно. Незадолго до своей смерти он прислал мне большое и хорошее письмо. Я ему ответила. Вот так рвутся одна за другой давние семейные связи, и я остаюсь все больше и больше в одиночестве. Кем? Летописцем?
Я написала письмо в Киев сыну Ин[н]ы Кончаковской (он врач-хирург)16. Ин[н]е мне писать не захотелось, да и дочь отсоветовала — безнадежно. В моем письме к сыну Ин[н]ы была главная мысль: лучше ничего не сообщать, чем сообщать недостоверные, не отвечающие действительности сведения.
Заканчиваю свое письмо просьбой. Я люблю ваши книги. Но мне не удалось прочитать «Путешествие в 3-х измерениях»17 и сейчас я его не могу достать.
Если у Вас оно есть, если это Вас не затруднит, то захватите его, когда поедете в Москву. Я прочту, если надо вернуть, верну с благодарностью.
Марине привет я, конечно, охотно передам. Она будет ему очень рада. Только вряд ли правильно назвать ее моей приятельницей: по возрасту она мне во внучки годится, да и знакома я с ней очень мало.
Письмо, как видите, я написала Вам огромное. Читайте терпеливо (если хватит терпения). А когда будете в Москве, нагряньте ко мне. И думаю, что нам будет, о чем поговорить. Шлю сердечный привет.
Н. Булгакова-Земская.
5. 1967 г., декабря 28. Открытка В.П. Некрасова Н.А. Булгаковой-Земской Обратный адрес: Ялта, Дом Литфонда. В. Некрасову
С Новым Годом, дорогая Надежда Афанасьевна. Авось, «в нем» удастся нам все же встретиться. Большое спасибо за такое подробное и интересное письмо. Ваш В. Некрасов.
6. [1968 г.]. Открытка В.П. Некрасова Н.А. Булгаковой-Земской Обратный адрес: Киев, Крещатик, 15, кв., 10. Некрасову
С наступающим Новым годом, дорогая Надежда Афанасьевна. Будем надеяться, что хоть в этом, новом году, удастся встретиться. Обнимаю заочно Вас.
В. Некрасов.
7. 1969 г., апреля 7. Письмо В.П. Некрасова Н.А. Булгаковой-Земской
Дорогая Надежда Афанасьевна!
Рад сообщить Вам, что Иван Афанасьевич нашелся. Обнаружить мне его удалось через знакомого балалаечника из парижского русского ресторана «У водки» (!) — Марка де Лутчека. Он мне дал его адрес: Centre psychiatrique, Perret Vaucluse, Epinay sur Orge Essonne, 91. Tel. 9211370.
Марк пишет: «Он теперь старенький, я только что звонил туда и мне сказали, что он питается хорошо, поживает неплохо, но недавно стал слабеть».
Вот все, что я пока знаю.
Если в апреле или мае вырвусь в Москву, обязательно к Вам зайду.
Искренне Ваш
В. Некрасов.
18/V.69.
8. [1969 г.]. Открытка В.П. Некрасова Н.А. Булгаковой-Земской
Дорогая Надежда Афанасьевна! Очень тронут стихами И[вана]. Аф[анасьеви]ча18, которые Вы мне прислали.
В первых числах июня думаю быть в Москве. Обязательно к Вам зайду.
С искренним уважением
В. Некрасов.
Черкните мне когда, в какое время удобнее всего к Вам прийти.
9. 1969 г., июня 26. Открытка В.П. Некрасова Н.А. Булгаковой-Земской
Дорогая Надежда Афанасьевна!
Наконец я вырываюсь в Москву. Приеду в воскрес[енье] 29-го. Пробуду неделю. Очень хочу Вас повидать. Позвоните, или попросите кого-нибудь позвонить по тел. 157-74-63 Анне Самойловне Берзер19 (до 11 утра или после 6-ти вечера) и скажите, в какие часы Вам удобнее всего меня принять.
Уважающий В. Некрасов.
10. 1969 г., июля 4. Письмо В.П. Некрасова Н.А. Булгаковой-Земской
Дорогая Надежда Афанасьевна!
Никак не получилось к Вам сегодня заехать — замотался с делами и освободился (без задних ног) к семи вечера. А завтра, увы, уезжаю. И еще масса недоделанных дел и невыполненных еще визитов. Очень, очень сожалею. Не договорили мы с Вами. Насчет пьесы не беспокойтесь — она будет доставлена Вам в целости и сохранности Анной Самойловной Берзер — это абсолютно верный человек. Всего Вам хорошего!20
Ваш В. Некрасов.
11. [1967 г.]. Письмо И.В. Листовничей-Кончаковской Н.А. Булгаковой-Земской
Вот сколько времени понадобилось мне, чтобы «отойти» и получить возможность взяться за перо. Валерий много раз собирался ответить тебе, но я категорически воспротивилась этому. Между тобой и мною не должно быть никаких посредников, ни родных детей, ни, тем паче, каких-то, совершенно не знающих меня, «подруг и приятельниц», к советам которых прибегла ты. Проштудировать твое письмо я и сейчас не в состоянии: оно слишком оскорбительно и хлещет меня по физиономии. Как могла ты всецело довериться Некрасову, поверить всему, что он наплел, будучи в нетрезвом (мягко сказать) состоянии? Как могла ты поверить, что я перепутала, позабыла и... наврала обо всех людях, с которыми меня связывала судьба на протяжении многих лет? В детстве и юности наш мозг фиксирует события, имена, всякие мелочи и даже склероз не в состоянии стереть эти записи. Я помню все, понимаешь, Надя, даже лицо Марии Федоровны, матери Леонида Сергеевича как живое всплывает передо мной. А ведь она мало тут жила.
Прекрасно знаю фамилию Вари, (ей я очень симпатизировала), а она из Карум превратилась в какую-то Краузе или как там в очерке, который тебе так понравился. Прекрасно знаю, что Варя на гитаре не играла, ведь если ты помнишь, мать моя была прекрасной пианисткой и у них общий язык всегда находился. После Миши старшая Вера училась петь, было у нее колоратурное сопрано, в доме всегда раздавались рулады. Помню «Видел я как пролетала ласточка в небе с утра» и уж никак не могла сказать, что Вера играла Варвару Михайловну я очень уважала и любила, о ней мой язык не повернулся бы сказать ничего плохого. И того, что Вера замужем за офицером, я тоже не говорила. О Казимире Людвиковиче Млодзяновском21 не упоминала, не имея на это права. Как, Надя, поверила ты, что я хотела бросить тень на Варв[ару] Михайловну?! Ведь я же бывала у нее и Ивана Павловича в № 38. Кем надо быть, чтобы так подличать!
Некрасов хороший писатель, сам он немало пережил, читая «Туриста с тросточкой»22, да и всё я ведь знаю о нем; и было к нему чувство симпатии. А теперь я глубоко презираю его, ведь быть писателем — мало, надо быть прежде всего человеком и порядочным. А в отношении меня — он проявил себя подлецом.
Пришел, увидел, победил. Пришел пьяный, ничего не записывал, семья большая, все напутал и перепутал, и описал23 нас на весь мир. Об этом ты, Надя, не подумала. Ты не подумала, какую реакцию вызвал его очерк в моей семье, ничем никогда не заслуживавшей презрения, как оскорбил он Валерия и даже ни в чем не повинного Колю?! Ведь Коля-то Миши и в глаза никогда не видал, как мог он говорить о его зубах?! Да и знаешь ты его: он не нахальный, поэтому в разговор о Булгаковых (из которых он знаком только с тобой) не вмешивался.
Некрасов не имел права конкретизировать созданный Мишей образ, тыкать пальцем и провозглашать: «Смотрите, это дочь, внуки и правнуки Василисы!» Эврика. Вряд ли Миша был бы доволен таким оборотом дела...
Некрасов допустил диффамацию, описывая живых, ныне здравствующих людей, описывая с предубеждением их мебель, быт, даже «Японским» картинам (кстати, это уникальные и ценные картины) досталось. Мы ничем не хуже миллионов советских граждан, и в нашей квартире могла бы жить какая-нибудь самогонщица с Житнего базара. Тут уж параллель была бы контрастнее!
Теперь попробуем объективно подойти и к сути «Тайника» Василисы. В 21 году, живший в № 18 в квартире священника Петрушевского (тебе эта фамилия ничего не говорит, но Лёля, конечно, помнила бы, т. к. Юрка Петрушевский постоянно бывал в нашем дворе, принимал участие в «принцессах и разбойниках» и, наравне со всеми нами, имел на горе «собственный» куст сирени). Так вот, в их квартире жил инженер, который интересовался мною и однажды пришел предупредить, что Мих[аил] Булгаков в своей «Белой гвардии» написал о «тайничках». Литературный вымысел? Но дойди это до определенных органов во времена выкачки золота — мне бы, конечно, не сдобровать бы... К счастью моему, там литературой не интересовались...
Дальше. Образ Василисы м[ожет] б[ыть] и сборный, т. к. факты некоторые явно придуманы, или взяты из жизни другой семьи. Нас никогда не «громили», папа в обмороки не падал, не был он «бабой» — стойко выдерживал все превратности судьбы. Если инженера (дореволюционного) можно назвать буржуем — (он имел 1200 р. в месяц, архив частично сохранился), то пусть это будет так. Скупости в семье не было: стол был всегда изысканный, выпекались даже вафли, летом делали мороженое, бланманже.
Мама была маленькая, полная, очень страдавшая от своей полноты. В 1913 году ездила в Баден-Баден лечиться от нее. Образ Василисы смешон и жалок, а отец мой был уважаем всеми. Помню, в 1916 году папа выпросил у Варв[ары] Мих[айловны] комнату с балконом для бабушки моей24, приехавшей из г. Черкасс после смерти сына. Варв[ара] Мих[айловна] приходила к нам для переговоров и я запомнила её фразу, произнесенную уже при прощании: «Василий Павлович, Вы один из немногих людей, кого я искренне уважаю». Мать твоя, Надя, была умна и в людях разбиралась. Комната была в нашем пользовании до ноября 1916 г. (смерть бабушки). Видишь ли, если б не некоторые подробности, можно было бы думать, что это литературный образ, но... «председатель домкомбеда», подпись ВасЛиса — это, конечно, папа.
То, что его выбрали председателем домкомбеда говорит о том, что он пользовался авторитетом и доверием жильцов и отнюдь не умаляет его достоинства. И то, что молодежь позволяла себе называть какой-то кличкой пожилого и во всех отношениях достойного человека, не делает чести этой молодежи. И Миша знал о дальнейшей его судьбе, знал, что в 42 года, в расцвете сил, он погиб. Знала Варя и, думаю, от нее узнал и Миша.
Ты обижаешься за маму. А я за папу. Но надо себя приучить объективно смотреть на вещи. Я прочитала «Избранное» Мишино, «Мастера и Маргариту» и, конечно же, не принять его таланта не могу. Но и ты не должна смотреть на моего отца как на буржуя и приспособленца. Я знаю все занимаемые им должности, где сколько он получал, и цифра громадная: больше 1000 р. золотом. Но деньги эти — результат какой-то необъятной энергии. Когда он садился обедать, тайно от него, снималась телефонная трубка, чтобы дать ему покой во время еды. Теперь папа был выходцем из простой семьи, считал, что царизм отживает, а белому движению не сочувствовал, большевиков же никто не знал, и к ним сочувствия тоже не было.
Дальше: мать моя была, в противоположность отцу, из семьи потомственных дворян, разорившихся помещиков из-под Умани. В 14 лет была уже пианисткой и выступала в Умани, в зале дворянского собрания, причем играла Бетховена «Quasi una fantasia» и «Appassionata» и завоевала успех. Это в 14 лет.
И о ней то ли Коля, то ли Ваня говорят: «Надо было послать Ванду». То бишь Ядв[игу] Викт[оровну]. Таких женщин в те времена не «посылали», их просили пройти куда там надо. Словом, каждая строчка «Белой гвардии», где столь тенденциозно и с такой предвзятостью говорится о моих родителях, меня, как ты понимаешь сама, не умиляет. Я чту память своего отца и детей своих воспитала в этом культе.
Я, Надя, человек без образования, а вращаюсь среди людей очень эрудированных, и меня любят, и последней себя среди них не чувствую. И все это только благодаря детству, благодаря папе, давшим мне много самых разнообразных знаний, и маме, которая сумела привить любовь и понимание серьезной музыки. Потом уже я не поднималась... И еще: после долгой разлуки, появилась одна из небезразличной мне семьи Булгаковых: Ты, Надя... Вспомни, как была ты принята у меня. Причем всеми членами моей дружной семьи? Ирочка взяла на себя все заботы по хозяйству, чтобы дать нам возможность «утонуть» в воспоминаниях о нашей юности, о нашем прошлом... У Валерки ты жила в Ворзеле. Как тебе там было — не знаю, ты ведь в курсе моих взаимоотношений с Лесей. С ней тяжело, это малообщительный и трудный человек.
А вот, когда я приезжала в Москву, я ожидала, что Ты меня встретишь столь же радушно, как некогда я Тебя; но оказалось, что я... могла помешать занятиям зятя, и Тобой не было проявлено даже желание видеть меня.
Я знаю, то, что я не проявляла заинтересованности в Мишиных делах, тебя сердило. Но учти: Я подлинная дочь презренного «Василисы». И не видеть в этом образе папу — не могли по тем причинам, о которых я уже упоминала. А читала «Белую гвардию» еще в те, давние времена. (Год тебе лучше известен). И тебе и никому об этом не говорила, не желая касаться больной для меня темы. Так, Надя, вот я и высказалась...
Год, нет, больше, как вышел в свет некрасовский очерк. Острота прошла, но прощать людям ложь не стоит. Как твое и Верино здоровье?
И. Листовничая-Кончаковская.
P. S. Письмо начато летом, «рожалось» тяжело, но что на уме, то и на языке.
12. 1967 г., октября 15. Письмо Н.А. Земской-Булгаковой И.В. Листовничей-Кончаковской
Дорогая Ин[н]а!
Я, действительно, долго не писала тебе, не ответила тебе на два последних письма, потому что долго (почти полгода) болею. Был у меня весной гипертонический криз, после него я месяц пролежала в постели с непрекращающимися головными болями. Июль и сентябрь пробыла в санатории. Приехала оттуда только 5 октября. Весной во время болезни получила твое письмо о посещении Виктора Некрасова. Я понимаю, что его и его друзей интересовала именно квартира Турбиных и Михаил Булгаков-писатель. По правде сказать, я встревожилась, боялась, что ты, не очень хорошо знающая подробности нашей жизни, не сумеешь дать правильных ответов на его вопросы. Самое лучшее было бы, если бы ты, в добавление к разговору с тобой, дала В. Некрасову мой московский адрес и посоветовала обратиться за недостающей информацией ко мне в Москву. Это был бы настоящий первоисточник.
(** Так, например, выходит по твоему рассказу, что Варя играла на гитаре; а она ведь окончила киевскую консерваторию по классу рояля и была пианисткой. Варя — третья сестра. Старшая сестра (это, по-видимому, Вера?), по твоему рассказу, вышла замуж за офицера, а Вера за офицером никогда не была. Мой муж, филолог по образованию был призван на первую войну после окончания университета, прапорщиком военного времени и демобилизовался вскоре после первой войны. Иван Павлович и мама обвенчались церковным браком. Иван Павлович был нашим отчимом. Он умер в Джамбуле, 90-та лет в мае этого года. Варин муж — Карум был не немец, а латыш и т. д, и т. д.).
Интерес к Михаилу сейчас большой, ко мне приходят и звонят по телефону, звонят даже из Киева. Приходит много молодёжи. Но болезнь не позволила мне принять участие в беседе, хотя бы письменной, с Виктором Некрасовым. А он проявил доброжелательный и искренний интерес к Турбиным и к Михаилу-писателю.
В № 8 «Нового мира» уже напечатан его очерк «Дом Турбиных». В нём он пишет и о посещении нашей бывшей квартиры на Андреевском спуске в доме № 13 и о беседе с тобой.
Конечно, в очерке есть путаница и неточности относительно нашей семьи. Но очерк с интересом читается публикой, и для посторонних читателей некоторые неточности не важны, хотя жаль, что они есть. Читатели очерк хвалят.
Но очень неприятное впечатление производят твои высказывания о Михаиле.
Мишка Булгаков — это уже просто невежливо: ведь он много старше тебя и всё-таки уважаемый человек, писатель.
Бездарный венеролог — Михаил был всесторонне одарён, и не только как писатель, но и как врач; ты же не знаешь, каким он был врачом — бездарным или даровитым. Кто знал его, как врача, очень хвалили. Медициной он занимался серьезно.
С венерическими болезнями он столкнулся еще в деревне, в конце первой войны, в 1916—17 гг. война занесла в глухие деревни настоящую эпидемию сифилиса. И это бедствие привело Михаила в ужас (солдаты, заболевшие на фронте, заражали, при некультурности быта, не только жён, но и детей). Михаил хлопотал об открытии в смоленском уезде венерологического пункта. Вот тогда он и «переквалифицировался», как ты выразилась, на венеролога. Не думаю, что эта специальность привлекала его сама по себе. Стать венерологом его заставило сочувствие к людям и врачебный долг.
Когда он кончал университет, он выбрал детские болезни, а в деревне был, конечно, и терапевтом, там иначе нельзя, и акушером — принимал роды, и хирургом — делал самые различные операции.
Непонятно мне, почему ты назвала Мишу невезучим. В каком смысле, и с какой точки зрения?
Сейчас появляются в печати воспоминания25 о Михаиле то в одном журнале, то в другом. Написанные разными авторами, одни длинные, другие — короткие.
В этом году появится целый сборник, в котором будут собраны воспоминания о Михаиле актёров, режиссёров, писателей. Среди них — Топорков, Рубен Симонов, М. Прудкин, Мих. Яншин, Е. Калужский, С. Пилявская, Н. Черкасов26, К. Паустовский, В. Каверин, П. Марков, С. Ермолинский, В. Ардов и другие. Так что, как видишь, к «невезучему» «Мишке Булгакову» много людей проявляет интерес, несмотря на твое удивление.
И, вероятно, к вам ещё будут приходить посетители, чтобы познакомиться с квартирой, в которой жил известный киевский писатель Михаил Булгаков, дорогу в неё указал В. Некрасов.
Если это тебя и семью будет беспокоить, если это тебе не нравится, ты можешь посетителей не принимать.
Шлю привет всей Вашей семье.
Н. Булгакова-Земская.
После драки кулаками...
Я ни к чьим «советам» не прибегала, я могла разобраться в создавшейся ситуации совершенно самостоятельно, а привлекать кого-нибудь посторонних нахожу обидным для Миши.
Не упрекай меня, что очерк мне понравился — это не так27.
Что значит «Турист с тросточкой»? Не имею представления.
Это, конечно, папа. Это, конечно, не твой отец.
«Я человек без образования».
«Тобой не было даже проявлено желания видеть меня» — зять.
«Я подлинная дочь презренного Василисы» — это неправда.28
Примечания
Некрасов В. В жизни и в письмах. Рассказы с постскриптумами (далее — В жизни и в письмах). — М., 1971. — 255 с. Получив вожделенную беленькую книгу с портретом автора на обложке («из-под прилавка»), набравшись храбрости, набрала номер телефона в Пассаже. На мой вопрос: «Почему, Виктор Платонович, Вы не включили в книгу «Дом Турбиных»?» Некрасов начал вежливо отвечать, но оборвал свои объяснения (поскольку надо было начинать издалека). Это была его последняя книга, изданная в СССР. После того, как автор был лишен гражданства, все его книги были изъяты из библиотек, все упоминания его имени были запрещены. На вопрос, по какой причине «Дом Турбиных» не был включен в толстенный том (Некрасов В. Сочинения // сост. Г. Анисимов, В. Кондырев, Л. Лазарев. — М., 2002. — 1232 с.), ни один из составителей не смог найти ответа. Подписывая книгу друзьям, автор часто на обложке пририсовывал себе тросточку (см. далее: «Турист с тросточкой»).
1. Некрасов В. Дом Турбиных // Новый мир. — 1967. — № 8. — С. 132—142. Во время съемок телефильма «Мастер» В.Я. Лакшин подписал экземпляр журнала: «Через 20 лет. Не отрекаюсь. Этот очерк отправил в работу я. Чл. редколлегии «Нового мира» в 1967 г. В. Лакшин. 16.VI.1987». Это было за три месяца до кончины еще не «реабилитированного» Виктора Некрасова. Все французские газеты сообщили о его смерти, в русских эмигрантских газетах всего мира напечатаны бесчисленные соболезнования. После получения из Парижа печальной вести, Лакшин написал некролог, опубликованный в «Московских новостях». Он был подписан еще тремя писателями: Григорием Баклановым, Булатом Окуджавой, Вячеславом Кондратьевым. «На срочно собранном Политбюро потребовали запрета газеты! Слава Богу, обошлось...» (В. Кондырев. Всё на свете, кроме шила и гвоздя. — М., 2011. — С. 166.)
2. Письма Некрасова хранились в «спецфонде» ОР РГБ (фонд Булгакова 562, оп. 1.). См.: Рогозовская Т.А. Выставка «Виктор Некрасов: Возвращение в Дом Турбиных» // Рукописное наследие деятелей отечественной культуры XVIII—XXI вв. Материалы Международной научной конференции. — Санкт-Петербург, 14—16 июня 2005 г.). — СПб., 2007. — С. 214—225.
3. Письма Е.С. Булгаковой. — ОР РНБ, Ф. 1505, д. 660—665. Приведенные ниже письма Е.А. Земской — черновики и машинопись с правкой, а также письма В.П. Некрасова к ней хранятся в фондах Литературно-мемориального музея М. Булгакова в Киеве. «Ваша вещь звенит по всей Москве, — писала Елена Сергеевна Виктору Некрасову 6 октября 1967 года, т. е. сразу же после выхода очередного номера журнала — нет человека который не был потрясен ею. Не только потому, что это произведение искусства. Пишут воспоминания, портреты, исследования. Все это по большей части чепуха, особенно последнее. Ненавижу литературоведение. Но у Вас — любовь. Вы рассказали, обнажив душу. Наверно, это покоряет... Посылаю Вам самый мой дорогой подарок — фотокарточки Михаила Афанасьевича, — там, где озорной, это снято на генеральной «Дней Турбиных» в самом начале 1926 года...» Виктор Некрасов послал снятые им фотографии (черно-белые) дома на киевском Андреевском спуске, 13, который с легкой руки писателя вошел в общественное сознание как «Дом Турбиных», и где сейчас располагается Литературно-мемориальный музей М. Булгакова. «Всем показываю Ваши снимки домика. Всем нравятся», — писала Елена Сергеевна 7 ноября 1967 года.
4. Некрасов В. Дедушка и внучек // Новый мир. — 1969—1970; В жизни и в письмах.
5. Некрасов В. Записки зеваки // Континент. — 1975. — № 4. — С. 13—172.
6. Ямпольский Б.Я. Избранные минуты жизни. — СПб., 1998. — С. 92—129. Он искал дом Булгакова в июле 1967 года, за месяц до публикации очерка Некрасова, и разыскал И.В. Кончаковскую... в Дубках, в палаточном городке.
7. Drawicz A. Pocałunek na mrozie. — Lydź, 1990. — S. 137—142. Перевод на русский М. Малькова, 2011. Анджей Дравич (1932—1997), филолог от Бога, по призванию, булгаковед тех времен, когда заниматься полуопальным писателем «не рекомендовалось», дружил с Некрасовым и написал о нем пронзительные строки в некрологе, опубликованном в сентябре 1987 года. См.: Рогозовская Т.А. Юбилейное; до и после Дома Турбиных (Булгаков, Некрасов, Дравич) // Михаил Булгаков, его время и мы. — Краков, 2012. — С. 649—658.
8. Сверху черновая запись: Ваш очерк.
9. Здесь и далее выделено в тексте.
10. Курицын Борис. На полпути к вершине. Непридуманные истории из жизни Л. Варпаховского. — К., 2001. — 319 с.
11. «Вас. Лис.» Василий Павлович Листовничий (1876—1919). См.: Ноженко С. Владелец усадьбы В.П. Листовничий // Дом Булгакова. — К., 2015. — С. 61—70.
12. Здесь вставка: мелкие, обывательские.
13. Давыдов Николай Николаевич (1897—1971) — правнук Дениса Давыдова, поэта-партизана Отечественной войны 1812 года, муж Веры Афанасьевны Булгаковой (1892—1972).
14. Здесь вставка: но не сразу.
15. Воскресенский Иван Павлович (1876—1966). Окончил медицинский факультет Университета Св. Владимира.
16. Кончаковский Валерий Николаевич (1926—2015). См.: Кончаковский В.М. Из рассказов деда. — К., 2015. — 168 с. С ним переписывались Н.А. Булгакова-Земская и позднее — Е.А. Земская.
17. Некрасов В. Путешествия в разных измерениях. — М., 1967. — 437 с.
18. Булгаков Иван Афанасьевич (1900—1968) — младший из братьев. Стихи его, присылаемые в письмах М.А. Булгакову, опубликованы: Творчество Михаила Булгакова. — Кн. 3. — СПб., 1995. — С. 187—206.
19. Берзер Анна Самойловна (1917—1994) — литературный редактор и критик. С 1958 по 1971 работала в журнале «Новый мир». Друг и редактор Некрасова, написала о нем воспоминания. См.: Берзер А.С. О Викторе Некрасове // Дружба народов. — 1989. — № 5. — С. 142—152.
20. На поле приписка: До след[ующей] встречи — более обстоятельной.
21. Млодзяновский Казимир Людвигович — предполагаемый жених Веры. Об истории с «Казимиром» записи в дневнике Н.А. Булгаковой-Земской (готовится к публикации).
22. Турист с тросточкой // Известия. — 1963. — 20 января. — С. 5. Фельетон не был подписан автором Мэлором Стуруа. Когда сотрудница газеты выяснила, что это сделал именно он, и спросила, почему же он не подписал сей опус, он ответил, что не всё надо подписывать...
23. Здесь над строкой дописано: ославил.
24. Здесь вычеркнуто четыре слова.
25. Воспоминания о Михаиле Булгакове. — М., 1988. — 524 с. Издание анонсировалось в планах издательства в конце 1960-х, многие воспоминания были собраны Е.С. Булгаковой. Все упомянутые предполагаемые авторы (кроме Н.К. Черкасова) есть в сборнике 1988 года.
26. Черкасов Николай Константинович (1903—1966) — народный артист СССР, лауреат пяти Сталинских и Ленинской премий. В 1958 году сыграл Хлудова в спектакле «Бег» на сцене Академического театра им. А.С. Пушкина. Возможно, не успел написать свои воспоминания для сборника.
27. Здесь — приписка карандашом: Не понравился.
28. Здесь — приписка карандашом: Очень хорошо, что Некрасов не запомнил фамилии Вари, и вытащил ее в печать — этого не надо было делать.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |