Благодаря универсальному и общечеловеческому характеру наследия Михаила Булгакова, на протяжении последних десятилетий его произведения пользуются неизменным интересом у читателей, критиков и литературоведов, и в случае польского читателя это прежде всего роман Мастер и Маргарита — одно из самых значимых достижений русской сюжетной прозы первой половины XX века.
Эта книга укоренилась у нас особенным образом. Как далеко не всякое непольское литературное произведение. Более четверти века назад мы приняли ее в круг духовно близких произведений; таких, которые не принято не знать и отдельные предложения которых действуют как пароль единомышленников. Достаточно сказать «рукописи не горят», либо «осетрина второй свежести» — и мы чувствуем себя как дома. Дома у Булгакова и одновременно — у нас самих1.
— подчеркивал Анджей Дравич, один из ведущих в Польше знатоков творчества Булгакова.
Источниками значимости романа Булгакова являются прежде всего
[...] богатство и ранг проблематики, а также виртуозное мастерство, с которым писатель пользуется различными средствами экспрессии, от сатиры и библейского пафоса до лирических и философских размышлений в совокупности с глубоким психологическим анализом2.
Поэтому не удивляет тот факт, что сразу же после выхода романа на польском языке он стал предметом углубленного литературоведческого анализа3, также получая признание разных поколений читателей, наделивших Мастера и Маргариту статусом самой важной книги XX века4. При этом внимание читателей принципиально сосредотачивается на философской и моральной проблематике произведения5. Однако роман в равной степени является интересным исследовательским материалом для размышлений в контексте переводческой проблематики. Появление Мастера и Маргариты на переводческой почве следовало бы отождествить прежде всего с понятием стилистической адекватности. На сущность этого вопроса в свое время обращала внимание еще Майя Шимонюк:
[...] в связи с переводом Мастера и Маргариты на польский язык кажется уместным рассмотреть языковые стилистические особенности произведения, так как именно их перенесение на почву другого языка гарантирует полный успех перевода6.
При этом следует подчеркнуть, что поэтика Мастера и Маргариты несет в себе конкретные соотнесения со всем творчеством Булгакова, поэтому текст романа предоставляет необычайно интересный исследовательский материал. Это своеобразное созвучие индивидуального стиля автора и незыблемости норм литературного языка.
Оценивая правильность выбора языковых аналогов с точки зрения индивидуального стиля автора, мы останемся в кругу тех фабульных планов романа, которые определяют мистико-сатанистский характер произведения. Путь от замысла романа (1928 год) до появления окончательной редакции произведения (1940 год) был долог и сложен7. Однако сюжетная конструкция произведения неизменно основывалась на двух персонажах (Христос и сатана). У читателя даже складывается впечатление, что концепция романа, определенного самим автором как «роман о сатане», возникает с момента ситуации, описанной в главе XVII, когда Прохор Петрович, председатель Зрелищной комиссии, обращается к Бегемоту:
«Да что ж это такое? Вывести его вон, черти б меня взяли!». А тот, вообразите, улыбнулся и говорит: «Черти чтоб взяли? А что ж, это можно!»8.
И в романе Булгакова все идет к черту в прямом и переносном смысле. Автор показывает его присутствие в сюжетном слое, конструкции сюжетных эпизодов, а также в языковом слое. Фантастические мотивы, мир перевернутых значений (материализованный в персонаже сатаны) нашли свое постоянное место во всем творчестве Михаила Булгакова:
Этого черта или чертика, вылепленного согласно народно-магической, языческо-колдовской традиции, и ставшего ходячей фигурой обыденного воображения [...] хорошо иметь в распоряжении. Булгаков его имеет и использует многократно. Иногда он будет смешным, иногда — опасным, а иногда даже губительным. [...] Одним он приснится, другим примерещится, иным смешает и запутает то, что делают, изображая случайность. Он будет везде — в речи, где слово черт можно услышать каждую секунду; и в воображении9.
Подчеркнем при этом, что вышеуказанную констатацию Анджея Дравича мы можем отнести не только к интересующему нас роману. Сатана и его воплощения вездесущи также в Дьяволиаде, Роковых яйцах, Собачьем сердце:
[...] словесно присутствует черт — в таких на первый взгляд, безобидных восклицаниях, как черт его знает, дьявол с ним и т. д. [...] Ссылки на черта есть намек на нечистую силу, вызвавшую катаклизмы, вокруг которых строится каждое из этих произведений. Постоянные же обращения к дьяволу и сатанинской силе, приписываемые некоторым из персонажей произведений, вполне ироничны. Лишь в последнем романе Булгакова дьявол, наконец, предстает собственной персоной...10
Итак, в Мастере и Маргарите сатана с полным объемом земных прав оказывается в центре жизни Москвы 1930-х годов и с первой секунды подчиняет себе всю сюжетную композицию романа (действие происходит между прибытием и отбытием Воланда и его «команды»). Именно действие Воланда и его свиты предопределяет ход событий в романе. Этот «гиперреализм нереальности», названный Андреем Белым «проведением фигуры фикции», временная и пространственная деформация, внезапные изменения, необъяснимое появление и исчезновение людей и предметов, эта материя повсеместности, скованная дьявольской «причинно-следственной цепью» — одним словом, опровержение течения событий, признанное «нормальным», создает фантастико-сатанистскую атмосферу романа Булгакова11.
Эта «фантастика быта» вызывает необходимость использования адекватных средств выражения. Поэтому самой демонстрационной группой являются слова, которые мы можем отнести к слою разговорного языка с фамильярным стилистическим оттенком. Многие слова из этой группы имеют помету «разговорности»:
На пяти страницах, взятых наугад из сатирического текста, встретилось 42 разговорных, фамильярных и просторечных слова. Такое количество экспрессивно окрашенных слов, несомненно, придает тексту непринужденность, сниженность, вообще доминирует в организации стиля12.
Среди них чаще всего употребляются следующие лексические ресурсы13:
— имена существительные:
черт (68), дьявол (11), сатана (8), шарлатан (3), проклятие(2), чернота (2), чертовщина (2), чертовка (1);
— имена прилагательные:
черный (-ые) / черная (-ые) / черное — берет (2), бор (1), ботинки (1), брови (1), Воланд (1), волос (-ы) (6), всадник (1), глаз (-а) (5), грач (1), громкоговоритель (1), дым (2), задник (1), занавес (2), камень (1), кони (4), кот (-ы) (7), котенок (2), кофе (1), краски (1), края (1), маг (5), маузер (1), мрамор (1), мужчина (1), набалдашник (1), нептун (1), пистолет (1), платок (2), плащ (5), покров (1), потолок (1), пудель (2), тапок (1), туалет (1), хвост (1), хлеб (1), ход (5), флаг (1), футляр (1), цвет (1), цилиндр (1), шелк (1); башня (1), бездна (1), борода (1), влага (1), вода (1), гуща (1), доска (2), дуги (1), дыра (1), зависть (1), клетка (1), кожа (1), королева (1), лужа (1), магия (9), мантия (1), масса (1), машина (2), накладки (1), нога (1), одежда (1), оправа (2), пасть (2), перчатка (2), пиджак (1), полумаска (1), птица (2), ряса (1), строки (1), сумка (1), сутана (1), тоска (1), точка (1), туча (2), туфли (5), фигура (1), физиономия (1), юбка (1), шелуха (1), шапочка (6), хламида (1); белье (1), брюхо (1), варево (1), котище (1), лицо (-ца) (2), море (2), небо (2), пальто (1), перья (1), платье (1), плечи (1), покрывало (3), пятно (1), тело (-а) (2), трико (1)
проклятый / проклятая / проклятое / проклятые — Вар-равван (1), дезертир (1), кот (1), лист (1), иностранец (1), переводчик (1), сеанс (1); Гелла (1), земля (1), зелень (1), дура (1), дыра (1), земля (1), квартира (4), стена (1), струя (1), тряпка (1), цепь (1); время (1); деньги (1)
мрачный / мрачная / мрачное — глаза (2), голос (1), директор (1), человек (1); башня (1), женщина (1); лицо (2), презрение (1)
нечистая / нечистое — сила (9); дело (1)
адский / адская / адское — взрыв (1); боль (2), жара (1), машина (1); место (1), освещение (1), топки топками (1)
чертовая — бабушка (1), кафедра (1), мать (4), странность (1)
чертов — дом (1)
сверхъестественный / сверхъестественная / сверхъестественное — размеры (1); быстрота (1), сила (1), скорость (1); событие (1)
невероятный — контракт (1), марш (1), размер (1), слух (1)
окаянный / окаянная / окаянное — ганс (1); квартира (1), петля (1); животное (1)
дьявольский / дьявольская — огонь (1), повар (1); жара (1)
сатанинский — смех (2)
бесовский — кот (1)
сатанический — смех;
— наречия:
мрачно — глянул (1), добавил (1), спросил (2), ответил (-а) (2), поглядел (-а)
(2)
невероятно (2)
сверхъестественно — провести ночь;
— глаголы:
чернеть (1), зачернеть (1), чертыхаться (1), дочертыхаться (1), помрачнеть (1), почернеть (1).
Как следует из приведенных выше примеров, наибольшая фреквенция характеризует определения: «черный» (174 случая использования), «проклятый» (23), «мрачный» (10), «нечистый» (10) «адский» (8). Тот факт, что именно эти эпитеты Булгаков наделил такой высокой употребляемостью, объясняется сатанистской атмосферой романа. Кроме того, богатые ресурсы словосочетаний, в которые входят указанные прилагательные, а также конкретное использование их на фоне контекста ведет к расширению объема значения, ассоциативное измерение которого выполняет роль своеобразного пароля — «дьявольщина».
Однако наиболее значимыми в контексте интересующего нас вопроса представляются фразеологические выражения. В романе зарегистрировано 418 фразеологических единиц. При этом, определяя, какой языковой материал будет использован для анализа интересующего нас явления, автор исходит из широкого понимания фразеологии. Настоящую точку зрения разделяет большинство ученых (С.Г. Гаврин, Ю.И. Диброва, М.М. Копыленко, А.М. Мелерович, Д. Попова, Н.М. Шанский и др). Предметом фразеологии в этом случае являются идиомы, фразеологические сочетания, пословицы, поговорки, афоризмы, крылатые выражения и т. д., т. е. «все устойчивые словосочетания сложного значения»14. Итак, под понятием фразеологической единицы за А. Мелеровичем мы понимаем «раздельнооформленную единицу языка, являющуюся устойчивым, полностью или частично семантически преобразованным сложным знаком»15. Таким образом, такие понятия, как фразеологизм, фразеологическое выражение, фразеологическая единица, устойчивое сочетание выражений, устойчивое словосочетание мы можем условно, конечно, со значительным упрощением, считать синонимами16.
Были проанализированы общеязыковые фразеологические единицы, а также единичные фразеологические единицы (авторские выражения), которые, в свою очередь, можем разделить на два вида: 1) созданные на базе языковых фразеологических единиц, обладающие семантической и образной связью с узуальными (общепринятыми) фразеологизмами, например, у Булгакова «вторая свежесть» (ср. «не первой свежести»); «пятое измерение» (ср. «четвертое измерение»), «не при валюте» (ср. «при деньгах») и др.; 2) чисто авторские выражения, не имеющие прототипов среди узуальных фразеологических единиц и неоднократно функционирующие только в одном произведении автора, например, «нехорошая квартира» и др.
Однако самое главное место среди булгаковских фразеологизмов, как с точки зрения количества, так и значения, занимают фразеологизмы с компонентом «черт», а также «дьявол». Неоднократно используемые в тексте романа, они создают образ вездесущей нечистой силы, тогда как высказывания персонажей ирреального мира насыщены фразеологизмами, выполняющими функцию определенного воздействия на эмоциональное восприятие текста читателем, а также оценку персонажей, относящихся как к реальному, так и нереальному миру. В романе Мастер и Маргарита, как справедливо замечает А. Кунин,
[...] являются центром взаимодействия речевого уровня с экстралингвистическими факторами его организации, принимая участие в сюжетно-композиционном построении. Фразеологические единицы романа служат формированию сложной и глубокой перспективы композиционно-художественного целого, выполняют текстообразующую функцию: принимают участие в построении сюжета, композиции, текста в целом, а также организуют скрытый подтекст романа17.
Именно этот своеобразный подтекст является одной из существенных проблем сравнительной фразеологии, а точнее, перевода фразеологических сочетаний. Без сомнения, принципиальным фактором, играющим решающее значение при переводе фразеологизмов, является их красочность и стилистическое разнообразие. Ян Соколовский устанавливает следующие способы переводов русской фразеологии на польский язык:
— аналоги
— неполные аналоги
— эквиваленты
— кальки
— частичная эквивалентность
— описательный перевод18.
В качестве иллюстрации вышеуказанного явления мы обратились к двум источникам — каноническому переводу Мастера и Маргариты Ирены Левандовской и Витольда Домбровского, который прочно запечатлелся в сознании польского читателя, а также к более новой версии, созданной Анджеем Дравичем19.
Проведенный сравнительный анализ избранного материала20 выразительно показывает, что авторы обоих переводов Мастера и Маргариты отдали предпочтение переводу при помощи неполных аналогов, т. е. фразеологизмов польского языка, отличающихся структурой или лексическим составом от русских фразеологических единиц. Чаще всего отличаются: числом (напр., «черт знает» — «diabli wiedzą»), частично лексическим составом (напр., «черт его возьми» — «a niech go diabli porwą»); предлогом (напр., «все к черту» — «wszystko w diabły»; «какая там, к черту» — «jaka tam, u diabła»).
В многочисленную группу входят фразеологизмы польского языка, идентичные с точки зрения значения, структуры, лексического состава, образности и стилистической окрашенности (перевод с помощью аналогов), например, «черт знает» — «czort wie». Это пример лексической, семантической и (в рамках фонетических свойств каждого из языков) озвученной идентичности. Фразеологизмы, выражающие негодование, удивление, восхищение в польском переводе соответствуют, таким образом, стилю и выразительности русскоязычных фразеологических сочетаний. Представляется, что о правильности такого способа перевода свидетельствует тот факт, что значительную часть фразеологических ресурсов русского и польского языков составляют фразеологизмы, идентичные со структурально-грамматической и семантическо-лексической точек зрения21.
Третью группу составляют фразеологизмы частичных эквивалентов, т. е. аналогов с близким значением, близкие образно, имеющие, однако, отличный лексический состав. Отступая от дословности, Ирена Левандовская и Витольд Домбровский предлагают следующие ресурсы перевода: «всех к чертовой бабушке перебить» — «rozpieprzyć w drobny mak»; «черт его возьми» — «o, cholera!»; «черти б меня взяли» — «cholera ich tam wie»; «да ну их к черту» — «niech je szlag trafi» и др. В представленных примерах переводчик выходит за границы «обыденности», обращается к матерному языку или к вульгаризмам. Если мы правильно поняли намерение авторов, «воспроизведение» выражения посредством, казалось бы, имеющего смысл и в этом случае дословного фразеологического эквивалента, оказалось недостаточным. Трудно однозначно высказать свое мнение по поводу полноценности этого «предложения», однако несомненно, такой вариант трансформационного отклонения имеет весьма существенное значение — обогащает возможности языкового выражения. Кроме того, свидетельствует о «наличии общей закономерности, заключающейся в увеличении переводческих возможностей»22.
Неоднократно представленные примеры фразеологической трансляции иллюстрируют многовариантные возможности передачи, которые охотно используются переводчиками. Для фразеологизма «черт его возьми» польские эквиваленты: «a niech go diabli porwą»; «o, cholera»; для фразеологизма «черт знает что» — «jak sam diabeł»; «diabli wiedzą co»; «czort wie». При определенных обстоятельствах (в зависимости от контекста, принципов данного перевода) возможны все варианты этого типа. Переводчики широко используют привилегию своей профессии и права творческого процесса23.
В контексте оценки правильности выборов, осуществляемых переводчиками в процессе перевода фразеологических сочетаний, а в частности, передачи их стилистики, а также роли в свете, представленном в соответствии с замыслом автора, существенное значение продолжает иметь стратегия по отношению к читателю:
Она основывается, главным образом, на приписываемых другому языковых компетенциях: знает язык или не знает языка, на котором был создан оригинал, является би- или монолингвистом? С точки зрения теории перевода это, в общем, первичная стратегия, но в художественном переводе мы находимся далеко от того, чтобы приписывать ей роль первоочередной. Нас здесь интересовала бы прежде всего литературная компетенция читателя, независимо от его лучшей или худшей языковой компетенции. Вопрос сводится к следующему: известен ли читателю конвент, в котором создан оригинал, и вследствие этого, в состоянии ли он произвести элементарные металитературные операции, сопоставляя коды иностранного языка и родного языка как равнозначные с определенных точек зрения? Речь идет, в обобщении, о компетенции такого читателя, который умел бы соотнести смыслы переводимого произведения со сверхъединичными правилами, которые его перерастают24.
Руководствуясь этими предпосылками, следует отметить, что передавая семантическое значение фразеологических сочетаний, авторам перевода не всегда удалось соблюсти условие «функциональной производительности, пригодности и эффективности». Из этого условного соперничества победителями смогли выйти Левандовская и Домбровский, которые выбрали путь адаптации. Это позволило внести большую языковую свободу и стилистическое разнообразие и явно обозначенную выразительность высказываний. В свою очередь, переводческая стратегия Анджея Дравича в большей степени, чем у его предшественников, направлена на экзотизацию25. Он ни разу не использовал слов с вульгарным оттенком, к которым неоднократно обращаются Левандовская и Домбровский. Впрочем, это своеобразное «смягчение» формы языкового выражения у Дравича заметно также в других элементах представленного мира: наименованиях разделов, лексическом слое высказываний персонажа, сюжетном слое. Кроме того, он однозначно реже пользуется восклицательными знаками. Дравич старается прежде всего (по мере возможности) «перенести читателя в страну оригинала». Кроме того, он верен канону, максимально передавая ритм и внутреннюю мелодию текста.
В качестве иллюстрации приведем несколько примеров:
| В оригинале | Перевод И. Левандовской и В. Домбровского26 | Перевод А. Дравича |
| Глава VII. Нехорошая квартирка (с. 87) | Fatalne mieszkanie (I, с. 100) | Niedobre mieszkanie (II, с. 109) |
| Глава XXVII. Конец квартиры № 50 (с. 377) | Zagłada mieszkania numer pięćdziesiąt (I, с. 440) | Koniec mieszkania numer pięćdziesiąt (II, с. 491) |
| [...] помер к чертовой матери (с. 1919) | [...] skonał w cholerę (I, с. 224) | [...] szlag go trafił i poszedł w diabły (II, с. 224) |
| [...] черт его возьми! (с. 18) | [...] O, cholera! (I, с. 15) | [...] A niech go diabli wezmą! (II, с. 21) |
| [...] и всех их к чертовой бабушке перебить (с. І01) | [...] rozpieprzyć w drobny mak (I, с. 118) | [...] porozbijać je do diabla starego (II, с. 128) |
Сам переводчик, когда пишет о причинах, которые привели его к такому усилию, подчеркивает:
Высоко оценивая версию перевода двух переводчиков, нижеподписавшийся постановил, однако, перевести роман еще раз. Переводы, даже самые лучшие, подвергаются процессам старения — это общеизвестно, и это одна из причин этой работы. Вторая вытекает из факта, что только недавно, в 1989—1991 годах, вышло пятитомное издание Избранных произведений Булгакова, разработанное в соответствии с требованиями научной текстологии. Таким образом был создан текстовый канон, который принято считать обязательным. В определенных деталях он отличается от текста, являвшегося до этого времени основой переводов27.
Сопоставленные «переводческие эквиваленты» позволяют бесспорно определить общие для польского и русского языков представление фрагментов действительности. В состав фразеологизмов «сатанистской» части Мастера и Маргариты Булгакова входят прежде всего общеупотребляемые и разговорные слова. При переводе этих фразеологизмов в преобладающем большинстве случаев передана квинтэссенция их значения. Переводчики обращались, главным образом, к аналогам, соответствующим общему значению сочетаний оригинального текста. Таким образом, ссылаясь на слова Зенона Клеменсевича, мы можем утверждать, что были найдены «адекватные структуры». Поэтому перевод не утратил живости языка оригинала, непосредственности и остроты средств выражения, характерных для писательского стиля Булгакова.
Следует, однако, отметить, что в единичных случаях не удалось сохранить стилистическое равновесие. Представленный материал позволяет, тем самым, выдвинуть тезис, что сравнительная фразеология сосредотачивает в себе множество проблем современного литературного перевода, которые требуют серьезного анализа, особенно в контексте коммуникативной теории текста. Подтверждение правильности нашего тезиса можно искать в углубленной заинтересованности исследователей функционирования языковых единиц в художественном высказывании, существование которой мы можем отметить на настоящем этапе развития лингвистики. Эта заинтересованность, в свою очередь, определила активное развитие теории коммуникации в аспекте стилистических проблем, что подтверждают исследования современных лингвистов (А.И. Ефимов, А.В. Кунин, А.М. Мелерович, Н.М. Шанский, Н.Н. Захарова, Э.Р. Акбердина, Н.Н. Данева, А.Г. Ломов, М.Р. Проскуряков, И.Ю. Третьякова, Г. Ломов, М.А. Бокина и др.).
Наша попытка сопоставления обоих текстов не определяет однозначным образом транслокации (перемещения с одного места на другое) фразеологических сочетаний в переводе. Тем не менее она указывает на множество теоретических проблем в области исследования текстовых свойств фразеологизмов и специфики их существования в художественном высказывании, требует разрешения, в частности, вопросов функционирования фразеологизмов в произведениях, относящихся к разным жанрам, аспектов культурологической когнитивной фразеологии и их текстового олицетворения, определения роли фразеологической единицы как средства комизма в литературном произведении и т. п. Кроме того, анализ перевода фразеологических соединений в польских переводах Мастера и Маргариты наталкивает на замечания общего характера. Рассматриваемое произведение следует отнести к тем литературным позициям, которые сосредотачивают в себе множество проблем совре менной теории перевода. Представленный материал свидетельствует о сложном составе процесса перевода фразеологических соединений, о сущности таких элементов художественного отображения, как условие внутреннего единства, а также когеренция с точки зрения исходного текста, литературная компетенция польского читателя, стилистика, культурология, стратегия по отношению к читателю или историко-литературный контекст.
Подытоживая наши рассуждения, стоит напомнить слова Ежи Земека:
[...] я не пишу сборника для переводчиков и не разрешаю вопросов [...]. Я только утверждаю, что текст оригинала и текст перевода соотносятся, а этому соотношению известны разные варианты: от поглощения до отчуждения28.
В связи с этим, наиболее уместным в этом случае представляется использование понятия «транслокации» (перемещение в другое место), которое точнее всего передает сущность и сложность передачи фразеологических явлений в переводе. Термины, встречающиеся в предметной литературе, как, например, «трансляция» (перевод), «транспозиция» (адаптация чего-либо с целью иного использования, чем предыдущее, переработка, изменяющая характер чего-либо — особенно литературного произведения), не отражают многоаспектности этой проблемы.
Приложение
| Фразеологические единицы с лексемой «черт» («czort») | ||||
| Примеры фразеологизмов в оригинале | Контекст применения в романе | Перевод И. Левандовской и В. Домбровского | Перевод А. Дравича | Фразеологический словарь29 |
| Черт (с кем, чем) | «Черт, все слышал» — подумал Берлиоз и вежливым жестом... (с. 20) | «Do diabła, on wszystko słyszał...» — pomyślał Berlioz... (I, с. 18) | «Do diabła, słyszał wszystko...» (II, с. 24) | Ki diabeł! (III, с. 61)
Ki czort <diabeł>; Kie licho (III, с. 1016) |
| к черту | Рюхин [...] почему-то со злобой: «Да ну их к черту!» (с. 83) | Riuchin [...] nie wiedzieć czemu zasyczał z wściekłością: «Niech je szlag trafi» (I, с. 99) | Riuchin najpierw starał się je pozbierać, ale potem syknąwszy ze złością: «Niech je diabli!» (II, с. 105) | Do diabła z kim, czym (III, с. 1018)
U diabła! (III, с. 61) |
| — Какая там, к черту, Ялта! (с. 176) | — Jaka tam, u diabła, Jałta! (I, с. 206) | — Jaka tam, do diabła, Jałta! (II, с. 227) | ||
| — Отдайте обратно, и к черту все это. (с. 262) | — Proszę oddać i do diabła z tym wszystkim! (I, с. 304) | — Proszę oddać [...] Niech pani to odda i do diabła z tym wszystkim! (II, с. 341) | ||
| — Да ну тебя к черту с твоими бумагами! — дерзко хохоча, кричала Наташа. (с. 278) | — Idź do diabła razem z twoimi dokumentami! — wołała Natasza. (I, с. 321) | — Niech cię diabli razem z twoimi papierami — krzyknęła Natasza (II, с. 362) | ||
| Через несколько секунд он, оседланный, летел куда-то к черту из Москвы, рыдая от горя. (с. 279) | W kilka chwil później z Nataszą na grzbiecie, szlochając rozpaczliwie, wylatywał z Moskwy gdzieś do diabła. (I, с. 322) | Po chwili, boleśnie szlochając leciał już, osiodłany, nad Moskwą diabli wiedzą dokąd. (II, с. 363) | ||
| и ну тебя к черту с твоими учеными словами, (с. 418) | — i niech diabli wezmą twoje uczone słowa (I, с. 482) | — i niech diabli porwą twoje uczone słowa (II, с. 544) | ||
| «[...] Какие тут к черту гипнотизеры!» (с. 419) | «[...] Jacy znowu u diabła, hipnotyzerzy!» (I, с. 483) | «[...] Jacyż to, u diabła, hipnotyzerzy!» (II, с. 546) | ||
| Ко всем чертям | — Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы? (с. 97) | — Czy można, messner, przepędzić go z Moskwy do wszystkich diabłów? (I, с. 114) | — Czy pozwolicie, Messner, wygnać go z Moskwy do wszystkich diabłów? (II, с. 123) | Pójść w diabły
Do diabła <do wszystkich diabłów> (III, с. 1020) |
| В своих рассказах, как он возил по воздуху на себе голую домработницу Маргариты Николаевны куда-то ко всем чертям на реку купаться [...] (с. 387) | W swoich opowieściach о tym, jak w powietrzu wiózł na grzbiecie nagą służącą gdzieś nad rzekę, do kąpieli, gdzie diabeł mówi dobranoc [...] (I, с. 449) | Jednak opowiadając o tym, jak zawiózł na sobie diabli wiedzą gdzie do nadrzecznej kąpieli nagą służącą [...] (II, с. 505) | U diabła (III, с. 1018) | |
| к чертовой матери (бабушке) | [...] головой вниз полетит к чертовой матери в преисподнюю. (с. 90—91) | [...] poleci głową w dół do wszystkich diabłów, w otchłań bez dna. (I, с. 106) | [...] poleci głową w dół, w piekielną otchłań, do wszystkich diabłów. (II, с. 114) | |
| [...] кончил очень скверно, помер к чертовой матери от удара на своем сундуке с валютой и камнями. (с. 191) | [...] skończył paskudnie, skonał w cholerę, na apopleksję, na swoim kufrze z walutą i kamieniami szlachetnymi. (I, с. 224) | [...] skończył bardzo źle, szlag go trafił i poszedł w diabły na swojej skrzyni z walutą i drogimi kamieniami. (II, с. 247) | ||
| Ну вас к чертовой матери! (с. 267) | A niech was diabli wezmą! (I, с. 309) | A idźcie wszyscy do diabła! (II, с. 347) | ||
| — Пошел ты к чертовой матери. Какая я тебе Клодина? (с. 281) | — A idźże do wszystkich diabłów! Jaka ja dla ciebie Klaudyna? (I, с. 324) | — Idź do diabła! Nie jestem żadną Klaudyną (II, с. 366) | ||
| [...] и всех их к чертовой бабушке перебить (с. 101) | [...] rozpieprzyć w drobny mak (I, с. 118) | [...] porozbijać je do diabła starego (II, с. 128) | ||
| бросить все к черту | Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск... (с. 10) | Jestem przemęczony... chyba czas najwyższy, żeby rzucić wszystko w diabły i pojechać do Kisłowodzka... (I, с. 4) | Nigdy czegoś takiego nie było... serce nawala... jestem przemęczony. Pora rzucić wszystko do diabła i jechać do Kisłowodska... (II, с. 11) | Rzucać kogo, co do diabła (w diabły) (III, с. 61) |
| — Бросьте! Бросьте! — кричала ей Маргарита, — к черту его, все бросьте! (с. 265) | — Daj spokój! Zostaw to! — wołała do niej Małgorzata. — Do diabła z nią! Zostaw to wszystko! (I, с. 307) | — Zostaw to! — zawołała Małgorzata. — Rzuć to wszystko do diabła! (II, с. 346) | ||
| фу ты черт! тьфу ты черт! | — Фу ты черт! — воскликнул редактор... (с. 11) | — Uff, do diabła! — zakrzyknął redaktor (I, с. 5) | — A niech to diabli! zawołał redaktor. (II, с. 11) | A niech to (diabli) (III, с. 998) |
| — Тьфу ты черт! (с. 386) | — Tfu, do diabła! (I, с. 447) | — Niech to diabli! (II, с. 503) | ||
| — Фу ты черт, неожиданно воскликнул мастер (с. 416) | — Do diabła! — zawołał nagle Mistrz. (I, с. 479) | — A niech to diabli — zawołał nagle Mistrz. (II, с. 540) | ||
| черт возьми! / черти взяли!; черт побери | Берлиоз: «Нет, иностранец!», а Бездомный: «Вот черт его возьми! А?» (с. 18) | Berlioz — «nie, to jednak cudzoziemiec!», a Bezdomny: «O, cholera!» (I, с. 15) | Berlioz: «Nie, jednak cudzoziemiec!», a Bezdomny «A niech go diabli wezmą!» (II, с. 21) | Niech to diabli (wezmą <porwą>)! (III, с. 1017)
Do stu diabłów! (III, с. 60) |
| — Да черт их возьми, олухов! (с. 79) | — Cholera ich tam wie, idiotów! (I, с. 94) | — Diabli ich wiedzą, bałwanów! (II, с. 100) | Czort (to) bierz!
Niech to czort weźmie! (III, с. 53) | |
| — Где он остановился, этот Воланд, черт его возьми? — спросил Римский. (с. 122) | — Gdzie się zatrzymał ten Wo land, a niech go diabli porwą?! — zapytał Rimski. (I, с. 142) | — Gdzie on się zatrzymał, ten cały Woland, niech go diabli? — spytał Rimski. (II, с. 157) | Czort kogo weźmie (III, с. 53)
Niech cię [go, ich] diabli (wezmą <porwą>)! | |
| «Да что ж это такое? Вывести его вон, черти б меня взяли!» А тот, вообразите, улыбнулся и говорит: «Черти чтоб взяли? А что ж, это можно!» (с. 218) | «Co to ma znaczyć? Wyrzucić go stąd natychmiast, niech mnie diabli porwą!». A ten, niech pan sobie wyobrazi, uśmiechnął się i powiada: «Niech diabli porwą? To się da zrobić!» (I, с. 256) | «Ato co takiego? Wyrzucić go precz, niech mnie diabli wezmą!» A tamten, proszę sobie wyobrazić, uśmiechnął się i mówi: «Diabli mają wziąć? No cóż, można i tak!» (II, с. 282) | ||
| — А, черт вас возьми с вашими бальными затеями! (с. 295) | — Niech diabli wezmą was i wasze balowe pomysly! (I, с. 339) | — A niech was diabli z waszymi balowymi pomysłami (II, с. 383) | Niech cię [go, ich] kule biją! (III, с. 1017) | |
| — Молчи, черт тебя возьми! (с. 323) | — Zamilcz wreszcie u diabła! (I, с. 374) | — Milcz, niech cię diabli! (II, с. 423) | ||
| — Ну, конечно, Бегемот, черт его возьми! (с. 390) | — A niech go diabli wezmą, to oczywiście Behe-mot! (I, с. 454) | — Oczywiście, Behemot, niech go wszyscy diabli! (II, с. 512) | ||
| — А уютный подвальчик, черт меня возьми! (с. 420) | — Ależ tu miło w tej piwniczce, niech mnie diabli wezmą! (I, с. 483) | — Przytulna piwniczka, niech innie diabli! (II, с. 546) | ||
| [...] когда думаешь о том, что в этом доме сейчас поспевает будущий автор «Дон Кихота», или «Фауста», или, черт меня побери, «Мертвых душ»! А? (с. 401) | [...] kiedy pomyślisz sobie, że w tym domu dojrzewa teraz przyszły autor Don Kichota albo Fausta, albo, niech mnie diabli wezmą, Martwych dusz! (I, с. 464) | [...] I serce ściska słodki lęk na myśl, że w tym domu dojrzewa właśnie przyszły autor Don Kichota albo Fausta, czy, niech mnie diabli, Martwych dusz. (II, с. 522) | ||
| черт знает | [...] и он сказал, но уже без всякого акцента, который у него, черт знает почему, то пропадал, то появлялся: (с. 50) | [...] powiedział już bez cienia obcego akcentu, który diabli wiedzą czemu to się u niego pojawiał, to znikał (I, с. 62) | [...] powiedział (i to bez żadnego akcentu, który diabli wiedzą czemu, to się u niego zjawiał, to znikał (II, с. 62) | Diabli wiedzą Licho <czort, cholera> wie (III, с. 1018)
Czort wie (III, с. 53) |
| [...] писатель читал отрывки из Горя от ума этой самой тетке, раскинувшейся на софе, а впрочем, черт его знает, может быть, и читал, не важно это! (с. 63) | [...] pisarz miał czytać tej właśnie rozpostartej na kanapie ciotce fragmenty Mądremu biada. A zresztą diabli to wiedzą, może i czytał, nie jest to takie ważne! (I, с. 76) | [...] znakomity pisarz czytał fragmenty Mądremu biada tej właśnie ciotce rozpartej na otomanie. A zresztą diabli go wiedzą, może nawet czytał, nieważne! (II, с. 81) | ||
| [...] и у них началось черт знает что. (с. 89) | [...] zaczęło się diabli wiedzą со! (I, с. 105) | [...] zaczęło się u nich dziać czort wie со. (II, с. 112) | ||
| [...] черт ее знает, кто она... кажется, в радио служит, а может быть, и нет. (с. 92) | [...] diabli wiedzą, co za jedna... zdaje się, że pracuje w radio, a zresztą może i nie... (I, с. 108) | [...] czort ją wie, co za jedna... chyba pracuje w radio, a może nie... (II, с. 116) | ||
| [...] но, как всегда бывает во время катастрофы, в одну сторону и вообще черт знает куда. (с. 94) | [...] ale, jak to się zwykle dzieje w chwili katastrofy, w jednym kierunku i w ogóle diabli wiedzą dokąd. (I, с. 110) | [...] ale, jak zwykle w czasie katastrofy, w tym samym kierunku i w ogóle diabli wiedzą dokąd. (II, с. 119) | ||
| — черт ее знает, кто она такая. (с. 104) | — Diabli wiedzą, co to za jedna. (I, с. 122) | — Diabli wiedzą, kto. (II, с. 132) | ||
| — он, знаете ли, уж катит! Уж он черт знает где! (с. 112) | — On, wie pan, jest już w podróży! Jest już diabli wiedzą gdzie! (I, с. 131) | — Pędzi już na całego! Już jest diabeł wie gdzie! (II, с. 142) | ||
| — Говорю вам, капризен, как черт знает что! (с. 113) | — Mówię panu, tej jest grymaśny, jak sam diabeł (I, с. 131) | — Mówię panu, on jest kapryśny, że niech go diabli! (II, с. 143) | ||
| — Черт знает что такое, — шипел Римский, щелкая на счетной машинке. (с. 119) | — Diabli wiedzą, co to ma znaczyć! — syczał Rimski, stukając na arytmometrze (I, с. 139) | — Diabeł się w tym nie rozezna — zasyczał Rimski, postukując arytmometrem. (II, с. 153) | ||
| Откуда он его выкопал, черт его знает! (с. 120) | Diabli wiedzą, skąd on go wytrzasnął! (I, с. 140) | Czort wie, skąd go wziął! (II, с. 154) | ||
| ...черт знает что такое! (с. 124) | ...czort wie, co to wszystko znaczy! (I, с. 144) | ...Diabli wiedzą, co za historia! (II, с. 159) | ||
| А я черт знает чем занялся! (с. 134) | A ja zajmowałem się cholera wie czym! (I, с. 156) | A ja zajmow ałem się diabli wiedzą czym! (II, с. 173) | ||
| Черт знает откуда взявшаяся рыжая девица в вечернем черном туалете [...] (с. 145) | Ruda pannica w czarnej wieczorowej toalecie, pannica, która diabli wiedzą skąd się wzięła [...] (I, с. 169) | Diabli wiedzą skąd zjawiła się ruda panienka w czarnej, wieczorowej sukni [...] (II, с. 188) | ||
| — Да ведь он тут черт знает чего натворит! (с. 156) | — Ale przecież on tu diabli w iedzą jak narozrabia! (I, с. 182) | — Ale on tu przecież narozrabiał jak diabli! (II, с. 203) | ||
| Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. (с. 158) | Diabli wiedzą, jak się te kwiaty nazywają, ale są to pierwsze kwiaty, jakie się wiosną pokazują w Moskwie. (I, с. 185) | Diabeł wie, jak się nazywają. W Moskwie zjawiają się zawsze jako pierwsze. (II, с. 206) | ||
| — Черт знает что такое! — пробормотал Кузьмин (с. 243) | — Diabli wiedzą, co to takiego! — zamruczał Kuźmin (I, с. 286) | — Diabli wiedzą, co się dzieje! — wymamrotał Kuźmin (II, с. 317) | ||
| [...] не то оно — отдельная кухня, не то баня, не то черт знает что. (с. 251) | [...] ni to «kuchnia w ogrodzie, ni to łaźnia, ni to diabli wiedzą co! (I, с. 292) | [...] ni to letnia kuchnia, ni to łaźnia, diabli wiedzą co. (II, с. 327) | ||
| [...] в очередях врут черт знает что, а вы повторяете! (с. 253) | W kolejkach plotą diabli wiedzą co, a ty to powtarzasz! (I, с. 294) | W kolejkach łżą jak diabli, a ty powtarzasz. (II, с. 329) | ||
| — Черт его знает как! — развязно ответил рыжий (с. 257) | — A diabli wiedzą jak! — nonszalancko odpowiedział rudy (I, с. 299) | — A diabeł go wie! — niedbale odrzekł rudzielec. (II, с. 324) | ||
| — а не молоть черт знает что про отрезанную голову! (с. 258) | — zamiast pleść diabli wiedzą co o jakieś uciętej głowie! (I, с. 300) | — a nie pleść czort w ie co o uciętej głowie. (II, с. 336) | ||
| Маг, регент, чародей, переводчик или черт его знает кто на самом деле — словом, Коровьев [...] (с. 287) | Mag, regent cerkiewny, czarodziej, tłumacz czy diabli tam wiedzą kto wreszcie, słowem — Korowiow [...] (I, с. 329) | Mag, chórmistrz, czarodziej, tłumacz, czy też czort wie kto w rzeczy samej, jednym słowem Korowiow [...] (II, с. 373) | ||
| Скажу вам более, уважаемая госпожа, до черт знает каких пределов! (с. 287) | Powiem więcej, łaskawa pani — do czort wie jakich rozmiarów! (I, с. 330) | Powiem więcej, szanowna pani, do granic diabli w iedzą jakich! (II, с. 374) | ||
| [...] с лицами, предъявлявшими другим лицам или учреждениям под видом денег черт знает что [...] (с. 382) | [...] z osobami wręczającymi innym osobom lub urzędom pozornie pieniądze, a w istocie diabli w iedzą co [...] (I, с. 443) | [...] osobników wręczającym innym osobom i urzędom diabli wiedzą co jako rzekome pieniądze [...] (II, с. 498) | ||
| Но сеть, черт знает почему, зацепилась [...] (с. 390) | Ale sieć, diabeł wie dlaczego, o coś się zaczepiła [...] (I, с. 452) | Ale sieć zaczepiła się w czyjejś kieszeni [...] (II, с. 509) | ||
| — Он воздел руки к небу и закричал: — Нет, это черт знает что такое, черт, черт, черт! (с. 416) | — Wzniósł dłonie ku niebu i zawołał:
— Diabli wiedzą, co to ma znaczyć! Diabli, diabli... (I, с. 479) |
— I wznosząc ręce ku niebu zawołał: — Diabli w iedzą, co to wszystko znaczy! Diabli, diabli, diabli! (II, с. 541) | ||
| — черт знает, что такое, и черт, поверь мне, все устроит! — (с. 416) | — diabli wiedzą, co to ma znaczyć, i diabli, wierz mi, wszystko załatwią! (I, с. 479—480) | — Diabli w iedzą, co znaczy i diabli, wierz mi, wszystko załatwią. (II, с. 541) | ||
| идти (пойти) к черту (чертям) | — Подите вы все от меня к чертям, в самом деле! (с. 78) | — Idźcież wy wreszcie do wszystkich diabłów! (I, с. 93) | — A niech was naprawdę wszyscy diabli wezmą! (II, с. 98) | W diabły (III, с. 1016)
Idź do czorta! (III, c, 53) |
| ни черта | [...] ни черта не делают [...] (с. 96) | ni cholery nie robią (I, с. 113) | nic nie robią (II, s. 122) | Ni diabła <ni cholery, ani w ząb> (III, с. 1018) |
| на кой черт | И на кой черт тебе нужен галстук, если на тебе нет штанов? (с. 293) | I po kiego diabła ci ta muszka, skoro nie masz nawet spodni? (I, с. 336) | I na diabła ci muszka, jeśli nie masz spodni? (II, с. 381) | Примеры отсутствуют |
| — Помилуйте! — сказал Воланд, — на кой черт и кто станет его резать? (с. 298) | — Ależ, proszę pani — powiedział Woland — po kiego diabła miałby go kto zarzynać? (I, с. 343) | — Ależ łaskawa pani — powiedział Woland — kto i po kiego diabła miałby go zarzynać? (II, с. 388) | ||
| к черту на кулички | [...] согласна идти к черту на куличики. Не отдам! (с. 262) | [...] zgadzam się jechać, gdzie diabeł mówi dobranoc! Nie oddam! (I, с. 304) | [...] zgadzam się pojechać gdzie diabeł mówi dobranoc! Nie oddam! (II, с. 341) | (Tam) gdzie diabeł mówi dobranoc (III, с. 1017) |
| Фразеологизмы с лексемой «дьявол» («diabeł») | ||||
| дьявол знает | [...] как перед нею вырос, дьявол его знает откуда взявшийся [...] (с. 337) | [...] kiedy diabli wiedzą skąd wyrósł przed nią [...] (I, с. 392) | [...] gdy raptem, diabeł wie skąd, wyrósł przed nią [...] (II, с. 441) | Примеры отсутствуют |
| заложить душу дьяволу | Ах, право, дьяволу бы заложила душу, чтобы только узнать, жив он или нет! (с. 256) | Ach, doprawdy zaprzedałbym duszę diabłu, żeby się tylko dowiedzieć, czy on żyje? (I, с. 297) | Dalibóg, oddałabym duszę diabłu, żeby się dowiedzieć — żyje czy nie? (II, с. 333) | Примеры отсутствуют |
| Тьфу ты дьявол! | Тьфу ты дьявол! (с. 174) | Tfu, diabli nadali! (I, с. 204) | A niech to diabli! (II, с. 225) | Примеры отсутствуют |
Примечания
Ивона Анна НДьяй (Iwona Anna NDiaye) — доктор наук (doktor habilitowany), экстраординарный профессор Варминско-Мазурского университета, Ольштын.
1. A. Drawicz, Wyzwolenie i sposób na życie, в кн.: M. Bułhakow, Mistrz i Małgorzata, tłum. A. Drawicz, Wrocław 1995, с. 589.
2. E. Korpala-Kirszak, Michaił Bułhakow, в кн.: Słownik pisarzy rosyjskich, red. F. Nieuważny, Warszawa 1994, с. 71.
3. Первая публикация Мастера и Маргариты («Москва» 1966, № 11, 1967, № 1) представляет собой лишь сокращенный вариант. Первое книжное издание относится к 1967 г. (Париж, изд. YMCA Press). Одновременно в Берлине были опубликованы фрагменты текста, ранее измененные цензурой (изд. Schez Verlag). В 1968 г. в издательстве «Посев» во Франкфурте-на-Майне вышел полный текст, в котором фрагменты, изъятые в предыдущих изданиях, были отмечены курсивом. Три первых издания в Польше (I: 1969; II: 1970, изд. Czytelnik, серия «Nike»; III: 1973, изд. Biblioteka Klasyki Polskiej i Obcej) были подготовлены на основе сокращенного варианта. Полный польский вариант подготовили переводчики Ирена Левандовская и Витольд Домбровский.
4. Роман Мастер и Маргарита был включен в серию «Канон конца века», охватывающую важнейшие книги прошлого столетия, избранные в 1999 г. путем голосования читателей газеты «Речь Посполита» («Rzeczpospolita»).
5. См., напр.: Bibliografia, в кн.: A. Drawicz, Mistrz i diabeł. O Michale Bułhakowie, Kraków 1990, с. 339—368.
6. M. Szymoniuk, О переводе романа Булгакова «Мастер и Маргарита» на польский язык, «Annales UMCS. Sectio. F. Nauki Filozoficzne i Humanistyczne», t. 23/24, Lublin 1968/1969, с. 257.
7. Меняющиеся концепции романа стали объектом анализа многих литературоведческих работ. См., напр., работы М. Чудаковой: Рукопись и книга. Рассказ об архивоведении, текстологии, хранилищах рукописей писателей, Москва 1986; Жизнеописание Михаила Булгакова, 2-е изд., доп., Москва 1988; Избранные работы, т. 1: Литература советского прошлого, Москва 2001.
8. Цит. последняя публикация Мастера и Маргариты, подготовленная по рукописи и с замечаниями автора, отмеченными женой писателя. Рукопись хранится в РГБ — бывшей Государственной библиотеке СССР им. В.И. Ленина в Москве. См.: М. Булгаков, Мастер и Маргарита, Москва 1984, <http://www.bulgakov.ru/pdf/Master-i-Margarita.pdf>. Все цитаты на русском языке даются по этому изданию, далее в скобках привожу номер страницы.
9. См.: A. Drawicz, Mistrz i diabeł..., с. 12. Курсив автора.
10. Э. Проффер, Предисловие, в кн.: М.А. Булгаков, Собрание сочинений, Москва 1983, т. З, с. 5.
11. См.: A. Drawicz, Mistrz i diabeł..., с. 300.
12. M. Szymoniuk, О переводе романа Булгакова..., с. 260.
13. В скобках дается общая фреквенция данной лексической единицы в романе Мастер и Маргарита М. Булгакова и примеры ее применения в выражениях.
14. А.В. Кунин, Курс фразеологии современного английского языка, Москва 1996, с. 26.
15. А.М. Мелерович, В.М. Мокиенко, Фразеологизмы в русской речи. Словарь, Москва 2001, с. 103.
16. Подробный анализ фразеологических единиц в рамках межсловесных конструкций и отношений между такими терминами как аналитическая конструкция, сопоставление, сложные единицы и фразеологическими единицами, дает, напр., А. Новаковская; см.: A. Nowakowska, Świat roślin w polskiej frazeologii, Wroclaw 2005, с. 231.
17. А.Э. Павлова, Фразеологические единицы как средство создания комического в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук, Кострома 2003, <http://planetadisser.com/see/ dis_1249862.html>.
18. См.: J. Sokołowski, О tłumaczeniu frazeologizmów rosyjskich na język polski, «Slavica Wratislaviensia», t. III, Wroclaw 1972, с. 91—92.
19. См.: M. Bułhakow, Mistrz i Małgorzata, tlum. A. Drawicz, Wrocław 1995. Далее ссылки на данное издание обозначаю римской цифрой II и привожу номер страницы.
20. Подробный список анализируемых фразеологических единиц, а также примеры переводческих решений, помещаю в приложении.
21. J. Sokołowski, O tłumaczeniu frazeologizmów rosyjskich, с. 88.
22. Z. Grosbart, O sztuce tłumaczenia przysłów, «Teksty» 1975, nr 6, с. 133.
23. См.: там же, с. 133.
24. J. Święch, Model komunikacji przekładowej, «Teksty» 1975, nr 6, с. 11—12.
25. «Экзотизационными способами перевода мы назовем те переводческие действия, продуктом которых является переводческая единица, являющаяся потенциальным носителем чуждого (иностранного), и поэтому обращающая на себя внимание читателя, воспроизводящая в его сознании менее или более конкретизированное воображение о чуждой среде (стране, культуре) и / или языке. Тогда мы имеем дело с элементами перевода, с точки зрения категории чуждости отличающимися, например, наименованиями действительности» — R. Lewicki, Obcość w odbiorze przekładu, Lublin 2000, с. 145.
26. См.: M. Bułhakow, Mistrz i Małgorzata, tlum. I. Lewandowska, W. Dąbrowski, wstęp A. Drawicz, oprac. tekstu i przypisy G. Przebinda, Wrocław 1990, с. 256. Далее ссылки на данное издание обозначаю римской цифрой I и номером страницы.
27. A. Drawicz, Wyzwolenie i sposób na życie..., с. 594.
28. J. Ziomek, Kto mówi?, «Teksty» 1975, nr 6, с. 54.
29. См.: Wielki słownik frazeologiczny polsko-rosyjski i rosyjsko-polski, red. J. Lukszyn, Warszawa 1998. Далее ссылки на данное издание обозначаю цифрой III и привожу номер страницы.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |