Распад

2 февраля из Киева приходит телеграмма:

«МАМА СКОНЧАЛАСЬ. НАДЯ».

Варвара Михайловна последние четыре года жила с Иваном Павловичем Воскресенским, в его доме, на том же Андреевском спуске, № 38, куда она после лета 1918 года, проведенного в Буче, переехала с младшими детьми, оставив квартиру старшим.

5 июля 1920 года Иван Павлович и Варвара Михайловна повенчались.

О том, как ей жилось в эти годы, рассказывают ее письма (MBCN):

«...кажется, не будет и пенсии. Тогда младшим придется очень плохо — придется думать о заработке на существование, а не о дальнейшем образовании. И мне придется искать себе какой-нибудь заработок. Вот видишь, милая Надечка, какой печальный оборот принимает моя жизнь, когда я могла бы подумать и об отдыхе... Осчастливят ли кого-нибудь новые реформы — не знаю; но сейчас многим приходится переживать много горя — я попала в эту категорию» (Н.А. Земской. 16.III.1919);

«Сейчас в Киеве только я и Леля, живем у Ивана Павловича; с моей квартирой пришлось расстаться, и все вещи остались там. От дачи тоже ничего не останется» (Н.А. Земской. 29.III.1920);

«...у нас сейчас очень тяжело жить, дороговизна ужасающая и идет crescendo, особенно, когда нет подвоза из деревень. При самой скромной жизни нужно не меньше тысячи в день только на пропитание, дрова очень трудно доставать и по баснословной цене, квартир нет, все взяты на учет были и теперь уже заполнены: весной прибыло к нам много матросов» (Н.А. Земской. 29.III/11-IV.1920)...

В ноябре 1920 года Варвара Михайловна получила письмо от сына Михаила из Владикавказа и узнала, что он жив, здоров и «сделался там литератором» (В.М. Булгакова — Н.А. Земской. 30.XII.1920).

Письмо от сына Николая — датированное 16 января 1922 года — Варвара Михайловна, по-видимому, не успела получить...

— Успела, — говорит Л.Ф., — за три дня до смерти.

Спрашиваю иначе: сколько времени шло письмо?

— Недели две, — отвечает Л.Ф.

Н.А. Булгаков — В.М. Булгаковой-Воскресенской:

«Милая моя, дорогая мамочка и все близкие моему сердцу братья и сестры!

Вчера я пережил незабываемые драгоценные минуты: нежданно-негаданно пришло твое письмо, когда я только вернулся из Университета. Слезы клубком подошли к горлу и руки тряслись, когда я вскрывал это драгоценное письмо. Я рыдал в полном смысле этого слова, до того я истосковался и наволновался. Столько времени ни о ком ни полслова! Боже милосердный, неужели это правда!» (16.I.1922).

...ВСЕ СЕМЬ ПЫЛЬНЫХ И ПОЛНЫХ КОМНАТ, ВЫРАСТИВШИХ МОЛОДЫХ ТУРБИНЫХ, ВСЕ ЭТО МАТЬ В САМОЕ ТРУДНОЕ ВРЕМЯ ОСТАВИЛА ДЕТЯМ И, УЖЕ ЗАДЫХАЯСЬ И СЛАБЕЯ, ЦЕПЛЯЯСЬ ЗА РУКУ ЕЛЕНЫ ПЛАЧУЩЕЙ, МОЛВИЛА:

— ДРУЖНО... ЖИВИТЕ (БГ, 1).

Так уж вышло, что из всех, кто в этот момент находился подле матери, только у Леонида Сергеевича Карума («Тальберга») нашлись слова и слезы описать ее смерть.

«И вот к нашему ужасу в 3-м часу ночи на 1 февраля по новому стилю наша дорогая мама, не просыпаясь, тихо скончалась. В момент смерти возле нее были Ив. Павл., Леля, Варя, Костя и я. Только утром дали знать Наде и Андрюше, живущим теперь у Экземплярских. Тогда же Костя послал телеграммы о маминой смерти в Москву (Мише и дяде Коле)...» (2.II.1922; ВМБ, с. 91).

«Через несколько дней после начала болезни наступил кризис, из которого она уже не вышла. 15-го января 1922 она потеряла сознание. Не помогали никакие средства Ивана Павловича. К вечеру того же дня она стала захлебываться и... умерла.

У ее постели стояли Иван Павлович, ее муж, ее дочери Надя, Варя, Леля, племянник Костя Булгаков, зятья Андрей Земский и я» (МЖ, V, 1).

* * *

«Погиб человек, бывший стержень, объединявший большую семью. Все чувствовали, что семья распадется» (Л.С. Карум, МЖ, V, 1).

...БЕЛЫЙ ГРОБ С ТЕЛОМ МАТЕРИ СНЕСЛИ ПО КРУТОМУ АЛЕКСЕЕВСКОМУ СПУСКУ НА ПОДОЛ, В МАЛЕНЬКУЮ ЦЕРКОВЬ НИКОЛАЯ ДОБРОГО, ЧТО НА ВЗВОЗЕ (БГ, 1).

«Но мне всегда казалось невероятным, — размышляет далее Л.С. Карум, — что ее смерть, смерть матери и не старой еще женщины, не вызвала слез и стенаний ни у кого, даже у дочерей и мужа» (МЖ, V, 1).

ОТПЕЛИ, ВЫШЛИ НА ГУЛКИЕ ПЛИТЫ ПАПЕРТИ И ПРОВОДИЛИ МАТЬ ЧЕРЕЗ ВЕСЬ ГРОМАДНЫЙ ГОРОД НА КЛАДБИЩЕ, ГДЕ ПОД ЧЕРНЫМ МРАМОРНЫМ КРЕСТОМ ДАВНО УЖЕ ЛЕЖАЛ ОТЕЦ. И МАМУ ЗАКОПАЛИ. ЭХ... ЭХ... (БГ, 1).

Среди тех, кто провожал мать через весь город на кладбище, сына Михаила не было.

— Почему? — спрашивают у Татьяны Николаевны.

— У нас ни копейки не было, — отвечает она.

— Разве это достаточно серьезная причина? Можно было занять...

— Я не знаю, но мы не поехали. Он даже и... Понимаете, даже разговора не было об этом.

— М-гм... А ведь странно, правда?

— Я немножко как-то удивилась, но он как раз в этот день должен был идти куда-то играть. Он устроился... какая-то бродячая труппа была, и мы получили телеграмму. Как раз это вечером было. Ну, как вы думаете, откуда мы могли взять деньги? Пойти к дяде Коле просить?

— Не так уж много надо было, наверно, на поездку?

— Очень трудно было доставать билеты. Это ж 22-й год был. Он нигде не работал, я нигде не работала, одними вещами жили, и те уж на исходе были. Бывало так, что у нас ничего не было — ни картошки, ни хлеба, ничего (Т.Н. Кисельгоф, Л.К. Паршин; ЧАП, с. 107).

«В день, когда пришла телеграмма, он как раз должен был играть в этой бродячей труппе. И поехал с тяжелым сердцем — и тут же вернулся. Спектакль не состоялся — труппа распалась» (Т.Н. Кисельгоф; ЖМБ, с. 178).

* * *

Говорили, что виновником смерти Варвары Михайловны стал Николай Гладыревский. Сам Николай Леонидович рассказывает об этом так:

«В январе 1922 г. я приехал в Киев. Оставил вещи у знакомых и пошел к Булгаковым. Переночевал — на другой день температура 40°. Я заболел возвратным тифом. В это время, пока я лежал у них, заболела их мать и умерла. Она пошла в баню (хоть ей и не советовали) и заболела. А все говорили, что я ее заразил. А я не мог ее заразить — у нее была двойная форма тифа, совсем другая, чем у меня...» (ЖМБ, с. 178).

— Нет, не он, — подтверждает Л.Ф.

* * *

После смерти матери Булгаков пишет сестре Вере:

«Я думаю, что ты и Леля вместе и дружно могли бы наладить жизнь в том угле, где мама налаживала ее. Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что лучше было бы и Ивану Павловичу, возле которого остался бы кто-нибудь из семьи, тесно с ним связанной и многим ему обязанной» (23.I.1923).

Знал ли он, что Иван Павлович собирается жениться на Вере?

Л.С. Карум — знал:

«Смерть Варвары Михайловны не слишком огорчила Ивана Павловича, и, видимо, он был не прочь снова жениться» (МЖ, V, 2).

М.А. Булгаков:

«С большой печалью я думаю о смерти матери и о том, что, значит, в Киеве возле Ивана Павловича никого нет» (там же).

Л.С. Карум:

«Такой быстрый переход от матери к дочери возмутил Вареньку и Лелю, и они обе заявили Ивану Павловичу, что в случае приезда Веры к нему они обе уйдут от него» (там же).

М.А. Булгаков:

«В Киеве, стало быть, надежда на тебя, Варю и Лелю» (там же).

Л.С. Карум:

«Из Симферополя она приехала довольно таки драной.

Когда она поправилась, к следующему 1923-му году, я, памятуя старое, стал немного за ней ухаживать. Как-то весной 1923-го года, зайдя к ней, я застал ее за мытьем пола. Высоко подняв подол и обнажив свои действительно красивые ноги, Вера мыла пол. Я не удержался и взял ее. Для нее теперь уже это особого значения не имело, так как за последние 5 лет она переменила не менее десятка любовников. Она с 1918 года прошла видно «огонь и воды и медные трубы».

Я условился встретиться с ней в погребке, вечером. Но тут я осрамился. Взять ее я не мог. Обстановка ли, боязнь, что войдут, нервировали меня. И я... расписался. Ну, что делать! Она же отнеслась к этому безразлично» (там же).

М.А. Булгаков:

«Моя большая просьба к тебе: живите дружно в память мамы» (там же).

Л.С. Карум:

«Через год Иван Павлович, человек постный, ей видно надоел, и она отправилась в Москву.

Иван Павлович не очень ее задерживал» (там же).

М.А. Булгаков:

«Ивану Павловичу передай мой и Тасин горячий привет» (там же).

— ДРУЖНО... ЖИВИТЕ (БГ, 1).