В данном исследовании мы обращаемся к фантастической прозе М.А. Булгакова, являющейся предметом неиссякаемого интереса не только для читателей и критиков, но и для исследователей языка. Его повести «Роковые яйца» и «Собачье сердце» представляют большой интерес с точки зрения применения нестандартных художественных решений и изобретательности вымысла. Автор обращается к читателю при помощи сложной совокупности языковых средств, в том числе и метафор, выражая свою объемную и динамичную мысль. Мышление художника ассоциативно, а художественный образ всегда соединяет на первый взгляд несоединимое и благодаря этому раскрывает какие-то неизвестные до сих пор стороны и отношения реальных явлений.
«Собачье сердце» — шедевр булгаковской сатиры. Здесь писатель идёт вослед своему учителю Гоголю, его «Запискам сумасшедшего», где в одной из глав человек показан с собачьей точки зрения и где говорится: «Я давно подозревал, что собака гораздо умнее человека» [Гоголь 1999: 521]. Именно умному и наблюдательному персонажу повести, псу Шарику, принадлежит тонкая мысль: «О, глаза — значительная вещь! Вроде барометра. Всё видно — у кого великая сушь в душе...» [Булгаков 1991: 160]. Данная метафора становится ключевой в ряду всех языковых единиц с компонентом глаза, используемых писателем как в повести «Собачье сердце», так и в повести «Роковые яйца». В контексте данных произведений М.А. Булгакова метафоры с компонентом глаза репрезентируют темы трагических заблуждений в науке, ответственности учёных за результаты своих открытий и страшной силе самодовольного невежества. Одновременно с этим выполняют текстообразующую функцию. Вопрос о роли метафоры, осуществляющей процесс текстопорождения, изучен в настоящее время недостаточно, «гарантией же целостности воззрения на метафору является рассмотрение ее в действии, анализ самой динамической природы этого явления» [Гак 1988: 11].
Оба произведения повествуют о судьбах великих открытий двух гениальных учёных, внёсших изменения в эволюцию природы. Несмотря на то, что профессор Персиков и профессор Преображенский совершенно не похожи друг на друга, Булгаков подмечает в их глазах общее, почти дьявольское начало: «Тот поднялся с винтящегося стула, выпрямился и, сложив палец крючком, ответил, причём его глаза на миг приобрели прежний остренький блеск, напоминавший прежнего вдохновенного Персикова» [Булгаков 1991: 143]. «Зубы Филиппа Филипповича сжались, глазки приобрели остренький колючий блеск, и, взмахнув ножичком, он метко и длинно протянул по животу Шарика рану» [Булгаков 1991: 184]. Метафоры отрицательных эмоций часто основываются на аналогии со всем тем, что причиняет боль путем внешнего, механического воздействия. Так, прилагательное острый/остренький, характеризующее в прямом смысле режущие и колющие предметы, получает в данных сочетаниях негативное метафорическое значение оттенка некого авантюризма. Краски значительно сгущаются при описании взгляда тех существ, что явились плодами вдохновения обоих «магов»: «Лишённые век, открытые ледяные и узкие глаза сидели в крыше головы, и в глазах этих мерцала совершенно невиданная злоба» [Булгаков 1991: 132], «Шариков злобно и иронически начал коситься на профессора» [Булгаков 1991: 206]. Таким образом, автор подтверждает истину о том, что неискренность и лицемерие не могут породить добро.
Художественная метафора редко ограничивается одним словом или словосочетанием. Обычно мы встречаем ряд образов, совокупность которых и дает метафоре эмоциональную или наглядную ощутимость, как например, в упомянутом выше контексте: «Лишённые век, открытые ледяные и узкие глаза сидели в крыше головы, и в глазах этих мерцала совершенно невиданная злоба» [Булгаков 1991: 132]. Мы наблюдаем соединение нескольких образов в одну развернутую метафору. Данная метафора представляет тот случай, когда связь между образами поддерживается как прямым, так и переносным смыслом. Метафора глаза сидели, соединяясь с метафорой в крыше головы, создаёт в сознании читателя образ неизвестного зловещего чудовища, причём глагол сидели заставляет воспринимать глаза как некое самостоятельное, совершенно отделённое от описываемого, живое существо. Писатель ещё не раз использует глагол сидели/сидел в интересующих нас метафорических сочетаниях: «Тот весь светился лаком и драгоценными камнями, и в правом глазу у него сидел монокль» [Булгаков 1991: 110], «Страшные чёрные мешки сидели у неё под глазами, а щёки были кукольно-румяного цвета» [Булгаков 1991: 168].
Тот же эффект «собственной жизни» неодушевлённых предметов, которые дополняют описание глаз булгаковских персонажей, создаётся с помощью глагола, что также служит созданию комических образов. Кроме того, наблюдая за процессом функционирования языковых единиц в произведениях «Роковые яйца» и «Собачье сердце», мы видим, что из трёх основных видов художественных метафор: олицетворения, овеществления, отвлечения, — Булгаков чаще использует в сочетании с лексемой глаза именно олицетворение, подчёркивая тем самым важность данной лексемы в создании художественного образа в целом: «Закусил хлебом с солью, и глаза его несколько повеселели» [Булгаков 1991: 124], «И глаза его успокоились и подобрели» [Булгаков 1991: 124], «Голова из зелени рванулась вперёд, глаза её покинули Александра Семёновича, отпустив его душу на покаяние» [Булгаков 1991: 133], «Иванов совершенно ошалел. Он в ужасе уставился на вскрытые ящики, потом на лист, затем глаза его почти выпрыгнули с лица» [Булгаков 1991: 139], «Причиной этого был правый глаз Персикова, он вдруг насторожился, изумился, налился даже тревогой» [Булгаков 1991: 98]. «Вместо ответа молодой человек поклонился профессору два раза на левый бок и на правый, а затем его глазки колесом прошлись по всему кабинету, и тотчас молодой человек поставил в блокноте знак» [Булгаков 1991: 104].
В следующих примерах с глагольными фокусами метафор автор использует слово очки в качестве окказионального синонима лексемы глаза: «Сколько вам лет?! — яростно и визгливо спросил Филипп Филиппович, и очки его блеснули» [Булгаков 1991: 168], «Филипп Филиппович покраснел, очки сверкнули» [Булгаков 1991: 194], «Ноздри Филиппа Филипповича раздулись и очки вспыхнули» [Булгаков 1991: 201]. Все три метафоры синонимичны и выражают возмущение, негодование профессора, однако лексема очки усиливает передачу глубины его чувств, создавая иллюзию взгляда, пронзающего сквозь очки. А вот описание внешности одного из «гостей в штатском» в повести «Роковые яйца»: «На лице этого третьего, который был тоже в штатском, красовалось дымчатое пенсне» [Булгаков 1991: 112]. С развитием дальнейших событий метафора постепенно трансформируется: «Дымчатые стёкла совершенно поглотили его глаза» [Булгаков 1991: 112]. Здесь мы наблюдаем семантическое сближение, которое ведёт к скрещению и впоследствии контаминации образов пенсне и глаз персонажа в следующем примере: «Дымные глаза скользнули по калошам, и при этом Персикову почудилось, что из-под стёкол вбок, на одно мгновенье, сверкнули вовсе не сонные, а наоборот, изумительно колючие глаза» [Булгаков 1991: 112]. Кроме того, мы вновь наблюдаем пример развёрнутой метафоры.
Встречаются у Булгакова и более сложные индивидуально-авторские синонимичные конструкции лексемы глаза, определённые глаголом активного зрительного восприятия глядели: «Слепыми дырами глядели среди бешено пылающих витрин магазинов, торгующих до трёх часов ночи, с двумя перерывами на обед и ужин, заколоченные окна под вывесками: «Яичная торговля. За качество гарантия» [Булгаков 1991: 116], «Испорченный бок торчал свалявшимися промёрзшими комьями, а между ними глядели красные зловещие пятна от вара» [Булгаков 1991: 160].
Метафора рассматривается как сокращенное сравнение ещё со времен Аристотеля. Сравнение, из которого исключены предикаты подобия: (похож, напоминает и др.) и компаративные союзы: (как, как будто, как бы, словно, точно, ровно и др.). Метафора лаконична; она сокращает речь, в то время как сравнение ее распространяет. Сравнение привлекает внимание к любому сходству, например: «Филипп Филиппович вздрогнул и посмотрел на Борменталя. Глаза у того напоминали два чёрных дула, направленных на Шарикова в упор» [Булгаков 1991: 216]. Метафора, вытекающая из приведённого выше сравнения, уже выявляет повторяющееся подобие: «Удивлённый Шариков пришёл и с неясным страхом заглянул в дуло на лице Борменталя, а затем и Филиппа Филипповича» [Булгаков 1991: 219].
Сильное эмоциональное воздействие на читателя производит метафора в следующем контексте: «Но Рокк вместо ответа опять заслонился руками, и ужас потёк из его глаз» [Булгаков 1991: 133]. Автор употребил лексему ужас в качестве фокуса метафоры, как признак того, что упомянутый персонаж наконец начал осознавать масштаб катастрофы, к которой он приложил свою руку.
Итак, лексему глаза можно считать образной доминантой в произведениях «Собачье сердце» и «Роковые яйца», способной влиять на весь контекст через посредство метафорических единиц, организованных под ее началом, исходным, текстообразующим, базовым элементом. Высказывания, содержащие метафоры с компонентом глаза, включаясь в художественный текст, участвуют в выражении основной идеи произведения, способствуют формированию эмоционального, тематического и сюжетно-композиционного уровней текста. Данные языковые единицы репрезентируют индивидуально-авторское восприятие действительности в контексте общечеловеческих представлений о мироустройстве.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |