Тема «личность и масса» может быть отнесена к числу традиционных, и основные ее параметры общеизвестны. Анализ и воспроизведение внутреннего мира личности требуют показа человеческого окружения, которое в одних случаях сводится к нескольким персонажам, в других — составляет большой человеческий массив. Специфика такого показа напрямую зависит от эпохи. Думается, в большей, чем когда-либо, степени это свойственно отечественной литературе XX века послеоктябрьского периода, поскольку в ней изображение массы зачастую подчинено прагматичной цели.
В частности А.С. Серафимович в этой связи указывал, что, создавая «Железный поток», «искал материал, который с наибольшей вероятностью характеризовал бы революционную силу крестьянской массы» (117, 13), подчинял его отбор «основной идее, основной линии, основной мысли — реорганизации сознания массы» (117, 22), или «перерождения под влиянием революции крестьянско-бедняцкой массы», и «отметал все, что... не служило основной целью яркого освещения коллективных стремлений и общих переживаний массы» (117, 23).
Это обстоятельство, безусловно, характерно для целого потока литературы, развивающейся в рамках господствующей идеологии. Последнее, пожалуй, было особенно актуально, так как сакральное понятие «народ» в конце 20-х годов принимается советскими писателями более охотно, нежели синонимичные ему («масса», «толпа», «чернь», «люди»), а в 30-е утопическое представление об историческом процессе совпадает с официальной идеологией: стремительно пройденный этап отображения эволюции «массы-народ» завершается, и понятие «масса» исчезает.
Соответственно, в литературоведении советского периода тема «личность и масса» раскрывается преимущественно через обращение к произведениям, идейный пафос которых отвечал этой обобщенной схеме и которые потому оказались в разряде «официально провозглашенной литературы», были признаны «советской классикой» (А.С. Серафимович, Д.А. Фурманов, В.В. Иванов, А.А. Фадеев и др.).
Отдавая должное содержательности и авторитетности обширных исследований В.В. Гуры («Роман и революция», 1973 г.), В.П. Скобелева («Масса и личность в русской советской прозе 20—30-х годов. К проблеме народного характера», 1975 г.), В.Д. Оскоцкого («Роман и история», 1980 г.), отметим, что названные литературоведы не ставили перед собой задач преодоления общественно-политического контекста времени и идеологии. Во внимание не принималась литература «диссонирующая», какой и принадлежит творчество М.А. Булгакова.
Несмотря на то, что само булгаковедение уже имеет свою историю и тема и образ массы, а также идея личности обращали на себя пристальное внимание исследователей, они представали как достаточно локальные. В той или иной степени проблема «личность и масса» затрагивалась в связи с поиском параллелей в русской литературе XIX века (И.Ф. Бэлза, Е.А. Яблоков), темами «художник и власть» (В.И. Сахаров) и «драматург и театр» (А.М. Смелянский), в процессе создания научной (М.О. Чудакова) или беллетризованной (В.Н. Есенков) биографии писателя, историко-литературных и текстологических комментариев (Г.А. Лесскис, Я.С. Лурье).
Порой превалировал социально-исторический аспект рассмотрения (Б.В. Соколов). Как следствие — обращение лишь к отдельным массовым сценам — наиболее ярким и развернутым (анализ сцены крестного хода и парада в «Белой гвардии», осуществленный Л.М. Яновской, В.В. Петелиным), причем без учета их внутренней связи, а также обособление концепции личности от вопросов, связанных с темой массы.
Указанные пробелы имеют объяснение. На разных этапах изучения творчества Булгакова присутствовала, прежде всего, идеологическая подоплека. В современной писателю негативной критике его упрекали в «боязни массы» и игнорировании самой темы (Л. Авербах, И. Нусинов, В. Блюм).
Период «возвращения» Булгакова в защитительных целях был ознаменован утверждением обратного: совпадения его решения проблемы с ритмом и пафосом «советской классики». «Анализ слился с защитой Булгакова от новых — уже посмертных его обличителей и обеспечением условий для дальнейших изданий». Писателя пытаются «адаптировать к этой жизни, ничего в ней самой, естественно, не меняя», как пишет М.О. Чудакова (84, 9), утвердить его близость к отечественной литературе 20—30-х годов, отвечающей официальным идеологическим схемам. В исследованиях о Булгакове появились традиционные клише советского литературоведения (ранние публикации В.Я. Лакшина, В.В. Петелина). Например, Булгаков как автор «Белой гвардии» для Л.М. Яновской — в одном ряду с признанными «классиками» советской литературы, Н.П. Утехин, П.В. Палиевский рассматривают его творчество в русле национал-патриотизма. Подобное восприятие писателя «в чуждой системе координат» (по выражению Т.Н. Красавченко (84, 36)) А.М. Смелянский оценил как попытку «доказать недоказуемое» и измену эстетического чутья. «Чудовищное пренебрежение природой искусства... было свойственно булгаковским оппонентам, — пишет он в комментарии к «Дням Турбиных». — Что же касается непонимания булгаковских замыслов, то противники... часто ощущали их гораздо острее, чем либеральные потомки. Первые по крайней мере чувствовали какую-то действительную пропасть между искусством Булгакова и тем, что утверждалось тогда в качестве непререкаемой «классовой психоидеологии».
Освобождение от идеологических пут повлекло снижение интереса к теме, так как позволило обратиться к новым, ранее недоступным сторонам творческой биографии Булгакова: прояснению творческой истории произведений, целенаправленному научному изучению его поэтики. Современная ситуация, когда булгаковедение обособилось в солидную область литературоведения и определились тематические, жанровые, методологические пристрастия, когда обнаружилось стремление к созданию всеохватного исследования, такова: тема «личность и масса» покинула первый план, но неизменно присутствует на правах подтверждения отдельных суждений, иллюстрации тезисов, основы для тенденциозных выводов. (Показательны публикации последних лет Б.В. Соколова, В.И. Лосева, А.З. Вулиса, М.М. Голубкова).
Должное осмысление данной темы как напрямую связанной со всем сложным комплексом этико-философских и эстетических взглядов писателя так и не было осуществлено. Не был принят во внимание индивидуально-личностный подход в трактовке образа массы. Думается, тема «личность и масса» не может быть сочтена исчерпанной и заслуживает того, чтобы стать предметом отдельного исследования. Научные поиски и достижения в сфере гуманитарного знания последних лет позволяют придать ей новый ракурс.
Избирая объектом исследования «Белую гвардию», «Записки покойника», «Жизнь господина де Мольера», «Мастера и Маргариту» М.А. Булгакова, мы исходили из того, что романы с развернутой ситуацией-содержат изображение среды, населенной огромным количеством персонажей, составляющих «людское море». При этом можно говорить, скорее, о наличии идеи народа, а никак не о присутствии самого народа. Булгаков не принимал представления об эволюции массы и превращении ее в народ в процессе «участия в истории», понятие «масса» для писателя всегда сохраняла неоднозначный смысл, а потому он не мог погрешить против исторической правды.
В этой связи нами не могло быть не принято во внимание и то, что после первой мировой войны, наряду с идеей благого перерождения массы, в России стоял вопрос и о влиянии массы на развитие культуры. М. Горький («Несвоевременные мысли») писал о «психологии русской массы» и различал «народ», наделенный «превосходными душевными качествами» (43, 86), стремящийся к «благу культуры», и «массу», состоящую из людей, «у которых нет никаких представлений о праве, культуре, ценности жизни» (43, 119). А.А. Блок противопоставлял народу «чернь», «собирающуюся направить поэзию по каким-то собственным руслам» (24).
Выведение темы за пределы социально-исторического аспекта рассмотрения позволило установить, насколько различно ее преломление в каждом из исследуемых романов.
Появление первого романа Булгакова в известной степени снимало проблему жанрообразования, о которой писала опоязовская критика и на которую указывал О.Э. Мандельштам в статье «Конец романа», придавая ей общеевропейский масштаб: «...Композиционная мера романа — человеческая биография... Ныне европейцы, выброшены из своей биографии, как шары из биллиардных луз...» (79). Вопреки чисто теоретическому обоснованию О. Мандельштама, совершенно очевидно, что роман не переставал существовать. Конечно, мировая война и революция способствовали усилению власти над частными судьбами не от них зависящих обстоятельств. Но с другой стороны, границы понятия «биография», которая составляла основу традиционного романа, оказались раздвинуты. Частная жизнь человека вместила вторгнувшуюся в нее стихию, которая в разные времена разными авторами названа «поступь истории» и «импульсивность времени». Расширение за счет этого жизненной сферы человека (более активное и повсеместное включение его в общественно-политическую жизнь) понуждало писателя включать массу в образно-тематический арсенал. Это открывало новые возможности к постижению героя через его причастность к массе, к обнаружению в нем подлинно личностных свойств на основе сопоставления с «массовыми».
Театральная проза М.А. Булгакова — романы «Записки покойника» и «Жизнь господина де Мольера» — открывает возможность отвлечься от конкретно-исторического контекста, но вместо этого выявить в массе и более наглядно продемонстрировать ее психологические и эстетические возможности, специфику изображения данного явления. В силу необходимости здесь мы обращаемся к работам, напрямую не связанным с анализом проблемы «личность и масса», но в ракурсе нашего исследования способствующим ее решению, в частности — рассматривающим театральное наследие Булгакова, драматургическую природу его прозы (А.М. Смелянского, А.А. Кораблева, В.В. Гудковой, А.А. Нинова, Ю.В. Бабичевой).
Роман «Мастер и Маргарита» рассматривается нами, как завершающее звено единой концептуальной трактовки явления массы, как итог авторских размышлений о взаимодействии личности и массы, начатых в «Белой гвардии» и продолженных в театральной прозе, как средоточие образов, воплощающих идею личности.
Литературоведческая составляющая проблемы «личность и масса» не является единственной. Поэтому объясним наш интерес к смежным областям знания — психологии, философии, культурологии. Весомым компонентом методологической основы исследования стало литературоведческое преломление трудов М.М. Бахтина, Н.А. Бердяева, И.А. Ильина, Д.Б. Эльконина, Х. Ортеги-и-Гассета, Й. Хейзинги, Е. Финка, Э. Фромма.
Актуальность настоящей работы определяется следующими обстоятельствами. Содержание темы «личность и масса» насколько социальное, настолько психологическое и эстетическое, поэтому исчерпать ее отождествлением массы с народными массами невозможно. Необходимо учитывать наличие синонимов различного уровня: толпа, чернь, люди — бытующих в научном обиходе, а следовательно, неоднозначность самого понятия «масса».
Это предполагает взгляд на массу как «психологическую реальность» и явление эстетического порядка. Поэтому даже литературные аллюзии зачастую существенно меняют свой первоначальный смысл, оказываются встроены в новый идейный контекст. На основе этого становится возможным более глубокое и целостное постижение двуединства «масса-народ» (представленное в качестве частной проблемы) и противостояние «личность — человек массы», последнее заставляет учесть наличие нескольких повествовательных субстанций.
Данный подход позволяет апеллировать к онтологическим и гносеологическим категориям, бытийному феномену игры и сознанию. Его своеобразие подкреплено и усилено тем обстоятельством, что исследование ведется с опорой прежде всего на текст романов.
Цель исследования: выявить художественные концепции массы и личности и основные принципы их воплощения в романах Михаила Афанасьевича Булгакова, проследить эволюцию авторского видения проблемы взаимодействия личности и массы на идейном и композиционном уровнях.
Задачи, которые предстоит решить в процессе исследования:
— рассмотреть образ массы, созданный в романе «Белая гвардия», в контексте традиций русской литературы XIX века и современной Булгакову;
— осуществить целостный анализ массовых сцен романов «Белая гвардия» и «Мастер и Маргарита», выявляя их типологическое сходство, авторский взгляд на тему и образ массы и новаторство в их воплощении;
— разграничить понятия «личность» и «человек массы» в соответствии с художественной логикой романов;
— установить значение романов «Записки покойника» и «Жизнь господина де Мольера» в осмыслении проблемы «личность и масса»;
— выявить способы персонификации идеи личности в романах;
— обозначить особенности взаимодействия личности и массы.
Поставленные задачи определяют методологию исследования. Тем фактом, что предложенная тема объективно существовала в художественной практике и в литературоведении предыдущих десятилетий, продиктована необходимость рассмотрения произведений Булгакова в контексте уже существующих традиций. Поэтому нами применены сравнительно-исторический и историко-литературный методы исследования. Каждый роман, несмотря на сюжетную незавершенность («Записки покойника»), свободу творческой фантазии (особенно свойственную «Мастеру и Маргарите») — произведение удивительно цельное, отмеченное единством и строгостью художественной архитектоники, в основе которой образные соответствия, взаимные сюжетно-композиционные отражения, сквозные темы, варьирование опорных ситуаций, смысловые переклички. Поэтому плодотворным оказывается структурно-типологический метод исследования.
Наряду с указанными традиционными методами, в отдельных случаях мы прибегаем к психологическому анализу, а общий подход осуществляется с учетом принципов рецептивной эстетики, — прежде всего — интерпретации на основе индивидуального читательского опыта. Отсюда — обращение к приему «медленного прочтения».
Данное сочетание уровней и видов анализа открывает возможность более глубокого проникновения в сущность художественных концепций таких социально-психологических явлений, как личность и масса, осмыслить их взаимодействие на уровне парадоксальных ситуаций. Это позволяет не только дать дополнительное обоснование существующим в булгаковедении наблюдениям, но и прийти к оригинальным результатам исследования, что и составляет научную новизну работы.
Практическая ценность работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в дальнейшем изучении творчества М.А. Булгакова, в исследованиях, посвященных идейной специфике и поэтике русского романа, в лекционных курсах по истории русской литературы XX века, спецкурсах и спецсеминарах, дипломных работах, в практике школьного изучения курса русской литературы XX века.
Структура работы: состоит из введения, трех глав, заключения и перечня научной и художественной литературы по теме. Каждый параграф имеет историко-теоретическую преамбулу, в которой вводятся и корректируются понятия, объясняются используемые термины, приводятся необходимые биографические комментарии и сведения из истории изучения вопроса.
К оглавлению | Следующая страница |