Вернуться к В.А. Стоякин. Гражданская война Михаила Булгакова

Последний защитник белого Крыма

По общему мнению булгаковедов, прототипом Романа Валериановича Хлудова, а отчасти и других персонажей «Бега», был генерал Яков Александрович Слащёв-Крымский. Фигура белого полководца, отчаянно защищавшего Крым от красных, а потом перешедшего на их сторону, никак не могла оставить равнодушным Булгакова.

Яков Слащёв, хоть он и Крымский, последним защитником белого Крыма не был. На момент решающего штурма, предпринятого Михаилом Фрунзе в ноябре 1920 года, Слащёв никаких должностей не занимал и фактического участия в попытках отражения большевистского наступления не принимал. Зато, волей Булгакова, последним защитником Крыма стал генерал Хлудов.

Слащёв, Хлудов, Турбин

Возраст. Реальный Яков Слащёв родился в 1885 году и был, таким образом, на шесть лет старше Булгакова и три года старше полковника Турбина. Не так, чтобы много.

Образование. Слащёв в 1911 году окончил Императорскую Николаевскую военную академию, но без права причисления к Генеральному штабу. Хлудов окончил академию с лучшими оценками — из обращения Чарноты следует, что Хлудов к кадрам Генштаба таки был причислен («Рома, ты генерального штаба!»). Но это не означало, что он обязательно в нём служил.

Внешность. Владимир Оболенский в мемуарах «Крым при Деникине» описывает Слащёва так: «это был высокий молодой человек, с бритым болезненным лицом, редеющими белобрысыми волосами и нервной улыбкой, открывающей ряд не совсем чистых зубов».

Хлудов «лицом бел, как кость, волосы у него чёрные, причёсаны на вечный неразрушимый офицерский пробор. Хлудов курнос, как Павел, брит, как актёр». Черты сходства есть, но вообще-то Булгаков просто описывает внешность актёра МХАТ Николая Хмелёва, которого он видел в роли Хлудова.

Тут, кстати, сразу два совершенно прозрачных (даже слишком прозрачных для непрозрачного Булгакова) посыла.

Во-первых, Хмелёв в «Днях Турбиных» исполнял роль полковника Турбина и, таким образом, автор намекал: Хлудов в 1918-м и Турбин в 1920-м — взаимозаменяемые персонажи.

Во-вторых, Хмелёв — один из любимых актёров Сталина, о чём Булгаков, безусловно, знал. Назначение его в спектакль по «Бегу» можно расценивать как «прошение о соизволении» поставить пьесу.

Одежда. На Хлудове солдатская шинель, он подпоясан ремнём «не то по-бабьи, не то как помещики подпоясывали шлафрок. Погоны суконные, и на них небрежно нашит черный генеральский зигзаг. Фуражка защитная, грязная, с тусклой кокардой, на руках варежки».

Вот ничего общего от слова «совсем».

Одежду Турбина Булгаков столь детально не описывает, но по умолчанию понятно, что одет он по форме (так, собственно, показано в МХАТовской постановке 1926 года и в фильме Владимира Басова 1976 года). По крайней мере, настолько, насколько это тогда было реально (у Мышлаевского, как помним, звёздочки на погонах нарисованы химическим карандашом).

А вот Слащёв... Уже упомянутый Оболенский пишет: «костюм у него был удивительный — военный, но как будто собственного изобретения: красные штаны, светло-голубая куртка гусарского покроя. Всё ярко и кричаще-безвкусно».

На фотографиях Слащёв действительно носит гусарский ментик без шнуров (специалисты не могут точно указать, он лейб-гвардии или Елисаветградского полка). Кстати, тут ещё одна линия пересечения с героями «Белой гвардии» — в романе гусаром был Най-Турс.

В общем, даже по стилю одежды исторический Слащёв представляет тип «партизанщины», которую так долго потом изживали в Красной армии и изжили-таки вместе с немалой частью героев Гражданской войны. Хлудов этого недостатка лишён, он одевается примерно так, как одевались белогвардейские части на фронте. Как мы понимаем, однотипные чёрные мундиры каппелевцев в «Чапаеве» — красивая выдумка «братьев Васильевых» (псевдоним однофамильцев Георгия и Сергея Васильевых). А ходили они в «психические атаки» не по классовой злости, а потому что патронов не было...

Поведение. Хлудов «морщится, дёргается, любит менять интонации. Задает самому себе вопросы и любит сам же на них отвечать (Типичная речевая конструкция Сталина. — В.Ст.). Когда хочет изобразить улыбку, скалится».

Слащёв: «всё время как-то странно дергался, сидя, постоянно менял положения, и, стоя, как-то развинченно вихлялся на поджарых ногах». Это, в общем-то, понятно, поскольку, помимо нескольких ранений, Слащёв являл собой редкий тип наркомана-алкоголика. Есть основание полагать, что не застрели его Коленберг в 1929 году, он бы недолго прожил.

Турбин, как мы помним, постоянно спокоен, и даже когда говорит, что испугался, когда в него стреляли, тона не меняет (вспомним Андрея Мягкова в этой роли).

Семья. У исторического Слащева были жена и дочь. У Турбина — брат и сестра. Хлудов — одинок. «Походно-полевая жена» отдана автором Чарноте. Единственный человек, с которым генерал делится своими переживаниями — призрак повешенного им вестового Крапилина...

Слащёв и Хлудов

Яков Слащёв прошёл определённый путь разочарования.

После неудачи Каховского сражения осенью 1920 года Слащёв был отстранён от командования и, под предлогом плохого состояния здоровья, отправлен в тыл с присвоением почётного титула «Крымский» (без этого никак было нельзя — уж очень он популярен был в армии). Понятно, что он был недоволен отношением к нему командования.

Справедливости ради надо признать, что основания у него были — Пётр Врангель позже отзывался о нём ну совсем некомплиментарно: «неуравновешенный от природы, слабохарактерный, легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо разбирающийся в людях, к тому же подверженный болезненному пристрастию к наркотикам и вину, он в атмосфере общего развала окончательно запутался. Не довольствуясь уже ролью строевого начальника, он стремился влиять на общую политическую работу». Правда, другие мемуаристы отмечают спокойствие, самообладание, твёрдость и решительность Слащёва.

В Турции между Врангелем и Слащёвым разгорелся масштабный скандал, в результате которого Слащёв был уволен без права ношения формы и написал книгу «Требую суда общества и гласности», в которой обвинил Врангеля, Александра Кутепова, Павла Шатилова и других в том, что они допустили катастрофу в Крыму.

Где-то он был прав — предлагал же генерал признать де-факто уже произошедшую большевистскую земельную реформу? Но руководство белого движения следовало линии «непредрешенчества», планируя решить земельный вопрос когда-нибудь потом...

Кстати, забавный момент — в книге, хорошо знакомой Булгакову, приводился константинопольский адрес Слащёва на улице Де-Руни. В повести «Дьяволиада» 1923 года появляется второстепенный персонаж Лидочка де-Руни...

Слащеву в Турции купили индюшачью ферму, но фермер из него был так себе. Семья бедствовала. Предложения представителей Советской России были очень к месту — Слащеву предлагалась неплохая зарплата и продолжение военной карьеры. Для него это оказалось важнее чистоты «белого дела». Хотя в эмигрантских кругах ходили разговоры, что стоит Слащеву получить под командование дивизию или корпус... Может, это и выдумки, но большевики обещанный корпус Слащеву не давали. Бережённого Бог бережёт.

В 1924 году в Москве вышла книга Слащёва «Крым в 1920 г.: Отрывки из воспоминаний». Писал он о себе так: «в моём сознании иногда мелькали мысли о том, что не большинство ли русского народа на стороне большевиков, ведь невозможно, что они и теперь торжествуют благодаря лишь немцам, китайцам и т. п., и не предали ли мы родину союзникам... Это было ужасное время, когда я не мог сказать твёрдо и прямо своим подчиненным, за что я борюсь», Правда, никакого раскаяния за бессудные казни он не испытывает. Да и сами эти рассуждения уж очень не совпадают с настроениями написанной в Турции книги, чтобы достоверно быть правдой.

Примерно так же происходит с Хлудовым: прощальный скандал с главнокомандующим на фронте, нищенское прозябание в Стамбуле, неопределённый конец (то ли он возвращается в Россию, то ли стреляется).

Очевидно, что Хлудов, в отличие от Слащёва, помнит все свои жертвы. Во всяком случае — последнюю, вестового Крапилина.

Однако он, так же как Слащёв:

— разочарован в белой идее, считая её изначально проигранной (подобно Турбину);

— считает, что не надо было играть на стороне Антанты (сжигает «экспортный пушной товар», чтобы «заграничным шлюхам собольих манжет не видать»).

Так что Ричард Пикель несколько сжульничал, перенося акценты с разочарования на личные причины отказа от борьбы. Правда, такое смещение акцентов соответствовало замыслу Булгакова — турбинско-слащёвское «народ не с нами» в «Беге» не прозвучало, хотя Сталин на желательность этой фразы намекал...

В любом случае, как правильно отметил Анатолий Смелянский: ««Бег» — не о Слащёве и не о Хлудове, а «о том, какой ценой искупаются в истории людские страсти и человеческие страдания»».