Булгаков, Троцкий, Фрунзе и Крым в 1920 году

Интерес Булгакова к событиям гражданской войны общеизвестен. Они были темой его ранних прозаических произведений — рассказов, романа «Белая гвардия» (1924—25). Затем была пьеса «Дни Турбиных» (1926). Послевоенный Крым 1920-х годов тоже отразился в его опубликованных произведениях «Сильнодействующее средство» (1923) и «Путешествие в Крым» (1925). Пьеса «Бег» (1928), о крымских событиях 1920 года и об эмиграции, которой М. Горький предрекал «анафемский успех», не увидела сцены при жизни Булгакова. Начались гонения, и писатель в начале 1930 года был на грани отчаяния.

Тема гражданской войны в Крыму в сочетании с талантом Булгакова оставалась «взрывоопасной» многие десятилетия. Хотя по сравнению с тем, что писалось за границей о «русской усобице» и красном терроре в Крыму в 1920 году, пьеса «Бег» теперь кажется безобидной для той власти. Возможно, сказалось подозрение, что о крымских событиях тех лет после работы над пьесой Булгаков знает гораздо больше, чем позволено было знать обычному советскому гражданину?

Эти вопросы интересуют нас и теперь. Что же было известно Булгакову? Как он относился к основным персонажам тех событий, в частности к Троцкому и Фрунзе?

В литературной «Булгаковской энциклопедии» имеется объемная статья о Троцком в творчестве Михаила Булгакова¹.

Приведем такой фрагмент из статьи о Троцком: «Марк Крысобой выполняет функции военного командира при верховном правителе Иудеи Понтий Пилате — фактически ту же роль, что играл Т. при Ленине. Интересно, что Ленин послужил одним из прототипов Воланда, функционально тождественного Понтию Пилату. В белой армии именно Т. считали главным архитектором побед красных и испытывали чувства ненависти и уважения одновременно» [1, с. 686—693].

Но извините, спросит изумленный читатель, разве древняя Иудея была подобна России времен Ленина? Разве Ленин, будучи все же человеком, уже причислен к воплощениям дьявола? Почему фантастический «дьявол» Воланд «функционально тождествен» реальному историческому персонажу Понтию Пилату, тогда как подобного нет даже в фантастическом романе «Мастер и Маргарита»?

Персонаж этого романа Марк Крысобой определяется Булгаковым как «кентурион первой кентурии», т. е. командир одного из отрядов римских легионеров, тогда как Троцкий был фактически одним из создателей и руководителем Красной Армии, практиком и теоретиком революции, оставившим огромное литературное наследие. Разве Ленин занимался допросами «государственных преступников», а Троцкий истязал их по его приказу, подобно тому, как Крысобой истязал Иешуа по приказу Понтия Пилата? Разве Россию можно уподобить Иешуа? Это же совершенно разные понятия и масштабы, и такие уподобления требуют доказательств и обоснований.

Именно этого часто не находим в БЭ. Но тогда с таким подходом можно «доказать», что угодно. В отношении Булгакова и Троцкого имеются такие бездоказательные утверждения: «Булгакова привлекала незаурядная личность Т. — главного военного вождя большевиков во время гражданской войны»; «Очевидно, он считал победу Т. меньшим злом по сравнению с приходом к власти Сталина»; «...своеобразная приверженность Т. к национальной культуре, пусть и в совсем иной форме, чем у автора "Белой гвардии", предопределила заинтересованное отношение и даже симпатию к нему со стороны Булгакова» (курсив В.М.) [1, с. 686—693].

Подобные утверждения косвенно обвиняют Булгакова в лицемерии и угодничестве, если вспомнить его пьесу о Сталине «Батум» (1939). Получается у автора БЭ, что писатель «симпатизировал» Троцкому, а впоследствии «симпатизировал» и пытался угодить Сталину? Конечно, и таких писателей хватало, но Булгаков был не из тех, кто так откровенно приспосабливался к власть имущим. Писатель часто любил повторять: «Никогда не теряйте достоинства!». Другой взгляд на отношение к Троцкому, как руководителю «советской инквизиции» представлен в [2, с. 154—155].

Уж если сравнивать отношение Булгакова к Троцкому, то оно было определенно отрицательным по сравнению с его сложным отношением к Сталину. Более того, об этом явно знал Сталин, и именно это много лет обеспечивало Булгакову существование в сталинские времена. И наоборот, если бы Сталин заподозрил писателя в симпатиях Троцкому хотя бы в прошлом, ему и его родным и близким пришлось бы гораздо хуже. Тому есть немало примеров как за симпатии к Троцкому люди платились головой.

Рассмотрим факты, свидетельствующие о действительном отношении Булгакова к Троцкому, и почему-то оставшиеся без внимания автора БЭ. В ноябре 1919 году, будучи в рядах Белой армии Булгаков пишет эссе «Грядущие перспективы» [3, с. 267270]. Оно начинается с признания, что «родина находится на самом дне ямы позора и бедствия». Но в то время Булгаков еще не видел поражения: «Перед нами тяжкая задача — завоевать, отнять свою собственную землю. Расплата началась. Герои-добровольцы рвут из рук Троцкого пядь за пядью русскую землю».

Как для Белого движения, так и для Булгакова враг олицетворялся Троцким. Ни Ленин, ни Сталин (о котором тогда мало кто и слышал), а именно Троцкий считался главным врагом: «Но придется много драться, много пролить крови, потому что пока за зловещей фигурой Троцкого еще топчутся с оружием в руках одураченные им безумцы, жизни не будет, а будет смертельная борьба. Нужно драться».

Булгаков призывал драться с «негодяями и безумцами» во главе с Троцким.

Надежды писателя не оправдались, Красная Армия была сильнее, и уже в 1920 году стал ясен неминуемый крах ее противников в России. Последний оплот сопротивления оставался в Крыму. Булгаков, находясь в рядах Белой армии на Северном Кавказе, в феврале—марте 1920 года тяжело заболел, перенес тиф, а по выздоровлении уже вынужден был выживать и приспосабливаться в условиях Советской России².

Находясь во Владикавказе, Булгаков мог судить о дальнейших событиях гражданской войны, в частности в Крыму, только по советской печати. Чаще всего, это были статьи Троцкого и отчеты о его выступлениях, печатавшиеся в газете «Правда», в газете Троцкого «В пути», и обычно появлявшиеся в перепечатках местных газет.

12 сентября 1920 года в газете «Правда» появилось воззвание «К офицерам армии барона Врангеля», подписанное председателем ВЦИК М. Калининым, председателем СНК В. Лениным, наркомвоенмором Л. Троцким, Главкомом всеми вооруженными силами Республики С. Каменевым, председателем Особого Совещания при Главкоме А. Брусиловым. Последний был бывшим царским генералом, героем Первой мировой войны, известным по «брусиловскому прорыву». Воззвание оканчивалось обещанием: «Честно и добровольно перешедшие на сторону Советской власти — не понесут кары. Полную амнистию мы гарантируем всем, переходящим на сторону Советской власти».

В сентябре и октябре 1920 года войска Врангеля делают попытки перейти в наступление, хотя Троцкий больше опасался, что на узком Перекопском перешейке будет создана мощная оборона, и взятие Крыма потребует больших людских жертв. Поэтому в своей газете «В пути» № 136, 27 октября 1919 г. он призывает разгромить войска Врангеля за пределами Крыма и войти на полуостров на плечах отступающего противника. Этот план и был осуществлен командующим Южным Фронтом М. Фрунзе, а наступление на Врангеля началось по всему Южному фронту еще 26 октября³.

11 ноября Врангель подписал приказ, где объявлялась эвакуация и посадка «на суда в портах Крыма всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства, с их семьями, и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага. Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для ее эвакуации суда также стоят в полной готовности в портах, согласно установленному расписанию. Для выполнения долга перед армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих» [5, с. 304].

В этот же день 11 ноября Фрунзе по радиосвязи отправил Врангелю телеграмму. В случае капитуляции гарантировалась жизнь и неприкосновенность всему высшему составу армии и всем сложившим оружие. Однако Врангель ответа не дал, а приказал закрыть все радиостанции, кроме одной, обслуживаемой только офицерами [5, с. 305].

ОБРАЩЕНИЕ КОМАНДОВАНИЯ ФРОНТА К ВРАНГЕЛЮ С ПРЕДЛОЖЕНИЕМ ПРЕКРАТИТЬ СОПРОТИВЛЕНИЕ 11 ноября, 1920 г.
Главнокомандующему вооруженными силами юга России генералу Врангелю.

Ввиду явной бесполезности дальнейшего сопротивления ваших войск, грозящего лишь пролитием лишних потоков крови, предлагаю вам прекратить сопротивление и сдаться со всеми войсками армии и флота, военными запасами, снаряжением, вооружением и всякого рода военным имуществом.

В случае принятия вами означенного предложения, Революционный военный совет армий Южного фронта на основании полномочий, предоставленных ему центральной Советской властью, гарантирует сдающимся, включительно до лиц высшего комсостава, полное прощение в отношении всех проступков, связанных с гражданской борьбой. Всем нежелающим остаться и работать в социалистической России будет дана возможность беспрепятственного выезда за границу при условии отказа на честном слове от дальнейшей борьбы против рабоче-крестьянской России и Советской власти. Ответ ожидаю до 24 часов 11 ноября^*.

Моральная ответственность за все возможные последствия в случае отклонения делаемого честного предложения, падет на вас.

Комадующий Южным фронтом Михаил Фрунзе

Члены Ревсовета.

ЦГАСА, ф. 101, оп. 1, д. 36, лл. 134.
Автограф М.В. Фрунзе.
Подписи отсутствуют, опубликовано в книге «М.В. Фрунзе на фронтах гражданской войны», стр. 439—440.

О таких действиях Фрунзе, о его «честных предложениях» Врангелю сразу узнал Ленин. Возможно, сообщили партийные работники или сотрудники ЧК, находившиеся при Фрунзе. Известна срочная телеграмма В.И. Ленина Реввоенсовету Южного фронта 12 ноября 1920 г. шифром по прямому проводу, копия Троцкому. Сегодня понятно, что его реакция на действия Фрунзе стала началом будущей крымской трагедии:

«Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их то надо реально обеспечить взятие флота и не выпускать ни одного судна.

Если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно» [5, с. 305].

Последние слова этой телеграммы и были восприняты Троцким к исполнению — «расправиться беспощадно». Можно даже предположить, что Фрунзе, вступив в Крым, не форсировал боевых действий, избегал излишнего кровопролития и дал белым более-менее спокойно эвакуироваться. Подтверждение есть в мемуарах Слащева: «Красные совершенно не наседали, и отход в этом направлении (перекопском — В.М.) происходил в условиях мирного времени». Этому способствовали и обращения Фрунзе с обещаниями амнистии и полного прощения сдающимся. В результате многие десятки тысяч людей остались в Крыму, прекратив сопротивление, и стали жертвами последующих репрессий.

Сегодня понятно, что жертв было бы намного больше, если бы Врангель согласился на предложения Фрунзе и сдал армию и флот. Однако всех желающих вывезти из Крыма Врангель не имел возможности. 11 ноября в официальном сообщении Правительства Юга России это признавалось: «Все заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственная опасность от насилия врага — остаться в Крыму» [5, с. 304]. Благородный жест Фрунзе, обещание сдавшимся при их желании «беспрепятственный выезд за границу», вошли в советскую историю. Телеграмма Ленина, репрессии и террор были из этой истории вычеркнуты.

В интервью от 20 ноября 1920 года Троцкий подводит итог гражданской войны на тот момент: «Мы хотим долгого и устойчивого мира, <...> предлагая большие уступки, как мы предлагали амнистию врангелевцам ввиду полной безнадежности их предприятия. Этого не захотели в Париже и Лондоне. В результате, после жестокой борьбы и неисчислимых потерь, Польша получила меньше того, что мы ей предлагали накануне ее нападения на нас. Авантюра Врангеля поглотила еще несколько десятков тысяч жизней и несколько миллиардов франков. В результате — врангелевцы уничтожены, разумеется, без амнистии» (курсив наш) [6].

На самом деле, этот приговор для оставшихся в Крыму десятков тысяч офицеров и солдат армии Врангеля, части мирного населения тогда еще начинали приводить в исполнение. Интересно, что даже в двухтомнике «Троцкий» советский официальный историк Волкогонов старательно обходил события гражданской войны в Крыму и красный террор после ее окончания. Хотя на других примерах он документально доказал, что Ленин и Троцкий были сторонниками самых жестоких карательных мер, причем Ленин был их идейным вдохновителем и инициатором, а Троцкий развивал его идеи и наказы, и активно проводил их в жизнь. Волкогонов вынужден сделать вывод: «Видимо, просто внутренний радикализм, обожествление революции в ее крайних формах, убежденность в святости пролетарской диктатуры позволили наркомвоену стать одним из главных столпов военного террора в годы гражданской войны» [7, с. 89].

Но Ленин не только выступал за террор во время войны, он вообще рассматривал террор как универсальное средство. По словам того же Волкогонова: «Вождь русской революции считал естественным, прежде всего, силовое выражение диктатуры. Для него расстрел был лишь одним из методов решения острых социальных и политических проблем» [7, с. 298]. Это его черта существенно отразилась на судьбе Крыма.

Свои рассуждения на эту тему Волкогонов заканчивает примерами, как «вожди» пытались ограничить террор и диктатуру рамками «революционной законности». Он приводит приказ Троцкого середины 1919 года, когда самосуды в армии стали повсеместными: «Товарищи красноармейцы, командиры, комиссары! Пусть ваш справедливый гнев направляется только против неприятеля с оружием в руках. Щадите пленных, даже если это заведомые негодяи. Среди пленных и перебежчиков будет немало таких, которые по темноте или из под палки вступили в деникинскую армию.

Приказываю: пленных ни в коем случае не расстреливать, а направлять в тыл по указанию ближайшего командования. О всех случаях его нарушения доносить по команде для немедленной высылки Революционного военного трибунала на место совершенного преступления» [7, с. 300].

Но в 1920 году после установления советской власти в Крыму там оказались именно безоружные военнопленные. Почему же к ним не был применен подобный приказ Троцкого, тем более что война окончилась?

В этом и состоял парадокс. Чем ближе конец войны, тем меньше влияние и власть военных начальников. Судьбу пленных уже решал не только Троцкий, ни тем более Фрунзе, а Ленин в Москве. Троцкий и Фрунзе должны были подчиниться и выполнять вышестоящие указания. Что заставило Ленина отдать приказ столь жестоким образом расправиться с пленными врангелевцами и значительной частью беженцев и мирного населения Крыма? Подобные акции не вписывались в международные конвенции и не способствовали укреплению престижа советской власти.

Здесь мы не будем подробно рассматривать эту тему, она требует отдельного обсуждения. Пока снова сошлемся на суждение Волкогонова. Неясно влиял ли на такое решение брат Ленина Дмитрий Ульянов, деятельность которого в те годы была непосредственно связана с Крымом. Мог ли он, врач, представитель гуманной профессии, советовать брату и остановить расстрелы? Известно, что в период репрессий Крымский Областком просил отозвать из Крыма Д.И. Ульянова за непартийное поведение — злоупотребление спиртным [5, с. 332]. Вопросы остаются открытыми, но, скорее всего, протестов с его стороны не было. Среди крымского населения хватало людей, пострадавших от белого террора и репрессий, и желавших возмездия.

Наиболее правдоподобно, что Ленин и его ближайшее окружение просто руководствовались сиюминутной «революционной целесообразностью». По разным оценкам в Крыму число жертв массового послевоенного террора составило от 50 до 120 тысяч человек. Отправлять их за границу, или устраивать их жизнь на родине, посчитали на тот момент более затратным, чем уничтожение⁴.

Свидетелями этих событий были такие крупные литераторы, как И.С. Шмелев и М. Волошин, отразившие это время в своих произведениях, опубликованных за границей в 1923 году [8, 9]. Об этом много писали в зарубежной и эмигрантской прессе, наиболее известна книга С.П. Мельгунова «Красный террор в России» [10, с. 104—110]. Но массовое сознание советского человека многие десятилетия формировалось официальной мифологией, односторонней героизацией событий и деятелей гражданской войны, а крымский террор просто замалчивали.

Добрый химик. Карикатура на Троцкого Бор. Ефимова. 1924

Сама официальная мифология быстро претерпевала изменения в соответствии с политическими изменениями в партийном и государственном руководстве. В начале 1920 годов роль Троцкого в революции и гражданской войне оценивалось столь же высоко, как и роль Ленина. Но время шло, и как отмечает Волкогонов: «По решению Политбюро в 1928—1930 годах был подготовлен и выпущен трехтомник "Гражданская война 1918—1921 годов". В предисловии к первому тому, написанному А.С. Бубновым, автор на протяжении почти 40 страниц умудряется ни разу не упомянуть имя Троцкого (а он еще не был выслан и находился в Алма-Ате). <...> Бубнов не счел необходимым (а может быть и возможным) хотя бы просто упомянуть, кто руководил Наркоматом военных и морских дел, кто был Председателем Революционного Военного Совета Республики!» (7, с. 312—313). Фрунзе, умерев под ножом хирурга в октябре 1925 года, утвердился в советской историографии как главный герой крымских событий гражданской войны. В советских биографиях Фрунзе также отсутствуют упоминания о Троцком [11].

Когда Булгаков находился во Владикавказе, он явно не знал о терроре в Крыму. Иначе он не писал бы своему двоюродному брату К.П. Булгакову 16 февраля 1921 года: «Весной я должен ехать: или в Москву (м.б., очень скоро), или на Черное море, или еще куда-нибудь». 2 июня этого же года сестре Надежде из Тифлиса: «Может быть, окажусь в Крыму...». Но затем, оказавшись на Черном море в Батуме в плачевном положении, от Крыма, судя по всему, отказался. После краткого пребывания в Киеве, он осенью 1921 года отправляется в Москву на «постоянное жительство». После общения с родственниками, он уже мог иметь представление о событиях в Крыму. Его сестра Вера в этот период жила в Симферополе. Оба его брата были в Крыму при Врангеле, и потом оказались за границей. Недавно установлено, что сестра милосердия И.Л. Булгакова, тетя писателя, была расстреляна после прихода красных в декабре 1920 года в Ялте [12].

Теперь известно, что впервые в советский период Булгаков побывал в Крыму в Евпатории в 1923 году [13]. Благодаря ныне здравствующей родственнице писателя Л.А. Минаковой (1919 г.р.) мы знаем некоторые подробности. С ее отцом, Александром Васильевичем Ткаченко (1888—1966) Булгаков подружился тоже в Евпатории, еще в 1911 году. Бывший офицер царской армии, Ткаченко после революции воевал на стороне красных, не раз награждался. После освобождения Крыма от белых соединился с семьей, прибывшей в Крым из Петербурга в ноябре 1919 году. А.В. Ткаченко много знал о событиях в Крыму. По рассказам дочери, никакой симпатии ни он, ни Булгаков к Троцкому испытывать не могли. В массовом сознании людей он был главным палачом — организатором и приводным механизмом массовых расстрелов, в том числе и в Крыму⁵.

Их главным исполнителем считается венгерский коммунист и журналист Бэла Кун, заявивший в печати: «Товарищ Троцкий сказал, что не приедет в Крым до тех пор, пока хоть один контрреволюционер останется в Крыму; Крым это — бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит...» [10, с. 105].

Троцкого ненавидели очень многие, и не только в Белой, но и в Красной армии.

Нет никаких сомнений, что так же относился к Троцкому и Булгаков. Источник негативного отношения исходит еще от дореволюционных времен, когда в газете «Киевская Мысль» (№№ 64, 72, 4 и 12 марта 1912), Троцкий опубликовал статью «Об интеллигенции».

В ней он уничижительно характеризовал события российской культуры, истории, ее деятелей, обвинял российскую интеллигенцию в «общественной убогости». Достаточно вспомнить, что Булгаков даже в письме Правительству СССР (а фактически Сталину) настаивал:

«...последние мои черты в погубленных пьесах: "Дни Турбиных", "Бег" и в романе "Белая гвардия": упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране» [14, с. 257].

Так что еще с 1912 года никак не мог Булгаков иметь симпатию к Троцкому. И тем более — находясь в рядах Белой армии, как мы видели из эссе «Грядущие перспективы». И о какой симпатии можно говорить, когда Булгаков узнал о терроре в Крыму? В глазах писателя это было в духе Троцкого — главного врага российской интеллигенции, ставшего палачом в борьбе за власть после революции.

Казалось бы, когда Булгаков стал работать журналистом в Москве, выразить свою неприязнь, или даже задеть Троцкого в печати для бывшего врача Белой армии будет немыслимым. Но 6 мая 1923 года в «Литературном приложении» к газете «Накануне», выходившей в Берлине, появляется его рассказ «Московские сцены» (другое название «Четыре портрета») с остроумным ироническим подзаголовком «На передовых позициях». В нем повествуется, как один из знакомых писателя три года успешно обороняется против различных комиссий, желающих «уплотнить», т. е. изъять часть его жилплощади. В числе отпугивающих средств «обороны» он использовал портреты «вождей».

Уловить в этом тонкую иронию и сарказм Булгакова не смог автор БЭ, посчитавший, что в этом рассказе Троцкий представлен «позитивно». Но вчитаемся в описание портретов и мест, отведенных им хозяином квартиры, внимательно: «Луначарского он пристроил в гостиной на самом видном месте, так что нарком стал виден решительно со всех точек в комнате. В столовой он повесил портрет Маркса, а в комнате кузена <...> кнопками прикрепил Л. Троцкого». А вот с Карлом Либкнехтом произошел конфуз, кузина хозяина принять его наотрез отказалась⁶.

Как тут не заметить явное «понижение» Троцкого на фоне отношения к Луначарскому и Марксу, а использование кнопок содержит намек на недолговечность пребывания портрета в данном месте. Получается, что Булгаков сатирически использовал образ Троцкого в сатирическом рассказе. На такое в то время вряд ли кто осмеливался!

Прошло не так много времени, и в октябре 1923 года в очерке «Золотистый город», опубликованном в берлинской газете «Накануне» (она доставлялась и в Москву), писатель смело высмеивает «культ личности» Троцкого, второго человека в иерархии советской власти, всеми предполагаемого наследника умирающего Ленина: «И всюду Троцкий, Троцкий, Троцкий. Черный бронзовый, белый гипсовый, костяной, всякий». А главка очерка имеет название «Кустарный», где упоминается сначала «маленький бюст Троцкого» из мамонтовой кости, и речь идет об изделиях кустарной промышленности⁷.

Но в конце 1923 года власть в стране еще «качалась» и это, возможно, обусловило поездку в Евпаторию. В случае победы Троцкого можно было ожидать, что в Москве Булгакову его сатирические нападки припомнят, и пришлось бы куда-то уехать⁸.

В дальнейшем тонкой иронией и сарказмом проникнуты у Булгакова записи в дневнике о Троцком. В ночь с 20 на 21 декабря 1924 года он отмечает, что забросил дневник, и не записывал многие важнейшие события последних двух месяцев:

М.В. Фрунзе в Артеке. 1925

«Самое главное из них, конечно — раскол в партии, вызванный книгой Троцкого "Уроки Октября", дружное нападение на него всех главарей партии во главе с Зиновьевым, ссылка Троцкого под предлогом болезни на юг и после этого — затишье. <...> Троцкого съели и больше ничего.

Анекдот:

— Лев Давыдыч, как ваше здоровье?

— Не знаю, я еще не читал сегодняшних газет».

Если обратиться к дневнику Корнея Чуковского, то в этот же период обнаруживаем запись: «26 XI 24. В Госиздате снимают портреты Троцкого, висевшие чуть не в каждом кабинете». Из советской истории мы знаем, что это означало — данного вождя «развенчали» и ему суждено политическое небытие. Лишившись власти, бывшие советские вожди превращались в персонажи анекдотов. Один из них записывает Булгаков 5 января 1925 года: «Анекдот: когда Троцкий уезжал, ему сказали: "Дальше едешь, тише будешь"».

Насмешки и анекдоты о Троцком находим и у Чуковского: «27 февраля 1923 года. Дикий⁹ о портрете Троцкого: "фармацевт, обутый в военный костюм"».

В то же время, ни у Булгакова, ни Чуковского не найдешь анекдота или насмешки по адресу Ленина. Булгаков даже был автором репортажа в газете «Гудок» о его похоронах.

Но в дальнейшем отношение к Ленину у Булгакова меняется. Здесь тот случай, когда можно согласиться с некоторыми находками БЭ в статье о Ленине. От легкой иронии в «Роковых яйцах» (1924) до попыток злой сатиры в редакциях «Мастера и Маргариты» в 1930-х годах. Причина понятна, в эти годы террор в стране, идущей по «ленинскому пути» все усиливался, и образ Ленина осмысливался уже по-другому. Склонность Ленина к террору обнаруживалась мыслящими людьми и из советской официальной печати¹⁰.

Вторая поездка Булгакова в Крым, несомненно, дала ему много новой «информации к размышлению». Если в Евпаторию в конце 1923 года ехал известный журналист, то в 1925 году в Коктебель к Волошину ехал писатель, уверенно вступивший в большую литературу. В тот период Булгакову оказывал поддержку писатель Вересаев, но он же по цензурным и идеологическим опасениям не поддержал роман «Белая гвардия». Напротив, Волошин первый из известных литераторов роман оценил: «...эта вещь представилась мне очень крупной и оригинальной: как дебют начинающего писателя ее можно сравнить только с дебютами Достоевского и Толстого».

Волошин увидел идейную общность отношения к «русской усобице», к которой пришел Булгаков в советской действительности. Это позднее было сформулировано Булгаковым в письме правительству 1930 года: «...СТАТЬ БЕССТРАСТНО НАД КРАСНЫМИ И БЕЛЫМИ» (выделено прописными М.Б.). Волошин много мог рассказать о гражданской войне, о крымском терроре [15, с. 196—200]. Он надеялся, что Булгаков завершит неоконченный роман «Белая гвардия». Возможно, в то время на это надеялся и Булгаков, но дальнейшие события в СССР и в жизни писателя не дали этим надеждам осуществиться.

Советская цензура, бороться с которой пытался Булгаков, закрыла для писателя возможность печатать свои прозаические произведения. Так что пьеса «Бег» была попыткой драматурга Булгакова по-своему осмыслить крымские события 1920 года, о которых он к началу 1930-х годов знал не только по доступным в СССР публикациям¹¹.

Одним из стимулов и источников для создания такой пьесы, несомненно, стало возвращение на Родину Я. Слащева (1885—1929) и публикация в 1924 году его мемуаров «Крым в 1920 г.». В эти годы печатались и другие книги участников белого движения, например Р. Гуля «Ледяной поход», «Жизнь на фукса».

Вероятно, Булгаков посчитал, что на этом фоне и «Бег» найдет свое место на советской сцене. Но предсказать все зигзаги и подводные течения советской политики, на которых к тому же искусно играли многочисленные враги и театральные конкуренты Булгакова, было непосильной задачей. События «Белой гвардии», «Дней Турбиных», «Бега» происходили на «той стороне» с «теми» героями, а партийное руководство литературой к 1930 году этого уже не допускало. События надо было освещать, желательно «с нашей стороны» и герои должны быть «наши люди».

Главрепертком во главе с Керженцевым свой отзыв, направленный в Политбюро ЦК ВКП(б) в 1929 году, сразу начинал обвинением: «Новая пьеса Булгакова описывает белогвардейщину в момент падения Крыма и в период эмиграции. Как и в "Днях Турбиных" автор идеализирует руководителей белогвардейщины и пытается вызвать к ним симпатии зрителей» [14, 423].

А в заключение этого отзыва не удержались от прямой лжи: «В связи с этой задачей автор изображает красных дикими зверями и не жалеет самых ярких красок для восхваления Врангеля и др. генералов». Фактически это был не отзыв, а политический донос, и он сработал.

Дворец Дюльбер, Ялта. Начало XX века

Вскоре началась та самая черная полоса в жизни Булгакова, которая завершилась спасительным телефонным звонком Сталина.

Потом Булгаков еще несколько лет вместе с театром пытался «вытянуть» пьесу, пока не понял, что это дело безнадежное. Больше прозы и пьес подобного содержания с такими героями он не писал. Все же еще одна встреча с этой крымской темой у Булгакова произошла в 1936 году. Но это была всего лишь работа для заработка в качестве либреттиста оперы «Черное море». Некоторые исследователи усматривают связь либретто с пьесой «Бег» [16, 126—128]. Видимо, такое мнение было и у деятелей Главреперткома, работа над оперой не получила завершения.

С учетом опыта неудач с «Бегом» сюжет оперы строится Булгаковым с участием красной стороны, крымских партизан и подпольщиков. Прототипом руководителя штурма Крыма, командарма Михайлова, стал Михаил Фрунзе (1885—1925). Трудно сказать, насколько этот образ отражает действительное отношение Булгакова к Фрунзе.

Во всяком случае, интересуясь Крымом 1920 года, писатель не мог обойти эту фигуру. Если к кому-то из советских военачальников Булгаков мог тогда отнестись с уважением и даже симпатией, то это вполне мог быть Фрунзе, профессиональный революционер, своего рода красный «рыцарь без страха и упрека». Не будучи профессиональным военным, он после революции прошел путь от начальника минской гражданской милиции до командующего фронтами гражданской войны. После опалы Троцкого Фрунзе занимает его должность председателя Реввоенсовета республики и наркома по военным и морским делам СССР. В отличие от Троцкого его не считали виновником красного террора, и это отражалось на массовом сознании¹². Его популярность стремительно росла, он становился все более значительной фигурой в советско-партийной элите.

Тем неожиданнее стала его ранняя трагическая смерть, которая не могла остаться вне поля зрения Булгакова. Но если по этому поводу обратиться к дневнику писателя «Под пятой», то оказывается, что фактически почти весь 1925 год записей не было (что маловероятно, в таких случаях Булгаков делал запись о причинах перерыва), или изъяты «органами». Нет записи и о смерти Фрунзе, хотя оставлена запись о самоубийстве (убийстве?) жены Буденного. Можно предположить, что Булгаков был знаком с «Повестью непогашенной луны» Б. Пильняка, где с симпатией к герою описываются его последние дни. Работая над либретто «Черное море» Булгаков явно должен был изучить биографию Фрунзе. При этом, скорее всего, он знакомился с биографиями и автобиографиями других революционеров¹³.

Как отмечается в БЭ: «Конечно, по содержанию Ч. м. — это лишь бледная тень "Бега". В полном соответствии с советскими схемами для эпохи гражданской войны, интеллигенты теперь становятся на сторону красных и помогают им. <...> Несомненно, Булгаков сознавал полную никчемность своего "революционного" либретто» [1, 740].

На самом деле и в этом либретто можно усмотреть не только «бледную тень» пьесы «Бег», но и кое-что любопытное. В начале 1929 года Сталин, отрицательно характеризуя «Бег», «как антисоветское явление», все же «не имел ничего против постановки "Бега", если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам еще один или два сна, где бы он изобразил внутренние социальные пружины гражданской войны в СССР» [2, с. 229].

«Черное море» [17] с этой точки зрения выглядит пародией на это пожелание Сталина. Имеется в нем и сон командарма Михайлова-Фрунзе, явно усиливающий такое ощущение.

Доказывает ли это, что пожелание Сталина, высказанное в письме драматургу Билль-Белоцерковскому, дошло до Булгакова? Скорее всего, Булгакову оно стало известно. Так вырисовывается «мостик» от либретто оперы к пьесе о Сталине «Батум».

По всей видимости, изучив материалы о Фрунзе и других революционерах для либретто, имея большой драматургический и литературный опыт, Булгаков и решился принять «заказ» на романтическую пьесу о Сталине. Было ли это решением «холодного ремесленника», хотя и очень высокой квалификации, или писатель увидел в этом возможность нового художественного достижения?

Существуют разные ответы на эти вопросы, и разные оценки самой пьесы «Батум». Как и пьесе «Бег», друзья и близкие предрекали успех и «Батуму». Вместо этого, писателя ожидал страшный удар, нанесенный с иезуитской расчетливостью. Этот удар подкосил здоровье Булгакова и стал для него смертельным. Причина сегодня понятна, Булгаков и его романтическая пьеса о молодых годах революционера Иосифа Джугашвили не сочетались с уже утвердившейся официальной мифологией «гениального секретаря».

Вполне возможно, что работа Булгакова над пьесой была разрешена и использована для контроля того, что он мог «накопать» попутно на Сталина. Писатель также не знал, что параллельно с ним в это же время в далекой Мексике над подробнейшей биографией Сталина, начиная с его с молодых лет, работает Троцкий [18]. Все последующие годы власти Сталина его биография в СССР выходила только в официальном варианте с одобрения «вождя». Случайно или нет, но Троцкий ненадолго пережил Булгакова, он был убит через три месяца после смерти писателя, далеко не окончив свой труд о Сталине.

Подводя итоги, следует отметить, что талант Булгакова позволил бы ему создать роман-эпопею о гражданской войне, белом и красном терроре, в том числе и в Крыму. Но в советских условиях «стать бесстрастно над красными и белыми» было невозможно. Писателю оставалось работать и решать художественные задачи «на грани возможного».

Он один из первых бросил сатирический «камень» в ненавистного ему Троцкого, он же пытался найти привлекательные и романтические моменты в биографиях Фрунзе и Сталина. Это простительное заблуждение, если учесть, что в 1920—1930 годах многое из того, что нам известно теперь, было скрыто от многих проницательных умов.

Теперь мы судим время, в котором не жили. Булгакову удалось самое главное — отстоять в тех условиях достоинство честного человека.

Литература

1. Соколов Б.В. Булгаков. Энциклопедия. Персонажи, прототипы, произведения, друзья и враги семьи. М.: ЭКСМО, 2007.

2. Булгаков М.А. Собрание сочинений в 10 томах. Т. 10. Письма. Дневники. М.: Голос, 2000.

3. Булгаков М.А. Грядущие перспективы. Газета «Грозный», 1919, 13 (26) ноября. — В книге: Сахаров В.И. Михаил Булгаков: писатель и власть. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000.

4. Троцкий Л.Д. Три года борьбы и учебы. Речь 6 ноября 1920 года. Примечания. http://www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotl820.htm

5. Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории гражданской войны в Крыму. Симферополь: Таврия, 1997.

6. Троцкий Л.Д. Положение и задачи советских республик после окончания гражданской войны (Интервью). http://www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotl822.htm

7. Волкогонов Д.А. Троцкий. Политический портрет. Кн. 1. М.: ООО «Фирма "Издательство АСТ"», АО «Издательство "Новости"», 1999.

8. Шмелев И.С. Солнце мертвых. М.: Согласие, 2000.

9. Волошин М. Стихи о терроре. Берлин: Книгоиздательство писателей, 1923.

10. Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918—1923. Берлин, 1924.

11. Группа авторов. М.В. Фрунзе: Военная и политическая деятельность. М.: Воениздат, 1984.

12. Пажитнов Е. Жертва гражданской войны из семьи Михаила Булгакова. «Литературная газета+Курьер культуры: Крым-Севастополь», 2009, № 9, с. 5.

13. Мешков В.А. Будет ли в Евпатории улица Михаила Булгакова? «Литературная газета+Курьер культуры: Крым-Севастополь», 2009, № 18, с. 2.

14. Сахаров В.И. Михаил Булгаков: писатель и власть. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000.

15. Костиков В.В. Не будем проклинать изгнанье... (Пути и судьбы русской эмиграции). М.: Международные отношения, 1990.

16. Виленский Ю.Г., Навроцкий В.В., Шалюгин Г.А. Михаил Булгаков и Крым. Симферополь: Таврия, 1995.

17. Булгаков М.А. Черное море. Либретто. Пьеса. (Библиотечка «В помощь художественной самодеятельности» № 23). М.: Советская Россия, 1989.

18 Троцкий Л.Д. Сталин. Т. 1, 2. М.: Издательский центр «ТЕРРА», 1990.

19. Будницкий О. Михаил Фрунзе — террорист, полководец, политик. Знание-сила № 1, 2008 г.

2010

Примечания

*. В документах ошибочно — декабря.

1. Статья о Троцком в этой книге, на наш взгляд, является одной из самых слабых. В ней проявляются и характерные недостатки некоторых статей этого издания. Ведь энциклопедия — это научное издание, дающее систематический (по алфавиту или по темам) свод знаний, или совокупность сведений в одной какой-либо области знаний. Статьи в БЭ не отвечают этому определению вследствие субъективности, и, зачастую, бездоказательности утверждений ее автора. Возникает неопределенность жанра статей, представляющих иногда причудливую нестыковку исторических сведений и фактов с небесспорными авторскими литературоведческими и филологическими изысканиями.

2. Болезнь и возвращение к жизни описаны Булгаковым в повести «Записки на манжетах». Ему удалось поступить во Владикавказе на службу в Отдел народного образования. Заведовал литературным отделом, писал в местные газеты, выступал с лекциями, преподавал. 4 июня 1920 года состоялась премьера его первой пьесы «Самооборона», 21 октября — «Братьев Турбиных». Затем были еще несколько пьес, о которых сам писатель отзывался в повести: «Попробуйте, потехи ради, написать что-нибудь хуже».

3. Троцкий об этих событиях: «К концу октября закончилось пополнение и укрепление нашей армии и 26 октября началось энергичное наступление красных. Белые стали спешно отступать на территорию Крыма. В ночь с 8 на 9 ноября наши части обошли укрепления белых по Сивашу, форсируя Перекопский перешеек. Всей этой операцией руководил тов. Фрунзе, находившийся в штабе 15-й стрелковой дивизии. Переправившись через Сиваш, красные части зашли в тыл противнику, который отступил на хорошо укрепленные Юшунские позиции. 10 ноября эти позиции после упорного боя были взяты красными. В это время Чонгарский перешеек был также форсирован, и наши части заняли Джанкой. Тогда началось стремительное отступление белых. 10—14 ноября остатки врангелевцев отплыли в Константинополь» [4].

4. Но уже через год политика изменилась, и в 1921 г. в СССР возвратили даже Слащева. Стране остро не хватало грамотных людей, не говоря уже о специалистов в различных отраслях науки и техники, военных специалистов. В то же время через год в 1922 г. по инициативе Ленина из страны выслали наиболее ярких представителей науки и культуры, идейных противников режима. Зигзаги советской политики часто были непредсказуемы и нерасчетливы.

5. Именно это было одной из причин быстрого падения Троцкого в мирное время, и на этом тоже искусно сыграл Сталин. У Троцкого были личные мотивы «мстить Крыму». Во время еврейского погрома с участием полицейских провокаторов в октябре 1905 года в Крыму, в Феодосии, по свидетельству очевидцев убивали только молодых евреев. Они были известны полиции как члены социал-демократической и социал-революционной (эсеры) партий. В числе жертв феодосийского погрома был двоюродный брат Троцкого, социал-демократ Давид Бронштейн [5, с. 74—75].

В феврале 1921 года по ложному обвинению был арестован один из героев «крымской победы» Филипп Кузьмич Миронов, командующий 2-й Конной армией. Убит часовым во дворе Бутырской тюрьмы по личному приказу Троцкого [5, с. 666—667].

6. Здесь можно усмотреть сатирический намек на конфуз с ожидаемой Троцким победы революции в Германии, чему Булгаков не верил, и оказался прав [3, с. 108109; 112—113].

7. «Маленькому кустарному» образу Троцкого Булгаков в этом же очерке противопоставляет огромный портрет Ленина «из цветов». Т.е. используется тот же принцип «снижения» образа, что и в рассказе «Четыре портрета».

8. В этом смысле Крым был предпочтительнее Киева, где могли вспомнить прошлое Булгакова.

9. Дикий Алексей Денисович (1889—1955), актер и режиссер.

10. Такая публикация была незадолго до высылки Троцкого, в массовом сознании олицетворявшем красный террор, в то время как Ленин оставался в тени: газета «Правда», 1929, № 17, 20 января. В.И. Ленин. Как организовать соревнование? (первая публикация статьи, написанной в конце декабря 1917 — начале января 1918 гг.). Среди мер «очистки земли российской от всяких вредных насекомых <...> богачей, буржуазных интеллигентов, жуликов и хулиганов» Ленин предлагал, в частности, расстреливать «на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве».

11. Его вторая жена Л.Е. Белозерская прошла все дороги в эмиграцию через Одессу в Турцию и т. д.

12. Из биографии (Гранат) известно, что «после ликвидации врангельского фронта в ноябре Ф. становится команд<ующим> войсками Украины и Крыма и уполномоченным Реввоенсовета при Укр<аинской> ССР. Под его руководством ликвидируется петлюровщина и махновщина». Некоторые исследователи находят косвенные следы участия Фрунзе в организации красного террора в период до 3 декабря 1920 года [5, с. 330].

А вот мнение на основе донесений Фрунзе о проведенных им репрессиях в 1919 году: «Фрунзе в этом отношении был ничем не лучше Тухачевского, подавлявшего Тамбовское восстание, или Пятакова, Бела Куна и Землячки, которые проводили "красный террор" в Крыму. Если бы было соответствующее указание, то Фрунзе, несомненно, его выполнил бы» [19].

Одного из главных исполнителей красного террора в Крыму, зам. начальника особого отдела Южного фронта, награждали орденом Красного знамени в соответствии с резолюцией Фрунзе: «Считаю деятельность т. Евдокимова заслуживающей поощрения. Ввиду особого характера этой деятельности проведение награждения в обычном порядке не совсем удобно». Евдокимов руководил уничтожением «до 12 000 белого элемента, чем предупредил возможность появления в Крыму белых банд» [5, с. 684; 687].

13. 41-й том Энциклопедического Словаря Русского Библиографического Института Гранат.