«На Козихе»

Еще Булгаков посещал «Вечера на Козихе» — литературные чтения на квартире адвоката Владимира Евгеньевича Коморского (Малый Козихинский пер., д. 12, кв. 12).

Здесь бывали, кроме М. Булгакова: А. Яковлев, И. Соколов-Микитов, Б. Пильняк, А. Соболь, В. Лидин, Ю. Слезкин... (ЖМБ, с. 234—235).

«Обсуждали однажды рассказы Лидина, и Стонов кричал: «Запаха, запаха нет!» А про Пильняка, кажется, он все повторял: «Запах, есть запах!» Приходил он всегда вместе со Слезкиным; «старик» — это он так называл Булгакова...» (Т.Н. Кисельгоф; ЖМБ, с. 235).

— ЯЗЫК! — ВСКРИКИВАЛ ЛИТЕРАТОР (ТОТ, КОТОРЫЙ ОКАЗАЛСЯ СВОЛОЧЬЮ), — ЯЗЫК, ГЛАВНОЕ! ЯЗЫК НИКУДА НЕ ГОДИТСЯ.

ОН ВЫПИЛ БОЛЬШУЮ РЮМКУ ВОДКИ, ПРОГЛОТИЛ САРДИНКУ. Я НАЛИЛ ЕМУ ВТОРУЮ. ОН ЕЕ ВЫПИЛ, ЗАКУСИЛ КУСКОМ КОЛБАСЫ.

— МЕТАФОРА! — КРИЧАЛ ЗАКУСИВШИЙ.

— ДА, — ВЕЖЛИВО ПОДТВЕРДИЛ МОЛОДОЙ ЛИТЕРАТОР, — БЕДНОВАТ ЯЗЫК. <...>

— ДА КАК ЖЕ ЕМУ НЕ БЫТЬ БЕДНОВАТЫМ, — ВСКРИКИВАЛ ПОЖИЛОЙ, — МЕТАФОРА НЕ СОБАКА, ПРОШУ ЭТО ЗАМЕТИТЬ! БЕЗ НЕЕ ГОЛО! ГОЛО! ГОЛО! ЗАПОМНИТЕ ЭТО, СТАРИК!

СЛОВО «СТАРИК» ЯВНО ОТНОСИЛОСЬ КО МНЕ. Я ПОХОЛОДЕЛ (ЗП, 2).

Да простит меня читатель — в этом месте я немного отвлекусь.

Роман надо долго править, это я понимаю. Помню, что нужно перечеркивать многие места, заменять сотни слов другими. Представляю, какая это большая, но необходима работа.

Однако, каюсь, стремясь умножить число ассоциаций, связующих разные планы моего повествования, я решил, выправив первые страницы текста, прочитать их своим коллегам.

Сложилось вполне Реминисцентная обстановка: московская квартира, водка, закуска...

И что-то в душе моей стало проясняться, когда, вклиниваясь в мой текст, молодой, но уже доктор наук, стал допытываться:

— Так ты говоришь, что она не читает Булгакова? И не готовится к сеансам?.. А ты не пробовал ее как-нибудь проверять?..

Другой, горячась, вскочил и, сверкнув очками, выкрикнул:

— Тут и проверять нечего! Могу показать, что это такое. Вот!

И бросил на стол монету. Она звякнула о бокал. Решка. Но мог быть и орел. Вот в чем дело.

— «Язык!.. Язык, главное!» — меланхолически улыбаясь, произнес хозяин квартиры...

* * *

Что давали ему эти субботы, среды и прочие дни недели? Наверное, что-то давали, если он их соблюдал. Может быть, именно они внушили ему твердую уверенность, что он — Мастер...

Ни для кого, только для себя он записывает в дневнике:

«Среди моей хандры и тоски по прошлому, иногда, как сейчас, в этой нелепой обстановке временной тесноты, в гнусной комнате гнусного дома, у меня бывают взрывы уверенности и силы. И сейчас я слышу в себе, как взмывает моя мысль, и верно, что я неизмеримо сильнее как писатель всех, кого я ни знаю» (2.IX.1923).

Ни для кого, а только для себя (потому что предлагать эти данные серьезным читателям — несерьезно) расспрашиваю Л.Ф.:

1) о политической окраске этих обществ (белое/красное);

2) об их подконтрольности;

3) о степени искренности, раскованности, свободы;

4) об отношении Булгакова к обществам и обществ к Булгакову.

* * *

Придут, придут времена, и потухнет огонь в зеленой лампе, и субботы будут отменены, и узлы развязаны, и создан будет единый союз советских писателей, ибо, как сказано, не многое, а одно только нужно...

«Союз профессиональных убийц», — скажет о нем Михаил Булгаков, член этого союза.