2. Гроза

Ситуативно обусловленные лейтмотивы природных явлений выступают в романе в виде комплекса, последовательно соединяясь (жара, духота → туча → тьма → холод, гроза) в трижды повторяющуюся картину природного катаклизма.

Исследователи говорят только о лейтмотиве грозы, хотя гроза является лишь кульминационной точкой природного катаклизма, в который включены еще и другие образы. Но поскольку уже создалась определенная традиция, мы будем употреблять термин «гроза», имея в виду природный катаклизм в целом.

Детерминированность грозы ситуацией, возникшей на Земле, не вызывает сомнения у булгаковедов. Но смысл этого символа понимается ими по-разному. Большинство исследователей вслед за Б.М. Гаспаровым воспринимают грозу как апокалиптический образ. Однако наличие эпилога указывает, что жизнь на земле не остановилась, она продолжается.

Нельзя трактовать грозу и как возмездие, божью кару, потому что непосредственно от грозы никто из людей серьезно не пострадал. И даже напротив, главный виновник гибели Иешуа, Пилат, «вышел сухим из воды» в буквальном смысле, т. к. переждал грозу на террасе. Неудобства (впрочем, малосущественные) гроза причинила лишь наименее виновным (по сравнению с Пилатом): жителям Ершалаима, солдатам, стоявшим в оцеплении, и т. п. То же можно сказать и о московской «последней» грозе. Все трагические события происходят до грозы, а не во время или после нее.

Однако жара, духота, туча, гроза — не случайные погодные явления. Булгаков считает нравственный закон вечным законом Вселенной, и поэтому нарушение его вызывает дисгармонию и в мире Природы. Зло, совершаемое людьми, как бы постепенно накаляет атмосферу¹, и туча является символом накопления некоей критической массы зла, вслед за которым происходит «взрыв» — гроза.

На связь природных явлений с деятельностью людей указывает наличие зависимости между силой жары (и грозы) и тяжестью совершенных людьми преступлений. Так, жара в Ершалаиме гораздо сильнее, чем в Москве. Автор неоднократно подчеркивает необычайную силу жары («жар <...> был невыносим» (168)), называет ее «дьявольской» (169) и «адской» (168). Говоря о «московском» солнце, Булгаков употребляет олово «раскалить», тогда как в ершалаимских главах варьируются формы более «сильных» глаголов: «сжигать», «жечь», трижды повторяется эпитет «безжалостный»: «безжалостном <...> солнцепеке» (25), «безжалостного зноя» (35), «безжалостного солнца» (168)².

Это объясняется тем, что если о пострадавших в Москве можно сказать, что они не безгрешны и сами во многом виноваты, то в Ершалаиме казнят Иешуа, который не сделал «никому <...> ни малейшего зла» (173) и являлся живым воплощением Добра и Милосердия.

Гибель Иешуа ускоряет наступление грозы и превращает ее в ураган такой силы, что он «как трость» (290—291) ломает кипарис. Дерево в фольклоре многих народов мира символизирует связь земли и небес, родство всего живого, гармоничность миропорядка. И сломанный кипарис указывает на то, что своим поступком Пилат нарушил вечные основы бытия. Символично также, что грозой сломан именно тот кипарис, возле которого во время разговора с Каифой Палат принимает окончательное решение предоставить Иешуа его судьбе и не рисковать карьерой ради спасения «безумного мечтателя и врача» (310). Таким образом, там, где торжествовало зло, нарушение природной гармонии проявляется сильнее. С особой силой гроза обрушивается и на Лысую Гору — место казни.

Автор, однако, считает казнь Иешуа закономерным итогом целой цепи творящихся на Земле злодеяний. Именно поэтому Иешуа, еще ничего не зная о своей судьбе (да она и не была предопределена, т. к. решение прокуратора в принципе могло быть иным), уже чувствует, что гроза будет. Гибель Иешуа, как уже было сказано, влияет лишь на быстроту наступления грозы и ее силу.

В Москве же перед первой грозой вообще не происходит никаких «выдающихся» злодеяний, если не считать происшествия с Варенухой, но опять-таки первые признаки приближающейся грозы появляются до этого события.

Показывая, что наступление грозы «запрограммировано» заранее, Булгаков хочет обратить внимание читателя на общую обстановку в Ершалаиме и Москве.

В Ершалаиме времен Тиверия ценность человеческой жизни сведена почти к нулю. Так, Пилат совершенно равнодушно отмечает про себя, что «задавили нескольких женщин, когда толпа подалась вперед» (41). Остальные тоже не придают этому значения. Мы не знаем, нашелся ли в толпе милосердный человек, который попытался помочь пострадавшим, но ясно одно: общий настрой (создаваемый прежде всего властью) таков: человеческая жизнь ничего не стоит. Подтверждается это и отношением толпы и солдат к осужденным на казнь. Жалость не выражает (или не решается выразить) никто. Даже Пилат. И это понятно. Ведь по «Закону об оскорблении величества» нужно казнить людей, которые осмелились сказать (!), что власть кесаря не является наилучшей и наисправедливейшей не только на данный момент, но и на все будущие времена. Разве может после этого кто-то усомниться в справедливости приговора, произнесенного «именем кесаря императора» (41)?.. Дикая реакция толпы на освобождение Вар-раввана («на помост градом летят бронзовые монеты, финики, <...> в воющей толпе люди, давя друг друга, лезут на плечи» (42)) считается нормальной, т. к. не вызывает у представителей власти ни малейшего удивления или беспокойства. Более того, худшие инстинкты человека поощряются: из казни делается нечто вроде театрального представления (см. также главу 1 наст. работы).

Зато добрые чувства людей не только не поощряются, но подавляются, преследуются. Первый вопрос о казни, который задает Пилат Афранию: «Не было ли со стороны толпы попыток выражения возмущения? Это главное, конечно» (296) (подчеркнуто нами — М.Б.). Показателен и ответ: «Никаких» (296). А ведь даже не идет речь о том, чем могли бы возмущаться люди. Это не важно, т. к. никто не имеет права проявить даже минимум жалости.

В Москве 30-х гг. XX в. властью также творятся преступления. О содержащихся в романе намеках на сталинские репрессии говорилось многими исследователями. Подчеркнем лишь, что, как и в ершалаимских главах, автор делает акцент на стремлении власти уничтожить добро в человеке. Именно поэтому он так подробно описывает клинику Стравинского, которая символизирует государственную систему воспитания «нового» человека. Много внимания автор уделяет и МАССОЛИТу, члены которого тоже принимают участие в духовном убийстве народа, т. к. вместо того, чтобы нести людям «разумное, доброе, вечное», стремятся высмеять, исказить, опошлить его. Если уд Иван Бездомный, явно лучший из массолитовцев, рисует Иисуса Христа, проповедующего любовь к ближнему, «самыми черными красками» (9), то можно представить, что пишут остальные, озабоченные только своим материальным благополучием...

Губительность для человека общей атмосферы, царящей в Москве и Ершалаиме, символизирует лейтмотив духоты. Отсутствие свежего воздуха надо воспринимать не только в буквальном, но и в переносном смысле. Не случайно для Маргариты разлука с любимым означает невозможность «жить, дышать воздухом» (215), Воздух — это то, без чего человек не может жить. Точно так же он не может жить без любви, без сострадания, без понимания смысла жизни.

Ощущение духоты появляется у героев в ситуациях, связанных с искажением истины, насаждением ложных идей. Так, во время разговора Берлиоза с Бездомным было не только жарко, но и душно: «сил не было дышать» (7—8). Без сомнения, тяжело вдыхать воздух, «отравленный» лживой «лекцией» Берлиоза. После рассказа об Иешуа и Пилате, напротив, «дышать стало гораздо легче» (43). И это объясняется не тем, что после захода солнца спала жара, т. к. даже ночью, уже через несколько часов после гибели Берлиоза, литераторы в Грибоедове «серьезно страдали от духоты» (58). Следовательно, дышать стало легче именно потому, что прозвучала Истина.

В Грибоедове, как уже было сказано выше, душно: «ни одна свежая струя не проникала в открытые окна» (58). С помощью нескольких слов автор дает исчерпывающую символическую характеристику жизни массолитовцев. Духота свидетельствует о высокой степени «концентрации» в «атмосфере» Грибоедова всего, что мешает человеку жить истинной жизнью: лжи, зависти, равнодушия к чужой беде (вспомним Поприхина, который не может отправить больную жену в перелыгинский «рай» (59)). «Концентрация» зла настолько велика, что препятствует проникновению Истины, которую символизируют свежие струи воздуха. И действительно, ни роман мастера, ни гибель Берлиоза, ни «явление» Ивана — ничто не может нарушить жизнь Грибоедова.

Духота и жара связываются не только с общей обстановкой, но и с душевным состоянием самого человека. Так, Пилата, не сумевшего добиться от Каифы нужного ответа, «уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев — гнев бессилия» (37). Гнев не только мешает Пилату дышать в буквальном смысле этого слова, но и не дает ему задуматься, услышать голос своей совести (вдохнуть живительный воздух Истины). Пилат начинает обвинять других (а потом и караты он не только угрожает Каифе — по его приказу убивают Иуду). Таким образом, Пилат ищет причину того, что ему плохо (не только физически, но и морально) в чем угодно, но только не в самом себе.

Изменения в состоянии природы представляются героям романа чем-то внешним, не зависящим от их действий. Именно так воспринимают жару и духоту Берлиоз и литераторы, Пилат жалуется Афранию на Ершалаим: «Нет более безнадежного места на земле. Я не говорю уже о природе! Я бываю болен всякий раз, как мне приходится сюда приезжать» (295). Между тем (как и в случае с жарой и духотой) нетрудно уловить связь между природными явлениями и приездом Пилата, жестокие поступки которого нарушают природную гармонию.

Таким образом, автор, во-первых, подчеркивает, что от содеянного зла страдает прежде всего сам преступник, а во-вторых, проводит мысль о том, что причину внутреннего (да и внешнего) дискомфорта человек должен искать прежде всего в собственных поступках и мыслях.

Когда духота и жара достигают максимума, появляется туча, как бы аккумулирующая в себе накопившееся на Земле зло, Знаменательно, что туча показана как дикое, опасное хищное животное: «над Москвой низко ползет желтобрюхая грозовая туча. Вдали густо заворчало» (110), «черное дымное брюхо отсвечивало желтым. Туча ворчала» (175), «чистое небо, которое еще не пожрала туча» (175), «навалилась своим брюхом на Лысый Череп» (390). Она как бы питается злом, а потому стремится туда, где его больше всего, и, набрав силу, наваливается на Землю. Изображая тучу в виде живого хищного существа, автор хочет подчеркнуть активную разрушающую роль зла.

«Объявление войны» символизирует фольклорный мотив, употреблявшийся именно в таком значении: туча закрывает солнце:

Москва: «Черная туча поднялась на западе и до половины отрезала солнце, Потом она накрыла его целиком» (352).

Ершалаим: «Солнце исчезло Поглотив его, по небу с запада поднималась грозно и неуклонно грозовая туча» (175).

Приходит Тьма, символ Хаоса (см. подробнее о символическом значении Тьмы в главе 3).

Необходимо обратить внимание на то, что туча противостоит не какому-то конкретному образу, а всей природной системе. Это говорит о том, что, в понимании автора, Добро и Зло соотносятся не как два уравновешивающих друг друга полюса бытия, а как Закон Вселенной и нарушающая его сила. Поэтому гроза изображается автором как процесс своеобразной нейтрализации Зла, угрожающего Мировой Гармонии. Этот процесс протекает нелегко, и чем больше сделано зла, тем страшнее гроза, т. к. требуется больше энергии на «обезвреживание» его. Поэтому и ливень, который знаменует благоприятный поворот в течении событий, начинается не сразу.

Во время дождя туча постепенно теряет свою силу, зло как бы нейтрализуется, смывается водой.

Символика воды в романе связана со значением христианских обрядов. И омовение водой, пришедшей с небес, символизирует отпущение грехов, прощение. Вода как бы смывает грязь накопившихся грехов, и человек получает возможность начать жизнь сначала. Эту мысль подтверждает то, что под дождь попадают именно те люди, которые больше отягощены грехами и, следовательно, нуждаются в очищении: Афраний, палачи, солдаты и их командиры, принимавшие участие в казни, и зрители, любовавшиеся зрелищем чужих страданий (других жителей Ершалаима туча прогнала «с <...> улиц <...> в дома» (290) еще до начала ливня).

Но на Пилата не попадает ни капли воды (он пережидает грозу на балконе). Это означает, что, по мнению автора, Пилат гораздо более других виновен в гибели Иешуа, т. к. остальные не ведали, что творили. Один Пилат знал, что Иешуа невиновен, и, несмотря на это, дал согласие на его казнь. Кроме того, Пилат не только не раскаялся в совершенном поступке (он пытался оправдать себя, перенося вину на силу обстоятельств), но и обдумывал во время грозы новое убийство (Иуды). Таким образом, мы видим, что автор проводит мысль об ответственности человека по принципу: кому много дано, с того много и спросится. И Пилат, которого мучает случившееся, все-таки виновнее других в глазах Неба, потому что, больше зная и имея больше возможностей делать добро, не использовал их.

Окончание грозы выглядит символично. «Как ни был яростен ураган, он ослабевал» (292). Природа потрясена преступлениями людей, но, по Булгакову, Добро, лежащее в основе мироздания, сильнее Зла. Нарушенная Злом гармония вновь восстанавливается: «Светлело. В серой пелене, убегавшей на восток, появились синие окна» (292). Эти синие просветы являются как бы знаком того, что Небо вечно; туча только закрывает его на время от людей, но не может уничтожить.

В Москве гроза тоже оканчивается торжеством светлого начала: «Грозу унесло без следа, и, аркой перекинувшись через всю Москву, стояла в небе разноцветная радуга, пила воду из Москвы-реки» (354). Мир не погиб. Снова и снова дается ему надежда на спасение, которую и символизирует радуга, мост, соединяющий землю и небо (по Библии, радуга — знамение вечного завета между Богом и людьми).

В комплекс грозы входит еще лейтмотив холода. Однако он появляется в романе не только в составе комплекса грозы, но и независимо от него. Поэтому представляется более целесообразным рассмотреть лейтмотив холода отдельно.

Примечания

1. В основе символического значения жары — подтекстовая буквализация выражений «накалить атмосферу», «атмосфера накалена» (страстями, злобой и т. д.).

2. Это можно было бы объяснить разницей в географическом положении Москвы и Ершалаима, однако автор специально подчеркивает, что именно «в эти дни» (34) солнце с «необыкновенною яростью» (34) сжигало Ершалаим. «О, какой страшный месяц нисан в этом году!» (37), — думает Каифа.