6. Сон

Все герои видят сны в определенных обстоятельствах. Герой находится в сложной, часто кажущейся безвыходной, ситуации. Эта ситуация требует от него переосмысления своей жизни, осознания вины, принятия жизненно важного решения. Такая ситуация обычно возникает в результате неправильно сделанного выбора либо перед решающим испытанием. Вот тут герой и видит сон.

Мотив сна в романе представлен двумя вариантами, символическое значение которых различно:

— естественный сон;

— сон, вызванный насильственным воздействием на психику и условно названный нами «наркотический сон».

Естественный сон является выражением подсознания героя. Во сне как бы получает свободу голос «истинного человека», который в «дневной» жизни героя заглушается повседневными делами или сознательно подавляется им. Поэтому сам факт того, что герой видит сон, означает, что, по мнению автора, герой находится на пути к Истине, ведь в нем пробуждается внутренний голос Добра.

Так, днем Пилат «прогнал» (37) объяснявшую его тоску мысль о том, «что он чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал» (37). Однако вечером и тоска, и мысль о ее причине возвращаются: прокуратор «быстро понял» (300), «в чем причина его душевных мучений. <...> Ему ясно было, что сегодня днем он что-то безвозвратно упустил» (300—301). Но Пилат «постарался обмануть себя» (300—301), «внушить себе» (301), что упущенное можно «исправить» (301), т. е. прокуратор пытается заглушить голос своей совести. Но совесть не успокаивается, и в сне Пилата выявляется внутренняя работа души — все то, что обычно остается скрытым для посторонних и частично для самого героя. Именно во сне Пилат осознает, что именно он «безвозвратно упустил» (301). Таким образом, сон является одним из средств раскрытия характера героя. Из сна Пилата читатель узнает о раскаянии героя, о том, что теперь он готов погубить свою карьеру ради спасения невинного человека.

Однако узнает читатель и другое: Пилат считает, что Иешуа не прав, т. к. выдумал «невероятно нелепую вещь вроде того, что все люди добрые» (310). Пилат убежден, что если бы его разговор с Иешуа состоялся, это был бы спор, притом «ни один из них» (309) не смог бы «победить другого» (309), «они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем» (309). Таким образом, сон Пилата открывает читателю, что герой еще не до конца осознал свою вину и находится в заблуждении.

Мотив наркотического сна имеет противоположный символический смысл. Усыпляющий укол в контексте романа однозначно воспринимается как насилие над сознанием, следовательно, и содержание наркотического сна опасно для героя. В отличие от естественного, наркотический сон не помогает в принятии правильного решения, а, напротив, мешает. Он посылается силами Зла (точнее, силы Зла проникают в подсознание героя, защищенность которого нарушена действием наркотика) о целью помешать герою в осознании Истины.

Рассмотрим реализацию в романе мотива наркотического сна.

Сон Никанора Ивановича Босого, по мнению исследователей, «имеет скорее «цензурную», чем какую-нибудь иную функцию» (Лесскис Г.А. Указ. соч. — С. 655); в нем сатирически изображено «изъятие у населения золота и других ценностей» (Там же. — С. 651). Однако предположение о том, что в своем философском романе Булгаков посвятил почти целую главу (!) «чистой» сатире, представляется сомнительным. Недоумение по поводу смысла главы разъясняется, если проследить влияние сна на Никанора Ивановича. Перед тем, как попасть в клинику, Никанор Иванович, как уже было сказано выше, осознает свою вину. Однако злые силы не заинтересованы в том, чтобы человек, осознав свою греховность, начал новую жизнь. И, воспользовавшись тем, что Босому сделали «впрыскивание» (157), они посылают ему сон, внушающий Никанору Ивановичу, что он страдает безвинно, т. к. валюты у него нет. В результате Никанор Иванович перестает мучиться угрызениями совести, более того, из добродушного, хотя и грубоватого, человека превращается в жестокого и радуется смерти Куролесова, который ему ничего плохого не сделал, а, как прекрасно понимает Никанор Иванович, только привиделся ему во сне. И не случайно, что из всех персонажей сна Никанор Иванович больше всего «возненавидел <...> поэта Пушкина и <...> Савву Потаповича Куролесова» (379). Среди «ненавистных фигур» (379) были «и Дунчиль Сергей Герардович, и красотка Ида Геркулановна, и тот рыжий владелец бойцовых гусей, и <...> Канавкин Николай» (379), однако почему-то в этот ряд не включен «артист» (158), главное действующее лицо она, хотя, казалось бы, именно артист мучил Никанора Ивановича, заставляя признаться в несуществующем грехе. Не потому ли, что только Пушкин (через свои произведения) и Куролесов не призывали сдавать валюту, а пробуждали в Николае Ивановиче чувства добрые (и пробудили, т. к. он пожалел «женщину <...> с сиротами» (163))?

Сам сон Никанора Ивановича представляет собой пародию на Страшный Суд, отсюда «люди с золотыми трубами» (157), «гулкий бас с небес» (157). Речи артиста являются пародированием христианского принципа покаяния в грехах (если учесть, что Никанор Иванович покаялся, то сон является насмешкой и издевательством над ним: «Зачем каяться, если ты ни в чем не виноват?»).

На участие злых сил в создании сюжета сна указывает и наличие сходства между некоторыми эпизодами сна и ситуациями, связанными с действиями Воланда и его свиты.

Как Воланд предлагал Берлиозу и Бездомному закурить, так и артист предлагает Канавкину «папиросу» (165) (показательно, что больше никто в романе не предлагает кому-либо закурить).

«Веселые повара» (166), которые «шныряли между театралами, разливали суп» (166), напоминают мечущихся между топками поваров на балу у Воланда.

Эпизод с Дунчилем имеет явное сходство с историей, происшедшей в Варьете с Семплеяровым. Дунчиль, по словам артиста, «вместо того чтобы жить тихо и мирно, без всяких неприятностей, <...> добился все-таки того, что был разоблачен при всех и на закуску нажил крупнейшую семейную неприятность» (162). Эти же слова можно отнести и к Семплеярову, который имея аналогичное «семейное» положение, «назойливо добивался» (128) (и добился) «разоблачения» (128). Сходство прослеживается даже во второстепенных деталях. Так, прежде чем произвести «разоблачение» (127), Коровьев спрашивает Семплеярова: «Но для этого разрешите еще один крохотный номерок?» (127). И артист говорит Дунчилю почти то же самое: «Позвольте мне <...> показать вам еще один номер» (161).

Первый сон (точнее, полусон) Иван видит в клинике, когда его сознание находится под воздействием наркотика: «Тоска начала покидать Ивана тотчас после укола Так продолжалось до вечера <...>. <...> Сон крался к Ивану, и уже померещилась ему и пальма на слоновой ноге, и кот прошел мимо — не страшный, а веселый, и, словом, вот-вот накроет сон Ивана» (114—115).

Тут важны несколько моментов. Сон «крался» (115). Глагол «красться» имеет определенный смысловой оттенок и не употребляется в отношении положительно оцениваемых автором существ или явлений (немыслима, например, такая фраза: «Любящая мать подкралась к спящему ребенку и накрыла его одеялом»). Глагол красться предполагает, что субъект действия задумал или собирается тайно сделать нечто преступное, причинить Зло. Таким образом, автор указывает на то, что сон опасен для Ивана.

Аналогичную негативную семантическую окраску имеет и глагол «померещиться». Мерещиться может что-то страшное, неприятное, опасное. Однако следующие слова повествователя как будто опровергают сложившееся у читателя впечатление: «И кот прошел мимо — не страшный, а веселый» (115). Объяснение может быть только одно: именно овитой Воланда и послан сон Ивану, и все в этом сне дано таким образом, чтобы Иван стал на точку зрения злых сил, чтобы злое казалось ему не страшным, а веселым.

Знаменательно, что появление мастера, открывшего Ивану, с кем тот повстречался на Патриарших прудах (т. е. Истину), «перебивает» лживый сон Ивана. В следующий раз сон наступает снова после укола. Иван видит казнь Иешуа. Нет сомнений, что видит Иван все происшедшее именно так, как оно и было. Однако знаменательно, каким моментом заканчивается сон: Иван узнает только, что жестокая казнь осуществилась. По мнению Воланда, это должно служить опровержением мнения Иешуа, что «все люди добрые» (310). Кроме того, выполняет сон и другую функцию, это становится ясно и в последующих событий. «Перед приходом следователя Иванушка дремал <...> и перед ним проходили некоторые видения. Так, он видел город странный, непонятный, несуществующий, <...> перед Иваном являлся неподвижный в кресле человек <...> в белой мантии с красной подбивкой, <...> безлесый желтый холм с опустевшими столбами с перекладинами» (327). «А происшедшее на Патриарших прудах поэта Ивана Бездомного более не интересовало» (327). Таким образам, судя по последствиям, сон был послан затем, чтобы отвлечь Ивана от мыслей о Берлиозе, о спасении людей от «опасности, грозящей от неизвестного консультанта» (87) и превратить поэта (творца) в историка, озабоченного не помощью людям, а сбором фактов. Всех этих целей он и достиг.

Однако лучшая часть души Ивана протестует против такого превращения, и каждый год Иван видит сон о Гестасе. Это естественный сон, и его воздействие на Ивана противоположно воздействию наркотического сна. Сон о Гестасе не успокаивает Ивана, а, наоборот, «доводит до крика» (383).

Не случайно Иван видит именно Гестаса, а не Иешуа, и это свидетельствует о пробуждении милосердия, т. е. жалость не только к невинному, но и к виноватому. Символично и то, что «не столько страшен палач, сколько неестественное освещение во сне, происходящее от какой-то тучи» (383). Палач — это такой же человек, как и Гестас, заблудший и нуждающийся в милосердии. Страшно то, что никто этого не видит (не понимает) в том неестественном освещении, которое царит на Земле. Люди не видят истинного света; в своем ослеплении они полагают, что должны бороться за так называемую справедливость и во имя этой справедливости карать и даже убивать других людей.

Иван просыпается «с мучительным криком» (383), начинает «плакать и метаться» (383). Следовательно, гибель Гестаса, а точнее, такой порядок на Земле, при котором человек убивает человека, заставляет Ивана страдать, он мучается от невозможности изменить что-либо. Но Ивану не дают пройти путь от страдания, сострадания к Истине, Свету. По указанию врачей жена делает ему укол, и «все меняется перед спящим» (383). Не случайно дважды повторено, что «счастливый» сон Иван видит «после укола» (383). Акцентируя на этом внимание читателя, автор заранее указывает на свое негативное отношение к тем выводам, которые Иван может сделать (и делает) из своего второго сна. Хотя факты, которые становятся известны Ивану из этого сна, достоверны, сам сон не является открытием Истины, т. к. представляет собой как бы последнюю главу книги, в которой Иван не прочел середины, что имеет громадное значение для героя. Он ничего не знает о мучениях Пилата, о его раскаянии, ведь роман мастера известен Ивану только до момента казни Иешуа и начала грозы. Возникает иллюзия, что Пилат обрел Свет, спасение легко и просто, преступление его как бы и не существовало. Таким образом, в виде этого сна Иван получает совет не мучить себя никакими вопросами, жить спокойно, не тревожиться за других, спасение все равно будет даровано им и ему «бесплатно». Именно так Иван и истолковывает сон, потому что перестает плакать (т. е. сострадать), успокаивается и «спит <...> со счастливым лицом» (384).

Таким образом, наркотический сон символизирует процесс «усыпления» человеком своей совести, подавления, заглушения голоса «истинного человека», об опасности этого и предупреждает читателя автор. Он указывает и формы такого «усыпления» (подавления). В случае с Никанором Малевичем — это самооправдание, подмена понятия греха понятием противоправного поступка, в случае с Иваном — уход от реальности, от людей в узкий мир своих интересов (для Ивана это наука — история).