Драматургия М. Булгакова остается одним из наиболее значимых явлений в русской литературе XX века. Главная особенность его произведений состоит в том, что в них органично сочетаются традиция и современность, мода и новаторство, время и вечность. «Булгаков — мастер симфонической драмы», — это замечание К. Рудницкого предельно точно характеризует многоаспектность и полифункциональность творчества писателя1.
В течение последней четверти XX века формировалось русское и зарубежное булгаковедение. Весь комплекс публикаций, посвященных творчеству, Булгакова можно разделить на три основные группы.
К первой группе относятся научные исследования биографии Булгакова: «Творческий путь Михаила Булгаков» Л. Яновской (1983), «Жизнеописание Михаила Булгакова» М. Чудаковой (1988), «Воспоминания» Л. Белозерской (1990), «Михаил Булгаков и его родные — семейный портрет» Е. Земской (2004) и др. Это литература об отношении жизни и творчества писателя. По справедливому замечанию М. Чудаковой, «одно из важнейших для Булгакова, объединяющее его «жизнь» и «творчество»»2.
Ко второй группе можно отнести исследования драматургии Булгакова: «Михаил Булгаков в Художественном театре» А. Смелянского (1986), «Время и театр М. Булгакова» В. Гудковой (1988), «Жанровые разновидности русской драмы (на материале драматургии М.А. Булгакова)» Ю. Бабичевой (1989), «Фантастика Булгакова» И. Ерыкаловой (2007) и др. Вся жизнь Булгакова была тесно связана с театром, и Булгаков — «человек театра»3. В. Химич замечает: «Само художественное мышление Булгакова структурно театральное»4.
Третью группу составляет литература, посвященная исследованию прозы Булгакова: «Роман «Мастера и Маргарита» М. Булгакова» Б. Соколова (1991), «М. Булгаков-становление романиста» Б. Мягкова (1991), «Странный реализм М. Булгакова» В. Химич (1995), «Художественный мир М. Булгакова» Е. Яблокова (2001) и др. Как правило, массовый читатель знает М. Булгакова как автора романа «Мастер и Маргарита». В связи с этим, справедливо замечание Г. Лесскиса: ««Мастер и Маргарита» — бесспорно лучшее произведение Булгакова. Это к тому же — итоговое его произведение по отношению ко всему, что он написал»5.
Любопытно, что в статье «Когда отшумели споры: булгаковедение последнего десятилетия» (2008) В. Гудкова попыталась выделить несколько направлений работы у авторов булгаковедческих книг и статей последнего десятилетия. По ее мнению, первое направление — это публикации в русле литературоведения 1960—1970-х гг., с его традиционным психологизмом, разбором системы образов произведения, изучением литературных связей и влияний, расширением контекста произведения; «Проза Михаила Булгакова: Текст и метатекст» О.С. Бердяевой (2002), «Мастер и Город. Киевские контексты Михаила Булгакова» М.С. Петровского (2008), «В мире Михаила Булгакова» В.В. Химич (2003). У истоков второго направления находится работа Б.М. Гаспарова «Из наблюдений над мотивной структурой романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»», — под ее влиянием работают многие исследователи. Например, можно назвать работы «Над страницами антиутопий К. Чапека и М. Булгакова: (Поэтика скрытых мотивов)» С.В. Никольского (2001), «Оптическая перспектива романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»» Е.А. Иваньшиной (2005), «Нерегулируемые перекрестки: (О Платонове, Булгакове и многих других)» Евг. Яблокова (2005) и др. Далее — ставшее модным в 1980-е течение «эзотериков» и тех, кто без устали расшифровывает булгаковские «коды» и «тайнопись» — «Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий» С.К. Кульюса и И.З. Белобровцевой (2007), «Михаил Булгаков: загадки творчества» Б. Соколова (2008) и др.6
Булгаковедение актуально не только в России, но за рубежом. Так, следует вспомнить исследования «Bulgakov: Life and Work» Proffer E. (1984), «Bulgakov's Last Decade: The Writer as Hero» Curtis J. (1987), «The apocalyptic vision of Bulgakov's The Master and Margarita» Edward Ericson (1991), «Mikhail Bulgakov as playwright», Ershov L.D. (1993), «Mikhail Bulgakov: The Early Years» Haber, Edythe C. (1998).
В частности, в Южной Корее после публикации романа «Мастер и Маргарита» на корейском языке (1982)7 возник интерес к научному осмыслению «булгаковедения». Как отмечает Ким Хен Тэк, булгаковедение занимает второе место в русском литературоведении Кореи8. Так, заслуживают внимания исследования Ким Кю Зон «Анализ пьесы «Дни Турбиных» (1992), «Диалог драматурга М. Булгакова с В. Маяковским» (1997), «М. Булгаков и Ж. Мольер — пьеса «Мольер» (2000), «Персонажи пьесы «Зойкина квартира»» (1998), Ким Хе Ран «Трагифарс Михаила Булгакова» (2001) и др. Однако, в этих работах исследовательское внимание сосредоточено в основном вокруг темы «художник и власть» и «театральность» М. Булгакова.
Следует отметить, что в 1971 году была сделана попытка систематизации и классификации драматургии М. Булгакова. Т. Ермакова в диссертации «Драматургия М. Булгакова» тематически разделяет драматургию Булгакова на три группы: 1) тема революции, гражданской войны и интеллигенции: пьесы «Дни Турбиных», «Бег»; 2) цикл сатирических пьес: «Зойкина квартира», «Багровый остров», «Адам и Ева», «Блаженство», «Иван Васильевич»; 3) проблемы таланта и власти, художники и времени: пьесы «Кабала святош», «Последние дни»9.
В статье А. Кораблева «Время и вечность в пьесах М. Булгакова» (1988) дается более расширенная классификация пьес Булгакова: 1) пьесы о революции и гражданской войне: «Дни Турбиных», «Бег», «Батум»; 2) сатирические пьесы «Зойкина квартира», «Багровый остров», «Полоумный Журден»; 3) тема художника и власти: пьесы «Кабала святош» («Мольер»), «Последние дни» («Пушкин»), «Дон Кихот»; 4) фантастические пьесы «Адам и Ева», «Блаженство», «Иван Васильевич»; 5) инсценировки, киносценарии, оперные либретто: «Мертвые души», «Война и мир», «Минин и Пожарский» и др.10
Как отмечалось выше, творчество М. Булгакова многогранно и представлено разными жанрами, в связи с этим многогранно и многоаспектно зарубежное и русское «булгакововедение». Однако мало работ посвящено антиутопическим традициям в творчестве М. Булгакова, в частности, в драматургии, хотя элементы антиутопии предельно репрезентативны для творчества М. Булгакова.
Антиутопический код является самым важным ключом, который пронизывает все творчество Булгакова. Нельзя не согласиться с замечанием А. Смелянского: «Антиутопизм станет существенной чертой и основой художественного мировосприятия писателя. Он позволит ему не только видеть вещи в их реальном свете и значении, но и пророчить некоторые факты, что, как известно, свойственно «фантастическому реализму»»11.
Утопия — литературный жанр, описывающий художественную реализацию мечты об идеальной политико-социальной модели мира, исходящей из критики существующих отношений и основанной на принципе надежды. Многие исследователи отмечают, что большинство современных утопий — не модели совершенного общества, а либо альтернативы настоящему, с высоты которых оно судится, либо попытки представить себе реализованными последствия определенных теорий, моделей, проектов: «Утопия — это подробное и последовательное описание воображаемого, но локализованного во времени и пространстве общества, построенного на основе альтернативной социально-исторической гипотезы и организованного — как на уровне институтов, так и человеческих отношений — совершеннее, чем то общество, в котором живет автор»12.
В XX в. утопические идеалы подверглись наиболее значительному переосмыслению. Пессимистическая ревизия островного мира была вызвана социально-политическими катаклизмами и апокалипсическими настроениями, царившими в Европе на рубеже веков. Материалом для литературной рефлексии послужил печальный опыт претворения утопических идеалов в реальность. Поэтому возникает ощущение, что в литературной антиутопии выражено пессимистическое отношение к гиперрационально структурированным общественным системам. Р. Гальцева и И. Роднянская отмечают: «Антиутопический роман — это нашедший себе литературное выражение отклик человеческого существа на давление «нового порядка»»13. Если утопия пишется в сравнительно мирное, предкризисное время ожидания будущего, то антиутопия — на сломе времени, в эпоху неожиданностей, которое это будущее преподнесло.
Коренное свойство антиутопии, которое остается в ней постоянным, каким бы ни был материал — она неизменно оспаривает миф, созданный утопией без должной оглядки на реальность. А. Зверев подчеркивает: «Для классической утопии элемент социальной мифологии обязателен; он может быть выражен с большей или меньшей отчетливостью, однако присутствует всегда»14.
Антиутопия и миф — понятия связанные одно с другим только отношением принципа несовместимости. Миф, из которого вырастает образ земного рая, в антиутопии испытывается с целью проверить даже не столько его осуществляемость, сколько нравственность его оснований. А. Зверев считает, что «антиутопия — это карикатура на позитивную утопию, произведение, задавшееся целью высмеять и опорочить саму идею совершенства, утопическую установку вообще»15.
Любопытно замечание Б. Дубина об отношении утопии и антиутопии в русской литературе 1920—1930-хх годов: «Первая половина 1920-х гг. дала подъем жанра социальной утопии. В основу этой фантастики легли уравнительные представления эпохи «военного коммунизма», в свою очередь восходящие к популярно изложенным идеям Маркса и Энгельса о классовой структуре и борьбе классов, природе и производстве, труде и капитале. Собственно, их пародически предвещал сам замятинский роман, в прямой полемике с ними складывались литературные антиутопии Булгакова и Платонова»16.
Интерес к научному осмыслению феномена антиутопии в творчестве Булгакова возник после работы Ю. Бабичевой, которая считала М. Булгакова одним из основателей антиутопии и впервые обратила внимание на антиутопические тенденции в драматургии М. Булгакова: «В своих опасениях за судьбу создаваемого нового мира Булгаков только соприкоснулся с Е. Замятиным, своим другом и автором пророческого романа «Мы»... романы О. Хаксли «О дивный новый мир» (1932), и Д. Оруэлла «1984» (1949), — достойные представители этого ряда, а автор «Блаженства» — одни из его основателей. Все они стали современными и злободневными сегодня, когда прекрасного нового мира снова нуждается в активной защите»17.
Среди работ по данной теме следует отметить монографии, которые являются первыми попытками подробного исследования антиутопии в творчестве М. Булгакова: «От утопии к антиутопии — о творчестве А. Платонова и М. Булгакова» О. Николенко (1994); «Над страницами антиутопий К. Чапека и М. Булгакова (поэтика скрытых мотивов)» С. Никольского (2001); «Русская антиутопия 1900—1920-гг. в контексте отечественной культуры» О. Павловой (2005); «Русская антиутопия в контексте мировой литературы» Л. Юрьевой (2005).
Однако данные работы были посвящены антиутопизму Булгакова не столько в рамках всего творчества, сколько в отдельных произведениях. В булгаковедении антиутопизм, как правило, рассматривался на материале повестей 1920-х годов («Дьяволиада», «Роковые яйца», «Собачье сердце») и пьес 1930-х годов («Адам и Ева» и «Блаженство»). Так, Л. Юрьева считает повесть «Дьяволиада» первым произведением Булгакова, в котором четко ощущается антиутопическая тенденция18, О. Николенко замечает, что в повести Булгакова «Роковые яйца» «возможности фантастики помогают усилить обличительный пафос антиутопии»19, О.А. Лакшин определяет повесть «Собачье сердце» как «сатирическую утопию»20, а А. Нинов называет пьесу «Адам и Ева» безусловной антиутопией, наиболее мрачной из всех написанных Булгаковым21.
В других работах исследователи пытались изучить антиутопизм в драматургии Булгакова на примере пьес «Адам и Ева», «Блаженство»22. Однако и в этих работах учеными рассматривались черты антиутопии в аспектах научной фантастики и взаимосвязи с романом «Мы» Е. Замятина23.
Вышеперечисленные работы, посвященные антиутопизму в творчестве М. Булгакова, обращают внимание только на отдельные произведения. Следовательно, эти исследования не позволяют ощутить и оценить булгаковский антиутопизм в контексте всего творчества писателя. Булгаковская антиутопия не сконцентрирована в каком-либо отдельно взятом произведении, а широко проявляется во всем творчестве этого автора. В рамках данного исследования принципиально важным становится рассмотрение феномена антиутопии в контексте всего творчества Булгакова, в частности, в драматургии.
Так, важным представляется выявление специфики антиутопизма повестей Булгакова 1920-х годов и их принципиального отличия от его пьес 1930-х годов. Прежде всего, необходимо отметить, что для антиутопизма, обнаруженного в повестях 1920-х годов, характерны темы предупреждения и критики технократического (индустриального) общества.
Рассуждая об антиутопизме в повести «Роковые яйца», О. Павлова замечает: «Негативная оценка утопической модели советского государства в «Роковых яйца» основывается отнюдь не на имплицитно присутствующих в ней чертах тоталитарного государства... Думается, М.А. Булгаков критикует утопию с позиций метафизических ценностей, высвечивая ограниченность сугубо материального человеческого существования в индустриальной Москве конца 1920-х гг.»24. Л. Юрьева полагает, что в повести «Собачье сердце» «Булгаков упреждает об угрозе цивилизации, культуре, духовности, исходящей от шариковых и Швондеров, выступает против всеобщей уравниловки, а это, как известно, коренная черта классических антиутопий»25.
В пьесах М. Булгакова 1930-х годов «Адам и Ева» и «Блаженство» ярко обозначены темы критики тоталитаризма и конфликта государства и личности, что является важнейшим элементом антиутопии. Итак, в пьесе «Адам и Ева» изображена образовавшаяся новая форма организации общества — диктатура Адама Красовского. «Колония, возглавляемая им (Адам — Л.С.О.), «фантазером в жандармском мундире», добровольно и самовольно принявшим на себя власть, базируется на насилии»26.
Необходимо отметить, что недостаточное внимание обращено на антиутопизм драматургии Булгакова 1920-х годов, несмотря на то, что драматургия создается параллельно со становлением булгаковских антиутопических повестей: повести «Дьяволиада» и «Роковые яйца» — 1924 г., «Собачье сердце» — 1925 г.; пьесы «Дни Турбиных» и «Зойкина квартира» — 1926 г., «Багровый остров» — 1927 г., «Бег» — 1928 г. Между тем, стоит заметить, что первая редакция пьесы «Дни Турбиных» («Белая гвардия») была завершена в августе 1925 г., работа над пьесой «Зойкина квартира» начинается с сентября 1925 г., «Багровый остров» — с апреля 1926 г., «Бег» — с декабря 1926 г.27
Итак, можно предположить, что антиутопический код более или менее проникает в драматургию М. Булгакова 1920-х годов28, и основные особенности антиутопии в творчестве Булгакова проявляются не только в эпических жанрах, но и в драмах. Важным представляется выявление специфики антиутопизма в драматургии Булгакова 1920-х годов, как процесса формирования булгаковской антиутопии и как совершенства булгаковской антиутопии в драматургии 1930-х годов.
Актуальность темы исследования определяется необходимостью углубления исследования жанрового своеобразия драматургии М. Булгакова; значимостью определения традиции антиутопии в творчестве писателя, выявления элементов антиутопии в драматургии М. Булгакова как составляющих его поэтики, позволяющих оценить его творчество в более широком контексте.
Предметом исследования стали четыре драмы М. Булгакова: «Зойкина квартира» (1926), «Бег» (1928), «Адам и Ева» (1931), «Блаженство» (1934), а также частично использованы другие произведения писателя: пьеса «Дни Турбинных», повесть «Собачье сердце», роман «Мастер и Маргарита». Выбор обусловлен важностью этих произведений для выявления специфики булгаковского антиутопизма. Кроме того, материалом исследования послужила русская антиутопическая драматургия 1920—1930-х годов — пьесы Л. Лунца «Город Правды» (1924), С. Третьякова «Хочу ребенка» (1927), В. Маяковского «Клоп» (1929), Ю. Олеши «Заговор чувств» (1929), А. Афиногенова «Страх» (1931).
Цель работы — выявить элементы антиутопии в драматургии М. Булгакова; установить своеобразие булгаковской антиутопии и определить место антиутопических мотивов не только в его творчестве, но и в историко-культурном и литературном контексте 1920—1930-х годов.
Поставленная цель определяет и основные задачи исследования:
1. Выявить характерные черты, определить место и роль антиутопического жанра в русской литературе 1920—1930-х годов как доминантного культурного кода.
2. Выявить в процессе анализа сюжета, системы персонажей, конфликта, стилезначимых компонентов пьес М. Булгакова мотивы, определяющие своеобразие булгаковской антиутопии.
3. Исследовать функционирование элементов антиутопии в драматургии Булгакова, их органическую взаимосвязь с русской драматургией 1920—1930-х годов (пьесами «Город Правды» Л. Лунца, «Хочу ребенка» С. Третьякова, «Клоп» В. Маяковского, «Заговор чувств» Ю. Олеши, «Страх» А. Афиногенова), определить место антиутопических маркеров в поэтике М. Булгакова.
На защиту выносятся следующие основные положения
1. Антиутопический код становится актуальным и концептуально значимым не только в прозе, но и в русской драматургии 1920—1930-х годов. Анализ антиутопической драматургии показывает, что, пройдя путь от антиутопической прозы первой половины 1920-х годов, антиутопическая драматургия выработала свой оригинальный почерк.
2. Основными элементами антиутопии в драматургии 1920—1930-х годов стали протест против тоталитаризма, связанного с контролем, насилием, коллективизмом, однообразием, уничтожающим личность; протест против технократизма, связанного с игнорированием человеческого чувства. Антиутопия 1920-х годов явилась протестом против насаждаемого монологизма в культуре.
3. Для антиутопической прозы характерны предупреждение и критика вымышленного общества, в пьесах Булгакова 1920-х годов выявлены причины его возникновения. Драматургия этого периода является своеобразным фундаментом, на котором создается вся антиутопия Булгакова. В пьесах 1920-х годов М. Булгакова «Зойкина квартира» и «Бег» предельно проявляется разница между утопией и антиутопией.
4. Пьеса «Адам и Ева» является началом нового этапа антиутопического проекта Булгакова. В этой пьесе писатель показывает процесс становления реального антиутопического общества. Катастрофа как импульс создания антиутопического общества и антиутопическая идея как основа этого общества играют важную роль в художественной парадигме булгаковской драматургии.
5. Пьеса «Блаженство» является не только последним этапом в создании булгаковской антиутопии, но и итогом формирования всех элементов антиутопии, которые обнаруживались в пьесах 1920-х годов.
6. Особенностью булгаковской антиутопии является контрастное сближение утопии и антиутопии. Концепты «дом-антидом» и «сон» являются своеобразным булгаковским антиутопическим кодом, каждый из которых отличается двойственностью и амбивалентностью и приобретает ранг стилезначимого компонента текста, важным элементом поэтики. «Дом-антидом» является доминантным лейтмотивом в пьесе «Зойкина квартира», «сон» — в пьесе «Бег», приемы гротеска и карнавализации обнаруживаются в пьесах «Адам и Ева» и «Блаженство».
Апробация работы. Основные положения диссертации изложены в ряде докладов на всероссийских научных конференциях («Герценовских чтениях») в РГПУ им. А.И. Герцена (2006, 2008 гг.), на конференции «Литература и театр» (г. Самара, 13—15 ноября 2006 г.).
Примечания
1. Рудницкий К. Михаил Булгаков // Вопросы театра. Сб. статей и материалов. М.: ВТО, 1966. С. 130.
2. Чудакова М.О. Новые работы 2003—2006. М.: Время, 2007. С. 439.
3. Лакшин В. О прозе Михаила Булгакова и о нем самом // Булгаков М. Избранная проза. М.: Худ. лит., 1966. С. 35.
4. Химич В. В мире Михаила Булгакова. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003. С. 33.
5. Лесскис Г. Последний роман Булгакова // Булгаков М.А. Собр. соч. в 5 т. М.: Худ. лит., 1990. Т. 5. С. 612.
Так же см.: Вулис А. Послесловие «Мастер и Маргарита» // Москва. 1966. № 11. С. 127.
6. См.: Гудкова В. Когда отшумели споры: булгаковедение последнего десятилетия // НЛО., 2008. № 91. С. 33.
7. В настоящее время, в Корее переведены такие произведении Булгакова, как роман «Театральный роман» (1987), «Белая гвардия» (1996), «Собачье сердце» (1997), пьеса «Кабала святош» (2000), «Зойкина квартира», «Бег» (2004).
8. См.: Ким Хен Тэк. Анализ направления русского литературоведения в Корее // Русский язык и русская литература. Вып. 16. № 1. 2004. С. 16. Между тем, в Корее первое место занимает «пушкиноведение».
9. См.: Ермакова Т. Драматургия М.А. Булгакова. Автореф. дис. ... канд. М., 1971. С. 8—15.
10. Кораблев А. Время и вечность в пьесах Булгакова // М.А. Булгаков: драматург и художественная культура его времени. М.: СТД РСФСР, 1988. С. 41—42. Между тем, Ю. Бабичева считает пьесы «Кабала святош» и «Последние дни» историческо-биографической драмой, пьесы «Блаженство» и «Иван Васильевич» историко-политической драмой, пьесы «Дни Турбиных» и «Бег» трагикомедией, см.: Бабичева Ю.В. Жанровые разновидности русской драмы: на материале драматургиям. А. Булгакова. Вологда: ВГПИ, 1989. С. 42—44, 66—69.
11. Смелянский А. Драмы и театр Михаила Булгакова // Булгаков М.А. Собр. соч. в 5 т. М.: Худ. лит., 1990. Т. 3. С. 575.
12. Чаликова В. Утопия и утопическое мышление: Антология зарубежной литературы. М.: Прогресс, 1991. С. 8.
13. Гальцева Р., Роднянская И. Поиски человека // Новый мир. 1998. № 12. С. 53.
14. Зверев А. Крушение утопии // Иностр. Лит. 1988. № 11. С. 40.
15. Зверев А. Когда пробьет последний час природы // Вопросы литературы. 1989. № 1. С. 17.
16. Дубин Б. Слово — Письмо — Литература: Очерки по социологии современной культуры. М.: НЛО, 2001. С. 40.
17. Бабичева Ю.В. Жанровые разновидности русской драмы. С. 90—91.
18. Юрьева Л.М. Русская антиутопия в контексте мировой литературы. М.: ИМЛИ РАН, 2005. С. 97.
19. Николенко О.Н. От утопии к антиутопии (О творчестве А. Платонова и М. Булгакова). Полтава.: Изд-во Полтава, 1994. С. 136.
20. Лакшин В. Предисловие «Собачье сердце» // Знамя. 1987. № 6. С. 74. Так же см.: Виленский Ю. Доктор Булгаков. Киев: Здоровья, 1991. С. 176.
21. Нинов А. О драматургии и театре Михаила Булгакова // М.А. Булгаков — драматург и художественная культура его времени. М.: СТД РСФСР, 1988. С. 30. Об антиутопизме пьесы «Адам и Ева» так же см.: Ерыкалова И. Пьеса «Адам и Ева». Комментарий // Булгаков М.А. Собр. соч. в 5 т. М.: Худ. лит., 1990. Т. 3. С. 589; Никольский С.В. Над страницами антиутопий К. Чапека и М. Булгакова. М.: ИНДРИК, 2001. С. 107.
22. См.: Нинов Л. О драматургии и театре Михаила Булгакова. С. 30. Об антиутопизм пьесы «Адам и Ева» также см.: Ерыкалова И. Пьеса «Адам и Ева». Комментарий // Булгаков М.А. Собр. соч. в 5 т. М.: Худ. лит., 1990. Т. 3. С. 589; Никольский С.В. Над страницами антиутопий К. Чапека и М. Булгакова. С. 107.
23. Об этом подробнее см.: Чудакова М.О. Адам и Ева свободы // Огонек. 1987. № 37. С. 15; Ерыкалова И. Пьеса «Адам и Ева». Комментарий. С. 591; Кухта Е.А. Пьеса «Блаженство». Комментарий // Булгаков М.А. Пьесы 1930-х годов. СПб.: Искусство-СПб, 1994. С. 595, 598; Смелянский А. Театр Михаила Булгакова-тридцатые годы. С. 12.
24. Павлова О.А. Русская литературная утопия 1900—1920 гг. в контексте отечественной культуры. Волгоград: Волгоградское научное изд-во, 2005. С. 563. Между тем, О. Николенко замечает «...в повести Булгакова «Роковые яйца»... раскрыть актуальные проблемы науки, культуры и исторического развития России, предостеречь общество от пагубных последствий нарушения законов эволюции и нравственности». Николенко О.Н. От утопии к антиутопии (О творчестве А. Платонова и М. Булгакова). С. 136.
25. Юрьева Л.М. Русская антиутопия в контексте мировой литературы. С. 104—105.
26. Дашевская О.А. Утопия в жанровой структуре «Адама и Евы» М. Булгакова // Проблемы метода и жанра. Сб. ст. Томск: Изд-во Томск. ун-та. 1991. С. 239—240.
27. См.: Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М.: Книга, 1988. С. 251, 254, 260, 280; Соколов Б. Булгаков. Энциклопедия. М.: ЭКСМО, 2005. С. 771—774.
28. Как правило, О. Николенко считает пьесу «Багровый остров» антиутопическим жанром, Л. Юрьева замечает антиутопизм в пьесе «Бег». См.: Николенко О.Н. От утопии к антиутопии (О творчестве А. Платонова и М. Булгакова). С. 155—175; Юрьева Л.М. Русская антиутопия в контексте мировой литературы. С. 131—133.
| К оглавлению | Следующая страница |