Творчество М.А. Булгакова, одного из самых ярких писателей XX века, привлекает внимание исследователей, несмотря на то, что оно изучено достаточно многоаспектно: с точки зрения лингвистики, литературоведения, истории, культурологии, политологии и даже медицины. За более чем 60-летнюю историю изучения творческого наследия писателя в отечественной и зарубежной филологии накопилось огромное количество исследований. Всё, что накопилось в булгаковедении к настоящему историческому моменту, условно можно разделить на следующие сферы и аспекты исследования:
1. Личность писателя. Воспоминания о нём. История создания произведений (Бузник, 1991, 1992; Владимиров, 1992; Волков, 1995; Горелов, 1995; Лакшин, 1984, 1989, 1991, 1992, 2004; Немцев, 1986, 1991; Новиков, 1996; Петрова, 1969; Потемкин 1989; Трубина, 2001; Чеботарева, 1991; Чудакова, 1973, 1979, 1988; Яновская, 1983).
2. Исследования по драматургии М.А. Булгакова (Винокур, 1979; Гудкова, 1987, 1991; Есипова, 1988; Каверин, 1965; Козлов, 1971; Кораблев 1988; Кузякина 1988; Лурье, Серман, 1965, 1988; Смелянский, 1987; Нинов, 1988, 1989; Тамарченко, 1990; Титкова, 2000).
3. Сопоставительные исследования интертекстуальности и творческих параллелей с литературным наследием писателей-современников М.А. Булгакова (Бахматова, 1988; Вахитова, 1991; Волгин, 1992; Жданова, 2003; Павловский, 1991; Петровский, 1988; Федунина, 2003).
4. Труды, посвященные роману «Мастер и Маргарита» (Андреевская, 1991; Бабичева, 1988; Бэлза, 1978, 1991; Вулис, 1966, 1991; Галинская, 1983; Гаспаров, 1988, 1996; Казаркин, 1988; Каман, 1988; Костанади, 1998; Кривонос, 1993; Кушлина, Ланцова, 1990; Лакшин, 1989, 1991; Лесскис, 1979; Микулашек, 1992; Миллиор, 1995; Плаксицкая, 2004; Смирнов, 1981; Соколов, 2006; Химич, 1994, 1995, 2003).
5. Комплексные исследования и энциклопедии (Соколов, 2000; Лакшин, 1991).
6. Исследования, посвященные идиостилю М.А. Булгакова (Немцев, 1986, 1991; Новиков, 1996; Великая, 1991; Кожевникова, 1990; Сахаров, 1992; Яблоков, 1992, 1997, 1999, 2001; Лесскис, 1999; Бахматова, 1988; Петровский, 1988; Золотусский, 1991; Спандель де Варда, 1988; Никольский, 1999; Доронина, 2002).
Для адекватного понимания художественных текстов конкретного писателя представляется необходимым обратиться к изучению его языка и стиля, к его индивидуальной организации текста. В отечественном и зарубежном булгаковедении этой проблеме посвящено внушительное количество публикаций, что свидетельствует о неиссякаемом интересе к творческому мастерству М.А. Булгакова и индивидуальным особенностям его творчества.
Основоположником филологической теории идиостиля как ключевой проблемы стилистики художественной литературы стал академик В.В. Виноградов. Выдающийся ученый многоаспектно рассмотрел систему содержательных и формальных лингвистических характеристик, присущих произведениям определенного автора, которая делает уникальным воплощенный в этих произведениях авторский способ языкового выражения. (Виноградов, 1954). На практике данный термин используется применительно к художественным произведениям (как прозаическим, так и поэтическим); применительно к текстам, не относящимся к изящной словесности, в последнее десятилетие стал использоваться отчасти близкий, но далеко не тождественный термин «дискурс» в одном из его пониманий.
По мнению Н.С. Болотновой, проблема идиостиля имеет комплексный характер, поэтому анализ стиля писателя требует многоуровневого подхода. В соответствии с ее концепцией, стиль автора отражается в стиле художественного произведения, который можно определить как систему концептуально значимых для писателя, коммуникативно и эстетически обусловленных принципов организации текста, диктующих не только отбор и сочетаемость языковых средств, но и использование стилистических приемов, характер ассоциативно-смыслового развертывания текста, определяющих его структуру, прагматику и семантику (Болотнова, 2001: 64).
В многообразии исследовательских работ, посвященных изучению языка и стиля М.А. Булгакова, можно выделить несколько групп по предмету и объекту изучения. К настоящему времени в булгаковедении наиболее разработаны следующие аспекты изучения идиостиля писателя:
1) методы и приёмы организации текста;
2) интертекстуальность и творческие параллели;
3) пространственно-временной континуум.
При всем многообразии исследований идиостиля М.А. Булгакова работ, посвященных метафорическому моделированию действительности, нет, хотя во многих исследованиях называются стилистические приемы, в ряду которых приводится метафора, которая понимается в традиционном, а не в когнитивном смысле.
В обзоре имеющихся исследований идиостиля М.А. Булгакова мы стремимся установить степень изученности метафоры в творчестве писателя.
В.И. Немцев в монографии «Михаил Булгаков: становление романиста» отмечает, что писатель возродил в русской литературе гротескно-романтические формы постижения действительности в качестве способа приближения к реальности. Основными чертами булгаковского стиля ученый считает экспрессионизм, орнаментику, ритмизацию прозы, а «самым заметным и энергичным тропом — эпитет» (Немцев, 1991: 57). В данной монографии ценным для нас является подход исследователя к портретным эпитетам романа «Белая гвардия», которые подразделяются на «текучие» и «статические». Первые характеризуют движение жизни главных персонажей на протяжении всего романа, вторые описывают второстепенных героев. Принимая в целом позицию В.И. Немцева, считаем, что речь идет о метафорических портретах, то есть метафорах, которые формируют образ главных или второстепенных персонажей, их внешний вид или внутренний мир.
В.В. Новиков в первой главе книги «М.А. Булгаков — художник», посвященной ранней прозе писателя отмечает жанровые особенности рассказов, фельетонов, а также романа «Белая гвардия», называет составляющие компоненты идиостиля, особо отмечает экспрессионистическую манеру письма, сочетание фантастики и реальности, гротеск, шаржирование, мистификацию, драматургическую структуру фельетонов. Мы солидарны с мнением В.В. Новикова о сложности и многоплановости повествования романа «Белая гвардия», которая заключается в наличии объективированных форм изображения, фантастических снах, сказовой манере, лирических эссе, библейских мотивах, иносказании (Новиков, 1996: 12—64). Однако же мы склонны считать, что именно метафора формирует фантастические сны, сказовую манеру и тому подобное.
Для нашего исследования очень ценно высказанное в статье «Творчество Михаила Булгакова» предположение Н.И. Великой о том, что в использовании метафор М.А. Булгаков опирается на пушкинский опыт. Исследовательница отмечает параллель метафорического уподобления стихии природы событиям времени (Великая, 1991: 18), что наталкивает на мысль о закономерностях и общих компонентах метафорического переноса авторской метафоры писателя.
В статье Н.А. Кожевниковой «Словоупотребление в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» подробно проанализированы многие стилистические приемы писателя: метонимия, повторы (лексические, корневые, семантические), лейтмотивы, отвлеченные эпитеты, паронимия, именные метафоры, сравнение, опредмечивание. Автор статьи отмечает связь плана повествователя и плана персонажа в романе с помощью приема взаимопревращения перечисленных тропов (Кожевникова, 1990: 112). И всё же роль метафоры в творчестве писателя остается недооцененной. Метафора предстает у Н.А. Кожевниковой как один из тропов в ряду других изобразительно-выразительных средств, а не как одно из важнейших средств художественного моделирования мира.
В. Сахаров перечисляет темы и образы, развитые М.А. Булгаковым в своем первом романе и справедливо утверждает, что символический образ метели в романах М.А. Булгакова и А.С. Пушкина «Капитанская дочка» обращает на себя внимание уже с эпиграфа «Белой гвардии». Также справедливо утверждение В. Сахарова о том, что образ метели встречается в булгаковском тексте не один десяток раз в открытых и закрытых цитатах, однако исследователь не упомянул, что названные образы сформированы с помощью развернутой метафоры. Продолжая тему общности творений А.С. Пушкина и Л.Н. Толстого, В. Сахаров говорит о сильном изображении личности в истории, изображении народного гнева, смирения и непротивления злу насилием (Сахаров, 1992: 92), несправедливо умалчивая, на наш взгляд о том, что исторические личности и народ в художественной картине мира переданы с помощью глубокой, развернутой метафорики.
Проблема интертекстуальности произведений М.А. Булгакова является предметом исследований Е.А. Яблокова. В своих монографиях «Мотивы прозы М.А. Булгакова» и «Роман М.А. Булгакова «Белая гвардия» Е.А. Яблоков констатирует высокую активность интертекста, объясняя пристрастие писателя к этому художественному приему двумя факторами: консерватизмом писателя, его приверженностью к идее сохранения старой культуры и пародийностью художественного мира (Яблоков, 1997, 2001). Раскрывая свое понимание пародийности и интертекста, Е.А. Яблоков объясняет происхождение и смысл некоторых метафор, не называя, однако, метафору ключевым приемом.
Г.А. Лесскис в монографическом труде «Триптих Булгакова» глобально решает вопрос интертекстуальности, детально комментируя прецедентные выражения, образы, а также обнаруживая исторический и социально-бытовой подтекст. Раскрывая заимствования из классических текстов, Г.А. Лесскис заостряет внимание на собственно булгаковских оборотах, показывая креативное решение писателем традиционных тем. Г.А. Лесскис называет экспрессию и метафоричность существенными составляющими языка Булгакова и объясняет скрытый смысл инвективных метафор (Лесскис, 1999: 28).
Синхроническим исследованиям параллелей творчества М.А. Булгакова и его современников посвящены работы Г.Н. Бахматовой и М. Петровского. Г.Н. Бахматова обнаруживает общие принципы поэтики символизма булгаковского творения и романа А. Белого «Петербург». Среди общих принципов она называет символические детали, трансформацию внешнего признака в символ, нарушение границ между сознанием героев и окружающей их реальностью, фантастичность реального и комическое начало, не упоминая метафору как средство трансформации внешнего признака в символ (Бахматова, 1988: 214—217).
М. Петровский анализирует жанровые параллели М.А. Булгакова и В.В. Маяковского (мировая мистерия), не называя метафору средством формирования театрализованного пространства (Петровский, 1988: 4—11)
Одним из ярких элементов идиостиля М.А. Булгакова исследователи называют сон. В статье «Сон как элемент внутренней логики в произведениях М.А. Булгакова» Спандель де Варда классифицирует сновидения, определяет их функции, выдвигает предположение об их роли, не упоминая о том, что сновидческие образы создаются по метафорической модели.
И. Золотусский, отмечая особую роль снов в творчестве М.А. Булгакова, комментирует их как психофизиологическую особенность организации ментального пространства, при этом обходит стороной метафорику сна (Спандель де Варда, 1988; Золотусский, 1991).
Ряд исследовательских работ посвящен сатире и юмору в творчестве М.А. Булгакова (Никольский, 1999; Ершов, 1991; Козлова, 1999; Литвинова, 2002). Как пишет Л.Ф. Ершов в статье «Ранняя сатира М.А. Булгакова», писатель является сатириком и диагностом общественных пороков, его главное средство — гипербола и гротеск. В несатирической прозе М.А. Булгаков психологичен и дорожит бытовой реалистичностью (вырастающей до символа), как писатель-сатирик он работает в парадоксально-гротесковой манере: использует приемы масок, двойничества, перевоплощений, буффонады (Ершов, 1991, с. 32). Соглашаясь с обобщением Л.Ф. Ершова, не можем не добавить, что двойничество, буффонада и маски передаются писателем в форме метафоры, о которой исследователь так и не упомянул.
Н.А. Козлова статье «О себе и о других с иронией» исследует рассказы и фельетоны писателя, сопоставляя событийность произведений с известными эпизодами биографии писателя. Н.А. Козлова делает тонкое замечание о том, что подлинно драматичные события передаются с иронией, которая основана на редком умении парадоксально воспринимать окружающее или в том же духе оценивать свои ощущения, чувства и наблюдения. Н.А. Козлова отмечает, что авторская ирония, замешанная на парадоксе, гасит драматическую направленность социального противоречия. Под насмешкой, беспечной интонацией скрывается горькое содержание. Иронический эффект достигается стилистическим путем: Булгаков объединяет слова на базе их переносного значения. Иногда ирония сливается с сатирой, гиперболизм изображения переходит в фантасмагорию, политональная ирония переходит в грустно-насмешливую самоиронию (Козлова, 1999: 132). Под «иронией, замешанной на парадоксе», понимается, конечно же, метафора.
Как пишет Т.Л. Воротынцева, творчество М.А. Булгакова — это цельная художественная система, которая скрепляется единством художественного метода. Это единство проявляется в следующем. Во-первых, устойчивость тем и идей (тема революции, тема художника и власти; идея ответственности человека за происходящее с ним и окружающим его миром людей; идея пагубности влияния тирании на творчески одаренную личность и др.). Во-вторых, постоянство мотивов (мотивы света, тьмы, сна, музыки, игры, бегства, болезни, покоя и т. д.), характерный тип героя (человек, пытающийся осознавать свое место в потоке исторических событий). В-третьих, повторяемость сюжетных ситуаций (присутствие героя при сцене истязания и казни, обретение героем спасения в пространстве дома и др.). И, наконец, устойчивость цветового решения (постоянная соотнесенность цветовой гаммы — черное, белое, красное — с эпизодами драматических событий). Исследователь высказывает предположение о том, что произведения, созданные Булгаковым, являются звеньями одной цепи в его художественном мире (Воротынцева, 2000: 13—21). Таким образом, Т.Л. Воротынцева, перечисляя устойчивые темы писателя, называет сферы-мишени метафорической экспансии в творчестве М.А. Булгакова и, приводя примеры постоянства мотивов, называет сферы-источники метафорики.
А.Ф. Петренко в диссертационном исследовании «Сатирическая проза М.А. Булгакова 1920-х годов: поэтика комического» анализирует язык и стиль писателя. Как пишет А.Ф. Петренко, среди приемов комического наблюдается сочетание стилистически разнородной лексики, несоответствие стиля речи и обстановки, несоответствие содержания и формы выражения, метонимия, буквализация метафоры, совмещение несовместимых понятий, гибридные слова, гротескно-комические сравнения, комическое переосмысление, вторичная номинация, неправильные грамматические обороты. Автор противопоставляет себя персонажам и на идейном и на стилистическом уровне (Петренко, 2000: 145). А.Ф. Петренко высказывает важную для нашего исследования мысль о том, что М.А. Булгаков отделяет себя от общей массы изображаемых людей и показывает свое ироничное отношение к изображаемому.
Т.В. Доронина в своем диссертационном исследовании «Личность и масса в романах М.А. Булгакова» анализирует систему репрезентации писателем образа человека и людей в различных модификациях. Ценным для нашего исследования представляется то, что исследователь анализирует концепт «масса людей» и раскрывает его в образах толпы, множества людей или народа (Доронина, 2002).
Среди всего многообразия исследований идиостиля М.А. Булгакова работ, посвященных метафорическому моделированию действительности, не обнаружено. В исследованиях называются стилистические приемы, в ряду которых упоминается и метафора. Она рассматривается в качестве тропа, призванного украсить речь, и с этой точки зрения анализируется в работах, посвященных организации текста.
Результаты обзора существующих исследований позволяют констатировать, что такой важный аспект идиостиля, как метафорическая система и закономерности метафорообразования, до настоящего времени не был изучен, что говорит о необходимости исследования метафорического моделирования художественной действительности писателем. Этим обусловлена научная новизна нашего исследования.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |