О.Е. Этингоф. М.А. Булгаков и Б.Е. Этингоф. Новые материалы

В Москве в 2017 г. вышла моя книга «Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М.А. Булгакова». Эта книга о неизвестных и малоизвестных обстоятельствах биографии М.А. Булгакова и о том, как эти обстоятельства могли отразиться в его творчестве. Сотрудники киевского Литературно-мемориального музея М.А. Булгакова, приглашая меня на юбилейную конференцию 2016 г., просили рассказать о ней. Мой доклад и был построен как презентация книги. В настоящей статье я повторяю основное содержание устного сообщения, но и добавляю новый фрагмент, поскольку в подготовленное издание вошли далеко не все собранные материалы.

Особое место в исследовании биографии писателя принадлежит М.О. Чудаковой¹. Однако все еще остаются малоизученные факты и даже целые периоды жизни М.А. Булгакова, главным образом, они связаны с его пребыванием в деникинской армии. Такая ситуация сложилась по понятным причинам: в советское время обнародовать это было опасно. Сам М.А. Булгаков, его родственники и жены скрывали все, что знали, уничтожали переписку, газетные вырезки. Некоторые эпизоды московского, казалось бы, гораздо лучше изученного периода жизни писателя также оказались до сих пор в глубокой тени.

Нам понадобилось поднять материалы более десятка архивов в Москве, Владикавказе и Киеве, проследить публикации в прессе, обратиться к многочисленным мемуарам, опубликованным и устным. В качестве подобия исторического источника удалось использовать и литературные произведения самого М.А. Булгакова, а также Ю.Л. Слезкина и Г.С. Евангулова, работавших во Владикавказе одновременно с ним. Все три литератора опирались на реальные ситуации. Некоторые стихотворения, пародии и шуточные стихи 1920-х и 1930-х годов также могут пролить свет на контекст того времени. В результате нами собран обширный источниковедческий материал, составивший основу первой и третьей частей книги.

Обращаясь к биографии и творчеству М.А. Булгакова, мы стремились рассматривать их, учитывая контекст исторический и историко-культурный, пытаясь соотнести эпизоды индивидуальной писательской судьбы с развитием сложной и противоречивой послереволюционной ситуации, как на Северном Кавказе, так и затем в Москве.

Вместе с тем, нитью, которая позволила наметить один из путей исследования, оказались семейные связи. Мой дед Б.Е. Этингоф был в числе большевиков, вытеснивших деникинцев с Северного Кавказа весной 1920 г., а затем он занял пост в правительстве Терской области. Одним из практически неизвестных пластов биографии М.А. Булгакова и оказались его взаимоотношения с Б.Е. Этингофом, с которым будущий писатель столкнулся во время гражданской войны во Владикавказе, а затем их знакомство продолжилось уже в Москве.

Удалось собрать новые документы, освещающие приезд М.А. Булгакова из Киева на Кавказ, его арест при красных, работу в Терском Наробразе, участие в знаменитом диспуте о А.С. Пушкине и проч.² Будучи военным врачом в деникинских войсках, в ноябре 1919 г. он был контужен под Шали аулом, после чего стал сотрудничать в белой прессе. Когда деникинцы под натиском большевиков весной 1920 г. покидали Владикавказ, больной тифом М.А. Булгаков не смог уехать вместе с ними. На основании собранного источниковедческого материала, мы заключили, что М.А. Булгаков и Ю.Л. Слезкин были арестованы красными, вошедшими во Владикавказ к началу апреля 1920 г.³ Скорее всего, арест произошел в первые дни власти большевиков. Оба литератора были приговорены к казни (расстрелу?). Красный комиссар Б.Е. Этингоф, принимавший руководство Терским Наробразом, вынужден был разбирать это дело. Он освободил М.А. Булгакова и Ю.Л. Слезкина из-под ареста и тем самым спас их. Арест М.А. Булгакова по нашим расчетам продлился около четырех дней на страстной неделе, и спасение совершилось в канун христианской Пасхи, которая была в 1920 г. 11 апреля.

Оба литератора поступили на работу в подотдел искусств Терского Наробраза. Б.Е. Этингоф был непосредственным начальником М.А. Булгакова, сотрудничество их продлилось недолго: с апреля по начало июля 1920 г. Новые документы освещают хронологию литературной и сценической деятельности М.А. Булгакова, а также положение литературной и театральной интеллигенции, окружения писателя в этот период. Удалось собрать материал, касающийся организации учреждений культуры в Северной Осетии в первые месяцы власти большевиков и того, что называлось в советское время «культурным строительством». Здесь же мы касаемся контактов М.А. Булгакова с деятелями культуры, работавшими в это время на Северном Кавказе: Ю.Л. Слезкиным, Г.С. Евангуловым, Г.А. Астаховым, Л. Беридзе, X.-М. Мугуевым и др.

Исследование ситуации периода гражданской войны вокруг М.А. Булгакова дало нам возможность на основании новых документов вскрыть расстановку сил в противостоянии белых и красных, тех и других с местным горским населением, а также и внутри стана большевиков. Новые данные дают представление об остром соперничестве ЧК и местного революционного комитета, которое прямо отражалось на положении литераторов и местных театров, о роли в установлении красной власти на Северном Кавказе таких деятелей, как Г.К. Орджоникидзе, В.М. Квиркелия, С.М. Киров. В частности, удалось проследить и характер репрессий, которым подвергались бывшие белогвардейцы, к их числу относился и будущий писатель. Председатель Терского ревкома В.М. Квиркелия на протяжении летних месяцев 1920 г. ходатайствовал об амнистии 102 белогвардейцев, за каждого из них должны были лично ручаться старые большевики. Очевидно, Б.Е. Этингоф выступал в роли ходатая за М.А. Булгакова.

В третьей, также источниковедческой, части книги рассматривается несколько малоизвестных сюжетов, связанных с литературной средой Москвы, в которой вращался М.А. Булгаков, а Б.Е. Этингофу принадлежало значительное место как крупному чиновнику по культуре, издательскому деятелю и мужу Е.Ф. Никитиной (хозяйки литературного салона Никитинские субботники, издательства и книжных магазинов). Документальная информация, которой мы располагаем по поводу общения М.А. Булгакова и Б.Е. Этингофа, относится именно к началу 1930-х годов.

С 1920-х гг. Б.Е. Этингоф занимал различные должности уже в московских Наркоматах и учреждениях (преимущественно в сфере культуры и цензуры), четыре года провел в качестве консула в Трапезунде; и в течение трех лет, с весны 1930 по лето 1933 г., он был крупным чиновником в Главискусстве Наркомпроса, директором Музея изобразительных искусств и членом правления РТО.

По поводу московского периода жизни и творчества М.А. Булгакова мы, главным образом, располагаем новой информацией о событиях начала 1930-х гг. После периода травли и снятия с репертуара театров всех его пьес М.А. Булгаков написал письмо правительству. По нашим расчетам в подготовке письма и дальнейшем разбирательстве ситуации участвовал Б.Е. Этингоф, который занимал должность заместителя Ф.Я. Кона в Главискусстве Наркомпроса. Сохранилось письмо М.А. Булгакова Ф.Я. Кону и Б.Е. Этингофу 1930 г. Нарком просвещения А.С. Бубнов не одобрил дерзкое послание писателя. Это означает, что и приглашение М.А. Булгакова в ТРАМ, и последующее его устройство в МХТ должно было быть организовано вопреки отрицательной резолюции А.С. Бубнова самим Б.Е. Этингофом и с помощью других, более высоких, ведомств. Дальнейшие события, а также телефонный разговор М.А. Булгакова с И.В. Сталиным происходили незадолго или прямо в канун Пасхи, которая была в 1930 г. 20 апреля.

Именно в тот период произошла эмоциональная встреча М.А. Булгакова с Б.Е. Этингофом на Никитинском субботнике, о которой пишет М.О. Чудакова⁴. С конца 1930 г. Б.Е. Этингоф посещал литературный кружок, а затем женился на Е.Ф. Никитиной. То есть встреча произошла вскоре после благополучного разрешения ситуации весны 1930 г. М.А. Булгаков выражал свою благодарность, и она относилась не только к владикавказским событиям, а к уже дважды состоявшемуся спасению в канун Пасхи с интервалом в десять лет. Сама Е.Ф. Никитина также была весьма влиятельной фигурой в 1920-х — начале 1930-х гг., ее роль в писательской среде этого времени, а также и во взаимоотношениях с М.А. Булгаковым до сих пор была недооценена⁵.

Новый документальный материал о писательских организациях, их зависимости от Главискусства Наркомпроса, о Доме Герцена, о кружке Никитинские субботники и проч. позволяет конкретизировать расстановку сил во взаимоотношениях государственных и общественных литературных объединений. Это была та среда, в которой вращался М.А. Булгаков, тем самым знание фактов его биографии также существенно обогатилось. Писатель бывал у Е.Ф. Никитиной на субботниках и в 1920-х, и в 1930-х годах, принимал участие в мероприятиях литературного салона, читал там свои произведения, участвовал в новогодних празднествах и шутливых подарках, приглашал членов кружка на представления своих пьес.

Как чиновник Б.Е. Этингоф выражал культурную политику того времени с ее вторжением в литературную жизнь, огосударствлением искусства, внедрением его в качестве агитационного средства. Однако он сам не вписался в новую идеологию и вскоре был выброшен из системы Наркомпроса. Будучи мужем Е.Ф. Никитиной, он до конца наивно следовал ее попыткам сохранить субботники, т. е. островок независимости писателей от государства.

Автобиографические мотивы постоянно присутствуют в произведениях писателя, на что обратила внимание М.О. Чудакова⁶. Е.С. Булгакова, третья жена, также отмечала, что М.А. Булгаков «писать <...> мог только о том, что знал, во что верил»⁷. В соответствии с таким складом писателя и на основании исторических и фактологических данных, касающихся ситуации 1920—1930-х гг. во Владикавказе и Москве, можно с осторожностью попытаться найти отражение реальных событий и персонажей в творчестве самого М.А. Булгакова. Этому посвящены вторая и четвертая части книги, основанные на источниковедческих данных первой и третьей частей.

Писатель во многих случаях комбинировал разные элементы жизненных наблюдений. Он отчетливо описывал собственный процесс создания образов, рассказывая, в частности, что фигуру Лариосика из «Белой гвардии» скомбинировал из впечатлений от трех различных людей. Об этом сообщал его друг и первый биограф П.С. Попов со слов самого М.А. Булгакова: «В Лариосике слились образы 3 лиц. Элемент «чеховщины» находился в одном из прототипов»⁸.

Вскрытые нами события настолько существенны, что они не только проясняют многие ключевые периоды биографии М.А. Булгакова, но и оказали значительное влияние на формирование целого ряда его творческих замыслов. Даже самый сложный замысел романа «Мастер и Маргарита», включая его евангельские главы, в значительной мере опирается на биографическую канву событий жизни писателя. Кавказские воспоминания 1920 г. оказались основой для написания, прежде всего, глав о Ершалаиме, а московские впечатления от писательской среды, в том числе Никитинских субботников, легли в основу московских глав романа.

Тот факт, что спасение М.А. Булгакова произошло в дважды канун Пасхи (сначала во Владикавказе, а затем и в Москве), вероятно, воспринимался писателем как знак свыше. Эти важнейшие события послужили основой сюжета как «древних», так и московских глав романа «Мастер и Маргарита».

Топография Ершалаима, описанная М.А. Булгаковым, в значительной мере основана на воспоминаниях писателя о Владикавказе, куда он неоднократно возвращался во время работы над романом⁹. Мы попытались показать, что в образ «Города», отражающий исторический Иерусалим евангельской эпохи и его окрестности, как места действия древних глав романа, отчетливо вплетены реминисценции Владикавказа времен гражданской войны. Нельзя также исключить, что образ Ершалаима впитал и черты Киева-Иерусалима, поскольку гражданскую войну М.А. Булгаков переживал в двух городах: в Киеве и во Владикавказе. Тем самым этот образ «Города» благодаря сплетению узловых точек евангельской сакральной топографии с реальными ориентирами, знакомыми писателю, приобретает, с одной стороны, абсолютную достоверность, а с другой — некий метафизический смысл. Трагедии гражданской войны в романе придается библейский масштаб и значение.

Хронология древних глав романа, следующая четырем дням месяца нисана и страстной недели со среды до субботы, одновременно отражает реальную последовательность событий ареста и заключения М.А. Булгакова в начале апреля 1920 г. Личные автобиографические воспоминания о приговоре и спасении в канун Пасхи облекаются в форму некоего подобия апокрифического евангелия, что служит осмыслению драматических событий гражданской войны и колоссальной крови, пролитой народом России, противостояния белых и красных, в частности, в образе белого плаща с кровавым подбоем. Взаимоотношения ЧК и Терского революционного комитета могли в преломленном виде отразиться в коллизии противостояния Каифы и Пилата. Прототипами Понтия Пилата могли послужить красные комиссары, и, в том числе, Б.Е. Этингоф.

Реминисценции Владикавказа и событий гражданской войны встречаются и в московских главах романа, особенно отчетливо это проявилось в его ранних редакциях¹⁰. Видение Пилата в Москве и пальмы на Патриарших прудах, как и полет директора варьете во Владикавказ, а также другие детали указывают на двухчастную композицию романа, как пространственную, так и хронологическую. Это возможно именно потому, что «новозаветный» материал романа — это одновременно «доисторическое» автобиографическое кавказское прошлое М.А. Булгакова. Такая композиция «Мастера и Маргариты», включающая «древние» и московские главы, в значительной мере основана на автобиографических обстоятельствах жизни писателя.

Кроме того, как и в случае с владикавказским прошлым, есть основания полагать, что события московского периода довольно отчетливо отразились в сочинениях писателя, прежде всего, вновь в романе «Мастер и Маргарита». Образы шабаша, нехорошей квартиры и великого бала сатаны, по-видимому, отражали те впечатления М.А. Булгакова от писательской среды, которые он черпал, в том числе и на Никитинских субботниках. Тем самым сборища этого кружка писателей оказывались некой парой к тому, что происходило в Доме Грибоедова.

Учитывая симметричное расположение на Тверском бульваре Дома Герцена и дома Е.Ф. Никитиной, сопоставление двух писательских групп в романе приобретает замечательную топографическую точность¹¹. Писатели с двух сторон бульвара: с одной стороны, официальные, санкционированные властью и подчиняющиеся Наркомпросу организации, с другой стороны (лишь подразумеваемой и скрытой в тексте) — обреченное на закрытие кооперативное, «вольное» объединение, где при всем гротеске мы видим гораздо больше человечного и искреннего в окружении сатаны-Воланда. Кроме того, мы отметили и расширение булгаковской топографии Москвы. Явные и скрытые места действия располагаются не только на Садовой в нехорошей квартире и в Доме Грибоедова на Тверском бульваре, но и в доме Е.Ф. Никитиной на том же бульваре. Шабаши могли быть связаны с Серебряным бором, великий бал сатаны — с Музеем изобразительных искусств на Волхонке и проч.¹²

В личности самого Воланда отразились некоторые черты Б.Е. Этингофа. Всесилие Воланда соответствовало недолгому высокому статусу Б.Е. Этингофа в писательской среде в качестве крупного чиновника Главискусства. Прототипами Кота Бегемота и Коровьева, могли быть М.Я. Козырев и С.М. Городецкий, а Левия Матвея — Ю.Л. Слезкин¹³. Тем самым не только представители Дома Грибоедова, но и сам Воланд, и его дьявольская свита, и даже приходящий к нему в Москве вестник из древних глав при всей сложной и запутанной фантастике и философии романа полностью вписываются в литературную среду Москвы, никоим образом не отделены от нее. В образе Маргариты на балу можно усмотреть черты личности Е.Ф. Никитиной. Кроме того, в романе в скрытом виде использованы реминисценции оперы «Евгений Онегин», особенно в сцене погони Иванушки Бездомного за Воландом. Мы пытались показать, что за ними могли скрываться шутливые намеки на личности Е.Ф. Никитиной как Татьяны и Б.Е. Этингофа как Евгения, что находит параллели в стихотворных пародиях того времени.

Хронология московских глав, как и «древних», строится в романе М.А. Булгакова в соответствии с четырьмя днями страстной недели со среды до субботы, и происходит действие в первые дни мая. Московские события прямо соотнесены с аналогичным временным построением «евангельского» пласта романа. Мы попытались показать, что в этих главах также можно найти отражение реальных автобиографических обстоятельств. Учитывая информацию о биографии писателя московского периода, рассмотренную нами в третьей части, можно заметить, что в замысле романа сыграли роль события, по крайней мере, нескольких лет с 1929 по 1933 год. В хронологии этой части романа привязки именно к разным годам, вероятно, не случайны, напротив, они входили в изначальный замысел М.А. Булгакова. Каждый из четырех дней страстной недели мог быть последовательно соотнесен с разными годами в этом интервале.

Последняя пьеса, задуманная М.А. Булгаковым, возможно, также отражала реальный автобиографический контекст, связанный с историей письма правительству 1930 г., покровительством «всесильного» человека, прототипом которого мог быть Б.Е. Этингоф, занимавший тогда пост заместителя зав. Главискусства, а также с закатом карьеры героя-писателя, последовавшим за крахом его покровителя.

С двухчастной композицией и хронологией романа связана и тема «М.А. Булгаков и И.В. Гете», важность для писателя образа Фауста, поскольку именно реальная автобиографическая канва спасения в канун Пасхи способствовала слиянию у М.А. Булгакова двух тем: Евангелия и Фауста, что давно отмечено Б.М. Гаспаровым¹⁴. В поэме И.В. Гете композиция строится так, что один главный герой, Фауст, объединяет пласты античной древности и Германии конца XVIII в. Аналогичным образом два героя (Иешуа и Мастер), связанные единым автобиографическим прототипом (личностью самого М.А. Булгакова), объединяют пласты «древних» и московских глав романа «Мастер и Маргарита».

На основании собранного материала можно с осторожностью сделать некоторые выводы о писательском методе М.А. Булгакова. Метафизические (или как отмечал сам писатель «мистические») аспекты его творчества прочно базировались на конкретных жизненных впечатлениях. М.А. Булгаков, страстно увлеченный фантастикой Э.Т.А. Гофмана и Н.В. Гоголя, использовал подобные образы, опираясь при этом исключительно на свой реальный опыт. И это полностью согласуется с важностью автобиографических мотивов для его творчества, с необходимостью писать только о том, что он знал и видел. Кроме того, тот факт, что большинство сюжетных линий и персонажей московских глав были прямо связаны с реальным писательским миром, обнажает и присущий М.А. Булгакову характер сатиры и гротеска, неразрывно продолжающих традиции его собственных фельетонов 1920-х гг.

Б.М. Гаспаров отмечал, что в творчестве М.А. Булгакова сквозными стали несколько важнейших тем¹⁵. К их числу исследователь относил евангельские мотивы, привязку событий во многих произведениях к весенним месяцам и Пасхе, а также слияние евангельского повествования и легенды о Фаусте. Б.М. Гаспаров прослеживает в сочинениях писателя лейтмотивы героя, обладающего творческим даром; всемогущего покровителя; советской администрации как инфернальной силы; советского быта как странного мира, в котором присутствует нечистая сила, а также развитие фаустианской темы, в соответствии с которой главный герой заключает договор с сатаной. Кроме того, с темой покровителя неразрывно связана и тема Пилата. Прежде всего, все это относится именно к роману «Мастер и Маргарита».

Теперь на основании источниковедческого материала, собранного нами, можно с уверенностью утверждать, что практически все те лейтмотивы творчества М. А Булгакова, которые так проницательно отмечал Б.М. Гаспаров, основаны на обстоятельствах собственной биографии писателя.

* * *

И, наконец, в заключение, продолжая рассуждения о прототипических темах в творчестве М.А. Булгакова, можно коснуться еще одного сюжета, которому в нашей книге не нашлось места. Речь идет о «Роковых яйцах» и об одном из главных персонажей повести, Рокке, заведующем показательным совхозом «Красный луч».

У М.А. Булгакова читаем:

«<...>На вошедшем была кожаная двубортная куртка, зеленые штаны, на ногах обмотки и штиблеты, а на боку огромный старой конструкции пистолет маузер в желтой кобуре. <...> Я Александр Семенович Рокк! <...> Я назначен заведующим показательным совхозом «Красный луч...»

Играл на флейте сам заведующий совхозом Александр Семенович Рокк, и играл, нужно отдать ему справедливость, превосходно. Дело в том, что некогда флейта была специальностью Александра Семеновича. Вплоть до 1917 года он служил в известном концертном ансамбле маэстро Петухова, ежевечерне оглашающем стройными звуками фойе уютного кинематографа «Волшебные грезы» в городе Екатеринославле. Но великий 1917 год, переломивший карьеру многих людей, и Александра Семеновича повел по новым путям. Он покинул «Волшебные грезы» и пыльный звездный сатин в фойе и бросился в открытое море войны и революции, сменив флейту на губительный маузер. Его долго швыряло по волнам, неоднократно выплескивая то в Крыму, то в Москве, то в Туркестане, то даже во Владивостоке. Нужна была именно революция, чтобы вполне выявить Александра Семеновича. Выяснилось, что этот человек положительно велик, и, конечно, не в фойе «Грез» ему сидеть. Не вдаваясь в долгие подробности, скажем, что последний 1927 и начало 1928-го года застали Александра Семеновича в Туркестане, где он, во-первых, редактировал огромную газету, а засим, как местный член высшей хозяйственной комиссии, прославился своими изумительными работами по орошению туркестанского края. В 1928 году Рокк прибыл в Москву и получил вполне заслуженный отдых. Высшая комиссия той организации, билет которой с честью носил в кармане провинциально-старомодный человек, сменила его и назначила ему должность спокойную и почетную»¹⁶.

М.О. Чудакова полагает, что авторская правка Булгакова в рукописи наборного экземпляра и, в частности, добавление в фамилию Рокка второй буквы «к» были уступкой пожеланиям редактора¹⁷.

Однако есть и другие точки зрения, приведем некоторые из них.

Б.В. Соколов предложил считать прототипом Рокка Г.А. Астахова, указывая на его участие в редколлегии газеты «Коммунист» во Владикавказе, а также на его описание в «Записках на манжетах», где говорится об огромном маузере¹⁸. Г.А. Астахов во Владикавказе выступал в качестве молодого поэта, что Б.В. Соколов сопоставляет с карьерой флейтиста Рокка, оставленной ради революции. Исследователь не исключает и другие прототипы, в частности, Ф.Э. Дзержинского и Л.Д. Троцкого.

С. Никольский видит в образе Рокка намек на Л.Б. Каменева¹⁹.

По мнению Е.Я. Яблокова, в этой фамилии могло содержаться пародийное уподобление апостолу Петру («камню»), а также и русскому царю Петру I²⁰. К этой же цепочке уподоблений он относит и возможный намек на фамилию Л.Б. Каменева. Исследователь допускает и связь фамилии героя с жаргонным значением английского (rocks) как яиц (тестикул) и немецкого (Rock) как мундира. И, наконец, Е.А. Яблоков указывает на возможную связь образа Рокка с М.М. Зощенко, который работал инструктором по куроводству и кролиководству в Смоленской губернии.

Б.В. Соколов также отмечает, что фамилия «Рокк», возможно, пародирует сокращение РОКК — Российское Общество Красного Креста, к которому М.А. Булгаков имел непосредственное отношение, будучи врачом во время Первой мировой войны. К такой трактовке присоединился и Е.А. Яблоков.

В этом контексте мы вновь можем обратиться к личности Б.Е. Этингофа, которая дает пищу для предположений об использовании М.А. Булгаковым ее черт для образа Рокка.

Во-первых, Б.Е. Этингоф имел непосредственное отношение к Российскому обществу Красного Креста. В 1919 г. он был членом Чрезвычайной комиссии по борьбе с эпидемией сыпного тифа среди большевиков, интернированных из Владикавказа в Тифлис²¹. Во-вторых, во Владикавказе в 1920 г. он входил в состав редколлегии газеты «Коммунист»²². И более того, он работал и в Средней Азии (Бухарской республике, впоследствии Узбекистане), то есть, можно сказать, почти в Туркестане. С февраля 1924 года Б.Е. Этингоф в течение полутора лет был членом правления бухарского государственного предприятия «Красный Восток», куда его пригласил коллега по Терскому ревкому, А.А. Беляков²³. Примечательно, что М.А. Булгаков в «Роковых яйцах» упоминает Владивосток, что, скорее всего, было вполне узнаваемым пародийным намеком именно на Владикавказ. Сохранились фотографии Б.Е. Этингофа владикавказского периода в кожаной куртке с револьвером, что вполне совпадает с описанием булгаковского героя²⁴.

Теперь коснемся вопроса об артистической карьере, брошенной Рокком ради революции. Ю.Л. Слезкин писал в своем дневнике:

«29 декабря 1932 г. Никитинский субботник. Был по приглашению Б.Е. Этингофа, моего старого знакомца по Владикавказу. Он коммунист, немножко поэт, чуть-чуть музыкант, умен, культурен, эстетичен... с хитрецой»²⁵.

Ю.Л. Слезкин ошибается, называя Б.Е. Этингофа музыкантом и поэтом, кроме юридического, он имел начальное художественное образование²⁶. Будучи студентом, он брал уроки скульптуры у И.Я. Гинцбурга (ученика М.М. Антокольского), т. е. был «немножко скульптором» и «чуть-чуть художником». Б.Е. Этингоф, как и оба скульптора, происходил из виленских евреев, т. е. был их земляком. И как М.М. Антокольский благотворительствовал юному И.Я. Гинцбургу, так и Гинцбург был готов покровительствовать молодым, подающим надежды, ученикам-евреям. Б.Е. Этингоф всерьез думал о художественной карьере, однако после некоторых колебаний выбрал путь профессионального революционера. Его дочь, Н.Б. Этингоф, вспоминает:

«Гинцбург <...> заявил, что будет давать уроки бесплатно и, более того, готов сам платить студенту небольшую стипендию в течение года, при условии, что тот будет работать в мастерской ежедневно не менее четырех часов в день. Такое великодушие было столь неожиданно, что Борис не мог вымолвить ни слова. С трудом справившись с волнением, он, наконец, пробормотал, что очень благодарен учителю, но должен предупредить, что не всегда может располагать собой... бывают разные задания... иногда приходится выезжать из города... Гинцбург удивился: какие еще задания? Борис объяснил, что он социал-демократ, ведет партийную работу и это для него важнее всего! При этих словах Гинцбурга словно подменили, он встал и сухо сказал: — Извините, больше нам не о чем говорить. Искусство и политика — вещи несовместимые. Всего хорошего»²⁷.

Сам Б.Е. Этингоф также писал об этом впоследствии: «Будучи освобожден от работы, я вернулся к профессии художника, от которой отказался в ранней молодости, уйдя целиком в партийную жизнь»²⁸.

Ю.Л. Слезкин, вероятно, не случайно ошибался, называя Б.Е. Этингофа чуть-чуть музыкантом, зная о том, что он послужил одним из прототипов Рокка, и перенес на него историю героя с прерванной музыкальной карьерой. По воспоминаниям дочери, уже в середине 1920-х годов, когда М.А. Булгаков стал публиковать свои повести, Б.Е. Этингоф выражал свое восторженное отношение к писателю и советовал ей их прочесть: «Я так и думал, что он чертовски талантлив. Ай да сукин сын! Я не ошибся»²⁹.

Его реплика относилась именно к «Роковым яйцам», вероятно, в том числе и потому, что он понимал свою роль одного из прототипов булгаковского персонажа.

Примечания

1. Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова (далее — Чудакова). — М., 1988. — 672 с.

2. Этингоф О.Е. М.А. Булгаков и Б.Е. Этингоф: была ли встреча на фронтах гражданской войны? // Историческая психология и социология истории. — 2010. — С. 4—183; Этингоф О.Е. М.А. Булгаков и Б.Е. Этингоф в Терском Наробразе (весна и лето 1920 г.) // М.А. Булгаков и булгаковедение в научном и образовательном пространстве: Сборник научных статей. — № 1. — М.-Ярославль, 2011. — С. 14—44.

3. Этингоф О.Е. Спасение Ю.Л. Слезкина и М.А. Булгакова во Владикавказе в 1920 г. // Сравнительная культурология: в поисках точки отсчета. Научные сообщения Отдела сравнительного культуроведения Института востоковедения РАН. — М., 2013. — С. 132—177.

4. Чудакова. — С. 279.

5. Этингоф О.Е. М.А. Булгаков и Е.Ф. Никитина. Новые материалы // М.А. Булгаков и булгаковедение в научном и образовательном пространстве: сборник научных статей. — № 1 — М.-Ярославль, 2011. — С. 113—131.

6. Чудакова. — С. 225.

7. Булгакова Е. Дневник. — М., 1990. — С. 323.

8. 1956 г. декабря 11. — Заметки автобиографического характера, сделанные П.С. Поповым со слов М. А Булгакова. Машинописная копия с автографа с правкой Е.С. Булгаковой. — Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (далее — НИОР РГБ), ф. 562, оп. 27, л. 5 (автограф см.: НИОР РГБ, ф. 547).

9. Этингоф О.Е. Ершалаим М.А. Булгакова: образ Иерусалима и Владикавказа // Inter-Esse. Суть вещей. — 2011. — № 12. — М., 2011. — С. 108—116.

10. Этингоф О.Е. «Сон Никанора Ивановича» и владикавказский опыт М.А. Булгакова // М.А. Булгаков и булгаковедение в научном и образовательном пространстве: Сборник научных статей. — № 1. — М.-Ярославль, 2011. — С. 44—50.

11. Этингоф О.Е. К вопросу об адресах булгаковской Москвы // Жизнь и творчество Михаила Булгакова в современном восприятии: материалы Второй апрельской ежегодной конференции / Музей М.А. Булгакова. — М., 2014. — С. 65—78.

12. Этингоф О.Е. Заметки о великом бале Сатаны в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Грядущие перспективы. По материалам международной научной конференции 21—22 ноября 2012 г. — М., 2013. — С. 200—212.

13. Этингоф О.Е. М.А. Булгаков и С.М. Городецкий. К вопросу о прототипах // М.А. Булгаков в потоке российской истории XX—XXI вв. — М., 2011. — С. 177—191; Этингоф О.Е. Еще раз о Ю.Л. Слезкине и М.А. Булгакове // Российское историко-культурное наследие. 2011. — № 5. — Орел, 2011. — С. 132—142.

14. Гаспаров Б.М. Новый завет в произведениях М.А. Булгакова // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе XX века. — М., 1994. — С. 83—123.

15. Там же.

16. Булгаков М.А. Повести, Записки юного врача, Морфий // Собрание сочинений в 8 томах (далее — Булгаков). — М., 2008. — Т. 2. — С. 100—101, 114.

17. Чудакова М.О. Послесловие (из биографии писателя и творческой истории его сочинений) // М.А. Булгаков. Сочинения. Роман. Повести. Рассказы. — Минск, 1988. — С. 411.

18. Соколов Б.В. Булгаков. Энциклопедия. Персонажи, прототипы, произведения, друзья и враги, семья. — М., 2005. — С. 614.

19. Никольский С.В. Над страницами антиутопий К. Чапека и М. Булгакова. Поэтика скрытых мотивов. — М., 2001. — С. 33—56.

20. Булгаков. — С. 507—510.

21. Российский государственный архив социально-политической истории (далее — РГАСПИ), ф. 589, оп. 1, д. 14274, т. 1, л. 44, 46; Центральный государственный архив историко-политической документации Республики Северная Осетия-Алания (далее — ЦГАИПДРСО-А), ф. 1849, оп. 1, д. 87, л. 25—31.

22. ЦГАРСО-А, ф. 39, оп. 1, д. 6, л. 9; Культурное строительство в северной Осетии: сборник документов и материалов. — Орджоникидзе, 1974. — Т. 1. (1917—1941 гг.). — С. 370. — № 316.

23. РГАСПИ, ф. 589, оп. 1, д. 14274, т. 1, л. 30, 34; ф. 17, оп. 100, д. 114631 (№ 4301), л. 13, 18.

24. Равич Н. Молодость века. Война без фронта. — М., 1972. — С. 501—502.

25. НИОР РГБ, ф. 801, к. 1, ед. 4, л. 58 об.; Слезкин Ю. «Пока жив — буду верить и добиваться». — Л., 1979. — С. 214; Чудакова. — С. 279—280.

26. Посещал рисовальную школу в Вильно. РГАСПИ, ф. 589, оп. 1, д. 14274, т. 1, л. 184.

27. Этингоф Н. Портреты сухой кистью // Этингоф Н. Портреты сухой кистью. Рассказы. Иерусалим, 2000. — С. 54—55.

28. РГАСПИ, ф. 589, оп. 1, д. 14274, т. 1, л. 184 об.; «Я стал служить партии как художник-живописец (это был единственный доступный мне путь), к сожалению, без достаточного профессионализма, так как подпольная работа в молодости и непрерывная партийно-советская в дальнейшем, не дали мне возможности получить законченное художественное образование». Там же, л. 185 об.

29. Этингоф Н.Б. Отец — Борис Евгеньевич Этингоф (1886—1958). Архив Е.Б. Этингофа. — С. 81.