Вернуться к О.З. Кандауров. Евангелие от Михаила

Увертюра (от автора)

И тут произошла интересная вещь: все прежние тёмные места сделались совершенно понятными, словно налились светом, и здесь, при свете лампы, ночью, в глуши я понял, что значит настоящее знание.

М. Булгаков «Крещение переворотом»

В духовном и творческом пути, пройденном мной, было несколько вех — знакомств с необыкновенными текстами, ставшими для меня учительским наставлением и благословением на продолжение начатой предтечами работы по созиданию Храма Культуры. В конце пятидесятых — начале шестидесятых это были произведения Антуана де Сент-Экзюпери; через десять лет — «Мастер и Маргарита»1, потрясение которым было настолько велико, что обсечённый и кастрированный «журнальный вариант» я усвоил как канон и позже с большим трудом и постепенностью адаптировал себя к полному тексту; затем (в 70-х) последовали «Сто лет одиночества» Маркеса и «Роза Мира» Даниила Андреева.

В 1968 году я сделал первый портрет Булгакова — в графической части портретного цикла «Духовные вожди человечества». Вскоре позвонили из издательства «Советская энциклопедия» с вопросом, есть ли у меня что-нибудь для иллюстрирования статьи «Советский роман» очередного тома Краткой литературной энциклопедии, на что я ответил утвердительно. Явившись на другой день в издательство, я показал фоторепродукции портретов нескольких «криминальных» писателей, что вызвало в редакции энтузиазм в плане «заговора интеллигенции в борьбе с партийной цензурой». Борьба эта носила партизанский характер, и возможность протолкнуть принесённое в печать была проблематична. Однако все дрожали от желания сделать хоть что-то для МиМ и дерзновенно спросили, есть ли у меня к нему иллюстрации. «Заканчиваю», — ответил я уклончиво и поинтересовался, не поздно ли будет принести их через неделю. Выяснив, что не поздно, я в этот же день начал три первых листа: титул с портретом автора, «Коровьев» и «Маргарита».

Через неделю я снова был на Чистых прудах. Рисунки понравились, но озадачили редакцию, поскольку в свою очередь представляли огромную цензурную проблему. Меня попросили оставить их для пересъёмки и показа Елене Сергеевне, хлопотавшей о включении в вышеозначенную статью сведений о Ми М.

В конце концов триптих не проскочил, хотя мне с гордостью передали, что Елена Сергеевна была от него в восторге. В энциклопедии позже удалось пристроить только портрет Ю. Тынянова, благо как раз приспела его буква.

Захваченный другими замыслами, серию иллюстраций к МиМ я продолжать не стал, отложив на неопределенное время. Но булгаковские портреты шли один за другим. Всего я сделал их около десяти, включая рисунок для афиши таганской постановки «Мастера и Маргариты», выполненный по заказу Ю. Любимова (до печати его не допустили), и концептуальный портрет маслом, который тоже сняла цензура с первой послебульдозерной выставки в ЦДРИ в ноябре 1974 года. Ещё один, графический, портрет Булгакова видел побывавший у меня в гостях В.Я. Виленкин, близко знавший Булгакова в последние годы жизни. Затем этот портрет стал причиной знакомства со мной Л.Е. Белозерской на моей персональной выставке в Московском доме ученых в 1977 году. Любовь Евгеньевна была весьма настроена на общение, звонила несколько раз, но, «отстрелявшись» в воспоминаниях, не имела, чем привлечь внимание нацелившегося на Булгаковскую тему художника. Виленкин же больше говорил об Ахматовой. Елена Сергеевна к тому времени уже умерла, а на Ермолинского у меня не было выхода. Высокую оценку портретному циклу «Через тернии к звёздам», куда входил и вышеупомянутый портрет Булгакова, дал Г.П. Менглет (записью в книге отзывов) в 1978 году на выставке в Доме ученых в Троицке (Красная Пахра). Не исключено, что Георгий Павлович встречал Булгакова, когда в театре Сатиры ставился «Иван Васильевич» в начале 30-х годов. Было ещё несколько из моих почитателей, кто знал или видел Булгакова, но им представал результат прямого общения художника и модели, к которому нечего было добавить (вот почему меня мало интересовали запоздалые контакты с вдовами). Истина, коей служил М.Б.2, обволокла меня своей светлой аурой, а Высшие Силы способствовали единению.

Способствовали? — Как?

В течение пяти лет филиал моего Духовного центра функционировал в одном из московских институтов, расположенных на пересечении Большой Садовой и Малой Бронной. Место это находится как раз посредине между «домом 302-бис» с нехорошей квартирой3 и Патриаршими, где, как известно, начинается Роман4. Там в небольшой аудитории, увешанной моими картинами, и проводилась лекционная работа преподавателями Центра.

Каждый раз, о чём бы я ни говорил, живое присутствие Михаила Афанасьевича давало себя знать — без упоминания о нём, апеллирования к его духовному опыту, гностическим разработкам и героическому итогу жизни не обходилось. Текст МиМ исхожен мной в компании учеников и слушателей вдоль и поперёк. На Патриарших был снят один из «Оазисов»5, посвящённый Булгакову. То море любви к автору МиМ, что прошло через гностические шлюзы Большой Садовой, 2, вращая креативные турбины (вот они, братья Турбины!), должно было стать чем-то большим, чем простое колебание воздуха, переливающееся, ускользающее, тающее («Маг фон Нитофф», блюдущий сохранность информации, не в счёт).

Теперь любовь оплотняется текстом.

И во многом этот текст порождён энергетикой места. Что же это за место?

Читаем: «Миша... жил в это время на Большой Пироговской, а мы на Большой Садовой, угол Малой Бронной, в особнячке, видавшем Наполеона, с каминами, с кухней внизу, с круглыми окнами...» (4; 326—327).

Вот оно, вот в чём всё дело!

Это здёсь стояло магическое зеркало, где отразился результат действия крема Азазелло, из этого окна стартовала Маргарита в своё волшебное путешествие на метле, это отсюда за ней увязался с восседающей гордо Наташей боров Николай Иванович (Бухарин).

Да и в последний полёт Маргарита отправилась отсюда же — «готический особняк» появился постфактум.

Так что, как бы высоко ни возносилась наша мысль, как бы отстранённо ни звучали эзотерические формулы и схемы, книга, которая лежит перед вами, носит характер репортажа с места событий.

Примечания

1. Далее — МиМ.

2. М.Б., превращаясь в монограмму МБ, провоцирует читать букву Б как 5 Булгаковского фирменного «пятого измерения».

3. Реально — Большая Садовая, д. 10, кв. 50 ((10×50 = (3 + 2)×100)).

4. Здесь и далее заглавная буква указывает на МиМ

5. Моя авторская программа на канале TV «Российские университеты» в 1993—1997 гг.