Вслед за А.Д. Швейцером, который определяет перевод как процесс поиска решения, определяемого во многом функциональными доминантами текста, мы рассматриваем текстовую доминанту — ключевую текстовую метафору, с помощью которой автор повести ведет диалог с читателем и заранее программирует и дает установку на ее прочтение при осуществлении процесса перевода. Мы считаем, что если переводчику удается вступить в контакт с культурой русского народа и выступить в роли соавтора кодовой программы, заложенной в смысл ключевой текстовой метафоры «собачье сердце», такой перевод будет считаться наиболее адекватным. Адекватным, или эквивалентным перевод будет тогда, когда воспроизведение или преобразование элементов и структур оригинала будут заменены в языке перевода «субститутами и эквивалентами равной функциональной пригодности и эффективности» [Швейцер А.Д. 1988: 23].
Определив статус ключевой текстовой метафоры «собачье сердце» как одного из ведущих средств порождения повести М. Булгакова, необходимо установить, каким образом переводчики включают центральную метафору при моделировании и создании текста перевода на английский язык. Обратимся к переводам метафорических выражений на английский язык для рассмотрения их семантической эквивалентности в переводах, выполненных Майклом Гленни и Аврил Пайман.
3.3.1. Перевод метафорических выражений повести с семантическим признаком «животного начала» в аспекте отражения понятий добра и зла
Метафорические единицы, связанные с отражением понятия зла в исходном тексте, являются бранными номинациями. Бранные, инвективные слова сопряжены с семантическим признаком «животного начала», в них актуализируются смыслы «низкого, подлого, недостойного начала». Перевод метафорических единиц, отражающих характер брани в основном сводится к использованию традиционного соответствия метафорической единице исходного языка. Так, в следующем примере метафорическая единица исходного текста гадина заменяется в двух переводах на метафорическую единицу свинья, в которой аспектуализируются отрицательные смыслы «непристойности, подлости, нечистоплотности». Кроме того, метафорическая единица свинья является наиболее употребительным инвективным выражением в языках европейского стандарта. Таким образом, метафорическая единица свинья выступает в переводах «субститутом равной функциональной пригодности» в языке-реципиете и не является чуждым для носителей другого языка, а также соотносится с основным семантическим направлением ключевой текстовой метафоры «собачье сердце», репрезентируемым компонентом «собачье».
Негодяй в грязном колпаке — повар столовой нормального питания служащих Центрального Совета Народного Хозяйства — плеснул кипятком и обварил мне левый бок. Какая гадина, а еще пролетарий (Булгаков. С. 105).
• Some bastard in a dirty white cap — the cook in the office canteen at the National Economic Council — spilled some boiling water and scalded my left side. Filthy swine — and a proletarian, too (букв. мерзкая свинья) [Michael Glenny 1989: 5].
• That villain in a cook's hat — the chef at the canteen of Normative Nourishment for the employees of the Central Council of the People's Economy — splashed boiling water at me and scalded my left side. Swine that he is, and him a proletarian (букв. свинья, вот кто он) [Avril Pyman 1990: 195].
В следующем примере метафорическая единица жадная тварь передается в двух переводах разными лексическими единицами языка-реципиента. Лексическая единица тварь имеет значение «любого живого существа» в русском и английском языках, английским словарным эквивалентом русской лексической единицы тварь служит лексема creature, обозначающая «любое живое существо». Нужно заметить, что данная языковая единица английского языка не употребляется в качестве грубой бранной речевой формы. Для достижения семантической эквивалентности в переводе переводчику необходимо употребить лексему равной функциональной пригодности, т. е. бранное слово. Рассмотрим пример:
Чем я ему помешал? Неужели я обожру Совет Народного хозяйства, если в помойке пороюсь? Жадная тварь! Вы гляньте когда-нибудь на его рожу: ведь он поперек себя шире. Вор с медной мордой. Ах, люди, люди.
• What harm was I doing him, anyway? I'm not robbing the National Economic Council's food supply if I go foraging in the dustbins, am I? Greedy pig! Just take a look at his ugly mug — it's almost fatter than he is. Hard-faced crook (букв. жадная свинья; жестокий жулик) [Michael Glenny 1989: 5].
Майкл Гленни, при переводе использует традиционное соответствие грубой речевой формы тварь, используя метафорическую единицу свинья. Через отрицательный образ данного животного в двух культурах изображается грубое, неприятное, подлое существо, соотносимое в ориентационном пространстве с низом. В данном случае можно говорить о достижении переводчиком семантической эквивалентности, так как отрицательные смыслы, заложенные в метафорическое выражение свинья, соотносятся с основным семантическим направлением ключевой текстовой метафоры «собачье сердце», репрезентируемым компонентом «собачье» и концептуальными метафорами «человек — это животное/зверь», «низ — это плохо». Метафорическое выражение морда передается лексическим эквивалентом английского языка — словом mag, имеющим значение «морда, рыло, харя».
• What harm did I ever do him? Surely I won't eat the Council of the People's Economy out of the house and home just by poking around in the rubbish? The greedy, grudging beast! Just take a look at his face some time; it's wider than it's long. A thief with a mug like copper (букв. жадный зверь, жалеющий кусок хлеба; вор с мордой как медь) [Avril Pyman 1990: 195].
В переводе, выполненном Аврил Пайман, метафорическое выражение жадная тварь передается при помощи выражения жадный зверь, что не противоречит смысловому направлению текста повести, так как сам текст представляет собой смысловую реализацию концептуальной метафорической модели «человек — это животное/зверь». В метафорической единице зверь аспектуализируются смыслы «злой, жестокий, жадный», что соотносится с семантикой пейоративной оценки зверя, собаки. Метафорическое выражение морда также передается лексическим эквивалентом английского языка — словом mug, имеющим значение «морда, рыло, харя».
Следующий метафорический контекст, созданный автором повести, имеет протяженность в текстовом пространстве. Каждая авторская метафорическая единица метафорического контекста содержит актуализированный признак «животного начала», основанный на восприятии традиционного образа собаки во время приема пищи. В данном случае актуализируются дополнительные оценочные признаки поведения животного, собаки во время приема пищи: ее жадность, ненасытность, злость, выделенные во фреймовой структуре концепта «собака». Следуя принципу соавторства порождения и интерпретации текста, оба переводчика воссоздают образ животного, собаки в переводе. Рассмотрим примеры:
Живот был выстрижен, и теперь доктор Борменталь, тяжело дыша и спеша, машинкой въедаясь в шерсть, стриг голову Шарика (Булгаков. С. 138).
• His stomach was shaven and now Doctor Bormenthal, breathing heavily, was hurriedly shaving Shank's head with clippers that ate through his fur (букв. выстригая голову Шарика ножницами, которые въедались в шерсть) [Michael Glenny 1989: 53].
• His stomach had been shaved and now Dr. Bormental, breathing heavily and hurrying, eating away the hair with his clippers, was clipping Sharik's head (букв. съедая шерсть ножницами) [Avril Pyman 1990: 237]. Семантический признак «животного начала» сохранен и передан в обоих переводах, таким образом, мы можем говорить о достижении переводчиками семантической эквивалентности при передаче данного метафорического выражения повести на английский язык. При этом можно говорить о полном взаимодействии сознаний автора и переводчика в акте межкультурной коммуникации, что предполагает отсутствие концептуального сдвига между оригинальным текстом повести «Собачье сердце» и его переводами.
Сохранение образного строя повести, смыслового сдвига может достигаться за счет использования других выразительных средств, в частности, сравнения. Перевод метафоры сравнением считается самым простым способом достижения эквивалентности, так как в основе любой метафоры лежит косвенное сравнение. Кроме того, в анализируемом нами контексте, метафоре, переданной глаголом с наречием, эквивалентом может служить только сравнительный оборот.
Борменталь набросился хищно, стал комьями марли давить Шарикову рану, затем маленькими, как бы сахарными щипчиками зажал ее края, и она высохла (Булгаков. С. 139).
• Bormenthal swooped like a vulture, began dabbing Sharik's wound with swabs of gauze, then gripped its edges with a row of little clamps like sugar-tongs, and the bleeding stopped (букв. налетел как хищник/гриф) [Michael Glenny 1989: 54].
• Bormental pounced like a predator and began pressing on Sharik's wound with swabs of gauze, then, using small pincers not unlike sugar tongs, pressed the edges together and it dried up (букв. набросился как хищник) [Avril Pyman 1990: 239].
Использование сравнения не требует от переводчиков употребления одних и тех же лексических компонентов в его составе. Поэтому, по-разному воспринимая образ хищника, переводчики используют в переводах разные лексические единицы. Это замечание в первую очередь касается Майкла Гленни, который вносит новые ассоциации в контекст перевода повести, отождествляя образ хищного животного с образом хищной птицы.
Автор художественного произведения, создавая текст на своем родном языке, руководствуется интуицией для создания целостного образа животного. Чтобы создать целостное образное впечатление средствами своего языка, писатель находит слова с соответствующей образу семантической программой и соединяет их так, чтобы у читателя или переводчика в сознании создалось подобное образное представление. Переводчик проводит анализ семантических компонентов метафорического выражения, а затем подыскивает лексические единицы, которые могут сочетаться с подобного рода выражением в языке-реципиенте. Анализируя следующие примеры переводов метафоры, можно наблюдать, что признак «животного начала» утрачивает в них свою актуальность. Снятие образа ведет обычно к генерализации, к употреблению нейтральных лексических единиц словарного фонда языка.
Филипп Филиппович полоснул второй раз, и тело Шарика вдвоем начали разрывать крючьями, ножницами, какими-то скобками.
• Philip Philipovich made a second incision and again Sharik's body was pulled apart by hooks, scissors and little clamps (букв. было разорвано в стороны крючками, ножницами, маленькими скобками) [Michael Glenny 1989: 54].
• Philip Philipovich made a second incision and together the two of them began to excavate Sharik's body with little hooks, scissors and some kind of clamps (букв. начал извлекать их из тела Шарика маленькими крючками, ножницами, скобками) [Avril Pyman 1990: 239].
В переводах, выполненных Майклом Гленни и Аврил Пайман, не сохраняется образ метафорической единицы разрывать, создаваемый автором повести. Сферой-источником метафорического выражения исходного текста является концепт «собака». Актуализированными смыслами метафорического выражения разрывать можно считать «жадность, ненасытность», которая проявляется в момент приема пищи животным. Порывы агрессии животного сопряжены со смыслами резких, частых движений, что не отражается в переводах. Переводчики расшифровывают смысл метафоры, тем самым, передавая образ действий человека.
Сопоставляя следующие два перевода метафорического выражения вырвал из тела, мы можем выяснить то, что, стремясь передать образную информацию подлинника, переводчики прибегают к двум основным приемам. Один переводчик «снимает» метафору, расшифровывает ее номинативный смысл, употребляя лексическую единицу общего языкового фонда английского языка, в то время как второй перевод осуществляется с учетом семантической программы, заданной текстовой доминантой — ключевой текстовой метафорой в сопряжении с базовыми концептуальными метафорами. Сферой-источником данного метафорического переноса служит концепт «собака», слот «действия животного», входящий в структуру данного концепта. В данной метафорической единице актуализируются смыслы образа ненасытного, жадного, агрессивного животного. Аврил Пайман, употребляя в переводе лексическую единицу вырвал, достигает большей семантической эквивалентности, так как передает уровень экспрессии подлинника. Рассмотрим пример:
Филипп Филиппович залез в глубину и в несколько поворотов вырвал из тела Шарика его семенные железы с какими-то обрывками (Булгаков. С. 139)
• Philip Philipovich delved deep and with a few twists he removed the testicles and some dangling attachments from Sharik's body. (букв. вытащил) [Michael Glenny 1989: 54].
• Philip Philipovich felt his way deeper in and in swiwelling movements tore out Sharik's reproductive organs togetger with a few dangling ends (букв. вырвал) [Avril Pyman 1990: 239].
В следующем примере, представляющим перевод авторской метафоры, семантический признак «животного начала» не сохраняется переводчиками. Они прибегают к замене и упрощению передачи эмоционально-оценочной информации, употребляя нейтральные лексические единицы.
Филипп Филиппович въелся ножницами в оболочки и вскрыл их. (Булгаков. С. 140)
• He peeled aside layers of cerebral membrane and penetrated deep between the hemispheres of the brain (букв. развел в стороны) [Michael Glenny 1989: 56].
• Philip Philipovich inserted the scissors into the membrane and opened it up (букв вставил ножницы) [Avril Pyman 1990: 240].
Как показывает анализ, семантическая основа метафор подлинника не всегда передается с помощью переосмысления целостного традиционного образа собаки, вследствие чего семантический признак «животного начала» утрачивает свою актуальность, а метафорическое выражение передается лексическими единицами, разъясняющими его смысл без какого-либо указания на экспликацию подразумеваемого в исходном тексте.
При переводе следующего фрагмента оба переводчика не стремятся сохранить и передать семантический признак «животного начала» и сохранить образ метафорической единицы, сферой-источником которой становятся концепты «собака», «животное». Актуализированными смыслами метафорической единицы являются «поведенческие реакции животного» после насыщения, предела сытости.
Жрец отвалился от раны, ткнул в нее комком марли и скомандовал... (Булгаков. С. 140).
• The priest drew back from the incision, swabbed it and gave the order... (букв. отступать, выходить из пореза/разреза/раны) [Michael Glenny 1989: 55].
• The high priest fell back from the wound, pressed a swab of gauze into it and ordered... (отступать от раны) [Avril Pyman 1990: 239].
Итак, в данном разделе мы рассмотрели группу перевода метафорических выражений с семантическим признаком «животного начала», употребляемые в исходном тексте для изображения действительности, действий человека в аспекте проявления зла. Мы приходим к следующим выводам:
1. В переводах метафорических единиц, отражающих характер брани, сохраняется семантический признак «животного начала». Переводчики используют традиционное соответствие в отношении перевода метафорических единиц такого рода, учитывая основное семантическое направление текста, реализованное через посредство базовых языковых метафор «человек — это животное/зверь», «человек — это собака» и текстовой метафорической доминанты «собачье сердце», что не предполагает наличия концептуального сдвига между текстом оригинала и текстами переводов.
2. При переводе авторских метафорических единиц с актуализированным признаком «животного начала», переводчики используют следующие приемы: 1) передают метафорическую единицу с учетом семантической заданности текста повести; 2) предают метафорическую единицу сравнением; 3) прибегают к расшифровыванию номинативного смысла метафорической единицы.
3.3.2. Перевод метафорических единиц, представляющих лексический повтор в тексте повести
М.А. Булгаков не только развивает традиционную концептуальную модель, не выходя за рамки, заданные обычным заполнением модели, но и расширяет ее узуальный потенциал. Автор повести изображает ирреальное, создавая иллюзию достоверности. Предметом изображения становится видимый мир, запечатленный глазами собаки. Собака в повести показана в двойном освещении: как зверь и как человек. В тексте ассоциативная связь «человек — зверь» разрывается и заменяется противоположной «зверь — это человек», что, в свою очередь, влияет на создание как прямых, так и метафорических сплетений. Эти прямые употребления не вытесняют метафорические, но существуют на их фоне.
Рассмотрим несколько примеров со словом «шерсть», которое встречается в повести в прямом и метафорическом употреблении:
Ведь главное что-как врезал он кипяточком, под шерсть проело, и защиты, стало быть, для левого бока никакой (прямое употребление слова) (Булгаков. С. 106).
Затем ослаб, полежал, а когда поднялся шерсть на нем встала вдруг дыбом, почему-то в ванне померещились отвратительные волчьи глаза (прямое употребление слова) (Булгаков. С. 137).
Ноги холодные, в живот дует, потому что шерсть на ней вроде моей, а штаны она носит холодные, одна кружевная видимость (Булгаков С. 107). Рассмотрим варианты перевода последнего фрагмента.
• Cold legs, and the wind blows up her belly because even though she has some hair on it like mine she wears such cold, thin, lacy little pants-just to please her lover (шерсть) [Michael Glenny 1989: 7].
• Her legs are cold, there's draughts all around her stomach because she's got no more hair on it than I have and those panties of hers have no warmth in them, pure illusion, lace-trimmed (шерсть) [Avril Pyman 1990: 197].
Чем выразительнее метафора в языке — оригинале, тем труднее поддается она передаче на любой другой иностранный язык. В процессе поиска верного переводческого решения интерпретаторы осуществляют выбор между несколькими возможными вариантами перевода метафорических единиц. Лексема шерсть, представленная в слоте «внешний вид животного», переводится в языке-реципиенте лексическими единицами hair (шерсть животного) и coat (мех, шерсть, шкура животного). Оба переводчика повести распознают метафору и интерпретируют данную метафорическую единицу метафорой, употребляя лексическую единицу hair (шерсть животного), тем самым, достигая семантической эквивалентности и выступая соавторами основного семантического движения повести.
При интерпретации переводчиками метафорических единиц, компоненты которых повторяются в тексте, не всегда можно наблюдать «считывание» той семантической программы, которая заложена в основу оригинального текста. Рассмотрим пример:
Потом пилой невиданного фасона, всунув ее хвост в первую дырочку, начал пилить, как выпиливают дамский рукодельный ящик (Булгаков. С. 140).
• Then with a saw of the most curious design he put its point into the first hole and began sawing through the skull as though he were making a lady's fretwork sewing-basket (букв. пилой интересного дизайна, всунув ее острие) [Michael Glenny 1989: 55].
• Then with of a curiously-shaped saw, the tail of which he inserted into the hole, he began to saw... (букв. пилой интересной формы, хвост которой...) [Avril Pyman 1990: 240].
В переводе, выполненном Аврил Пайман, переводчица стремится передать ассоциативную связь и образный смысл метафоры хвост пилы путем сохранения всех сем, содержащихся в исходной метафорической единице. В переводе, выполненном Майклом Гленни, переводчик снимает метафору и расшифровывает ее номинативный смысл, заменив хвост (tail) на кончик или острие (point).
При передаче метафор анализу могут быть подвергнуты не только отдельные метафорические выражения, но и метафорические контексты. Метафорические контексты чаще всего задаются той семантической программой, которая реализуется текстовой доминантой, как высшая степень ее проявленности в тексте.
В данной подгруппе мы рассмотрим несколько примеров метафорических единиц, представляющих метафорическую ситуацию через использование объединенных в узком контексте глаголов с семантикой действия, совершаемых собакой во время приема пищи и направленных на изображения человека, как существа низкого. М. Булгаков создает метафорические контексты, состоящие из метафорических выражений одной семантической направленности, при помощи которых создается образная картина, все звенья которой тесно взаимосвязаны между собой. В таких случаях у переводчика имеется три способа передачи образа: он либо сохраняет основной образный стержень метафоры, либо полностью заменяет его, создавая собственный развернутый образ в переводе, либо избегает сохранения образа в языке-реципиенте, например, Ведь они же, мерзавцы, из вонючей солонины щи варят, а те бедняги, ничего и не знают. Бегут, жрут, лакают (Булгаков. С. 106).
• They make soup out of salt beef that's gone rotten, the cheats. The poor fools who eat can't tell the difference. It's just grab, gobble and gulp (букв. хватает, пожирает, глотает) [Michael Glenny 1989: 7].
• They put putrid salt meat in the cabbage soup, you know, and those poor wretched customers of theirs know nothing about it. They come running, gobble it, lap it up (букв. бегут, пожирают, жадно лакают) [Avril Pyman 1990: 196].
Метафорический контекст бегут, жрут, лакают, демонстрирующий традиционный образ жадного, ненасытного животного, в полной мере воссоздается в обоих переводах. Оба переводчика создают полный перевод метафорического контекста, используя лексические эквиваленты, так как и в исходном, и переводящем языке совпадают как правила сочетаемости, так и способы выражения эмоционально-оценочной информации, связанные с изображением традиционного образа собаки.
Следующий метафорический контекст, создаваемый автором повести «Собачье сердце» поддерживает предыдущий контекст. Интересно заметить, что сохранить данный метафорический контекст удается лишь одному переводчику, Аврил Пайман, причем достигнув семантической эквивалентности на уровне отдельно взятого компонента метафорического контекста.
Ей на кинематограф не хватает, а кинематограф у женщин единственное утешение в жизни. Дрожит, морщится, а лопает... Подумать только: 40 копеек из двух блюд, а они оба эти блюда и пятиалтынного не стоят, потому что остальные 25 копеек завхоз уворовал. А ей разве такой стол нужен? У нее и верхушка правого легкого не в порядке, и женская болезнь на французской почве, на службе с нее вычли, тухлятиной в столовой накормили, вот она, вон она... Бежит в подворотню в любовниковых чулках (Булгаков. С. 107).
• And the cinema is a woman's one consolation in life. It's agony for her to have to choose a meal... just think: 40 kopecks for two courses? And neither of them is worth more than 15 because the manager has pocketed the other 25 kopecks-worth. Anyhow, is it the right sort of food for her? She's got a patch on the top of her right lung, she's having the period, she's had her pay docked at work and they feed her with any old muck at the canteen, poor girl... There she goes now, running into the doorway (метафорический контекст опущен) [Michael Glenny 1989: 7].
В переводе, выполненном Майклом Гленни, данный метафорический контекст опускается, переводчик не производит замены его на другой образ, что приводит к концептуальному сдвигу, расхождению между текстом оригинала и текстом перевода.
• She hasn't even enough for the cinema and the cinema is woman's one comfort in this life. She shudders, screws up her eyes, but she eats... And just think of it. Two courses for 40 kopecks and both the courses aren't worth more than 15 as the other 25 kopecks have been syphoned off by the senior catering officer. And is that the sort of thing she should be eating? The top of her right lung isn't all that it should be, she has some female disease because of all that French business, they docked her wages at work and now they are feeding her rotten meat at the canteen, there she goes, there she goes... running under the archway in her lover's stockings (букв. дрожит, прищуривается, но ест) [Avril Pyman 1990: 197].
Итак, в данном разделе мы рассмотрели еще одну группу переводов метафорических выражений с семантическим признаком «животного начала», употребляемые в исходном тексте для изображения действительности, предметов, действий человека в повести М. Булгакова «Собачье сердце» и приходим к следующим выводам:
1. Лексические повторы образуют смысловые фокусы произведения. В рассматриваемых нами переводах переводчики стараются полностью передать семантические компоненты структуры метафорического выражения, используя тот же образ, что и в языке оригинала;
2. Наиболее удачным переводом авторских метафор можно считать перевод, выполненный Аврил Пайман, которая передает все метафорические единицы оригинала, являясь соавтором семантической модели, заложенной автором в основу текста повести.
3.3.3. Перевод атрибутивных сочетаний, порождаемых структурой ключевой текстовой метафоры «собачье сердце»
Атрибутивные сочетания, порождаемые структурой ключевой текстовой метафоры «собачье сердце», представляют собой авторские метафоры, основанные на использовании языковых единиц концептуального фрейма «собака». Наиболее адекватным переводом атрибутивных метафорических сочетаний можно считать перевод, выполненный Аврил Пайман, которая наиболее часто использует прием полного перевода авторской метафоры, сохраняя не только все семантические компоненты метафорического выражения, но и связь с текстовой доминантой, распознавание ее текстомоделирующего потенциала. Данный факт свидетельствует в свою очередь, об отсутствии концептуального сдвига между текстом оригинала и перевода.
Прежде всего, рассмотрим перевод атрибутивных метафорических сочетаний, созданных автором повести по образу и подобию структуры ключевой текстовой метафоры «собачье сердце», которые в тексте повести являются своего рода метафорическими ответвлениями с семантикой одного ряда.
Рассмотрим следующий пример: Вечером потухла каменная пасть в окне над половинной занавесочкой стояла густая и важная пречистенская ночь с одинокой звездой (Булгаков. С. 134).
• In the evening the fiery furnace subsided and above the curtain half-way up the kitchen window hung the dense, ominous night sky of Prechistenka Street with its single star (букв. огненная печь) [Michael Glenny 1989: 47].
• In the evening the graping stone jaws lost their fire and in the window of the kitchen above the white half-curtain, there was a glimpse of the dense and solemn Prechistenka Street with a single star (букв широко раскрытые каменные челюсти) [Avril Pyman 1990: 232].
Для передачи семантической эквивалентности перевода необходимы трансформационные операции, которые влекут за собой модификации семантической структуры высказывания, основной причиной которых становится избирательность языка по отношению к языковым явлениям внеязыкового мира. Метафорическое выражение каменная пасть используется для обозначения печи. Автор текста подлинника сравнивает ее с пастью зверя и соотносит с атрибутом ада, что характеризует метафорическое выражение как включающее культурно-специфичную компоненту. В переводе, выполненном Майклом Гленни, метафорическое выражение каменная пасть, заменяется на атрибутивное сочетание огненная печь. Переводчик в данном случае использует замену образа, он «снимает» метафору и раскрывает ее номинативный смысл. Во втором переводе, выполненном Аврил Пайман, переводчик стремится к сохранению всех сем, содержащихся в исходной метафорической единице, сравните: каменная пасть = stone jaws. Переводчик пропускает художественную действительность оригинала «через себя», аналогично тому, как это делает автор с действительностью реальной, а также устанавливает диалог с автором и его культурой. Однако, нужно сказать, что переводчик видит перед собой мир уже отраженным, выбор отражаемого участка знания осуществлен, и поэтому задача переводчика усматривается в нахождении релевантных знаний для передачи авторской метафоры.
Следующий пример демонстрирует определенную степень расхождения достижения путей семантической эквивалентности при переводе авторской метафоры: Сам он с этими словами подцепил на лапчатую вилку что-то похожее на маленький темный хлебик. Укушенный последовал его примеру (Булгаков С. 126).
• With these words he speared something like a little piece of bread on his silver fish-fork. Bormenthal followed his example (букв. вилка для рыбы) [Michael Glenny 1989: 35].
• With these words he himself speared something resembling a small, dark square of bread with a clawed silver fork. The bitten man followed his example (букв. лапчатая вилка) [Avril Pyman 1990: 222].
В рассматриваемых нами переводах метафорического выражения лапчатая вилка наблюдаются расхождения в достижении определенной степени эквивалентности. В первом примере переводчик отказывается от воспроизведения образа метафорического выражения, заложенного самим автором повести. Но как показывает контекст повести, многие авторские нововведения были созданы на основе ассоциаций, связанных с образом собаки. Прием опущения, используемый в данном случае Майклом Гленни, основывается на том факте, что образ лапчатой вилки соотносится с внешней формой столового предмета с острыми зубьями на длинной ручке, применяемого для употребления в пищу морских продуктов, в частности, рыбы. Второй переводчик принимает решение следовать авторской стратегии порождения текста. Аврил Пайман с максимально возможной полнотой предает метафорическое выражение лапчатая вилка, сохраняя образ метафоры, имеющийся в исходном тексте. Говоря о семантической эквивалентности данного перевода метафорического выражения, нужно сказать, что все семы, привнесенные в метафору, сохраняются переводчиком, что не предполагает нахождения концептуального сдвига между текстом оригинала и перевода, чего нельзя сказать о первом переводе, выполненном Майклом Гленни.
Следующие примеры перевода повторяющихся метафорических выражений с атрибутом пузатая используются в тексте несколько раз, но в каждом отдельном случае мы сталкиваемся с различными вариантами перевода одного и того же слова.
Три первые буквы он сложил сразу: «Пэ-ер-о». Но дальше шла пузатая двубокая дрянь, неизвестно что означающая (Булгаков. С. 112).
• Не deciphered the first three letters at once: p-r-o «Pro...», but after that there was a funny tall thing with a cross bar which he did not know (букв. забавная высокая штука с поперечной планкой) [Michael Glenny 1989: 16].
Майкл Гленни использует замену семантических компонентов метафорического выражения, что ведет к исчезновению образа буквы круглой формы (пузатая), которая заменяется на атрибут «высокая». Таким образом, переводчик в данном случае отходит от тактики соотнесения метафорических единиц текста с ключевой текстовой метафорой, реализованной в оригинале.
• The first three letters he made out straightaway: «P-r-o — Pro». But after that came a paunchy two-sided trashy sort of a letter which might mean... (букв. двусторонняя дрянная буква с брюшком) [Avril Pyman 1990: 205].
Достижение семантической эквивалентности требует от переводчика воспроизведения информации текста оригинала с максимально возможной полнотой. Максимально приближенным в анализируемом примере можно считать перевод метафорического выражения пузатая, выполненным Аврил Пайман. Аврил Пайман сохраняет в переводе метафорического выражения все компоненты метафоры не только на уровне структуры, но и на уровне значений слов, входящих в состав данной метафоры. Следующий анализируемый нами пример демонстрирует то, как один из переводчиков использует замену исходного образа метафорического выражения.
Туча осколков вылетела с громом и звоном, выпрыгнула пузатая банка с рыжей гадостью, которая мгновенно залила весь пол и завоняла (Булгаков. С. 114).
• With a crash and a tinkle a shower of splinters fell down and a pot-bellied glass jar of some reddish-brown filth shot out and poured itself over the floor, giving off a sickening stench (букв. пузатая стеклянная банка) [Michael Glenny 1989: 18].
• A cloud of splinters flew out, clattering and tinkling? A fat jar leapt out at him full of nasty red stuff which immediately spilt all over the floor, stinking (жирная/толстая банка) [Avril Pyman 1990: 206].
Опускаемые в переводе слова с конкретными значениями могут заменяться более общими, нейтральными, но более понятными для рецептора перевода. Аврил Пайман при переводе метафорического выражения пузатая банка заменяет атрибут пузатая на атрибут толстая, что ведет к генерализации — замене единицы исходного языка, имеющей связь с концептом «собака» на единицу языка-реципиента с более широким значением и замене исходного образа метафорического выражения другим. Майкл Гленни использует прием полного перевода метафоры, сохраняя не только все семантические компоненты метафорического выражения, но и связь с концептуальным фреймом ключевого слова «собака». Прием полного семантического воспроизведения метафорической номинации в данном случае считается более удачным переводческим решением, так как лексические единицы, заимствованные автором повести из концептуального фрейма «собака», являются основными смысловыми фокусами оригинального произведения, которые легко распознаются и вычленяются. Таким образом, перевод метафорического выражения пузатая банка более адекватно передан Майклом Гленни.
Борменталь из сверкающей груды на столике вынул маленький брюхатый ножик и подал его жрецу.
• Bormenthal took a short, broad-bladed knife from the glittering pile on the small table and handed it to the great man (букв. ножик с широким лезвием) [Michael Glenny]
• Bormenthal extracted a small, curved knife from the glittering pile on the little table and handed it to the high priest (букв. изогнутый ножик) [Avril Pyman]
Особую сложность представляет перевод окказиональных номинаций, поэтому переводчики часто прибегают к трансформационному методу, к заменам, несмотря на то, что ключевая текстовая метафора генерирует основные смысловые компоненты текста. В данном случае оба интерпретатора отдают предпочтение расшифровыванию метафоры брюхатый ножик: у Аврил Пайман предикат брюхатый заменяется на атрибут изогнутый, а у Майкла Гленни в переводе возникает ножик с широким лезвием. Их трансформационные переводные формы не совпадают, переводчикам трудно подыскать лексическое соответствие в языке-реципиенте в силу того, что метафорическое выражение брюхатый ножик является авторской метафорой. По характеру передаваемой информации в тексте повести исходный образ необходимо сохранить, однако в данном случае переводчики, используя трансформационный метод, не сохраняют основной признак «животного начала», заложенный в основу значительной части метафорических выражений повести.
Анализируя переводы метафорических выражений, созданных под воздействием ключевой текстовой метафоры «собачье сердце» на английский язык можно сделать следующие выводы:
В переводах атрибутивных сочетаний, выполненных Майклом Гленни и Аврил Пайман, переводчики прибегают к использованию двух основных переводческих решений: 1) сохранение образа метафорического выражения, что позволяет сохранить основную семантическую направленность и подтвердить взаимодействие концептуальных метафор «человек — это животное/зверь», «человек — это собака» и ключевой текстовой метафоры «собачье сердце»; 2) трансформации образа, раскрытии номинативного смысла метафорического выражения, что приводит к модификации его семантической структуры.
3.3.4. Перевод перцептивных метафорических выражений
Из переводов всех групп метафорических единиц, рассмотренных нами выше, воспроизведение группы перцептивных метафорических выражений является наиболее адекватным у обоих переводчиков. Рассмотрим примеры, И только что было произнесено слово «милиция» как благоговейную тишину Обухова переулка прорезал лай грузовика, и окна в доме дрогнули (Булгаков. С. 180).
• Hardly the word «police» been mentioned than the reverent hush of Obuchov Street was broken by the roar of a lorry and the windows in this house shook (букв. рев, гул мотора грузовика) [Michael Glenny 1989: 114].
• No sooner had the word «militia» been pronounced than the blessed quiet of Oukhov Alley was broken by the growl of a van and the windows in the house shook (букв. «рычание грузовика») [Avril Pyman 1990: 290]. Следуя основному принципу перевода, когда выбор варианта связан с контекстом, с основными детерминантами текста, переводчик должен ясно представлять картину, созданную автором произведения. В первом переводе, выполненном Майклом Гленни, интерпретатор передает метафорическое выражение через использование более нейтрального выражения рев (мотора) грузовика, которое в переводе коррелирует с концептуальной метафорой «человек — это животное/зверь». Во втором переводе интерпретатор, следуя контексту, воссоздает образ метафорического выражения, используя дословный перевод the growl of a van — в буквальном смысле означает «собачье рычание грузовика». Таким образом, можно сказать, что оба переводчика улавливают признак «животного начала», актуализируемый в метафорах. Наиболее же адекватным можно считать перевод данной метафорической единицы, выполненный Аврил Пайман, которая вычленяет лексическую единицу рычание из фрейма концепта «собака» и использует ее в переводе. Таким образом, Аврил Пайман выступает в роли соавтора реализации текстопорождающих возможностей ключевой текстовой метафоры «собачье сердце».
Правильное восприятие оригинала позволяет донести до рецептора перевода эмоциональное воздействие, авторский ассоциативный фон исходного текста. Если ассоциативный фон автора не передается или искажается, то прагматическое задание исходного текста и его перевода не совпадают.
Рождение нового человека, Шарикова, в повести М.А. Булгакова — это особый художественный прием автора, при помощи которого вскрываются самые худшие черты человека. Перевод метафорических выражений, в основном характеризующих речевое проявление человека, образованные через посредство сферы-источника концепта «собака», для переводчиков не составляет особой трудности, так как то, что становится значимым для самого автора повести, приобретает буквальное воспроизведение в переводах. Приведем несколько примеров.
В тексте оригинала автором описывается поведение человека, которому свойственно проявлять агрессию по отношению к предметам внешнего мира, а также к другим социальным объектам. Рассмотрим пример: Затушив папиросу, он на ходу лязгнул зубами и сунул нос под мышку (Булгаков. С. 153).
• Having put out his cigarette he suddenly clicked his teeth and poked his nose under his armpit (букв. щелкнуть зубами) [Michael Glenny 1989: 75].
• Having put out the cigarette, on his way back to the door he suddenly snapped his teeth and buried his nose in his armpit (букв. щелкнуть, лязгнуть зубами) [Avril Pyman 1990: 256].
Несмотря на то, что оба переводчика находят единицы равной эквивалентности для передачи метафорического выражения лязгнул зубами, Аврил Пайман все же удается больше приблизиться к оригиналу. Дело в том, что лексическая единица snap оснащена отрицательной коннотацией и вызовет больше ассоциаций у реципиента перевода.
Следующая группа метафорических единиц отражает речевое поведение человека, моделируемое автором через образ собаки, который в культуре русского народа занимает доминирующее положение. Оба переводчика эксплицируют данный факт и осуществляют перевод на уровне метафора — метафора, используя лексический эквивалент языка-реципиента, тем самым достигая семантической эквивалентности.
Разве я просил мне операцию делать? — человек возмущенно лаял (Булгаков. С. 152).
• «I didn't ask you to do the operation, did I?» — the man barked indignantly (букв. человек лаял возмущенно) [Michael Glenny 1989: 74].
• «Did I ask you to have this operation?» The man's voice rose to an indignant bark (букв. человеческий голос превратился в негодующий лай) [Avril Pyman 1990: 255].
— И очень просто, — пролаял Шариков от книжного шкафа (Булгаков С. 156).
• «It's all quite simple», barked Sharikov from the glass-fronted cabinet, where he was admiring the reflection of his tie (букв. пролаял Шариков) [Michael Glenny 1989: 79].
• «As simple as that», barked Sharikov from the bookcase (букв. пролаял Шариков) [Avril Pyman 1990: 260].
— Я воевать не пойду никуда! — вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф. (Булгаков. С. 157).
• «I'm not going to fight!» yapped Sharikov (букв. тявкнул Шариков) [Michael Glenny 1989: 80].
• «I'm not going to war, not for anyone!» Sharikov yelped, frowning into the bookcase (букв. тявкнул Шариков) [Avril Pyman 1990: 261].
— Я тяжело раненный в голову при операции, — хмуро подвыл Шариков, — меня, вишь, как отделали, — и он показал на голову. Поперек лба тянулся очень свежий операционный шрам (Булгаков. С. 157).
• «I was badly wounded during the operation», whined Sharikov (букв. подвыл Шариков) [Michael Glenny 1989: 80].
• «I was severely wounded in the course of the operation», whined Sharikov (букв. подвыл Шариков) [Avril Pyman 1990: 261].
Итак, рассмотрев перевод группы перцептивных метафорических единиц, созданных автором повести для изображения человека и предметов реальной действительности, можно отметить, что данные метафорические единицы передаются полностью в языке перевода, с сохранением образа метафоры и ее семантической структуры. Все метафорические выражения данной группы семантически эквивалентны подлиннику, что подтверждает гипотезу о существовании в тексте организующего начала, а также полного отсутствия концептуального сдвига между исходным и переводным текстами.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |