Глава XXXV. Пусть рыцарь — друг, но истина — дороже?

Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил... его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, чем он предполагал.

Воланд

Вороне где-то Бог послал кусочек сыра...
— Но Бога нет!
— Не будь придира: Ведь нет и сыра.

Басня периода «Великого перелома»

Слова Воланда о неудачной шутке темно-фиолетового рыцаря, как и содержание вынесенной в эпиграф родившейся в Стране Советов в тридцатые годы басни, походя отрицающей существование Бога, невольно вспоминаются при чтении такого места из воспоминаний Н.Я. Мандельштам:

«Сам Эрдман обрек себя на безмолвие, лишь бы сохранить жизнь <...> Эрдман попался, как известно, за басни, которые Качалов по легкомыслию прочел на кремлевской вечеринке, иначе говоря, тому кругу, с которым мы жили на правительственной даче в Сухуме, где спутника жены Косиора сразу заподозрили в шпионаже... В тот же вечер все остроумцы были арестованы и высланы, причем Миша Вольпин попал не в ссылку, а в лагерь — у него, насколько я знаю, были старые счеты с органами и он еще мальчишкой успел им насолить... Говорят, что Эрдман подписывался в письмах к матери "мамин сибиряк" и сочинил прощальную басню: "Раз ГПУ, зайдя к Эзопу, схватило старика за ж... Смысл этой басни, видно, ясен: довольно этих басен!"... Такова была жизненная программа Эрдмана, и больше до нас не доходило ни басен, ни шуток — этот человек стал молчальником»¹.

Вопрос о том, не является ли Николай Робертович Эрдман еще одним кандидатом на роль прототипа образа Коровьева-Фагота, требует ответа, тем более что этот человек, как считают, был другом Булгакова. К тому же Надежда Яковлевна общалась с Булгаковым в период создания романа, и тема Эрдмана не могла не обсуждаться в их кругу. О том, какое значение Булгаков придал его аресту, свидетельствует скупая запись в дневнике Елены Сергеевны от 12 октября 1933 года: «Утром звонок Оли: арестованы Николай Эрдман и Масс. Говорит, за какие-то сатирические басни. Миша нахмурился. <...> Ночью М.А. сжег часть своего романа»².

Как можно видеть, сам факт ареста в какой-то мере повлиял на реализацию творческих замыслов Булгакова при создании «Мастера и Маргариты».

Вторая жена Н.Р. Эрдмана Н.А. Чидсон вспоминала: «Поводом для ссылки послужили, как говорили, басни и стихи Николая Робертовича, которые прочел Качалов на одном из приемов. Стихотворение называлось "Колыбельная"...³ Он был вынужден молчать и участвовать в создании забавных безделиц»⁴.

В комментарии А.П. Свободина⁵ приводятся данные Ю.П. Любимова, который вспоминает, что, со слов Н.Р. Эрдмана (служили вместе 8 лет в ансамбле НКВД), одна из басен, прочитанных в тот злополучный день, была о Боге и сыре.

Что же касается «забавных безделиц», то они материализовались в службе в ансамбле НКВД, Сталинской премии после войны, московской квартире с пропиской... То есть это — не то молчание, на которое был обречен О.М. Мандельштам. Да и сам Булгаков... И хотя один из «братишек» (выражение Булгакова) писал 11 января 1932 года, то есть почти за два года до ареста Эрдмана: «...Я болен поисками, мне надо кричать, писать, давить глотку Эрдмана и Булгакова, бить в ярости»⁶, то как раз тогда, когда Булгаков получил последний удар в жизни — отказ в постановке пьесы «Батум», дела «маминого сибиряка» пошли в гору. Но, представляется, их интересы должны были разойтись еще раньше — до ареста Эрдмана.

Дело в том, что содержание басен, за которые был арестован Эрдман, по меркам тех времен, безусловно должно было стать основанием для ареста. Однако оно ни в коей мере не могло явиться побудительной причиной для того, чтобы изобразить Эрдмана в виде «наглого гаера» с «плаксивым» голосом. С точки зрения Булгакова любой подобный намек на личность Эрдмана — именно в связи с сочинением им таких басен — выглядел бы особенно кощунственным, учитывая пребывание его в ссылке. Но есть один аспект, который Булгаков вряд ли мог перенести равнодушно. Это — «официальная» творческая деятельность Эрдмана.

Надежда Яковлевна не напрасно вспомнила Сухум в связи с его арестом. Там снимался знаменитый фильм «Веселые ребята», одним из авторов сценария которого был Эрдман. В титры его фамилия не попала, поскольку к моменту завершения фильма он был арестован. Фильм, прямо скажем, эпохальный. В своем роде...

Этот образец социалистической масскультуры примечателен не только своей беспримерной пошлостью и антиинтеллигентской направленностью, но и тем, что открывал новую страницу в утверждении пришедшими к власти люмпенизированными Шариковыми своей псевдокультуры, которая должна была заменить (и в значительной степени заменила!) культуру подлинную, приверженцем и носителем которой был Булгаков. Циничная эпохальность фильма заключается, пожалуй, в том, что он был первым в целой галерее вихрастых кинообразов «неподдающихся» с «Беломорканалом» в зубах и поллитровкой в кармане, которым море по колено и которые должны были, по замыслу Отцов новой общности советских людей, построить «светлое будущее». И если до этого с интеллигентами и всякой присущей им классикой боролась Система, то здесь дело обстояло хуже: эстафету борьбы взяли в свои руки сами интеллигенты. Пусть не все, пусть только по профессии интеллигенты, а не по менталитету... Но все же...

Конечно, фильм преподносится как эдакая веселая безобидная шутка — ну, подумаешь, одетый в концертный костюм михрютка по ошибке попадает в зал, где его пьяные кривляния воспринимаются оркестром как дирижирование, — и, смотрите, ничего — получается музыка и без знаменитого зарубежного маэстро! Зато парень какой — во! Веселый! Не то что старомодная барышня, пьющая сырые яйца, — возьмет она свою «соль» или нет, — ну какая разница, ведь эта «соль» ни строить, ни жить не помогает... Вон пьяные лабухи, что «на жмура» ходят, — и те лучше. Подумаешь, «классика»... Была бы песня...

Пропагандируя хамство, невозможно не быть самому хамом. Помните сцену в фильме — стадо коров, ведомых «веселой песней», ломится напрямую через ухоженную усадьбу?.. Конечно, свинство. Интеллигентный человек не позволит ни себе, ни другому допустить такое. Но это — фильм, — скажете вы, уважаемый читатель, — для веселой фабулы можно и стерпеть...

Нет, господа, это было в жизни, в еще более непристойной форме: с трудом уговорив смотрителя дачи иностранного посла произвести съемки, не сказали ему, что по сценарию замышляется марш веселых коров. И тот разгром, который они учинили, был на самом деле. И коровки попали на дачу не случайно, их погнали. «Веселые ребята», в их числе — Эрдман. До сих пор этот случай расписывают как веселый кинематографический эпизод.

Как должен был реагировать на все это Булгаков, в числе истинных друзей которого были корифеи отечественного музыкального искусства и которому ко дню рождения дарили ноты той самой классической музыки, так высмеянной в фильме? Да очень просто: помните эпизод в романе, когда вся контора поголовно горланит «веселую песню» и с ней же отправляется на грузовиках в психушку? И Фагот-Эрдман — разве сам фильм не стал глумлением над «светом»? Кстати: вспомните, с чьей легкой руки свихнулась эта контора? Правильно — кривляки-Фагота.

Апологеты «светлых образов» могут упрекнуть меня в посягательстве на самое святое, что только можно себе представить, — мужскую дружбу. Ведь всегда, когда имя Николая Эрдмана упоминается в связке с именем Булгакова, принято употреблять это слово. Так уж повелось. Хотя никто никогда не привел ни одного факта, который бы свидетельствовал не только о дружбе между ними, но хотя бы о том, что у Михаила Афанасьевича Булгакова вообще когда-либо были друзья в полном смысле этого понятия.

Меня могут упрекнуть в непоследовательности. Сначала, дескать, доказывал, что прообразом Коровьева явился Качалов, теперь — Эрдман. Чему же верить?

Пожалуй, и тому и другому. Скорее всего — оба. Ведь на «кремлевской» вечеринке басни Эрдмана читал Качалов, то есть — «распространял клеветнические измышления», что каралось даже сильнее, чем сочинительство. И то, что он не был арестован, а, наоборот, вскоре был пожалован званием народного артиста и награжден орденом, вовсе не означает, что он не «замолчал». Ведь «нигде в мире — как в нашем Союзе» — это тоже «молчание». Если не сказать больше — типичное коровьевское кривляние. Рыцаря, интеллигентнейшего человека, которого Система даже не за его собственную оплошность, а за службу сына в Белой армии цепко схватила за горло. Или — или...

О молчании такого рода хорошо сказала в своих воспоминаниях Н.Я. Мандельштам: «Люди, обладавшие голосом, подвергались самой гнусной из всех пыток: у них вырывали язык, а обрубком приказывали славить властелина. Инстинкт жизни необорим, и он толкал людей на эту форму самоуничтожения, лишь бы продлить физическое существование. Уцелевшие оказались такими же мертвецами, как и погибшие. Перечислять их имена не стоит, но из действовавших в те годы поколений не сохранилось даже свидетелей и очевидцев. Запутавшиеся, они все равно не распутаются и ничего не скажут обрубками своих языков. А среди них было много таких, что в иных условиях нашли бы свой путь и свои слова»⁷.

Возможно, во время создания романа Булгаков обсуждал эти вопросы с Надеждой Яковлевной. Но уж с кем точно обсуждал, так это с Вересаевым, мнение которого Булгаков ценил очень высоко. Когда в 1943 году Серафимович написал о себе с Вересаевым (по случаю присуждения им Сталинской премии): «...при царизме нас топтали, наступали сапогами на горло, душили самые лучшие, самые чистые и молодые порывы», Вересаев так отреагировал на это записью в своем дневнике: «Удивительно... Когда это нас "топтали, наступали сапогами на горло", как могли душить "самые лучшие, самые чистые и молодые порывы"? При всех цензурных рогатках можно было достаточно проявлять себя, — не то что позже, где выход был только один — честно молчать»⁸.

Напомню — Булгаков сам был в той армии. И, хотя тоже вынужден был больше «молчать», «обрубком языка» славить властелина не стал. И поэтому получил моральное право давать оценку поступкам других. Даже в такой гротескной форме⁹.

Примечания

1. Н.Я. Мандельштам. Указ. соч., с. 311.

2. Дневник Елены Булгаковой, с. 41.

3. Н.В. Чидсон. Радость горьких лет. В кн.: Николай Эрдман. Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников. М.: «Искусство», 1990, с. 334. Наталья Васильевна, вторая жена Эрдмана, приводит содержание одной из басен:

Колыбельная

Видишь, слон заснул у стула,
Танк забился под кровать,
Мама штепсель повернула,
Ты спокойно можешь спать.
За тебя не спят другие
Дяди взрослые, большие.
За тебя сейчас не спит
Бородатый дядя Шмидт.
Он сидит за самоваром —
Двадцать восемь чашек в ряд,
И за чашками герои
о геройстве говорят.
Льется мерная беседа
лучших сталинских сынов,
И сияют в самоваре
двадцать восемь орденов.
«Тайн, товарищи, в природе
Не должно, конечно, быть.
Если тайны есть в природе,
Значит, нужно их открыть».
Это Шмидт, напившись чаю,
Говорит героям.
И герои отвечают:
«Хорошо, откроем».
Перед тем как открывать,
Чтоб набраться силы,
Все ложатся на кровать,
Как вот ты, мой милый.
Спят герои, с ними Шмидт
На медвежьей шкуре спит.
В миллионах разных спален
Спят все люди на земле...
Лишь один товарищ Сталин
Никогда не спит в Кремле.

4. Там же, с. 352.

5. Там же, с. 508.

6. Письмо Вс. В. Вишневского жене Мейерхольда З.Н. Райх — там же, с. 289.

7. Н.Я. Мандельштам. Указ. соч., с. 196—197.

8. Эти данные приведены в заметке «В Туле у Вересаева». — «Литературная газета», 19.2.1992, с. 6.

9. Дальнейший анализ структуры романа «Мастер и Маргарита» показал, что образ Фагота-Коровьева является центральным. Он — рассказчик романа, «соавтор» Булгакова. То есть описание всех событий подается с его позиции. Более детально эти моменты изложены в следующей книге (1996 г.): Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: «верно-вечная любовь» или литературная мистификация? (Прим. 2001 года.)