Заключение

Итак, как показало наше исследование, художественные миры Н.В. Гоголя и М.А. Булгакова имеют множество точек пересечения на стилевом уровне, хотя существенно разнятся на уровне философском. И всё же в произведениях Булгакова просматриваются следы пристального, тщательнейшего прочтения гоголевских шедевров, а при изучении художественного наследия Гоголя неизбежно вспоминается именно булгаковское творчество. Булгаков не только воспринял основные принципы гоголевской ономастики, но и продолжил многие идеи, заложенные в сочинениях Гоголя. Можно по праву утверждать, что самая значительная форма творческого сближения с классическим автором — это продолжение традиции, образный диалог с классикой тех, кто идёт следом.

Характерно, что Булгаков нередко обнажает заимствованные им у Гоголя принципы создания литературных антропонимов. Так, говорящие имена в ономастиконе Гоголя часто выступают как «неявно говорящие», они не определяют характер своих обладателей, но лишь намекают на некоторые его черты. «Говорящие» же антропонимы у Булгакова отличаются большей прозрачностью, чем аналогичные имена, используемые Гоголем. Даже когда принципы сочетания имени и фамилии, которыми характеризуются ономастические гибриды Гоголя и Булгакова, практически одинаковы, следует отметить, что семантика гоголевских гибридов является более «мерцающей», неоднозначной: имя может разворачивать целые символические сюжеты.

Показательно, что в булгаковском творчестве более «прозрачен» механизм создания «двойных» антропонимов, который использовал для именования своих героев Гоголь. Булгаков часто моделирует «двойные» фамилии своих героев из неблагозвучных, контрастных частей, что подчёркивает иронически-претенциозный оттенок этих антропонимов.

По гоголевской модели Булгаков создаёт имена-андрогины, которые сами по себе характеризуются ономастической двойственностью: в женских именах может присутствовать «мужской» элемент, и, наоборот, «женский» элемент — в мужских именах. Подобные имена присутствуют в ономастиконах и Гоголя, и Булгакова, но в именах гоголевских персонажей присутствует неявная, выявляемая с помощью контекста андрогинность, а в именах героев Булгакова ономастический приём обнажён и подобные имена являются более «прозрачными».

В булгаковском ономастиконе заимствуются принципы создания Гоголем имён своих персонажей, но Булгаков порой редуцирует гоголевские приёмы имятворчества. Имена-маски, с помощью которых герой скрывает своё настоящее имя, в произведениях Гоголя являются игровыми, актёрскими именами, связанными с мистификацией. В творчестве Булгакова имена-маски замещаются именами-этикетками, которые легко меняются, не преображая внешний облик и сущность их обладателя. Однако о «прозрачности» и редукции принципов создания имён героев Булгакова можно говорить лишь «на фоне» гоголевского «образца», а судить художника следует по законам его творчества. Гоголь пытался в своих произведениях «уязвить» душу читателя, заставить его пережить катарсис. Булгаков стремился «формировать весёлую энергетику текста, вовлекая знакомую цитату в игровую связь с контекстом» (Химич 2000, 147).

Другой важной особенностью и гоголевского, и булгаковского ономастиконов является наличие в них огромного количества странных, необычных имён. Прежде всего к ним относятся имена «внесюжетных» персонажей (имена-химеры), которыми часто обладают второстепенные персонажи. Необычность этих искажённых, труднопроизносимых антропонимов особенно остро ощущается на фоне обыкновенных. Ощущение странности создаёт и высокая степень концентрации имён-химер в локальном текстовом фрагменте. Однако, эти имена в текстах указанных писателей маркируют разных героев: если у Гоголя такими именами обладают герои, о существовании которых читателю становится известно из реплик действующих лиц, то у Булгакова носителями подобных имён становятся мгновенно появляющиеся и сразу же исчезающие по ходу произведения герои. Такие персонажи присутствуют и в творчестве Гоголя, но они чаще всего остаются безымянными. Булгаков даёт этим героям имена и тем самым акцентирует ирреальность действительности, изображаемой в его произведениях.

Ощущение странности вызывает и характерное для антропонимических систем Гоголя и Булгакова ономастическое двоение. Этот эффект создают имена-ономастические двойники и «двойные» имена. Ономастическое двоение порождается сходно звучащими, часто рифмующимися именами, которые либо функционируют в межтекстовом пространстве произведений Гоголя и Булгакова (имена-интерономастические двойники), либо их можно обнаружить в творчестве каждого из этих художников по отдельности (имена-интроономастические двойники). Подобный эффект достигается с помощью антропонимов, характеризующихся удвоением наличного имени (сочетанием идентичных имени и отчества) или фамилии («двойная» фамилия образуется соединением двух простых фамилий) персонажа.

Большое число героев с аналогичными именами и отчествами, среди которых имеют место сложные, труднопроизносимые имена, подчёркивает необычность приёма именования, когда наличное имя «дублируется» отчеством. Характерно, что ряд «удвоенных» имён выполняют художественно-экспрессивную функцию создания атмосферы пошлости, которая подчёркивает тривиальность и серость гоголевских и булгаковских персонажей. Эти имена выявляют духовную опустошённость своих владельцев, омертвление их душ. Но, в отличие от Гоголя, в творчестве Булгакова аналогичные имена и отчества его героев не всегда обозначают их посредственность. Идентичные имена и отчества характеризуют преемственность лучших качеств русского человека.

Ещё одним способом создания странного в гоголевском и булгаковском ономастиконах является использование имён-хамелеонов, которыми обладают герои, постоянно меняющие имена. Такая ономастическая изменчивость героев, с одной стороны, утверждает незначительность персонажа, у которого даже может поменяться имя, а с другой стороны, подчёркивает неопределённость, изменчивость, инфернальность гоголевских и булгаковских героев, обладающих этими именами-хамелеонами. Заметим, что такие имена искажают личностный тип, что указывает на вмешательство инфернальных сил в судьбу человека. Если имя персонажа меняется (не варьируется, а существенно изменяется), то он теряет себя. Присвоенное «чужое» имя часто вызывает в новом, непривычном контексте комический эффект: чужие имена в произведениях Гоголя и Булгакова, с одной стороны, сопротивляются инородному контексту и поэтому возникает эффект «нелепицы», сопряжённой с фарсовой тональностью. С другой стороны, «чужеродные» имена, потерявшие «своё» место, открывают в ткани «не своего» произведения новые смысловые грани. Об утраченной связи со своими корнями, своим родом свидетельствуют и имена-«отщепенцы», которые представляют собой ономастические соединения: имя + русское отчество. Создавая комический эффект, эти имена маркирую! инфернальных персонажей как в творчестве Булгакова, так и в произведениях Гоголя.

Имена, которые содержат в себе инфернальный семантический компонент (инфернонимы) и имена, данные представителям нечистой силы (демононимы), наличествуют как в гоголевском, так и в булгаковском ономастиконах. Примечательно, что творчестве Булгакова демононимы и инфернонимы, с одной стороны, достаточно прозрачны, а с другой стороны, близки по своему фонетическому составу к реальным антропонимам. Для Булгакова гораздо в большей степени, чем для Гоголя, важна инфернальная языковая игра, не случайно в ономастиконе этого писателя не находится места сакронимам, которые имеют место только в антропонимической системе Гоголя. Инфернальный стиль, владеющий автором, стал художественной трагедией только Гоголя, который придавал большее значение в процессе создания имён для своих героев не языковой игре, но духовно-религиозному аспекту творчества.

Впрочем, Михаила Булгакова нельзя считать только мистификатором, искусно провоцирующим читательское восприятие. Он не является в чистом виде православным художником, но его сознание претерпевает существенную эволюцию: от безрелигиозности — к христианству. Он выводит на страницах своего романа героя, обладающего символическим именем Мастер, источником образа которого является Николай Гоголь. Чем больше Мастер приобретает черт Гоголя, тем больше изменяется роман Булгакова: изначально его главный герой Воланд утрачивает приоритетность своей роли, а в заглавии появляется имя Мастера и его возлюбленной. Зло в «Мастере и Маргарите» уже не выглядит таким всемогущим, как в черновых редакциях романа, и оно не властно над силой любви (её символизирует Маргарита) и творчества (Мастер). Мистик Мастер оказывается близок не только своему прототипу, но и автору «Мастера и Маргариты», не случайно троемирие романа Булгакова, которое имеет мистико-религиозный смысл, соответствует задуманной Гоголем трёхчастности «Мёртвых душ». Но, так как роман Гоголя остался незавершённым, то мы смогли проанализировать только имеющиеся в нашем распоряжении первый том и сохранившиеся главы второго и определили типы персонажей, объединённых характеристиками функциональных диад.

В качестве перспективного направления данного исследования можно выделить изучение проблемы «Гоголевский текст в произведениях Михаила Булгакова». Несомненно, что «чужое» гоголевское слово в булгаковском творчестве является способом организации читательского восприятия «Мастера и Маргариты» и других произведений Булгакова. Если обозначить оси координат «Мастера и Маргариты», то «надроманная», проблемная ось будет пушкинская (проблема «Пушкинский текст в творчестве Булгакова» — предмет отдельного исследования), а «внутрироманная», стилевая ось — гоголевская. В процессе дальнейшего исследования текстов Гоголя и Булгакова могут быть выделены и другие аспекты для изучения их произведений, ведь творческое прочтение Булгаковым гоголевского наследия — глубокая и многоаспектная проблема, только частично ставшая объектом литературоведческих трудов.