В первой беловой редакции романа (1936—1937 годы) Иван Бездомный после встречи с Воландом и смерти Берлиоза «вышел на Остоженку и пошел к тому месту, где некогда стоял Храм Христа Спасителя»1.
На какую именно роль претендует Воланд в Москве без храма, видно из концовки той сцены, где он озирает Москву:
«— Распоряжений никаких не будет — вы исполнили все, что могли, и более в ваших услугах я не нуждаюсь. Можете отдыхать. Сейчас придет гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся в путь...
Гроза, о которой говорил Воланд, уже скоплялась на горизонте. Черная туча поднялась на западе и до половины отрезала солнце. Потом она накрыла его целиком...
Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли дворцы, мосты. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете. Через все небо пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар. Он повторился, и началась гроза. Воланд перестал быть видим в ее мгле» (гл. 29).
Гроза над Москвой в конце романа не может не перекликаться с грозой над Ершалаимом в его начале. Москва не третий Рим, а второй Ершалаим. Есть еще и как бы третий Ершалаим — небесный.
«Над черной бездной, в которую ушли стены, загорелся необъятный город с царствующими над ним сверкающими идолами над пышно разросшимся за много тысяч этих лун садом... Тут Воланд махнул рукой в сторону Ершалаима, и он погас» (гл. 32).
Этот «небесный Ершалаим» очень похож на Небесный Иерусалим Апокалипсиса. Но есть два отличия.
Первое: в Небесном Иерусалиме все настолько полно Богом, что нет даже и Храма2, в то время как над «небесным Ершалаимом» царствуют идолы.
Второе: Небесный Иерусалим подвластен Богу. «Небесный Ершалаим» подвластен жестам Воланда. Да и оказывается он не на Небе, а в черной бездне. Во второй полной рукописной редакции романа (1938 год) это было еще очевиднее: «С последними словами Воланда Ершалаим ушел в бездну, а вслед за ним в ту же черную бездну кинулся Воланд, а за ними его свита». В следующем абзаце эта бездна называется «опасная вечная бездна»3.
В ту же бездну уходит Пилат («Этот герой ушел в бездну»). Причем идет он или навстречу Иешуа, или вместе с ним. Так что Иешуа тоже оказывается «внизу».
Как у мастера есть власть над Пилатом, так у Воланда оказывается власть над Ершалаимом: «святой град» светится и уходит во тьму по желанию Воланда. Значит, это его, Воланда, создание, а не Божий Град, описанный в Библии.
А так — Ершалаим очень похож на Иерусалим. Как антихрист в глазах невнимательных зрителей, читателей и почитателей неотличимо похож на Христа.
Издавна сатану называют «обезьяной Бога». Как обезьяна подражает действиям человека, не понимая их смысла, так и демон пробует копировать некоторые действия Творца. Таковы притязания Воланда: быть Богом...
«Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?» (гл. 1) — вот вопрос, который ставит Воланд в начале своего московского визита и на который он пробует ответить всеми своими действиями: мол, я и распоряжаюсь. Ну, если и не распоряжаюсь, то по крайней мере я все предвижу... Ни свободы человека, ни тем более свободы Бога Воланд не признает (единственный призыв к выбору в романе звучит из уст Коровьева: «В сердце он попадает, — Коровьев вытянул свой длинный палец по направлению Азазелло, — по выбору, в любое предсердие сердца или в любой из желудочков» (гл. 24)).
«...Так кто ж ты, наконец?
— Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» (эпиграф).
Заметим, что эпиграф относится не к мастеру и не к Маргарите. Эпиграф вновь обращает внимание на то, кто является главным действующим лицом романа. Роман — о дьяволе4. Эпиграф из гетевского «Фауста» как нельзя лучше характеризует его тактику и его цель: через малые обманы — к величайшему, к презентации себя как Бога.
Самая сильнодействующая ложь — ложь, замешанная на правде. В автохарактеристике Мефистофеля правды много.
Верно то, что он — «часть той силы, что вечно хочет зла»5.
Верно и то, что из этого зла выходит благое.
Неверно то, что этот итог Мефистофель приписывает своим замыслам. На деле же из зла, творимого сатаной, добро пересотворяет Господь. Только Богу под силу такая «алхимия», только Его Промысл может ошибку и грех человека обратить ко благу (если и не самого грешника, то хотя бы иных людей; если и не в земной жизни, то в грядущей6).
Собственно, Мефистофель немного переиначивает слово Христа. Этого слова нет в Евангелиях, но оно чтится в церковном предании среди Аграф — афоризмов Христа, записанных первым послеапостольским поколением.
Его переводов на русский язык можно найти несколько:
«Содействует злое благому намерением неблагим» (св. Игнатий Брянчанинов. Приношение современному монашеству 2, 31; со ссылкой на преп. Макария Великого);
«Как сказано негде, лукавое недобрым своим произволением содействует благому» (Макарий Великий. Семь слов. Слово 4, 6; перевод XIX века);
«Как сказано где-то: лукавое не по доброму изволению содействует благому» (это уже в научном издании с принятой ныне нумерацией слов макарианского корпуса: Слово. 2, 3, 19)7;
«И зло может содействовать благому не по доброй воле» (Он же. Слово 2, 7, 1)8;
«Ибо зло содействует благу не по доброй воле» (Он же. Слово 8, 3, 4)9.
Контекст у Макария Великого: «Князь века сего является воспитательной розгой... Как розга, отломанная от дерева, или плетка из кожи животного лишены жизни и мертвы, но служат для воспитания детей, так и лукавый, отрезанный от горней страны живых, умерший для небесных мыслей, совершает через себя, хоть и против своей воли, великое домостроительство, как сказано где-то: лукавое не по доброму изволению содействует благому».
В дотошном немецком собрании Аграф эта фраза идет под номером 18110. Правда, со ссылкой на все того же Макария. То есть источника, по какому сам Макарий цитировал эту фразу, пока не выявлено. Тем не менее тексты под именем Макария Великого хорошо известны во всем христианском мире с V века11.
Понятно, что Гётевский Мефистофель в своей автохарактеристике переиначивает именно этот древний афоризм. Он «тянет одеяло на себя». Инструмент претендует на самобытность. Эффект достигается простым удалением приставки «со-». Содействовать можно и не зная и не желая. Действуют же — самостоятельно и сознательно.
Вот и Воланд пробует в Москве, забывшей Христа, выдать себя за Вседержителя.
Москва придумала модное атеистическое развлечение — «суд над Богом»12. И даже в романе мастера Левий судит Бога — причем вполне в стилистике и с лексикой Бухарина13. Теперь Воланд судит Москву.
Воланд приходит в Москву, чтобы задать ей вопрос: «Ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?» (гл. 1). И навязывает свой ответ: я и управляю вами.
Он приписывает себе Божественные прерогативы: наказание грешников, награда праведников...
Он представляет себя справедливым, просто этаким лицом закона. Воланд уверяет, что все будет правильно, на этом построен мир.
Но действия Воланда в Москве никакой такой правильности не являют. И хотя в учебниках пишется, будто «Воланд оказывается носителем высшей справедливости»14, на деле преступления москвичей и наказания, налагаемые на них самозваным судией, все же оказываются несоразмерными. Соглашусь с Камилем Икрамовым: «"Мастер и Маргарита" — мечта слабого человека о справедливости, даже о справедливости любой ценой. Жаль только, что слабый человек, стыдливо и горестно обнажая собственные слабости, сам твердо рассчитывает на снисхождение, но когда через возлюбленную присоединяется к вершителям суда окончательного над другими столь же слабыми, то показывает себя на редкость злопамятным, злорадным и мелочным. Трудно поверить, что это — суд, отмщение, а не произвол и сведение личных счетов»15.
Пусть авторы этих учебников (!!!) вчитаются вот в этот текст: «Маргарита увидела и ленточку реки, и какое-то селение возле нее. Домик, который был размером в горошину, разросся и стал как спичечная коробка. Внезапно и беззвучно крыша этого дома взлетела наверх вместе с клубом черного дыма, а стенки рухнули. Еще приблизив свой глаз, Маргарита разглядела маленькую женскую фигурку, лежащую на земле, а возле нее в луже крови разметавшего руки маленького ребенка. — Вот и все, — улыбаясь, сказал Воланд, — он не успел нагрешить».
Они точно хотят, чтобы наученные ими дети, видя смерти своих ровесников по телевизору, точно так же улыбались?
Да, не только Воланд и его свита, но и мастер и Маргарита с восторгом смотрят на горящую Москву и на отчаявшихся людей. «Первый пожар подплыл поэту под ноги на Волхонке. Там пылал трехэтажный дом. Люди, находившиеся в состоянии отчаяния, бегали по мостовой...»16
«Город горит, — сказал поэт Азазелло, пожимая плечами. Как же это так?
— А что ж такое! — отозвался Азазелло, как бы речь шла о каких-то пустяках, — почему бы ему и не гореть! Разве он несгораемый?
— Совершенно верно! — мысленно сказал поэт, — как это просто, в сущности»17.
«Я подозреваю, что это они подожгли Москву», — говорит Маргарита мастеру18. В ранних вариантах романа Москва, подожженная свитой сатаны, просто сгорает — как Рим времен Нерона. «Мощное зрелище, — заговорил Воланд, — то здесь, то там повалит клубами, а потом присоединяются и живые трепещущие языки... До некоторой степени это напоминает мне пожар Рима»19.
И как несправедливы бывают наказания Воланда, так же немотивированны и его амнистии.
Главный Иуда московского сюжета — Алоизий Могарыч — нимало не изменившись, преуспевает и после встречи с Воландом, став директором театра Варьете. Кстати, в редакции 1934 года он носит фамилию Богохульский.
А что такого «в эту ночь» совершил Коровьев, чтобы обрести преображение20?
Хорошо ли, что Фрида получает возможность забыть свой страшный грех (убийство ребенка)? Разве она действительно изменилась? Где следы ее раскаяния? Она ненавидит свою тюрьму, а не свое преступление.
Вспомним, как Коровьев представляет ее: «А вот это — скучная женщина, обожает балы, все мечтает пожаловаться на свой платок» (гл. 23). Глаза у Фриды «беспокойные, назойливые, мрачные» (гл. 23). Еще один ее портрет: «Одно совершенно пьяное женское лицо с бессмысленными, но и в бессмысленности умоляющими глазами»21.
«— Я счастлива, королева-хозяйка, быть приглашенной на великий бал полнолуния.
— А я, — ответила ей Маргарита, — рада вас видеть. Очень рада. Любите ли вы шампанское?
— Я люблю.
— Так вы напейтесь сегодня пьяной, Фрида, и ни о чем не думайте» (гл. 23).
До чего же пошлый разговор! Ведь встретились вроде бы столь разные женщины. Для одной главная боль — ее бездетность. Ее душит мечта о ребенке. И вот перед ней женщина, у которой это счастье было, но она сама задушила дитя. Фрида не просто совершила грех. Она убила мечту Маргариты. У Гете Маргарита сама утопила своего ребенка, но зато и сама же осудила себя на казнь, отказалась бежать из тюрьмы, в покаянии приняла кончину и была взята на Небеса. Булгаковская Маргарита способна лишь на мерзкий совет: плюнуть на свой грех и забыть, а совесть затопить в шампанском — вот уровень нравственного мышления той ведьмы, в которой некоторые литературоведы видят чуть ли не воплощение «русской души»... Хуже совета Маргариты только песенка из мультфильма про Чебурашку (сказка дивная, и мультяшка хорошая. Но вот песенка...):
Если мы обидели кого-то зря,
Календарь закроет этот лист.
К новым приключениям спешим, друзья.
Эй, прибавь-ка ходу, машинист!
И хорошо ли вообще, что слишком многие герои романа (и Пилат, и мастер, и Иван) стараются избавиться от мук совести?..
Воланд их в этом поддерживает. И свой произвол, сочетающий немотивированную снисходительность со столь же безосновательной жестокостью, он считает законом.
Тем, кому Воланд кажется справедливым и мудрым, стоит вспомнить эпиграф романа, где Булгаков дает характеристику по сути главному герою своего произведения. Напомню, что образы сатаны «в драматургии как "Фауста", так и "Мастера и Маргариты" играют одну и ту же роль: каждый из них — spiritus movens, во всяком случае в развитии сюжета»22.
К этому «движителю» (spiritus movens) сюжета (а не к мастеру и не к Маргарите) и относится эпиграф (эпиграф, не выписанный Булгаковым из Гёте, а лично и специально переведенный русским писателем с немецкого). «Я — часть той силы, что вечно хочет зла». Вот из этого декларированного мотива и надо понимать все действия данного spiritus'а.
Однако банк рефератов уверяет: «Каждый читатель, прочитавший роман, не может не согласится с профессором Кингстонского университета А.К. Райтом, который замечает по поводу данного эпиграфа: "Быть может, лучше было бы, если бы Булгаков не сделал этого. Ибо, хотя булгаковский дьявол действительно "вечно совершает благо", очень мало оснований утверждать, что он "вечно хочет зла". Поэтому надо полагать, что эпиграф к роману нужно рассматривать как начало полемики с "фаустовской" концепцией"»23.
Смело! Смел и канадец Райт. И впервые процитировавший его Бэлза24. И процитировавший Бэлзу анонимный автор реферата, говорящий от имени «каждого читателя».
Ну а если не выговаривать автору и не объявлять от его имени полемические войны Гёте? А просто принять эпиграф как волю автора и как оценочный камертон для оценки действий сатаны?
Тогда кары и награды Воланда нельзя приписывать его якобы справедливости и уж тем паче милосердию. Он и в самом деле желает лишь «пошалить». Но из его «шалостей» Педагог, мудрейший, чем он, порой выводит благо. Впрочем, в романе как раз не видно, кому же стало хорошо от вмешательства Воланда.
Мне представляется верным предложение помнить о времени написания романа. 30-е годы. «Это было время, когда зло открыто пошло войной на зло»25. Сталинисты вычищали леваков-троцкистов. Некоторые кирпичи падали даже на головы критиков Михаила Афанасьевича. Конечно, не «просто так». Но если Ежов арестовал Ягоду, стоит ли идеализировать Ежова? Воланд играючи борется с пошляками. Но пошлость не самое страшное зло. И не всякий борец с пошлостью (в чеховском смысле) есть рыцарь света и добра.
Воланд — архитектор своей «матрицы», мироправитель и даже миротворец26.
Воланд — и автор «евангелия».
Воланд являет себя и в качестве повелителя Небесного Ершалаима. Он повелевает и Понтием Пилатом, и Иешуа (из чего явствует, что он придумал и того и другого для своего «евангелия»)... С мастером он говорит так, как Бог беседовал с ним самим в Книге Иова27.
Восстановление рукописи заставляет Маргариту воскликнуть нечто, что допустимо говорить только о Боге: «Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:
— Вот она, рукопись! Вот она!
Она кинулась к Воланду и восхищенно добавила:
— Всесилен, всесилен!» (гл. 24).
И все же Воланд — всего лишь «имитатор». И — вор.
Для Бога в мире Воланда нет места. Воланд не отрицает Его существования (дьявол уж точно не атеист); он иначе блокирует возможность проявления своего Оппонента в мире людей: «— Мы вас испытывали, — продолжал Воланд, — никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас» (гл. 24). Никого — значит, и Бога. Ну, а поскольку любой человек считает Бога сильнее себя, то воландовский запрет на просьбу оказывается еще более конкретным. Красота этой сатанинской формулы блокирует саму возможность молитвы.
Эта «формула немоления» в воландовском «евангелии» подтверждается и от обратного: через демонстрацию бесполезного унижения просящего Иешуа: «А ты бы меня отпустил, игемон, — неожиданно попросил арестант, и голос его стал тревожен» (гл. 2).
Для просьбы места нет. Остается лишь голая воля к власти. Точнее, воля-то (воля — в смысле «хотелка») у человека остается своя, а вот во власти он оказывается уже чужим. Зато Воланду уже безопасно общаться с человеком, отрезанным от Творца. И у человека нет шанса не быть обманутым в этом контакте.
Воланд весел? Нет. Это маска и «работа». Когда Бегемот заявил, что только что прошедший «бал имеет свою прелесть и размах», Воланд отрезал: «Никакой прелести в нем нет и размаха тоже, а эти дурацкие медведи, а также и тигры в баре своим ревом едва не довели меня до мигрени». Пушкинский Фауст однажды сказал своему Воланду: «Мне скучно, бес!» А Воланду и самому скучно... Ад достоин насмешки («ад всесмехливый» — говорят церковные песнопения), но в нем не смешно и ему не радостно.
Да, а что же Булгаков думает о Воланде?
Вот первая авторская презентация главного героя романа: «Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом — иностранец»28.
Тут две чисто булгаковские детальки.
Первая — «выбрит гладко».
В романе гладко выбриты:
• Воланд;
• Пилат;
• Афраний, спецагент Пилата;
• некий литератор «с юбилейным голосом»;
• профессор, который лечит Ивана;
• конферансье Жорж Бенгальский;
• артист Куролесов;
• некий «сиреневый джентльмен», покупающий лососину.
Бритость в романе — это знак довольства и успешности, то есть тех атрибутов, которые чужды самому Булгакову, а потому упоминание о ней вряд ли можно воспринять как знак авторской симпатии к персонажу. Скорее наоборот. (Мастер тоже брился, но это не подчеркивается, и мы узнаем об этом лишь в 30-й главе: «Он был выбрит впервые, считая с той осенней ночи (в клинике бородку ему подстригали машинкой».)
Разноцветные глаза — также деталь немаловажная именно для Булгакова. Вновь вспомним «Белую гвардию»: «Сифилитик говорил, и губы у него прыгали, как у ребенка.
— Мне двадцать четыре года... Пройдет пятнадцать лет, может быть, меньше, и вот разные зрачки, гнущиеся ноги, потом безумные идиотские речи, а потом — я гнилой, мокрый труп».
«Разные зрачки» может означать разную величину зрачков или разную окраску глаз. Разная величина зрачков — анизокария — может указывать и на сифилис, и на употребление наркотиков...
О том, что Михаил Афанасьевич был врачом, знают все. Но мало кто вспомнит, что узкая его научная специализация определяется как «сифилидолог». У Воланда он точнее описывает, чем именно было различие глаз: «левый зеленый, а правый — черен». Это гетерохромия глаз, т. е. разная окраска радужек. (Проявление синдрома Рейтера. Второе его проявление — хронический гонит, т. е. воспаление коленного сустава.) И его тоже Булгаков приписывает Воланду: «— Приближенные утверждают, что это ревматизм, — говорил Воланд, не спуская глаз с Маргариты, — но я сильно подозреваю, что эта боль в колене оставлена мне на память одной очаровательной ведьмой, с которой я близко познакомился в тысяча пятьсот семьдесят первом году в Брокенских горах, на чертовой кафедре» (гл. 22).
Эта инфекция — урогенительный хламидиоз — передается преимущественно половым путем. Воланд может подозревать партнершу в том, что она заразила его венерическим заболеванием: и при сифилисе, и при гонорее поражаются коленные суставы (синовиальные оболочки сустава, хрящи). При запущенном сифилисе — могут поражаться и кости голени и плеч.
Кроме бритости и гетерохромии глаз еще одна черта облика «знатного иностранца» — хромота.
Это традиционный фольклорный признак лукавого29.
Новая, чисто булгаковская нотка в этом мотиве — это максимальная заниженность гипотезы о происхождении этой хромоты.
А вот последнее булгаковское описание действия Воланда: «Тогда черный Воланд, не разбирая никакой дороги, кинулся в провал, и вслед за ним, шумя, обрушилась его свита» (гл. 32)30. На школьных уроках литературы наше внимание заботливо обращали на то, какой глагол употребил Лев Толстой при описании переправы Наполеона через Березину — он «плюхнулся». И поясняли: через выбор именно такого слова Толстой развенчивает культ Наполеона. Полагаю, что и глагол, употребленный Булгаковым при прощании с Воландом, также стоит того, чтобы обратить внимание на его занижающий оттенок.
В первой редакции романа Воланд наделен «необыкновенно злыми глазами».
Так что при внимательном чтении булгаковского текста вряд ли можно сделать вывод, будто «Воланд — самый обаятельный персонаж романа»31.
Воланд привлекателен? Зло должно быть привлекательным и убедительным. Что зло может казаться обаятельным, знает любой аскет и моралист. Равно как и зритель «Ночных дозоров» и «Звездных войн». Если бы Воланд внушал лишь отвращение, непонятен был бы триумф зла в том мире, в котором жил Булгаков (да и мы тоже).
До Булгакова Гёте соглашался с остротой Байрона: «Дьявол говорит правду гораздо чаще, чем принято думать. Просто у него невежественная аудитория» (The devil speaks truth much oftener than hi's deemed; Hi has a ignorant audience).
А Бог-то, Бог есть в романе или нет? Есть.
Во-первых, если из дурных замыслов Воланда все же порой и выходит нечто благое то, значит, есть Тот, Кто может перемудрить хитреца.
Во-вторых, в 1935 году Булгаков пишет пьесу «Александр Пушкин». О Пушкине. Но в пьесе именно Пушкина и нет. Так когда-то К.Р. (великий князь Константин Романов, внук Николая Первого) написал драму «Царь Иудейский» — о Христе. Но без Христа на сцене. Все говорят о Нем. Но не Он.
У религиоведов этот сюжет называется dues otiosus. Верховный Бог, отсутствующий в культе. Это молчание может быть вызвано благовением перед Тайной. А может — страхом спровоцировать демонов. «Умолчание в напряженном тексте уже было формой крика из задавленного горла», — пишет А.И. Солженицын о Булгакове и его времени32.
Примечания
1. Неизвестный Булгаков. С. 416.
2. «Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель — храм его, и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его — Агнец» (Откр. 21:22—23).
3. См.: Неизвестный Булгаков. С. 286.
4. Я получил свое «седьмое доказательство». 24 марта 2004 г. на лекции, которую я читал в Ухте (город в Республике Коми) разгорелась дискуссия, точку в которой довелось поставить, однако, не мне. Не вполне трезвый мужчина начал настаивать на том, что «сатана — это неудача Бога». Вышло, мол, нечто отнюдь не предучтенное Творцом... Громкий и самоуверенный, он, держа руки в карманах, обличал Бога. Умолкнет минут на десять — и снова настаивает на своем любимом тезисе. И вдруг, когда центр разговора переместился в другую точку зала, раздался хрип и стук: мужчина упал, тяжело дыша. Через несколько минут он скончался. Присутствовавший в зале врач-реаниматолог оказался бессилен. Более того, в официальном медицинском заключении о смерти после вскрытия тела было сказано: «Показаний к смерти не обнаружено».
Бог ли прекратил нарастание богохульств или сатана взял свою добычу — в любом случае кончина 61-летнего Виктора оказалась печальной. Осталось добавить, что лекция была по булгаковскому роману «Мастер и Маргарита». Булгаков сам писал, что этот роман — о дьяволе. О нем преимущественно и шла речь на лекции. Два обморока и одна смерть обнажили духовное состояние светской аудитории, преимущественно состоявшей из учителей городских школ.
5. Это Фаусту Мефистофель представляется столь пышно. Самого же себя он, как только Фауст уснул, величает иначе: «Царь крыс, лягушек и мышей, Клопов, и мух, и жаб, и вшей». Дело в том, что один из вариантов перевода библейского прозвища сатаны — Веельзевул — звучит как «повелитель мух» (см. статью «Веельзевул» в 7-м томе «Православной энциклопедии»).
6. Уж о том, что жизнь и жизнь в теле — не одно и то же, в «Мастере и Маргарите» говорится достаточно ярко: «— Ах! Оскорбление является обычной наградой за хорошую работу, — ответил Азазелло, — неужели вы слепы? Но прозрейте же скорей. Тут мастер поднялся, огляделся взором живым и светлым... — А, понимаю, — сказал мастер, озираясь, — вы нас убили, мы мертвы. Ах, как это умно! Как это вовремя! Теперь я понял все. — Ах, помилуйте, — ответил Азазелло, — вас ли я слышу? Ведь ваша подруга называет вас мастером, ведь вы мыслите, как же вы можете быть мертвы? Разве для того, чтобы считать себя живым, нужно непременно сидеть в подвале, имея на себе рубашку и больничные кальсоны? Это смешно! — Я понял все, что вы говорили, — вскричал мастер, — не продолжайте! Вы тысячу раз правы» (гл. 30).
7. Преп. Макарий Египетский. Духовные слова и послания. М., 2002. С. 421.
8. Там же. С. 427.
9. Там же. С. 522.
10. Alfred Resch (Hrsg.). Agrapha. Aussercanonische Schriftfragmente. Gesammelt und untersucht. Leipzig, 1906. Репринт: Darmstadt, 1967.
Первое издание в сборнике: Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur N.F. Bd. 15. H. 3/4 (Bd. 30).
11. Ученые-патрологи сегодня склонны тексты, традиционные приписываемые Макарию, атрибутировать Симеону Месопотамскому, но для нашей темы это неважно.
12. Об этой мании устраивать публично-театральные «суды» над всем «буржуазным наследием» Булгаков писал в очерке «Сорок сороков»: «Заборы исчезли под миллионами разноцветных афиш. Зовут на новые заграничные фильмы, возвещают "Суд над проституткой Заборовой, заразившей красноармейца сифилисом", десятки диспутов, лекций, концертов. Судят "Санина", судят "Яму" Куприна, судят "Отца Сергия", играют без дирижера Вагнера, ставят "Землю дыбом" с военными прожекторами и автомобилями».
13. «— Проклинаю тебя, бог! Осипшим голосом он кричал о том, что убедился в несправедливости бога и верить ему более не намерен. — Ты глух! — рычал Левий, — если б ты не был глухим, ты услышал бы меня и убил его тут же. Зажмурившись, Левий ждал огня, который упадет на него с неба и поразит его самого. Этого не случилось, и, не разжимая век, Левий продолжал выкрикивать язвительные и обидные речи небу. Он кричал о полном своем разочаровании и о том, что существуют другие боги и религии. Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе. — Я ошибался! — кричал совсем охрипший Левий, — ты бог зла! Или твои глаза совсем закрыл дым из курильниц храма, а уши твои перестали что-либо слышать, кроме трубных звуков священников? Ты не всемогущий бог. Проклинаю тебя, бог разбойников, их покровитель и душа!» (гл. 16).
14. См.: Ишимбаева Г.Г. Русская фаустиана XX века. М., 2002. С. 106.
15. Икрамов К.А. «Постойте, положите шляпу...» // Икрамов К.А. Дело моего отца. М., 1991.
16. Великий Канцлер (1932—1936) // Булгаков М. Великий Канцлер. Князь тьмы. С. 197.
17. Великий Канцлер (1932—1936) // Булгаков М. Великий Канцлер. Князь тьмы. С. 195.
18. Там же. С. 192.
19. Там же. С. 187.
20. «Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл!» (гл. 32).
21. Во второй полной рукописной редакции романа (1938 год) Коровьев так говорит о Фриде: «Она мрачная, неврастеничка. Обожает балы, носится с бредовой идеей, что мессир ее увидит, насчет платка ему что-то рассказать... На суде плакала, говорила, что кормить нечем ребенка. Ничего не понимает» (Неизвестный Булгаков. С. 205).
22. Бэлза И.Ф. Генеалогия «Мастера и Маргариты» // Контекст-1978. М., 1978. С. 187.
23. URL: http://www.bankreferatov.ru/referats/7E8F63C406829F94C32571F4005E5E42/%D0%9E%D1%81%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%B0%D1%8F%20%D1%87%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8C.doc.html
24. Бэлза И.Ф. Указ. соч. С. 189.
25. Варламов А. Михаил Булгаков. М., 2008. С. 726.
26. «— Повторяется история с Фридой? — сказал Воланд, — но, Маргарита, здесь не тревожьте себя. Все будет правильно, на этом построен мир» (гл. 32).
27. В Библии Бог допрашивает сатану: «И сказал Господь сатане: откуда ты пришел?» (Иов. 1:7). В романе сатана допрашивает мастера: «— Ну вот, это другое дело, — сказал Воланд, прищуриваясь, — теперь поговорим. Кто вы такой? — Я теперь никто, — ответил мастер, и улыбка искривила его рот. — Откуда вы сейчас? — Из дома скорби. Я — душевнобольной, — ответил пришелец» (гл. 24).
28. Великий Канцлер. Глава «Никогда не разговаривайте с неизвестными».
29. О том, что у Достоевского физической хромоте неизменно сопутствует духовная порча, см.: Сараскина Л. «Бесы»: Роман-предупреждение. М., 1990. С. 133—137. В европейской фаустиане также хромота — следствие падения Люцифера с небес (см.: Бэлза И.Ф. Указ. соч. С. 190—191).
30. Странно, что многие критики романа говорят о «преображении» Воланда в финале. На самом деле у Булгакова такого слова нет. Нет у него и описания «настоящего обличья» Воланда. Лишь три черты он отмечает в этом «настоящем обличье»: горит один глаз, конь под ним — глыба мрака, и сам Воланд — «черный». Так что «преображенный» Воланд никак не становится более симпатичным, чем в своем «московском» облике.
31. Дунаев М.М. Указ. соч. С. 23.
32. Солженицын А. Награды Михаилу Булгакову при жизни и посмертно.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |