— Дай-ка я тебя поцелую, — нежно сказала девица...
Гелла — Варенухе
— Вот я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо...
Маргарита — Бездомному
Одним из завершающих штрихов в формировании образа Маргариты как деструктивного начала в судьбе творческой личности являются обстоятельства ее последнего земного поступка — визита к Ивану Бездомному. Этот визит и поцелуй Маргариты на первый взгляд воспринимаются как душевный порыв, благословение... Но почему-то сравнивающие этот образ со «славной плеядой русских женщин» не спешат комментировать это место в романе; оно, судя по их работам, как бы отсутствует вообще. А казалось бы... «Светлый образ» целует, благословляет... Но вот сцена в «Великом канцлере»:
«Коровьев галантно подлетел к Маргарите, подхватил ее и водрузил на широкую спину лошади. Та шарахнулась, но Маргарита вцепилась в гриву и, оскалив зубы, засмеялась»1.
Вопрос: почему лошадь шарахнулась от Маргариты? Учуяла нечистую силу, ведьму. Но Маргарита не стушевалась, а осилила лошадь — действительно ведьма! К тому же это «оскалив зубы» вряд ли может служить булгаковской характеристикой представительницы «славной плеяды» тургеневских женщин... Все-таки ведьмы...
В окончательной редакции такой эпизод отсутствует. Но это вовсе не значит, что в последующих вариантах эта тема опущена вообще. Отнюдь... Просто Булгаков нашел более тонкое и чуточку более завуалированное средство: помните — геральдика Маргариты, сочетание желтого с черным? На инфернальный характер такого сочетания обратила внимание Л.М. Яновская2: «Дело здесь не в желтом. "Нехороший" — желтый на черном, цвет дьявола. (См., например, статью "Цветная символика" в "Большой энциклопедии" Южакова, 1909)». Вот оно в чем дело: писатель при доработке романа заменил ведьмин оскал зубов на черно-желтое, дьявольское сочетание!
В той же редакции поэт (Мастер) осознает, что он и Маргарита мертвы после отравления вином3. И далее (в полете): «Не узнал Маргариту мастер. Голая ведьма теперь неслась в тяжелом бархате, шлейф трепало по крупу, трепало вуаль, сбруя ослепительно разбрызгивала свет от луны»4. Но это же осознал и Бездомный-Понырев во время того самого визита с поцелуем Маргариты (последняя редакция):
«— Ах да... что же это я вас спрашиваю, — Иванушка покосился на пол, посмотрел испуганно».
Чего же испугался Бездомный? Ответ содержится в четырнадцатой (не менее «инфернальной», чем знаменитая тринадцатая) главе романа (визит вампиров Геллы и Варенухи по душу Римского):
«Отчетливо была видна на полу теневая спинка кресла и его заостренные ножки, но над спинкою на полу не было теневой головы Варенухи, равно как под ножками не было ног администратора.
"Он не отбрасывает тени!" — отчаянно мысленно вскричал Римский. Его ударила дрожь».
Итак, Бездомный обнаружил отсутствие тени у Мастера и Маргариты. Вернее, у тех, кто стал отражением их былой земной ипостаси, — у вампиров. Следовательно, визит к Бездомному совершили не Мастер и Маргарита, а их бродячие трупы, иными словами — вампиры. А поцелуй вампира, даже такого красивого, как Маргарита, благословением быть не может, он лишает человека души. Причем в первой полной редакции результат такого поцелуя трактовался Булгаковым как «гибель»5.
Это последнее обстоятельство играет исключительно важную роль при оценке этического «пласта» романа, поэтому важно не упустить его из виду. Тем более что Булгаков особо подчеркивает пребывание Маргариты в такой ипостаси и во время бала, введя для этого эпизод прощания с Геллой (обменялись «сочным поцелуем»). Здесь снова не могу не восхититься точным наблюдением Л.Ф. Киселевой: «Мастер и Маргарита гибнут и в прямом смысле (смерть физическая), и духовно (им внушены понятия, обратные человеческим представлениям»6).
Давайте же посмотрим, во что обошелся Бездомному-Поныреву поцелуй вампира Маргариты.
...Каждый год появляется на Патриарших прудах бывший поэт Бездомный, ставший Иваном Николаевичем Поныревым. Полнолуние будит у него образы, вызывающие тоску по чему-то большому и значительному, но забытому в результате «лечения». Неизвестно, во что вылилась бы эта тоска — возможно, в бунт против стерильного существования в роли благополучного совслужащего... Но на пути к прозрению встает подготовленный его заботливой женой успокоительным укол жидкости густого чайного цвета, навевающий лживый сон о счастливом конце истории Пилата и Иешуа. «Всегда обманчивый» лунный свет вскипает, луна властвует и играет, танцует и шалит. И в потоке лунного света складывается непомерной красоты женщина, она выводит к Ивану за руку пугливо озирающегося Мастера, который тоже лжет Ивану о концовке своего романа. Маргарита, играющая в этом эпизоде явно лидирующую роль, подтверждает ложь и закрепляет ее очередным поцелуем, чтобы у Ивана было все «так, как надо».
«Как надо» — это значит, что «Иван будет спать со счастливым лицом, а наутро проснется молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает (как до этого у Мастера. — А.Б.), и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто (как и Мастера в "покое". — А.Б.). Ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи Понтийский Пилат».
Здесь речь идет о сне пробуждающейся у поэта совести — «исколотой памяти». Мастер солгал, казнь все-таки была. И кровь была, много крови. И довершила эту ложь своим поцелуем Маргарита. Он не позволяет Поныреву пробудиться от апатии и возвратиться к поэзии — «высшему виду искусства». Из-за этого поцелуя Иван будет спать сном идиота и продолжать верить, что «стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился и после этого вылечился». Только результат такого «лечения», начатого тюремщиком Стравинским, жуткий. Ведь спит сама совесть, и пока она спит, торжествует обман и ликует луна, и кто может поручиться, что кровь не прольется снова?
Примечания
1. Великий канцлер. «Слово», № 8—1991, с. 73.
2. А.М. Яновская. Треугольник Воланда, с. 122.
3. Великий канцлер. «Слово», № 8—1991, с. 29.
4. Там же, с. 29.
5. В той редакции десятая глава так и называлась — «Вести из Владикавказа и гибель Варенухи».
6. Л.Ф. Киселева. Диалог добра и зла в романе «Мастер и Маргарита»; в Межвузовском Сборнике научных трудов «Литературные традиции в поэтике Михаила Булгакова». Куйбышев: КГПИ им. В.В. Куйбышева, 1990, с. 78.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |