Михаил Булгаков | Публикации | И.О. Мишина. Из истории «нехорошей квартиры» и дома Пигит | Часть первая. Из истории «нехорошей квартиры»

I

В сентябре 1921 года М.А. Булгаков приехал в Москву. Два года спустя, вновь въезжая в столицу после поездки в Киев, он опишет читателю свои, уже устоявшиеся, чувства к городу: «Ровно в шесть утра поезд вбежал под купол Брянского вокзала. Москва. Опять дома. После карикатурной провинции без газет, без книг, с дикими слухами — Москва, город громадный, город единственный, государство, в нем только и можно жить... А никуда я больше из Москвы не поеду» («Бенефис лорда Керзона», 1923). И, как он напишет в автобиографии 1924 года: «В конце 1921 года приехал без денег, без вещей в Москву, чтобы остаться в ней навсегда».

В Москву он приехал, чтоб начать новую жизнь — профессионального литератора, писателя, — с Кавказа, после неудавшихся попыток эмиграции. И сразу оказался в одной из первых рабочих коммун столицы.

Комнату в доме-коммуне, где Булгакову предстояло прожить три первых московских, тяжелейших для него, года, предоставил ему муж сестры Надежды, Андрей Михайлович Земский.

Атмосфера квартиры № 50, в которой поселился Булгаков со своей женой Татьяной Николаевной, урожденной Лаппа, ярко описана в его рассказах тех лет:

«...человека, живущего полтора года в квартире № 50, не удивишь ничем».

«...В десять с четвертью вечера в коридоре трижды пропел петух... Петух — не соловей и в довоенное время пел на рассвете. ...Вслед за вступительной петушиной фанфарой начался непрерывный вопль петуха. Затем завыл мужской голос. Но как! Это был непрерывный басовой вой в до-диез, вой душевной боли и отчаяния, предсмертный тяжкий вой. Захлопали все двери, загремели шаги». И приходится бросать только что со сладострастием развернутый томик Марка Твена и кидаться в коридор. А там сосед по квартире «драл пучками перья из хвоста у петуха, который бился в его руках...» («Самогонное озеро», 1923).

Эта квартира осталась и в воспоминаниях Татьяны Николаевны, которые записывала М. Чудакова во время своих приездов к ней в Туапсе с 1970 года до последнего года ее жизни (во время своего последнего приезда М. Чудакова передала Татьяне Николаевне ее первую и последнюю прижизненную публикацию мемуаров в «Литературной газете» 17 мая 1981 года, к 90-летию писателя): «Рядом с нами жил хлебопек с хорошенькой женой Натальей. Там все время были драки. Она так кричала! А Михаил не мог слышать, когда бьют кого-нибудь... Однажды он вызвал милицию — Наталья кричала «На помощь!». Милиция пришла, а те закрылись и не пустили. Так с Михаила чуть штраф не взяли за ложный вызов».

Летом 1924 года Булгаков переехал в подъезд напротив, в гораздо более спокойную квартиру 34, а вскоре и вовсе покинул этот дом, оставив в нем свою первую жену. После этого в квартире № 50 еще несколько десятилетий была коммуналка, а потом несколько лет — «Гипротехмонтаж». Тогда-то, в начале 80-х, и началось паломничество в этот подъезд поклонников Булгакова.

II

Итак, история квартиры № 50 со времени вселения в нее Булгакова с женой и до наших дней в основном известна.

Но что было в ней с момента постройки доходного дома табачного магната Пигита и до тех дней, когда в одной из комнат этой квартиры поселились родственники Булгакова?

Смотрим у тех, кто описывает дом № 10 по Большой Садовой:

«...В этом доме на 5-м этаже располагались Высшие женские курсы, которыми заведовала М.А. Земская, жена Б.М. Земского. Ей удалось выделить одну из комнат брату своего мужа А.М. Земскому» (Е.А. Земская. Булгаков и его родные. М., 2004).

«...Раньше было общежитие Высших женских курсов, где училась сестра Булгакова Надежда. Заведовала общежитием Мария Даниловна Земская...» (Л. Паршин. Чертовщина в американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова. М., 1991).

В то время существовало несколько Высших женских курсов. О которых же из них речь?

Сестра Булгакова Надежда «в 1912 году переехала в Москву, где закончила историко-филологический факультет Высших (Бестужевских) женских курсов» (Б. Мягков. Родословия Михаила Булгакова. М., 2001). Но Бестужевские курсы были в Санкт-Петербурге.

Опустим весь путь разысканий и познакомим читателей с их результатами, памятуя, что история «нехорошей квартиры» интересна всем, кто любит роман «Мастер и Маргарита».

В 1904 году был достроен и заселен последний корпус дома Пигита и 1 октября того же года в столь знаменитом теперь 6-м подъезде открылось общежитие Московских Высших женских курсов.

Располагалось оно в девяти квартирах — №№ 37, 46, 47 (на 2-м этаже), 39, 48, 49 (на 3-м этаже) и 41, 30, 51 — на 4-м (последнем) этажах этого подъезда. Заведующей общежитием в течение первых девяти лет была Л.В. Чоколова, а затем — Н.И. Иванова.

Это было общежитие старейших в России Высших женских курсов Владимира Ивановича Герье, открытых этим замечательным деятелем российского образования в 1872 году и просуществовавших с небольшим перерывом (1888—1900) до 1918 года (В.И. Герье скончался в 1919-м). А после этого на их базе был создан так называемый 2-й МГУ (1918—1930), с 1930-го — уже Московский государственный педагогический институт, с 1990-го ставший Педагогическим университетом.

Если в первые десятилетия существования курсов свидетельство об успешном их окончании никаких прав выпускницам не предоставляло, то уже в «Уставе о Высших Женских курсах» от 1906 года говорилось, что Московские Высшие женские курсы «есть автономное учреждение, управляемое на основании Устава ...коллективными органами управления — советом преподавателей, деканом и советом попечителей» и окончившим его «выдается свидетельство о прохождении курса равнозначительное с дипломами соответствующих факультетов университетов».

На курсы принимались лица разных сословий, окончившие средние учебные заведения. Так В.П. Воскресенская — дочь православного священника, Белла Розенфельд (первая жена художника Марка Шагала) — иудейка, Т.П. Краснопевцева — дворянка, дочь надворного советника.

Итак, история мемориальной квартиры Булгакова прояснилась: с момента завершения строительства дома — с осени 1904 года и до 1918 года — это общежитие Московских Высших женских курсов В.И. Герье, затем рабочая коммуна.

Возможно, Мария Даниловна Земская, тогда — внешкольный работник народного образования, принимала участие в заселении освободившихся помещений общежития МВЖК жильцами рабкоммуны и смогла в одной из комнат бывшего девятиквартирного общежития прописать своего мужа и его брата с женой, уже служивших в то время в советских учреждениях. А затем и Булгаков с огромными усилиями, при помощи Н.К. Крупской, закрепит свое право на эту «жилплощадь».

В рассказе Булгакова «№ 13. — Дом Эльпит-Рабкоммуна» есть описание и прежнего существования «шикарного дома Эльпит»: «В недрах квартир белые ванны... Ковры...» А затем у ворот «прилипла белая таблица и странная надпись на ней «Рабкоммуна». Во всех 75 квартирах оказался невиданный люд... Поперек гостиных протянулись веревки, а на них сырое белье».

Отступление от реальности разве что в том, что автор предает весь дом огню (предвосхищая будущий пожар в Доме Грибоедова).

Пигит строил свой доходный дом для интеллигенции — со студиями для художников, с четырех и пятикомнатными квартирами, с ваннами и телефонами. И только в 6-м подъезде, перед сдачей в эксплуатацию последней части дома, были частично перепланированы квартиры под общежитие Высших женских курсов.

Шесть квартир были объединены по две: 46/37, 48/39, 50/41. Для этого между ними были удалены стены; в итоге перепланировки квартиры оказались без ванных комнат.

Вот в такую квартиру и въехал в 1921 году Булгаков. С тех пор никаких перепланировок в ней не производилось (потому она по праву и остается единственной в Москве его мемориальной квартирой).

Да, Булгаков не любил этот дом. Квартиру № 50 называл кошмарной, комнату свою — «скверной».

III

Для любителей так называемой «мистики» — когда пытались определить, в какой же из комнат проживал Булгаков в 1921—1924 гг., — их, со слов той же Татьяны Николаевны, оказалось две: «По той стороне, где окна выходят на двор, жили так: хлебопек, мы, дальше — Дуся-проститутка... Дальше жил начальник милиции с женой, довольно веселой дамочкой...» (М. Чудакова. Жизнеописание Михаила Булгакова. Изд. 2-е, доп. М., 1988).

«Хорошая у нас комната была, светлая, два окна. От входа четвертая, предпоследняя, потому что в первой коммунист один жил, потом милиционер с женой, потом Дуся рядом с нами, у нее одно окно было, а потом уже мы, и после нас еще одна комната была» (Л. Паршин. Чертовщина в американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова. М., 1991).

Понятно, что Татьяна Николаевна могла иметь в виду только одну и ту же комнату. Но как могло случиться расхождение?

С 1970-го по 1981-й М. Чудаковой и в 1981 году Л. Паршину она рассказывала об этом, находясь в Туапсе, давно покинув дом на Большой Садовой. Вероятно, в 20-е годы, как и позднее, в квартире были две входные двери — в 5-м подъезде (в квартиру № 41) и в 6-м подъезде (в квартиру № 50); нумерация подъездов в этом необычном доме, расположенном «покоем», заметим, шла справа налево (или — против часовой стрелки)... И Татьяна Николаевна, возможно, один раз вела отсчет от одной входной двери, а в другой раз — от другой.

Комнату, где они жили, мы определили, сопоставив ее воспоминания с другими свидетельствами.

IV

Есть несколько десятков московских адресов — квартиры, в которых Булгаков жил или часто бывал у родных и знакомых. Так почему же именно в эту, нелюбимую, вселил он своих героев, дав в последнем романе абсолютно точный, узнаваемый адрес своего первого московского пристанища: Садовая, дом «покоем», 6-й подъезд, 5-й этаж (считая полуподвал первым этажом), квартира № 50? Дал, наверняка осознавая, что рано или поздно прославит ее таким выбором?

...Может быть, подобно тому, как матери более дорог ребенок, который ей тяжелее достался, принес больше беспокойства и мук, и Булгаков дорожил, оглядываясь назад, покинутой квартирой, где получил он бесценный опыт непосредственного общения с «классом-гегемоном», описанным им в «Самогонном озере» и других рассказах?

Именно в этом доме он лицом к лицу столкнулся с теми, кого запечатлел вскоре в бессмертных образах Шарикова и Швондера.

Нельзя забывать, «из какого сора» (А. Ахматова) произрастает порой высокое творчество. И поэтому нельзя оценивать место квартиры № 50 в биографии писателя вне того, что дала она его творчеству.

В ней — единственной — сосредоточилось многое. Боль и тяжесть его первых лет в Москве, когда он пролагал себе путь в литературу:

«Идет самый черный период моей жизни. Мы с женой голодаем» (дневник, 9 февраля 1922), «Как я существовал в течение времени с 1921 г. по 1923, я Вам писать не стану. Во-первых, Вы не поверите...» («Тайному Другу», 1929). И — продолжил, написав, помимо многого другого, свой любимый роман «Белая гвардия» — вопреки и в противовес всей жуткой атмосфере квартиры, где писать он мог только ночами.

Потому, может быть, что ему, внуку двух православных священников, сыну профессора Духовной академии, жизнь в этой квартире представилась в какой-то момент адом на земле, он и поселил в ней его представителей — Воланда со свитой?.. Неужели это и было то, что мы так долго и упорно строили, осуществленное в «одной, отдельно взятой» квартире-коммуне? Может быть, это и хотел сказать нам Булгаков, предостеречь нас?..

Михаил Афанасьевич отомстил своему покинутому дому, поселив туда «окаянную троицу», — но и прославил, закрепив за ним навсегда статус «нехорошей квартиры». А «проклятой» и «поганой» квартира слыла в романе задолго до появления в ней нечистой силы. Сначала один ее жилец «ушел вместе с милиционером в белых перчатках» и «вообще никогда не вернулся». Позднее второй ее жилец Беломут «как сквозь землю провалился». Затем и сама хозяйка квартиры Анна Францевна «спешно уехала на дачу» и пропала, заставив прислугу Анфису плакать до второго часу ночи. «...Рассказывали жильцы других квартир, что будто бы в № 50-м всю ночь слышались какие-то стуки и будто бы до утра в окнах горел электрический свет. Утром выяснилось, что и Анфисы нет!».

Так Булгаков описал обыски и аресты, которые совершенно не подлежали в те годы описанию в литературе. А он ведь какое-то время не терял надежды напечатать роман...

К концу 30-х годов XX столетия, в разгар работы над романом, вся Страна Советов превратилась в одну большую «нехорошую квартиру», а найти «хорошую», из которой люди не могли бы пропадать, тогда не представлялось возможным.

Булгаков не стремился воссоздавать в своих произведениях конкретный дом, квартиру и реальное лицо. Он, что называется, брал нечто за основу — и далее не стеснял свою фантазию. Иногда он даже будто специально это подчеркивает — предостерегая нас всех от грубых отожествлений. Один из многих примеров. В реальной квартире № 50 (если отделить ее от второй половины — кв. 41) — 4 комнаты. В романе Анна Францевна де Фужере «три комнаты из пяти сдавала жильцам...» (а почему бы, казалось, не из «реальных» четырех?..). При этом, описывая уже апартаменты Воланда, расположившегося в опустевшей квартире, автор перечисляет: гостиная, столовая, кабинет и спальня — то есть в пятой комнате вроде и необходимости нет.

Само же общежитие, в котором жил Булгаков (кв. 41 и кв. 50), имело девять комнат.

Потому-то искать в квартире № 50 кабинет Воланда или гостиную с камином так же малоплодотворно, как и искать громадную лестницу, ведущую в зал, где разворачивался бал висельников, или сам этот зал.

А вот вообразить можно и то, и другое, и третье, с блеском полного эффекта присутствия описанного в романе.

«В это время Коровьев и Азазелло (...) сидели в столовой квартиры, доканчивая завтрак. Воланд, по своему обыкновению, находился в спальне...

— А что это за шаги такие на лестнице? — спросил Коровьев, поигрывая ложечкой в чашке с черным кофе.

— А это нас арестовывать идут, — ответил Азазелло и выпил стопочку коньяку.

— А-а, ну-ну, — ответил на это Коровьев».

Недаром завороженные подростки уже сколько лет воспроизводят этот диалог на стенах и ступенях знаменитой лестницы, по которой идут арестовывать безмятежно закусывающих героев...

Не мечту ли об этой, совершенно недоступной советским людям в годы работы Булгакова над романом (когда у многих был приготовлен узелок с необходимыми вещами — на случай ночного ареста) безмятежности, стремился он выразить в этой исполненной непостижимого обаяния сцене?..

И сегодня «нехорошая квартира», навсегда вошедшая в литературу и историю России символом прошедшей эпохи, каждый день ожидает и приветствует своих гостей — верных почитателей романа и его автора.