Булгаков своим эпиграфом требует рассматривать свой роман в перспективе гетевского «Фауста». А «Фауст» своим прологом, откровенно цитирующим книгу Иова, требует рассматривать себя в перспективе этой библейской книги. Значит, с книги Иова начнем и мы.
Начинается книга Иова «прологом на небесах». Радость сатаны о том, что на земле все люди уже забыли Бога, осаживается репликой Творца: «А как же раб мой Иов?» Сатана не спорит по факту: да, Иов благочестив, он почитает Тебя. Но «разве даром богобоязнен Иов? Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него?» (Иов 1:9—10).
Вот самый страшный вопрос для любой религии, для религии как таковой: даром ли богобоязнен Иов? Может ли человек любить Бога ради Бога, а не ради «взяток» (в виде лучшей жизни здесь или блаженства «там»). Может ли человек видеть в Боге — Бога, а не «генератор гуманитарной помощи»? Если «любовь не ищет своего» (1 Кор. 13:5), не использует, то может ли человек любить то, что не видит глазами, что ему не подконтрольно и не послушно?
Во времена «темного» средневековья была одна юродивая, которая ходила по городу с зажженным факелом и с ведром воды. Когда ее спрашивали, зачем ей факел днем, она отвечала: «Этим факелом я хотела бы поджечь рай, а водой я хотела бы залить адский огонь. Я хочу, чтобы вы любили Бога ради Бога, а не ради надежды на райские радости или ради страха перед адской мукой». Но сатана не умеет любить. В его понимании религиозные отношения носят типично рыночный характер: ты — мне, я — тебе.
Вот сатана и требует эксперимента: «...простри руку Твою и коснись всего, что у него, — благословит ли он Тебя?» (Иов 1:11).
«И сказал Господь сатане: вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей» (Иов. 1:12). «Боевики» из соседних племен и ураганы губят всех детей Иова и уничтожают все его имущество. «Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою и пал на землю и поклонился и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» (Иов 1:21).
Сатана требует продолжения эксперимента: дай мне самого Иова! простри руку Твою и коснись кости его и плоти его — благословит ли он Тебя? «И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги» (Иов 2:6).
Прикосновение библейского Воланда к Иову оборачивается проказой. Иов заживо гниет. Из-за вони он не может жить даже в своем доме. Религиозные же представления Древнего Востока считают проказу проклятьем богов, и потому Иова выгоняют и из его города. Жена приходит к Иову и говорит: «Похули Бога и умри!» (Иов 2:9)1.
С этой минуты сатана больше уже не появляется на страницах книги Иова — его работу искусителя взяли на себя люди (сначала жена Иова, потом его друзья)2. И оттого Книга Иова оставляет ощущение какой-то недоговоренности. Дважды сатана приближается к Иову. И ждешь третьего раза — а его нет. Причем даже вполне понятно, каким должно быть это третье искушение. В первый раз сатана прикоснулся к «социальному телу» Иова (имуществу), потом к его физическому телу. Осталось прикоснуться к его душе... Но именно это Бог сатане запретил.
Эту литературную незавершенность Книги Иова почувствовал Гете. Его Мефистофель начинает там, где остановился библейский сатана. Ему Бог дает гораздо больше, чем в библейском сюжете:
«Тебе позволено. Ступай и завладей его душою.
И если можешь, поведи путем разврата за собою»3.
Только если помнить этот зачин «Фауста» и его связь с Книгой Иова, будет понятен финал. В конце поэмы Фауст, ставший уже преизряднейшим мерзавцем, умирает. Мефистофель приходит получить свою законную добычу — его душу. И тут происходит совсем неожиданное: являются ангелы и отбирают у Мефистофеля душу Фауста. Однако это неожиданность лишь для тех, кто забыл начало поэмы. Бог изначально считает Фауста Своим слугой. Но по просьбе Мефистофеля Бог снял Свою благодатную защиту с души Фауста. Человек остался один на один с тем, кого Достоевский называл «дух сверхчеловечески умный и злобный». При таких условиях человек всегда проиграет. Поэтому Бог и не винит Фауста. Библейская формула «Бог дал — Бог взял» в «Фаусте» обретает свой смысл: Бог дал Фауста Мефистофелю, Бог же и забрал Фауста из лап сатаны.
Спасен высокий дух от зла
Произволеньем Божьим:
Чья жизнь в стремлениях прошла,
Того спасти мы можем.
А за кого Любви самой
Ходатайство не стынет,
Тот будет ангелов семьей
Радушно в Небе принят4.
И вновь возвращаемся к этой триаде: Книга Иова — «Фауст» — «Мастер и Маргарита». В первой книге душа Иова под защитой Бога. Во второй Бог снимает защиту с души искушаемого человека. В третьей люди сами сдернули небесный покров со своих душ. Город, в котором из каждого окна выглядывает по атеисту, стал игрушкой в руках сатаны.
Булгаков подчеркивает, что еще до приезда Воланда дух атеизма и кощунства пропитал Москву5.
Москва живет под фокстрот «Аллилуйя»6. Он звучит в ресторане, где собирается писательский бомонд, под его музыку бесовская сила является в кабинете профессора — специалиста по раковым болезням, его наяривает оркестр на балу у сатаны7. Американец Винсент Юманс (Vincent Youmans) сочинил этот фокстрот для бродвейского мюзикла 1927 года Hit the Deck («Аврал на палубе»). Позже, в книге «Командировка в Утопию» (Assignment to Utopia, 1937) он вспоминал, что этот фокстрот, быстро забытый в США, был чрезвычайно популярен в Москве в течение всех 1930-х годов: его играл каждый джаз, под него танцевали во всех дорогих ресторанах, это было что-то вроде символа буржуазного разложения. Булгаков его слышал на приеме в американском посольстве. У булгаковедов есть версия, что это кощунственная пародия на богослужение8. В тексте, однако же, нет ничего кощунственного9. Танцевать под молитву — вполне в стиле американских спиричуэле. Но для русско-православного взгляда это все же кощунство — то есть перемена верха и низа местами10.
Может, москвичи не знали о кощунственности этого фокстрота? Некоторые — знали. Московские писатели сами избирали себе богоборческие и кощунственные псевдонимы. Под этот фокстрот отплясывает, например, «писатель Иоганн из Кронштадта». Наверно, это казалось остроумно — лева-ку-богоборцу взять псевдоним с намеком на «самого черносотенного» православного подвижника — отца Иоанна Кронштадтского. Вместе с ним пляшет и писатель с псевдонимом Богохульский (Булгаков же эту пляску называет коротко: «Словом, стал ад» (гл. V «Золотое копье»))11.
Если бы все сатирические сцены из жизни «интеллигентской» Москвы написал бы кто другой, а не Булгаков, они были бы просто смешны. Но в устах Булгакова они звучат как крик отчаянной боли и как приговор. Ведь Булгаков знал и воспел совсем другую интеллигенцию — «белую гвардию». Его «Дни Турбиных», «Бег», «Белая гвардия» — это «упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране. В частности, изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь белой гвардии. Такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией» (письмо М. Булгакова «Правительству СССР» от 28 марта 1930 года).
А теперь Шариковы, воспитанные на журнале «Безбожник», рядятся под интеллигенцию. И вот в такой Москве перед очарованием и властью сатаны устоять не может никто12.
...Когда-то иерусалимская толпа, занятая подготовкой к Пасхе, не заметила Распятия Христова13. В Москве другая толпа не заметила Страстей Христовых, будучи занятой поиском увеселений в Варьете...
Примечания
1. Похулить Бога и умереть — это как раз то, что пробует сделать Левий Матвей на Голгофе.
2. Так же и в романе мастера: «работу адову» делают люди, поэтому присутствие Воланда в романе неочевидно. Разве что однажды «усталому прокуратору померещилось, что кто-то сидит в пустом кресле... Допустив малодушие — пошевелив плащ, прокуратор оставил его и забегал по балкону» (гл. 26). Ср.: «Дело в том... — тут профессор пугливо оглянулся и заговорил шепотом, — что я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата...» (гл. 3).
3. Для более точного понимания «Фауста» лучше работать не с пастернаковским переводом, а с переводом А. Мейера, при этом учитывая его замечательные размышления о гетевской поэме (см.: Мейер А.А. Размышления при чтении «Фауста» // Мейер А.А. Философские размышления. Париж, 1982).
4. Гете И. Фауст / пер. Б. Пастернака; вступ. ст. и Примеч. Н.Н. Вильмонта. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. 510 с.
5. Не будем забывать, что в годы работы над романом Булгаков писал еще и пьесу «Батум», героем которой был семинарист, отрекшийся от Бога. Это была пьеса о Сталине. Легкая тень чернокнижия была допущена Булгаковым в его рассказе о юности «советского бога»: оказывается, в день своего исключения из семинарии Сталин обратился к цыганке: «Очень хорошо гадала. Все, оказывается, исполнится. Как я и думал. Решительно сбудется все. Путешествовать, говорит, будешь много. А в конце даже комплимент сказала — большой ты будешь человек!» (Булгаков М.А. Батум // Булгаков М.А. Собрание сочинений. Т. 7. Блаженство: пьесы и инсценировки 20—30-х годов. СПб., 2002. С. 309).
6. Сегодня обычный человек (не музыковед) может послушать этот фокстрот в начальных кадрах фильма «Кинг-Конг» (2005 г.).
7. Бал у Воланда — не просто «общественно-культурное мероприятие». Это ритуал. В опере Гуно «Фауст» аналогичный бал в Вальпургиеву ночь совершается с моленьями к «древним богам» (так в оригинале; в русском переводе — «всем богам»).
8. См.: Лосев В.И. Комментарии // Булгаков М. Великий Канцлер. Князь тьмы. С. 507.
9.
Sing Hallelujah, Hallelujah
And you'll shoo the blues away (blues away)
Cares pursue ya
Hallelujah!
Gets you thru the darkest day.
Satan lies a-waitin'
And creatin' skies of grey (skies of grey)
But hallelujah, hallelujah
Helps to shoo the clouds away
I recall in
Times when I was small in
Light and free
Jubilee days
In that sunny
Land of milk and honey
I had no complaints
While I thought of saints
So I say to all who fearful are
Sing Hallelujah
Hallelujah!
And you'll shoo the blues away (Hallelu!)
When cares pursue ya
Hallelujah!
Gets you through the darkest day
Satan lies a-waitin'
And creatin' skies of grey (Skies of grey!)
But Hallelujah, hallelujah
Helps to shoo the clouds away
Up at dawn and hit the deck
Put out your chest and straighten your neck
Gotta be clean without a speck
Tonight the admiral's comin' to check
Here this!
Here that!
Tie your shoes and square your hat
They'll give 'ya the boot if 'ya don't salute
Hup one two!
Satan lies a-waitin'
And creatin' skies of grey (Clouds o'blue!)
But Hallelujah, hallelujah
Sing Hallelujah (Hallelujah!)
Helps to shoo the clouds away
Sing hallelu-lu-lu-lu-lu-lujah!
(URL: http://www.metrolyrics.com/hallelujah-lyrics-hit-the-deck.html).
10. Булгаков этого не застал, но именно по этой формуле складывалась последующая судьба храма Христа Спасителя: вместо «куба воздуха» — яма с теплой водичкой (бассейн «Москва»), любимое место московских педерастов... По московскому церковному присловью, «сначала был храм, потом — хлам, и наконец — срам». «В том нет уже даже безбожья — Ленивый развал бытия» (Наум Коржавин).
11. Музыка, пародирующая богослужение, была и в «Фаусте» Берлиоза. Там лейпцигские пьянчужки распевают реквием по погибшему мышонку. Реквием очень понравился Мефистофелю...
12. Проблеск оптимизма есть в описании сеанса черной магии в Варьете. Когда конферансье отрезали голову, произошло неожиданное — люди вспомнили о Боге. «— Ради Бога, не мучьте его! — вдруг, покрывая гам, прозвучал из ложи женский голос, и маг повернул в сторону этого голоса лицо. — Так что же, граждане, простить его, что ли? — спросил Фагот, обращаясь к залу. — Простить! Простить! — раздались вначале отдельные и преимущественно женские голоса, а затем они слились в один хор с мужскими. — Как прикажете, мессир? — спросил Фагот у замаскированного. — Ну что же, — задумчиво отозвался тот, — они — люди как люди. Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их... — и громко приказал: — Наденьте голову». Как не нравится нечисти любой намек на молитву, видно из следующего диалога: «Молю: скажите только одно, он жив? Не мучьте. — Ну, жив, жив, — неохотно отозвался Азазелло. — Боже! — Пожалуйста, без волнений и вскрикиваний, — нахмурясь, сказал Азазелло. — Простите, простите, — бормотала покорная теперь Маргарита» (гл. 19). В редакции 1934—36 годов крик в Варьете звучал еще яснее: «Ради Христа, не мучьте его!.. Что же, все в порядке, — тихо, сквозь зубы, проговорил замаскированный» (Главы, дописанные и переписанные в 1934—1936 гг. // Булгаков М. Великий Канцлер. Князь тьмы. С. 232).
13. «Никто не сделал попытки отбивать осужденных ни в самом Ершалаиме, наводненном войсками, ни здесь, на оцепленном холме, и толпа вернулась в город, ибо, действительно, ровно ничего интересного не было в этой казни, а там в городе уже шли приготовления к наступающему вечером великому празднику Пасхи» (гл. 16).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |