Листовка «За веру», № 31
Вера дает возможность постигать смысл человеческой жизни, который позволяет человеку жить и надеяться, а не прозябать в духовной пустоте. Вера — это сила жизненная. Пока человек жив, он должен во что-нибудь верить. А если человек не верит в то, что он должен для чего-то жить, то он и жить-то не сможет.
По поводу «религиозной» линии романа в среде «булгаковедов» наблюдается непреходящий и не снижающийся по накалу спор. Ломаются копья, случаются периодические «свары», но ни один диалог пока не закончился конструктивно. Такой результат более чем удивителен, что для ответа именно на этот вопрос даже не требуется «глубокого погружения» в роман. Для того чтобы разобраться в этом вопросе нужно не более, чем детально ознакомиться с личностью писателя, и чуть более «глубже» погрузиться в символы романа.
Любой человек, более или менее, изучивший биографию Михаила Афанасьевича, не может не понимать истинные убеждения создателя «Мастера и Маргариты» в отношении религии. Так почему же, никто из тех людей, которые «профессионально», и не одно десятилетие, занимаются исследованием творчества автора самого «загадочного» романа двадцатого века, не обратил отдельного внимания, на столь явное совпадение, обозначенное реальными религиозными убеждениями автора, и его «божественной» линией повествования. До сего момента, были предприняты неоднократные попытки «притянуть за уши», роман Булгакова если не к православию, то (если не выходило конкретизировать) к христианской вере вообще. Попробуем реально «расшифровать», то есть понять, почему Булгаков решил «отлучить» от официальной и до деталей знакомой ему церкви своих персонажей.
Для начала, рассмотрим вопрос, который волнует многих читателей, основательно подошедших к вопросу понимания символов, которыми насыщен роман. Дело в том, что ни в одной христианской конфессии: ни в католицизме, ни в православии, ни в их бесчисленных производных, вроде баптистов, евангелистов и иже с ними нет ни одного аналога «ершалаимской» истории, рассказанной Булгаковым.
Да что там аналоги истории. Даже имена персонажей, связанные с этой линией романа и то на сто процентов «сконструированы» писателем. Имеются четкие расхождения даже в имени Левия Матвея, который не является центральным персонажем. Имя «Понтий Пилат» в том виде, в котором его употребляет Михаил Афанасьевич, не упоминается ни в одном из первоисточников, как евангельского происхождения, так и светского. Максимум совпадения — Понтийский Пилат.
Происхождение же имени Иешуа Га-Ноцри слишком сложно для поверхностной оценки, поэтому конкретно этому вопросу, необходимо уделить целую главу, что и будет сделано, но чуть позже. Пока же, ограничимся сведениями, однозначно свидетельствующими, что и такого варианта имени не существует, ни в одном из источников. Имя же Левия Матвея, искажено незначительно. По сравнению с каноническими библейскими текстами, расходится только одна буква: оригинал этого имени в евангельских текстах пишется как Левий Матфей. И все же, пусть и незначительное, но несовпадение существует и в этом случае.
Почему же так произошло? В том, что это не случайное совпадение, сомневаться не приходится. Но какова же подлинная причина соль сложного «конструирования»? Для того чтобы «докопаться» до истинных мотивов автора, необходимо обратиться к биографии самого Булгакова.
Как известно, Михаил Афанасьевич вырос в Киеве, городе, изначально более провинциальном и глубоко религиозном, чем Москва или Петербург. Это был центр православной Руси с обилием храмов и церквей, ее трепетным отношением к соблюдению церковных праздников и обрядов. Главное же, что с детства Булгаков вращался в весьма специфическом обществе и был воспитан на весьма оригинальных концепциях и идеях: причиной этих обстоятельств, стала довольно необычная должность его отца, который преподавал в Духовной академии. При этом, никаким духовным саном он положен не был, оставаясь просто секулярным (светским) профессором.
Сама по себе ситуация по тем временам несколько необычная, тем более для Киева, где большинство жителей были глубоко религиозными людьми, но есть и еще одно «особенное» обстоятельство. Отец Булгакова преподавал в православной духовной академии весьма своеобразный предмет — истории западноевропейских христианских конфессий, в число которых входили протестантство и католичество. Наличие столь странной должности в консервативном, до полной догматичности, духовном институте объяснялась присутствием на территории Украины и, в частности Киева значительного количества поляков и немцев, которые соответственно, были католиками и протестантами.
Если уж зашла об этом речь, Булгаков с возмущением описывал те безобразия, которые творились в Киеве после революции и были связаны с наличием в городе сразу трех действующих христианский церквей: обладающая странным названием «Старая», так называемая «Живая» и «Автокефальная». Последнее слово повергало Михаила Афанасьевича почти в ступор, по его собственным словам. Вообще все, что происходило в 1920—1930-е годы с православием на Украине, Булгаков называл «театром абсурда», да так оно и было на самом деле. Вот слова, подтверждающие отношение создателя романа к ситуации, сложившейся в Киеве (этот отрывок принадлежит одной из первых редакций «произведения о дьяволе»).
Чем кончается полезная деятельность всех трех церквей, сердца служителей которых питаются злобой, могу сказать с полнейшей уверенностью: массовым отпадением верующих от всех трех церквей и ввержением их в пучину самого голого атеизма. И повинны будут в этом не кто иные, как сами попы, дискредитировавшие в лоск не только самих себя, но и самую идею веры.
Эта цитата, как никакая другая иллюстрирует отношение Булгакова к любому варианту «отправление» культа не только Спасителя, но и вообще Бога.
Но, вернемся к отцу писателя. Цель, с которой предмет, который он преподавал, был введен в программу Духовной академии, можно условно обозначить следующей формулировкой — «врага надо знать в лицо». Довольно часто православные священники Киева были вынуждены отстаивать не только свои интересы, но и бороться за численность потенциальной паствы в бесконечных конфликтах и спорах с «коллегами» из других конфессий. Особенно острая борьба за прихожан развернулась между польскими католическими священниками и православными попами.
Для того чтобы переманивать на свою сторону сомневающихся людей, необходимо было досконально знать доводы противника и уметь пользоваться их «слабыми» местами. Еще до революции в религиозной жизни Киева наметился еще один раскол, впоследствии принявший размеры настоящей катастрофы и расколовший всю православную часть Украины. Появилась церковь, службы которой, отправлялись на украинском языке. Не смотря на всю абсурдность такого предприятия, автокефальная церковь быстро набирала популярность и постепенно укрепляла свои позиции в Киеве.
Поэтому история западноевропейских религий, и та должность, которую занимал отец Булгакова, была не просто прихотью руководителей духовной семинарии, а весьма важным и практическим предметом. Для юного Михаила Александровича столь нестандартное положение его родителя, обернулось очень разносторонними взглядами на вопросы религии. С самого детства он общался с людьми, чьи взгляды на само понятие слова «религиозность» часто были диаметрально противоположны. При этом все знакомые отца были людьми, несомненно, умными, разносторонне образованными и умели блестяще отстаивать свои взгляды.
Можно только догадываться, какая сумятица царила в голове молодого Булгакова, жадно, как губка, впитывавшего все богословские и научные споры, которые постоянно велись у них дома. Результатом столь разностороннего теологического домашнего образования у Булгакова стал вполне прогнозируемый эффект — его религиозные убеждения, начиная от самого раннего возраста, отличались «неконфессиальностью», а если говорить проще — понимание Бога как высшего существа, у Михаила Афанасьевича не отличалось конкретной принадлежностью к какой-либо конкретной религии.
Если учесть специфику нравственного воспитания Булгакова, можно ответить на вопрос — почему его «ершалаимская история» не имеет параллелей с канонами ни одной существующей в данный момент церкви. Став в раннем возрасте свидетелем «борьбы убеждений», умный и сообразительный мальчик вынес из этого опыта единственный вывод: не существует ни одной религии, которая бы полностью удовлетворяла вопросам веры. Но, так как гостями в доме его отца, были все же самые просвещенные в теме религии люди, то это позволило Михаилу Афанасьевичу «ухватить» главный принцип. В какого бы бога ты не верил, важно не то, как ты оформляешь свою веру, главное — сам факт веры. Именно на этом убеждении и построена «теологическая» часть романа.
И именно в изучении вопроса религиозности Булгакова исследователи его литературного наследства постоянно расходятся. Этот факт вызывает удивление, ибо достаточно провести даже поверхностное расследование, чтобы понять: в этой ситуации возможен только один, логичный и однозначный ответ. И именно этим способом можно логически объяснить, почему при всем почтении к «персоналиям веры» Булгаков отказался от стереотипов в описании своих персонажей, связанных «божественной» историей. В мятущемся сознании писателя, наполненном противоположными трактовками Бога, могло возникнуть только «собственное видение» проблемы. Последствия такого видения проблемы мы и наблюдаем в романе.
Но возможно ли, что Михаил Афанасьевич и «увидел» или «предугадал» своих героев? Нет, такое предложение «красиво» в литературном отношении, но совершенно не может соответствовать грубой реальности, в которой жил и творил Булгаков. Несколько редакций романа и «до миллиметра сознания» выверенный текст, не позволяет сделать столь легкомысленного предположения.
Так что, совершенно логичным, предстает перед нами другое решение проблемы. Михаил Афанасьевич сознательно поднялся над любой разновидностью «догматов веры» к какой бы конфессии они не принадлежали. Именно поэтому, он приложил столько усилий «зашифровав» имена своих персонажей. Очевидно, это было сделано, чтобы ни один из читателей романа «Мастер и Маргарита» не смог трактовать содержание повествования «в пользу своей религии». Констатация этого факта очень важна. Именно с этой точки зрения можно объяснить, почему ни одно имя невозможно «опознать».
Что же касается весьма важного пункта — присутствия в романе совпадений, хотя и весьма сомнительных, с православной религией, то достаточно «проконсультироваться» с автором романа по этому вопросу, чтобы отпали последние сомнения. Свое отношение к «официальной» русской религии Булгаков выразил однозначно — в одной из ранних редакций романа. И сделал это в максимально оскорбительной форме (правда, прибегнув к одной из канонических образов христианства — торговле в храме). Ошибиться в отношении автора к узнаваемой религии, при «расшифровке» этой отсылки просто невозможно. Свое негативное отношение к православной церкви, Михаил Афанасьевич продемонстрировал на примере канонического евангельского текста который повествует об изгнании Спасителем торговцев из храма Божьего. В качестве антитезы, Булгаков предлагает свой вариант — обратное превращение Храма Господня (к сожалению, в первоисточнике название церкви, где происходили описанные безобразия, не указано, хотя пример однозначно взят «из жизни») в лавку торговцев происходит вот в какой форме:
...В тенистой зелени выглянули белые чистенькие бока храма. Буфетчик ввалился в двери, перекрестился жадно, носом потянул воздух и убедился, что в храме пахнет не ладаном, а нафталином. Ринувшись к трем свечечкам, разглядел физиономию отца Ивана.
— Отец Иван, — задыхаясь, буркнул буфетчик, — в срочном порядке... об избавлении от нечистой силы...
Отец Иван, как будто ждал этого приглашения, тылом руки поправил волосы, всунул в рот папиросу, взобрался на амвон, глянул заискивающе на буфетчика, осатаневшего от папиросы, стукнул подсвечником по аналою...
«Благословен Бог наш...» — подсказал мысленно буфетчик начало молебных пений.
— Шуба императора Александра Третьего, — нараспев начал отец Иван, — ненадеванная, основная цена сто рублей!
— С пятаком — раз, с пятаком — два, с пятаком — три!.. — отозвался сладкий хор кастратов с клироса из тьмы.
— Ты что ж это, оглашенный поп, во храме делаешь? — суконным языком спросил буфетчик.
— Как что? — удивился отец Иван.
— Я тебя прошу молебен, а ты...
— Молебен. Кхе... На тебе... — ответил отец Иван. — Хватился! Да ты откуда влетел? Аль ослеп? Храм закрыт, аукционная камера здесь!
И тут увидел буфетчик, что ни одного лика святого не было в храме. Вместо них, куда ни кинь взор, висели картины самого светского содержания.
— И ты, злодей...
— Злодей, злодей, — с неудовольствием передразнил отец Иван, — тебе очень хорошо при подкожных долларах, а мне с голоду прикажешь подыхать? Вообще, не мучь, член профсоюза, и иди с богом из камеры...
Буфетчик оказался снаружи, голову задрал. На куполе креста не было. Вместо креста сидел человек, курил.
По времени этот текст, впоследствии исключенный из романа «Мастер и Маргарита» совпадает с одним событием, о котором Булгаков был осведомлен и совершенно точно придавал ему большое значение. В архивах писателя сохранилась запись, которая может объяснить появление в ранних редакциях романа сцены столь уничижающей достоинство русской православной церкви. Запись эта, датирована июлем 1923 года: «недавно произошло еще более знаменательное событие: патриарх Тихон вдруг написал заявление, в котором отрекается от своего заблуждения по отношению к Соввласти, объявляет, что он больше не враг ей и т. д. В Москве бесчисленные толки, а в белых газетах за границей — бунт. Невероятная склока теперь в церкви. "Живая церковь" беснуется».
Понятно, что все увиденное и услышанное Булгаковым в отношении православной церкви и поведения, как ее руководителей, так и отдельных представителей окончательно дискредитировало православие в глазах писателя. И до этого-то Михаил Афанасьевич не мог считаться «истинно верующим», неоднократно близкие слышали от него утверждения, что для того, чтобы верить в Бога совершенно необязательно посещать «специальные учреждения».
Между прочим, в романе имеется однозначно выраженное отношение Булгакова к религиям, как таковым. Вспомните, что говорит Иешуа о козлином пергаменте, с которым ходит за им Левий Матвей:
— Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент. Но он вырвал его у меня из рук и убежал.
Можно ли более непрозрачно выразить свое мнение по отношению к тому, что сделала с учением Спасителя христианская религия! Извратили и переврали, вот что фактически сказал нам этой фразой Булгаков.
Так что его разочарование в православии легло на удобренную почву. Что же касается других религий, то, будучи очень подкованным, в этом вопросе, Булгаков был прекрасно осведомлен о том, какие преступления были в прошлом совершены под эгидой западных институтов Церкви, так что и такой вариант не мог для него считаться привлекательным. Но отсутствие твердых религиозных убеждений совершенно не означает отсутствие веры в высшие силы. Так произошло и в случае с автором романа «Мастер и Маргарита». Булгаков нашел выход — он рассказал «божественную историю» не прибегая к символам ни одной из существующих конфессий, тем самым еще раз доказав, что человек, нуждающийся в вере, не обязательно нуждается в «подпорках» той или иной религии.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |