Голосеевский лес захмелел от весенней свежести. Опьянев, покачивались цветущие черемуха и акация. Перебрав лишнего, склонили свои зеленые головы молодые клены. Пригубив хмельного зелья, переговаривались кусты сирени и боярышника. Идти по еще не утоптанным дорожкам было удивительно приятно. Можно было нагнуться и сорвать бледно-розовые лесные цветы, которыми были вытканы травяные ковры по обе стороны этих дорожек. Птицы пели взахлеб. В нежно-голубой небесной вышине проплывали полупрозрачные облака самых причудливых форм. Солнечные лучи, запутавшись в верхушках деревьев, напоминали о себе бегающими по траве зайчиками.
Маргарита Львовна в белом с кружевами платье и в соломенной, привезенной из Парижа, шляпке прогуливалась по лесу вместе с Петром Хмельниковым, которого она сумела заманить сюда, сказав, что последнее время все больше и больше стала интересоваться пением птиц и, конечно же, лесных, прилетающих из далеких теплых стран, и кто, как не бывший орнитолог может помочь ей разобраться в их голосах. Расчет был точен. Спрятанное до востребования профессиональное чувство не заставило себя долго ждать, превозмогли робость и нерешительность. И Хмельников согласился сопровождать Маргариту Львовну во время ее прогулки. Они приехали в Голосеевский рано утром и бродили там до самого обеда. Хмельников вдохновенно говорил о каждой птице. Пернатых он отличал по пению. Глазами находил их на верхушках деревьев, показывал Маргарите Львовне. Иногда даже насвистывал, пробуя подражать лесным солистам. Маргарите Львовне было с ним очень интересно. Она узнавала его с другой стороны. То, что было давно уже за семью печатями, неожиданно предстало перед ней. Он рассказывал ей об экспедициях в Центральную Африку, куда улетали зимовать многие птицы окрестных лесов. Объяснял, как делается кольцевание, как наблюдают за миграцией пернатых.
Ей показалось, что, говоря обо всем этом, Хмельников совершенно забыл о том, какую роль уготовил себе. Он не был сейчас таким, каким его привыкла видеть Маргарита Львовна. Не было обычной смиренности в его глазах, была какая-то веселость, живость. Плавные движения рук заменила подвижность, жестикуляция. На ранее аскетических губах играла улыбка. Это был другой Хмельников. И более всего он удивил Маргариту Львовну, когда прочитал какие-то легкие, как полет птицы, стихи:
Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
— Это ваши? — спросила, не сдержав любопытства, Маргарита Львовна.
— Нет, это стихи моего знакомого из Петербурга. Он мог бы быть известным математиком или астрономом, а стал поэтом.
Они подошли к пруду, берег которого порос осокой и камышом и на поверхности которого покачивались желтые кувшинки. Нашли привязанную к иве лодку, словно для них приготовленную. Хмельников помог Маргарите Львовне сесть, отвязал лодку и оттолкнул от берега. Легко вскочил сам и, взяв со дна весло, направил суденышко на середину пруда. Запахи весеннего леса и водяных растений создавали особую атмосферу: дышалось легко, полной грудью. Казалось, что это будет продолжаться вечно. Маргарите Львовне хотелось сказать ему какие-то ласковые слова, но вместо них из ее уст вырвалось испуганное восклицание.
— Где вы поранились? Посмотрите, у вас кровь на руках.
Сжимавшие весла руки Петра Хмельникова были покрыты застывшей корочкой ран. От напряжения эти корочки треснули, и из этих трещин вытекала кровь. Хмельников засуетился, достал платок и стал её вытирать. Маргарита Львовна предложила воспользоваться ее белой газовой шалью. Она разорвала шаль пополам и достаточно умело перевязала руки Хмельникова. Мажорные ноты, сопровождавшие их прогулку, развеялись. Она не стала расспрашивать, откуда взялись эти раны. Почувствовала, что ответа все равно не добьется. Лодка медленно двигалась по поверхности пруда. Маргарита Львовна сорвала большую желтую кувшинку и положила рядом на сидение. Прилетела большая серебристая стрекоза и уселась на эту кувшинку. Живое и мертвое были связаны какой-то незримой нитью.
— Мы так и будем молчать? — спросила у Хмельникова Маргарита Львовна. — Вы собирались рассказать мне о водяных птицах. Смотрите, на том берегу в камышах! Это цапля?
— Вы не ошиблись, но сейчас не смогу рассказать вам что-либо интересного.
Он вздохнул. На лице его уже не было той радости, которая удивила ее во время прогулки. Он погрузился в известное только ему. И дальше говорил уже не столько с ней, сколько с собой.
— Через неделю я уеду из Киева. Хочу жить ближе к людям, к простым людям, к тем, которые еще не утратили связь с природой, созданной Богом, и в ком еще жива искренняя вера в нашего Спасителя. Я поселюсь где-нибудь в глуши. Мое назначение — передать им все, что я узнал от ангелов. Люди должны понять, что между ними и Богом не может быть посредников, а если они появляются, то они должны быть праведниками. Отпуская грехи, они должны быть сами безгрешны. Я хочу объяснить людям, что они должны жить, как птицы, — строить гнезда, растить птенцов, петь песни, воздавая хвалу Господу, а не жить, опутанными паутиной зависти, ненависти, корыстолюбия. Я должен им все это передать.
— Вы хотите стать проповедником?
— Проповедовать — это совсем другое. Я хочу помочь им разобраться.
— И вы будете в этой глуши жить один? Неужели вам не хочется, чтобы рядом с вами был человек, с которым вы могли бы поделиться своими чувствами, мыслями?
— Я не думал об этом. Но я никогда не буду жить в одиночестве. Со мной всегда будет Бог.
— А разве плохо, когда рядом живет женщина, которая любит и заботится, согревает лаской в самые трудные минуты? Разве это противоречит заповедям Божьим? Я могу стать для вас такой женщиной. Она взяла его руку, погладила ее. Маргарита Львовна не кривила душой. Если бы он сейчас согласился, она бы пошла за ним на край света, сознательно принеся в жертву свою молодость, красоту, желание быть в центре внимания, пользоваться успехом. Она бы никогда не изменила однажды принятому решению как бы ни было ей трудно. Возможно, она обрекла бы себя на тяжелое испытание, но нашла бы в себе силы выдержать его до конца. Маргарита Львовна была уверена в этом. Во всяком случае сейчас, в эту минуту, когда она сделала ему такое предложение. Предложение его не испугало, не ошеломило и, что для нее было особенно обидно, даже не взволновало. Ни один мускул на его лице не дрогнул, а глаза светились ровно и спокойно. Казалось, он находился в другом мире и был отделен от мира, в котором находилась она, прозрачной, но непроницаемой пеленой.
— Я знаю, что вы бы могли стать такой женщиной, но, Маргарита Львовна, вы не учли одного: тот, кто хочет принести в жертву себя, никогда не захочет принять жертву от другого. И к тому же, моя жертва будет для меня в радость, а ваша — для вас и для меня в тягость. Я благодарен вам за искренность ваших чувств, за наши встречи, хотя они были для меня опасны. Даже сегодняшняя, когда, гуляя с вами по лесу, рассказывая о повадках птиц, я забыл о своем назначении. Чтобы выполнить его, я должен ограничивать себя во всем суетном и общаться с природой я должен только наедине, потому что ваше присутствие, как бы оно не было мне приятно, есть искушением. Надеюсь, вы меня понимаете.
Маргарите Львовне стало грустно. Лодка причалила к берегу. Они пошли через лес напрямую к дороге, где можно было остановить извозчика. Молчали, не обращая внимания на голоса леса. И вдруг оба услышали нежный приятный звон, как будто звенели тысячи колокольчиков. И в самом деле они оказались на поляне, усеянной тысячами ландышей. Белые фарфоровые колокольчики, покачиваемые легким весенним ветерком, ласкали слух фантастической мелодией. Маргарита Львовна и Хмельников переглянулись, и в ее, и его глазах был один и тот же вопрос: «Вы слышите?»
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |