Аркан 19.
Наименование: Солнце.
Буква евр. алф.: ק Коф.
Иероглиф: Топор — топор освобождения, прорубающий окно к свету в Крыше предыдущего аркана.
Числовое значение: 100.
Гностический символяриум: Свет Истины, Золото философов; Устойчивость; Очевидность; Взрыв как строительная процедура; Открытость; Отчаянная храбрость; Самозабвение; Самоидентификация; Христоподобие; Спонтанность; Стойкость к обстоятельствам; Эпицентральность; Благодатность; Самоотдача; Самореализация; Фотонный дождь; Энергетический сев; Воля; Свобода; Достоинство.
Графический символ: семилучевая звезда, стоящая на двух гексаграммах.
Астральный знак: Рыбы.
Орденское описание. Солнце — третий и высший космический аркан. В силу того что Звёзды, Луна и Солнце расположены по возрастающей в аспекте светимости, Солнце есть идентификат понятия свет, а светимость (белизна-альбедо) — его основное качество. В метафизическом плане это Lux resplendes (Ослепительный свет) или LUX·R, равное в кабалистическом смысле русскому четырёхбуквенному СВЕТ1 или квадрату букв, образующему в движении пространственный куб алтаря Мага со всем вытекающим отсюда гностическим содержанием. В алхимическом смысле это высшая стадия качественных превращений — т. н. Солнечное делание, осуществляемое с применением Философского камня, он же куб алтаря Мага, кубок-потир Ориона. Об этом повествует Изумрудная скрижаль Гермеса Трисмегиста.
Начиная с девятнадцатой ступени душа посвящаемого наполняется обновляющим всё существо светом. И как бы посвящаемый ни страдал от испытательной процедуры, он уже никогда не предаст Истину.
Картинка аркана изображает солнечное дитя (или пару: мальчика и девочку), сидящее на коне (символическое положение успеха, победы, славы) и держащее в руке стяг стяжания совершенства (достижения ста, что и значит чело/цело-век). За каменной стеной (отсюда и выражение: как за каменной стеной) поле подсолнечника, аллегория богопослушного человечества, питаемого благодатью преизобильного божества.
От солнцепоклоннического максимализма содержание аркана отличает манифестация человеческого достоинства как высшей ценности Человека Совершенного (Homo Perfectus). 19-й аркан олицетворяет собой мужское начало, мужественность, твёрдость в намерении и последовательность в осуществлении, «стопроцентность», полноту, самодостаточность без самолюбования.
Знаменательно, что женственный, мистичный, пассивно-созерцательный 18-й аркан Булгаков посвящает Мастеру, а мужественный, ответственный, активно-наступательный 19-й — Маргарите. Герои — рядом, разделённые пока членением частей, но соединённые поэтичнейшим «За мной, читатель!»
Глава начинается с камертонного определителя гностической сути аркана — слова «любовь», взятого в настолько заэротическом смысле, что словечки «любовник», «любовница», «тайная жена», «законный муж», которые вскоре замелькают в тексте Романа, кажутся весёлым ритуальным сквернословием: настолько сущностно наполнено автором ставшее абстрактным за последние столетия понятие «вечная любовь». Носительницей этого чуда становится... и Булгаковым раскрывается «тайна имени» (несмотря даже на ныне известную нам реальную подоплёку появления этого имени в жизни автора МиМ), его эзотерическое наполнение носит далеко запичностный характер и соответствует этернальной заявке зачина. В имени соединён любовно собранный авторитет и мистический опыт всех знаменитых Маргарит мировой исторической и культурной панорамы: Маргарита Наваррская и Маргарита Валуа, Гётевская Гретхен и Маргарит философских сборников. Короче, Булгаков придал этому имени предельную многогранность, и степень его ювелирного совершенства лёгко оценить, если сравнить с парсуной «Елены ясной» «Белой гвардии». Отсутствие мистического явления имени в том случае очень ощущается, поэтому злобное «стая кобелей, справляющих собачьи свадьбы вокруг рыжей самки» (спасибо, что не суки) могло иметь место. Тогда как образ Маргариты вне досягновения стрел сардонических наветов, даже когда Мастер топится в блевотине инсинуаций.
Это, конечно, феномен и духовное достижение.
Хочется поблагодарить Смирнову, но Булгаков без обиняков называет подлинного автора происшествия — Азазелло.
Маргарита Николаевна, так звали возлюбленную Мастера, описывается в терминах совершенства: «она была красива и умна». Для личностной цельности добавлено: она была бездетна. Это очень важно. Функциональная незавербованность многое определяет в её судьбе, так как способность на поступок нереальна в состоянии стреноженности. Муж даётся и вовсе олеографично, в умышленной преизбыточности положительных качеств, к каким в описании добавляется «богат», после чего его становится совершенно не жаль в аспекте дальнейших происшествий. Репликой «Очаровательное место!» Булгаков переходит на шутейный тон, а замечанием насчёт «адресочка» прямо погружает все эти «часы с кукушкой» в пучину карнавальности. «Заливая костёр керосином» он подводит рассказ к ключевому слову счастье, и тут карточный домик рушится.
Счастье — это пребывание с частью от целого, а отнюдь не обладание всем. Вот почему тридцатилетний возраст Маргариты отсылает нас к 12-му аркану Повешенный, и это состояние описывается Булгаковым в поведении героини с потрясающей силой. Сначала он столбит солнечный статус Маргариты точным указанием: «С тех пор, как девятнадцатилетней она вышла замуж и попала в особняк, она не знала счастья». «Фигуры на доске» расставлены с шахматной обстоятельностью, превышающей любую литературную выразительность. «Ей нужен был мастер» звучит как целевое задание в описании игры, а не как бытовая или психологическая подробность. Возможно, именно шахматный аспект в описании событий мешает сопереживать всем «потерпевшим» по ходу партии: мужу, Николаю Ивановичу, соседям Латунского и т. д. Напор, красота и логика ходов полностью поглощают внимание читателя. Не хватало, чтобы баталии на шахматной доске вызывали протесты пацифистов! Поэтому, взрывая к чёртовой матери весь описанный «готический особняк»2, появляется ещё одно особенное слово «ведьма», впервые в совке сказанное без ругательных интонаций. Его почему-то пропускают, считая украшением фразы и романтическим преувеличением, тем самым создавая себе непреодолимые трудности в адекватном прочтении текста.
Истовый поиск своей половины, осуществимый только в атмосфере абсолютного довольства условиями «готического особняка», противу «браков, заключаемых на небесах» для стыковочного соединения гениталий с целью производства «детушек» — такова идея, настроение и энергетика Маргариты. Мастер ещё находится вне этого смерча, между тем полон предчувствий. Мужское, активное начало за Маргаритой — Мастер лишь подставляет лицо возможному порыву инфлуэнцы. И вторая половина их романа («часть вторая») проходит с доминацией её, а не его. Его ищут, хотят, призывают — он тоскует, скулит, вздыхает... ожидает, хотя и «не ждёт ничего хорошего».
Сравнивая себя с пришедшим слишком поздно Левием Матвеем, она невольно идентифицирует Мастера с Иешуа Га-Ноцри. Это звучит из уст «ведьмы», оттого и говорит о многом.
«Вещий сон», снившийся Маргарите накануне, вводит в атмосферу общения с трансцендентным. Её пробуждение — полдень пятницы — совпадает с явлением змеящейся очереди в театр Варьете; таким образом, и змей-искуситель, и Ева-Маргарита готовы снова разыграть известную Мистериальную драму в раю. Снится же ей ад. Сон этот знаменателен: ад (прямо по Достоевскому) выглядит просто баней; правда, рядом мост — между двумя мирами — и осина, символически представляющая ось мира. Из бани выходит Мастер, однако видно, что он небрит, а значит и немыт. Или он выходит оттуда, куда посылают, говоря: «Ну его в баню!»3. «Маргарита по кочкам побежала к нему и в это время проснулась». Раз «по кочкам», значит — «ну его в болото!». Во всяком случае, сон намекал на скорое свидание по ту или эту сторону моста.
И Маргарита двинулась навстречу судьбе. Для начала она настроилась на энергетику Мастера, проведя сеанс симпатической магии. Достав черновик романа и предметы, хранящие следы его прикосновений, поколдовала-пообщалась с ними по-своему, но флюидически постаралась «взять след», особенно при долгом вглядывании в фотографию возлюбленного. Поскольку всё происходило у зеркала, Зазеркалье откликнулось и подыграло ей. Там её уже ждали, тем не менее до возлюбленного было ещё далеко. Зато привет через Наташу передали и, предвидя её предстоящее соучастие в событиях, предоставили возможность лично позабавиться результатами «сеанса». «Да вчера, Маргарита Николаевна, милиция человек сто ночью забрала. Гражданки с этого сеанса в одних панталонах бежали по Тверской». Возникает числовое обозначение 19-го аркана для вящей осведомлённости читателя. Маргарита блеснула здравомыслием и пропустила болтовню домработницы мимо ушей, чтобы тут же провалиться в другую волчью яму «невероятного». «Ну, прямо мистика!» — донеслось с сиденья впереди неё в троллейбусе. «Из этих отрывочных кусочков Маргарита Николаевна кое-как составила что-то связное. Граждане шептались о том, что у какого-то покойника, а какого — они не называли, сегодня утром из гроба украли голову!»
Грозовая атмосфера происшествий сгущалась.
Между тем она оказалась в Александровском саду рядом с мистическим гротом, одной из оккультных достопримечательностей Москвы. — Место крайне удобное для свиданий с потусторонним. И стала призывать Мастера.
Вместо него вдруг показалась похоронная процессия, снова дама на автодрогах рядом с гробом всем своим видом кричала: «Видали вы что-либо подобное? Прямо мистика!» «Около трёхсот провожающих» — это, конечно, намёк на Дурака (Сумасшедшего) 21-го аркана. — Воистину, трагизм и комизм перемешались в наблюдаемой сцене.
«Какие странные похороны... — думала Маргарита Николаевна. — И какая тоска... Ах, право, дьяволу бы я заложила душу, чтобы узнать, жив он или нет?»
Начинается Булгаковский контр-Фауст. Ибо он, естественно, тут как тут: дьявол из подручных, пламенно-рыжий Азазелло. Маргаритино «чёрт знает что» из разговора с Наташей перетекает в речь соседа развязным «Чёрт его знает как!» — Булгаков даёт понять, что бездна шевелится прямо у нас под ногами. Маргарита погружается в интерьер мистики слов маленького рыжего господина без малейшего усилия и без всякого сопротивления. Правда, и он оказался на высоте. Не приставал. Знал ответы на любые вопросы. И поистине был незаменим при выяснении особенно важных для Маргариты Николаевны обстоятельств.
Массолитовские похороны недолго занимали их, незнакомец вдруг прямо заявил, что послан позвать Маргариту в гости. Попикировавшись, обозвав друг друга, они, казалось, расстались бесповоротно, как вдруг за спиной удалявшейся Маргариты раздался текст фрагмента романа, читанный ею перед выходом в город. Осведомлённость рыжего оказалась абсолютной — до дна, до мелочи, до потрохов. Явившийся по вызову (на самом деле — посланный с поручением) победил: Маргарита Николаевна покорно вернулась на место.
Этот эпизод Романа, кажется, не требует пояснений. Тем не менее одна деталь тут принципиально важна. Знание текста романа Мастера показывает степень всеведения команды Сатанаила. И всё же, есть ли для них слово «потом» или они знают всё сразу? Осведомлены ли они обо всём и только играют с людьми при общении, или события, происходя, сообщают им нечто новое? В ответах на эти и другие аналогичные вопросы приходится двигаться «на ощупь», хотя Булгаков предоставляет для исследования почти документально точное описание. Дело в том, что любой документ эфемерен, если описываются ситуации на пограничье измерений. Самые умные слова представителей нижней мерности выглядят пошлостью и фиглярством для обитателей мерности высшей. И наоборот, представители высшей мерности могут вступать в контакт с населением низшей только фиглярствуя и шутя: в подлинном виде (в Романе — всадников на конях) человечество их воспринимать не способно. Относительно новым является для неотмирников только материал — неважно, из прошлого, настоящего или будущего — попадающий в поле их пристального внимания. Это соседствует с всеведением или, скорее, «ведением целого в общих чертах», чего вполне достаточно для полноты ориентации и глубины суждения. Мы ещё окунёмся в атмосферу общения между собой членов свиты Воланда — никаких «новостийных» разговоров (у людей они составляют 90% информации), поскольку всеведение избавляет от сплетен и склок. Азазелло цитирует роман Мастера, но это не значит, что он этот роман знает. Всё дело в деталях, с которыми ещё надо познакомиться. Так что некоторый познавательный азарт у команды Воланда, да и у него самого, есть. Вообще, многознание утомляет только идиотов.
Наконец до Маргариты стало доходить, с кем она говорит. И сразу же вопрос о нём.
А вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мысли?
— Не скажу, — сухо ответил Азазелло».
Вопрос, кокетливо заданный в отрицательной форме, почти не имеет шансов получить положительный ответ. Однако в любом случае Азазелло ответил бы так: он щадит скромные возможности человеческого понимания запредельного.
Но вы что-нибудь знаете о нём? — моляще шепнула Маргарита.
— Ну, скажем, знаю.
— Молю, скажите только одно: он жив? Не мучьте!
— Ну жив, жив, — неохотно отозвался Азазелло.
— Боже!
— Пожалуйста, без волнений и вскрикиваний, — нахмурясь, сказал Азазелло».
Когда по желанию Маргариты будет извлечён и доставлен «на дом» Мастер, бродячая труппа Воланда сыграет и удивление «прихотью королевы», и равнодушное любопытство к прибывшему. И вроде бы всё складывалось так, что не пожелай юная ведьма получить партнёра по прежней жизни, ни Мастера, ни романа мы в центре событийного поля так никогда бы и не увидели. Не он интересен экзаменаторам, а она — так выглядит поверхность текста.
На самом деле всё абсолютно иначе. Мастер с его романом и есть гвоздь программы «московских гастролей» Воланда. Маргарита же взята в косвенном «сложноподчинённом» отношении к его персоне и ряду других обстоятельств. Это — тайна драматургического замысла, театральный секрет и режиссёрский сюрприз Воланда. Вот почему подглядывание и выпытывание так раздражают Азазелло. Сухо, неохотно, нахмурясь, уклончивым «скажем» он отбивается от настойчивой Маргариты. Вместе с тем Булгаков пытается хоть как-то обыграть традиционный миф о Сатане: низкие скамейки, чтоб падать было не высоко; идиосинкразия на крест, ладан, имя Божие... Понимая, что это — «литература», он взрывает доставшееся в наследство барахло и ветошь юмором и сатирой. Эзотерическая концепция равного служения Богу двух напрягающих Вселенную противоположных Начал завладела им полностью; и Воландовская свита комикует, обыгрывая устаревшие представления в общей праздничной феерии.
Так и реакция Азазелло на «Боже!». Его коробит употребление столь ответственного и мощного слова по таким, как ему кажется, пустякам.
И действительно.
Только незнание делает ситуацию драматичной. Записка, знак — и Маргарита Николаевна уже выносит утку из-под пациента № 118 в клинике Стравинского. Уныло, пошло, заурядно... — Невыносимо!
Как видим, от дерготни до скромных радостей всего один шаг, как от великого до смешного, и Булгаков, мобилизуя до предела смешное, рассчитывает, что не совсем уж инертный читатель сделает этот шаг, оттолкнувшись от взлётной полосы карнавала. В то время как и растаскивать великое на удобное, безопасное, ненервирующее, предупредительное, небеспокоящее он не даёт — даже под страхом выглядеть антигуманным, сатанически суровым до жестокости4. Испытание, выковывающее характер, служащее посвятительной ступенью для восхождения в горнее, не должно писаться через И.
Изнеженная, избалованная, заласканная Маргарита проявляет капризное нетерпение и вздорную требовательность, не подобающую в общении с Высшими Силами. Впрочем, это до неё быстро доходит, да и ресурс обновления позволяет «на лету» перестраиваться.
«Простите, простите, — бормотала покорная теперь Маргарита. — У меня нет предрассудков, я вас уверяю, — Маргарита невесело усмехнулась».
Собственно, она готова лечь при необходимости под любого мужика, что и делает дома, в чём и начинает тут же исповедально оправдываться перед тем, кто — в отличие от скабрёзности церковников — мог это слушать только со скукой, ведь женщину, перешедшую барьер интимности в речи, трудно остановить. Выясняется, что все «недотроги» — дотроги, и предрассудок «не» можно, как галоши, оставить в передней. Срываясь с цепи не греши, они проскакивают мимо намного более важного не погрешай — последнее писано только для штучного человечества.
Муки преображения при переходе из массовости в штучность — главное зрелище духовной панорамы МиМ. Многие отмечают перемены в Иване Бездомном — это из области «мышления задним числом»; за три дня Романного времени капитальнее всех переменилась Маргарита. Из мыльного бульона «Весёлых ребят» она перекочевала в жидкий хрусталь Шубертовой «Форели». Этот миграционный диапазон потрясает в МиМ более всего.
Вернёмся в грот Александровского.
Я приглашаю вас к иностранцу совершенно безопасному.
— А зачем я ему понадобилась? — вкрадчиво спросила Маргарита. <...>
— Понимаю... Я должна ему отдаться, — сказала Маргарита задумчиво.
На это Азазелло как-то надменно хмыкнул и ответил так:
— Любая женщина в мире, могу вас уверить, мечтала бы об этом, но я разочарую вас, этого не будет».
Булгаков воспаряет на высоту, где не парил никто и никогда.
Во-первых, он раз и навсегда расправляется с пошлым и скабрёзным инкубо-суккубным ложномифом, давая понять, что человеческие гениталии так же безразличны для запредельников, как звериные — для человека. Правда, даже у людей бывают отклонения по этой линии; у духов надземного (обоих Ведомств) — никогда. Эту простую информацию, не обнаруживая пока неотмирного характера «иностранца», и пытается втолковать посол.
Во-вторых, «любая женщина в мире» — категорично так, что дух захватывает, особенно, когда вспоминаешь подвижниц, святых, монашек, матьтерез... Булгаков недаром ставит в начале главы по отношению к себе определитель «правдивый повествователь» — это сделано с дальним прицелом довести до ума всем-всем-всем именно эту невероятную мысль. Женщин растлевает не дьявол, их растлевают мужчины. И впрямь те, кто пламенеют духом самому Планетарному Логосу, имеют в горнем в лице Сатанаила непреодолимую конкуренцию, ибо кто же может быть ближе к Свету, чем Светоносец, руками прикипевший к Его аурической плоти? Соревноваться с Воландом в любви к Иешуа Га-Ноцри бесполезно. Это верно и в смысле претензий на его внимание к собственной персоне. Оно может быть только опосредованным и вторичным, поскольку сердце Сатанаила занято и переполнено. Короче говоря, «стремится к Богу человек, а дьявол всё же ближе к Богу».
Диалог продолжает меркантильный вопрос Маргариты насчёт «интереса», он не застаёт врасплох и отнюдь не коробит переговорщика. Следует намёк о Мастере — и сделка заключена «как по маслу». Желание Маргариты было исполнено («Дьяволу бы я заложила душу») — ещё бы, чего хочет женщина, того хочет Бог.
Думается, все злоключения Мастера с финальным исчезновением в дурдоме были устроены только для того, чтобы надменная Маргарита была сговорчивее. Если так, то восклицания демона пустыни: «Ведь я вас полчаса уже уламываю» и «Трудный народ эти женщины!» — становятся понятны.
И — новый важный момент.
После Маргаритиного Еду куда угодно! «Азазелло, облегчённо отдуваясь, откинулся на спинку скамейки, закрыв спиной крупно вырезанное на ней слово «Нюра»»... Только знание всех вариантов главы даёт понять неслучайность этой Нюры в окончательном тексте Романа. Вглядимся. Слово, как скорлупа грецкого ореха, распадается на две части ню и ра. Ра — это египетский бог Солнца, что важно в арканологическом аспекте главы. А что касается первой половины слова...
Так едете?
— Еду, — просто ответила Маргарита Николаевна.
— Тогда потрудитесь получить, — сказал Азазелло и, вынув из кармана круглую золотую коробочку, протянул её Маргарите со словами: — Сегодня вечером, ровно в половину десятого, потрудитесь, раздевшись донага, натереть этой мазью лицо и всё тело... В десять я вам позвоню и всё, что нужно, скажу».
...Вот эта первая половина слова: «Раздевшись донага», т. е. став ню. Итак, НЮРА это солнечная дева, стоящая обнажённой. И никакой ржачки, хотя забавность слегка прикрывает наготу подразумеваний.
Понятно, Маргарита была не осведомлена в обыдённости подобных процедур, ей это было в диковинку, и она испугалась. Да и сцена похорон насторожила. Во всяком случае, она начала выговаривать Азазелло за свой возможный урон.
Это что ж такое, — почти зашипел Азазелло, — вы опять?
— Нет, погодите!
— Отдайте обратно крем!
Маргарита крепче зажала в руке коробочку и продолжала:
— Нет, погодите... Я знаю, на что иду. <...> Я погибаю из-за любви! — и, стукнув себя в грудь, Маргарита глянула на солнце».
Символика Булгаковской тайнописи обрушивается каскадом. О-пять — это пятый кружок (хоровой — бог Хор/Гор) Коровьева в Городском зрелищном филиале. Впервые появляется слово крем, это наш старый знакомец. Помните на первых страницах: «Меркурий во втором доме»? — Это он, голубчик, первой своей половиной в палиндромном прочтении. В следующей главе мы познакомимся с меркурием-кремом покороче. Далее: Маргарита произносит ключевое слово любовь и одновременно смотрит на солнце. Помимо прямой манифестации арканного содержания (Булгаков берёг это для кульминации) здесь даётся и молниевидная цепочка определений: Солнце — Золото — Христос, Бог-Любовь. Именно традиционное недоверие к согласованности действий Сатанаила и Планетарного Логоса так возмущает ангела Азазелло. Ему на мгновение показалось, что он потерпел фиаско со своим поручением. Но недаром рыжий повар Мессира потом становится любимцем Маргариты — Воланд знал, кого посылал.
Раствор в алхимической реторте вскипает.
Отдайте обратно, — в злобе закричал Азазелло, — отдайте обратно, и к чёрту всё это! Пусть посылают Бегемота!
— О нет! — воскликнула Маргарита... — Согласна проделать эту комедию с натиранием мазью, согласна идти к чёрту на кулички! Не отдам!»
Трижды Азазелло пытается «разобрататься» с дамой, с которой только что на высочайшем интиме и доверии вступил в братские отношения. Маргарита, выпустив из себя последнее облако традиционной дурноты и осторожности дорогой содержанки, уже вцепилась, вцепилась насмерть, по-женски: «Не от дам!» — Ни золота, ни красивой коробочки, ни таинственного крема.
Ба! — вдруг заорал Азазелло и, вылупив глаза на решётку сада, стал указывать куда-то пальцем».
Булгаков поднимается до заоблачных высот в эзотерическом наполнении текста. Кажется, он рассказывает забавную историю, бьющую в мозг и нос шипящими пузырьками смеха, рассказывает весело и раскованно, как анекдот.
Но.
Решётка, ивритское реши — 20-й аркан Тарота Воскрешение из мёртвых (Страшный суд), т. е. здесь следующая, Двадцатая глава Крем Азазелло, являющаяся прямым продолжением настоящей.
Указывающий палец — иероглиф десятой буквы еврейского алфавита йод («указующий перст» европейской идиоматики) — соответствует 10-му аркану Колесо Фортуны. В данном случае важно другое: в 10 часов преобразившаяся Маргарита стартует по звонку Азазелло.
В забавной (со стороны), но вовсе не шуточной перепалке с рыжим посланцем звучат подряд два «подробных» чертыханья, которые являются и магическими словами, и паролями, и пародийным обыгрыванием простонародно-бытового названия Дьявола. Маргарита вспоминает и совсем уж архаические «кулички» (болотные кочки, где живут кулики)5, и это последнее слово будто захлопывает капкан. Договор, хотя и устный («дьяволу бы я заложила душу»), заключён. Булгаков тут же фиксирует это: «Ба!6 — вдруг заорал Азазелло...»
«...Она обернулась к Азазелло, желая получить объяснения этому нелепому «Ба!», но давать это объяснение было некому: таинственный собеседник Маргариты Николаевны исчез».
Придётся пояснение дать нам. Никакого «закладывания души дьяволу» реально не существует. Невежественного человека Ведомство Справедливости не ловит на подобных вздрыгах. Маленький допрос с пристрастием на тему «вы мне писали — не отпирайтесь» вынести приходится даже под покаянное «язык мой — враг мой!». Правда, Азазелло имеет в виду большее, чем простое наименование души египетским словом; он даёт понять, отсылая к самому иероглифу, что ненадолго элементы человеческого состава поменяются местами: душа, бывшая пленницей тела, на время действия крема-Меркурия сделается этого тяжеловесного тела госпожой и повелительницей, т. е. Маргариту ждёт летучесть и свобода, каких она в таком объёме ещё никогда не испытывала. Азазелло, рыцарь и джентльмен (хотя может дать варёной курицей по шее, спустить с лестницы, зарезать и пристрелить), не может оставить даму в неизвестности до десяти часов и приоткрывает тайну, прозрачно намёкает. — Что ж делать, если дама не поняла!..
И ещё.
Солнце, «Солнце Правды — Христос» наполняют собой весь Роман, с первой главы по последнюю. Иногда два солнца сливаются в одно, чаще физическое и духовное солнца действуют самостоятельно. В Ершалаимских главах они встречаются, но не подменяют друг друга. Напуганный Мастер становится человеком Луны и подпольщиком ночи; право, если бы его роман был по достоинству оценён, с какой стати он стал бы прятаться по подвалам? Ночь — это только отсутствие света. Москва 30-х — это только отсутствие в ней Христа. И Булгаков возвысился до того, чтобы наперекор личным ощущениям сказать: не свет плох — мастер не достоин света. Значит, свет и солнце автор МиМ поставил превыше всего.
Воланд и его свита не есть «жители тьмы», «обитатели бездны мрака». Они лишь обслуживают чёрный цвет на шахматной доске Мира. И тем служат — Свету же. Светоносец не может не растворяться сладостно в лучах несомого им. Гёте робко сказал о части; Булгаков протрубил в золотой тромбон солнца о целом. Свет — единственный субъект Вселенной, других попросту нет. Рыцари Воланда все светоносны, заряжены на Свет и служат Добру. Булгаков дал показательство такой силы, что никаких доказательств не требуется. Это заявлено сразу, проведено последовательно через весь супертекст и в главе «Солнце» должно было обнаружить себя в полный рост.
Так и написано. На всех языках оповещения одновременно. Вот ещё свидетельство. Имя «Азазелло» произносится неохотно («Ну хорошо, зовут меня Азазелло, но ведь всё равно вам это имя ничего не говорит»), а между тем, вырвавшись на свободу, столбит своё присутствие в главе ровно 19 (!) раз. И имя бога Гора/Хора, поставленное как определитель, сразу вводит речь в царство мажора.
Закончим обзор.
«Маргарита быстро сунула руку в сумочку, куда перед этим криком спрятала коробочку, и убедилась, что она там. Тогда, ни о чём не размышляя, Маргарита торопливо побежала из Александровского сада вон».
Меседж «на десерт»: как бы лишнее словечко «вон», специально поставленное последним, на виду. Маргарита побежала преображаться, стать новой, и слово НОВА и завершает главу. «Нова, да-с!»
Примечания
1. Анаграмма (темурах) этого слова даёт ВЕСТЬ, поэтому Христос-Свет евангеличен по природе.
2.Не только с немецким Gott (Бог) в основе слова, но и с развёрнутым палиндромом: Готика как итог.
3. Топос бани паганистичен по существу: «смывание грехов» требует отсутствия горних наблюдателей, поэтому в банях не ставили икон, а значит, предоставляли возможность хозяйничать в них представителям альтернативных сил.
4. В этом он тождествен Экзюпери.
5. В славянском фольклоре чёрт и кикимора болотная являются смысловыми идентификатами.
6. Ба — это душа в египетской идеографике, изображалась в виде птицы с человеческой головой.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |