В лингвистической литературе проведён анализ негативной оценочной семантики метафор времени [Катунин 2005: 17—19]. В силу НЕУМОЛИМОСТИ движения времени человеку приходится констатировать его ДЕСТРУКТИВНОСТЬ (что время делает с нами). Конечно, есть и положительные коннотации: время укрепило, время лечит, но преобладает вполне объяснимый страх перед неумолимостью времени, и в романе это продемонстрировано глубоко и тонко.
Коннотации представления времени, в частности передачи временного континуума, по существу совпадают с теми особенностями коннотаций, которые мы выделили при описании концептуализации пространства у М. Булгакова. Это коннотации странного и эффект снятия избытка инфернального.
Рассмотрим фрагмент романа. Через несколько секунд денежный дождь, всё густея, достиг кресел, и зрители стали бумажки ловить.
Метафора, будто бы высокая, почти поэтическая «денежный дождь» с позитивной подосновой, тем более дождь всё густеющий, разбивает, разрушает свою торжественную ауру за счёт, во-первых, использования просторечного синонима-эквивалента «бумажки», а во-вторых, за счёт инверсии финальных членов предложения: не «ловить бумажки», а «бумажки ловить».
Запах также не оставлял никаких сомнений: это был ни с чем по прелести не сравнимый запах только что отпечатанных денег. Гендерно отмеченное, «женское» словосочетание «ничем по прелести не сравнимый», относящееся к запаху денег, КОННОТАТИВНО ОБОГАЩАЕТ, разнообразит гротескную обрисовку ситуации, как бы замедляя повествование, предоставляя возможность читателю всмотреться, даже вдышаться в происходящее в романе.
Особый коннотативный потенциал обнаруживает такой художественный приём, как НАМЕРЕННАЯ ПОЭТИЗАЦИЯ, служащая, скорее, средством тонкой иронии. Этот приём находим в романе «Белая гвардия». Тайна и двойственность зыбкого времени выражалась прежде всего в том, что был человек в кресле вовсе не Василий Иванович Лисович, а Василиса; Вокруг полковника царил хаос мироздания. В двух шагах от него в маленькой чёрной печечке трещал огонь, с узловатых чёрных труб, тянущихся за перегородку и пропадавших там в глубине магазина, изредка капала чёрная жижа.
Приём намеренной поэтизации пространственно-временных характеристик часто встречается в романе «Мастер и Маргарита»: И было в полночь видение в аду. Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке и царственным взором окинул свои владения. Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукояти пистолетов, а его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в Караибском море под его командой бриг под чёрным гробовым флагом с адамовой головой.
Происходит нейтрализация возвышенного. Помещённая в единый контекст с бытовой лексикой, поэтическая лексика утрачивает пафос, становясь средством иронии.
У М. Булгакова буквально каждая секунда вычленена из временного потока романа и формирует важнейшие аксиологические смыслы. Семантика мига, секунды пронизывает художественный язык романа. И от этого концепт ВРЕМЯ приобретает коннотативные смысловые аспекты: быстротекущее, но имеющее возможность вмещать бесконечное количество событий и явлений. В двадцать-тридцать минут художественного времени романа могут произойти главные для сюжетно-композиционной структуры события. Другими словами, по своей вместимости художественное время романа безгранично. Четыре дня Воланда в Москве насыщены событиями, которых хватило бы на несколько месяцев, а то и на год художественного повествования.
Возникает вопрос: если булгаковское художественное романное время столь стремительно, столь альтернативно традиционному течению романного повествования (И.С. Тургенев, И.А. Гончаров, Л.Н. Толстой) с «перепадами» описания остановленного мига, дня, недели, месяца и «пропуском», пролётом целых десятилетий, особенно в эпилогах, то что именно «останавливает» читательское внимание и позволяет запечатлеть быстро происходящие события?
Отвечаем: внимание останавливает перцепция, устойчивый интерес М. Булгакова к ощущениям тела. Это зрительный, слуховой, осязательный, обонятельный и, реже, вкусовой ряды переживаний-восприятий. «При переходе от ощущений и восприятий к представлению происходит как бы «сжатие» информации. В представлении отражаются не только отдельные предметы, но и типичные свойства более или менее значительных по объему групп предметов. В этом случае оно является собирательным образом» [Ломов 1986: 16]. Уделяя много внимания перцепции героев (зелёноспинные ящерицы, духота, жарко, грохнуло, прошумело, спасаясь от безжалостного солнца), писатель, во-первых, замедляет стремительное повествование, во-вторых, создает альтернативу панорамности считывания происходящего, наконец, в-третьих, страхует читателя от готовых собирательных, сложившихся образов, работая с коллективным бессознательным.
Выше изложенные размышления указывают и на своеобразие соотношения в тексте «Мастера и Маргариты» внешнего (темпоральность) и внутреннего (аспектуальность) времен. Самое внутреннее время максимально интенсифицируется.
Внутренняя жизнь героев убыстряется, интенсифицируется. В этом смысле весьма символичен СТАРЧЕСКИЙ вид Римского в конце романа.
Однако этот трясущийся от страху, психически расстроенный седой старик, в котором очень трудно было узнать прежнего финдиректора, ни за что не хотел говорить правду...; После клиники и Кисловодска старенький-престаренький, с трясущейся головой, финдиректор подал заявление об уходе из Варьете.
В эти четыре дня совершенно меняется внутренний облик героев, участвующих в происшествиях. Уже в эпилоге сказано о преображении, произошедшем с Варенухой, «приобретшим всеобщую популярность и любовь за свою невероятную, даже среди театральных администраторов, отзывчивость и вежливость». Из этого можно сделать вывод, что в языке романа более задействована категория внутреннего времени (аспектуальность).
Авторское время в романе опережает читательское. Повествователь говорит о событиях, уже для него известных. Отсюда в тексте достаточно часты смысловые элементы, отсылающие читателя к концу всей истории: как потом выяснилось, как впоследствии оказалось и т. п.
Автор даёт почувствовать читателю, что знает всю историю до конца, заставляет невольно доверять ему, подчиняться художественному замыслу. К тому же, такие отсылки усиливают динамику происходящего. То, что художественное время в романе вмещается в четыре дня (эти же четыре дня представляют ершалаимские главы), разрушает привычные устойчивые представления о романе как художественном полотне, вмещающем достаточно длительный временной период из жизни героев. Более того, это задаёт весьма характерную для Булгакова динамику художественного повествования, свойственную не только роману «Мастер и Маргарита», но и другим произведениям писателя (нагнетание глаголов сопровождает метания Короткова в «Дьяволиаде»).
Описывая выше коннотации пространства и только что описанные коннотации времени с указанием на их неоднозначность, опору на перцепцию во избежание лобовых оценок, привлекают к анализу коннотацию странности, странного. Мы можем дополнить сказанное отсутствием фиксаций болевого ощущения как непосредственного, так и опосредованного странными обстоятельствами, дискомфортом непривычного. М. Булгаков в своём романе реализует не столько идею языка как травмы [Гусейнов 2008: 130], сколько показ травмы реальности через своеобразную пластику и стилистику фразы.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |