В конце сентября 1921 года после тяжелых жизненных потрясений и полных невзгод скитаний Михаил Афанасьевич Булгаков «приехал без денег, без вещей в Москву, чтобы остаться в ней навсегда» (из автобиографии 1924 года). Он приехал с твердым намерением писать, и здесь прошла почти вся его творческая жизнь. В Москве созданы бесчисленные фельетоны, очерки и рассказы Булгакова, и широко известные, и незаметные, и до сих пор не найденные еще в лабиринтах книгохранилищ и архивов. В Москве написаны и всеми любимые произведения «Записки на манжетах», «Белая гвардия», «Дни Турбиных», «Собачье сердце», «Бег», «Мольер», «Театральный роман», «Мастер и Маргарита». Многие булгаковские строки дышат прелестью, тайной, болью и весельем московских улиц и переулков, дворов и домов. О местах Москвы, связанных с жизнью и творчеством Михаила Афанасьевича Булгакова, этот рассказ.
Его Москва — город необыкновенный, а главная дверь в необыкновенную Москву — Арбатская площадь. Сверните здесь в любой переулок, войдите в любой двор, поднимитесь по любой лестнице, постучите в любую дверь, расспросите любого, кто вам откроет, и сделайте со мной что хотите, если с первой же попытки вы не обнаружите хвостик настоящей большой тайны, раскрыть которую уже дело техники. Мы с вами подойдем к этой главной двери, но не сразу. К ней подход нужен.
* * *
Однажды, проезжая затейливыми московскими переулками, мне неожиданно пришлось остановиться. Посередине крохотного перекрестка сиротливо топталась стайка ребят лет шестнадцати. Не обращая внимания на машины, они во все стороны озадаченно крутили головами.
— Что ищете, ребята?
Ноль внимания. Только один, мельком глянув сквозь меня, буркнул:
— Ермолаевский переулок...
В любую погоду бредут московскими дворами и переулками люди зачарованные «трижды романтичным Мастером» — Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. Никто из них толком не скажет вам — зачем. Какая в конце концов разница, где это было и ходил ли там трамвай, но уже много лет люди идут и идут, часто сами не зная куда.
«Не может он совладать с этим весенним полнолунием. Лишь только оно начинает приближаться, лишь только начинает разрастаться и наливаться золотом светило, которое когда-то висело выше двух пятисвечий, становится Иван Николаевич беспокоен, нервничает, теряет аппетит и сон, дожидается, пока созреет луна. И когда наступает полнолуние, ничто не удержит Ивана Николаевича дома. Под вечер он выходит и идет на Патриаршие пруды».
Патриаршие пруды
«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина». Так начинается роман «Мастер и Маргарита», так начиналась Москва для Михаила Булгакова. Не случайно это место, ох, не случайно. Возьмите схему Москвы, проведите циркулем окружность из Патриаршего пруда радиусом в один километр. Вы зачерпнете столько тайн, сколько вам не раскрыть до конца жизни. Здесь и скандальное «Варьете», и «Грибоедов», детский сад «Золотая рыбка»; в Малом Козихинском переулке у адвоката Коморского созвал Булгаков ужин в честь прибывшего из-за границы Алексея Толстого, в Южинском переулке проводила свои скорбные дни сестра писателя Вера, на Малой Бронной в доме 32, кв. 24 у Ляминых происходили события, описанные Булгаковым в рассказе «Спиритический сеанс»; там же жили друзья Булгаковых Крешковы; на площади Маяковского у машинистки Ирины Сергеевны Раабен печатал писатель свои первые московские строки; заглядывал Булгаков и в расположенное рядом казино; на улице Герцена, 46 — некоторое время жил. Всего здесь не только не рассказать, но и не перечислить. Отметим особо, что на Большой Садовой, 10, кв. 50 было первое московское жилье Булгакова. Писатель со своей первой женой Татьяной Николаевной Лаппа жил в этом доме с конца сентября 1921 до осени 1924-го года (в статье Б. Мягкова и А. Шамаро «Реалии фантастического действа», опубликованной в журнале «В мире книг», 1982, № 9, ошибочно указываются 1922—1923 годы). Быт московской коммунальной квартиры оставил у Булгакова тяжелое впечатление, о чем можно судить по его произведениям «Самогонное озеро», «№ 13 — дом Эльпитрабкоммуна» и др. Описана квартира и в романе «Мастер и Маргарита».
Как пишет в комментариях к письмам Булгакова его сестра Н.А. Земская, «эта же квартира дала материал для типа Аннушки "чумы" в романе "М[астер] и М[аргарита]"». Это действительно так. Т.Н. Кисельгоф в своих воспоминаниях рассказывает о соседке Булгаковых по кв. 50 Анне Горячевой, скандальной и грубой женщине, черты которой мы узнаем и в Аннушке Пыляевой из «№ 13 — дом Эльпитрабкоммуна», и в старухе Павловне из «Самогонного озера».
«...Вскоре Маргарита, открыв глаза, увидела под собою не лесную тьму, а дрожащее озеро московских огней. Черная птица-шофер на лету отвинтил правое переднее колесо, а затем посадил машину на каком-то совершенно безлюдном кладбище в районе Дорогомилова». (Этого кладбища теперь нет. Там протянулся просторный Кутузовский проспект — Л.П.) Очень скоро Маргарита поднималась уже по невидимой бесконечной лестнице квартиры № 50 дома 302-бис, той самой квартиры, которую Степа Лиходеев «занимал пополам с покойным Берлиозом в большом шестиэтажном доме, покоем расположенном на Садовой улице. Надо сказать, что квартира эта — № 50— давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией».
Сейчас широко распространено мнение, что «нехорошая квартира № 50» — это и есть квартира 50 в доме 10 на Большой Садовой. Стены этого подъезда сплошь исписаны цитатами из романа и соответствующими теме мыслями. В пользу сторонников этой версии говорят и номер подъезда, и каморка под лестницей, и некоторые другие детали. Сторонники другой версии, высказанной В. Левшиным в очерке «Садовая, 302-бис» (журнал «Театр», 1971, № 11), считают, что дело было в квартире № 34 того же дома, где, по словам автора, в 1922—1923 годах жил Булгаков. Надо отметить, что и в этой публикации даты указаны ошибочно. В квартире 34 Булгаков жил не в 1922—1923 годах, а всего 2—3 месяца — осенью 1924 года, что подтверждается рядом писем и документов. Казалось бы, сторонники квартиры 50 «перевешивают», но в пользу квартиры 34 — размеры, планировка и обстановка «нехорошей квартиры». Кроме того, ее бывшая владелица весьма богатая ювелирши де Фужере ассоциируется с не менее богатым владельцем квартиры 34 Артуром Манасевичем, отцом В. Левшина.
Не ищите примитивных совпадений. Не забывайте, что Булгаков писал не акт обследования жилфонда, а роман, на страницах которого талантливо передал своеобразную в своих комедийности и драматизме атмосферу московского быта 20-х годов. В то же время несомненно, что писатель опирался, порой даже «зарисовывал» вполне реальные и конкретные образы причудливых уголков Москвы. Да, не поверить в фантастику Булгакова невозможно.
О, многострадальная квартира № 50! Уж досталось тебе и от жильцов, и от Булгакова, и от нечистой силы, и от грозного управдома Никанора Босого. Помните, в романе:
«Тут он взглянул на дверь в кабинет Берлиоза, бывшую рядом с передней, и тут, как говорится, остолбенел. На ручке двери он разглядел огромнейшую сургучную печать на веревке. "Здравствуйте! — рявкнул кто-то в голове у Степы. — Этого еще недоставало!"»
Спустя 60 лет, 3 апреля 1983 года, придя к дверям квартиры № 50, я, как говорится, остолбенел тоже. Двери ее снова запирала страшная казенная печать. Точнее — шесть печатей, располагавшихся на наклеенном на дверь белом листе бумаги со следующим текстом:
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Москва
2.04.83 г.
ТОВАРИЩ АРЕНДАТОР!
В результате проведенной инвентаризации установлено, что данное помещение занимается Вами незаконно. В связи с этим комиссия сочла необходимым закрыть и опечатать помещение. За самовольное вскрытие помещения Вы будете нести ответственность в соответствии с действующим законодательством. Со всеми вопросами обращаться в ДЭЗ-16 по адресу: ул. Остужева, 17, стр. 2, т. 229-53-70.
Руководство ДЭЗ-16
М.П. Цыбусов.
Перед фамилией нынешнего управдома, который теперь называется «руководство ДЭЗ-16», — энергичная и головокружительная подпись, не оставляющая ни малейшего сомнения в серьезности происходящего.
Преодолев остолбенение, я немедленно совершил хищение означенного документа с дверей квартиры № 50 и теперь с трепетом храню его в своем сейфе.
Итак, вернемся к началу романа. «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина». Это совсем рядом с «нехорошей квартирой». Речь идет о Пионерском пруде на Малой Бронной, а говорят «пруды» потому, что до конца XIX века их было три, и тянулись они к Трехпрудному переулку (он и сейчас так называется). Это здесь накрыл Берлиоза трамвай, «поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную, <...> и под решетку Патриаршей аллеи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Бронной. Это была отрезанная голова Берлиоза».
Я знаю это место. Часто привожу туда знакомых, показываю. Нередко вижу, как и другие, иногда с книжкой в руках, восстанавливают маршрут трамвайного пути. Место-то есть, а вот был ли трамвай? Валентин Катаев в книге «Алмазный мой венец» пишет о Патриаршем пруде: «Тогда еще там проходила трамвайная линия, и вагон, ведомый комсомолкой в красном платочке — вагоновожатой, — отрезал голову атеисту Берлиозу...» Правда, в другом месте своей книги Катаев связывает эти воспоминания о трамвае с другим прудом — Чистым, где трамваи действительно ходили и ходят теперь. «Трамвай был», — пишет и В. Левшин. «Трамвай был», — пишут Б. Мягков и А. Шамаро. Все это, к сожалению, без какой-либо аргументации. Ермолаевский переулок — старое название улицы Жолтовского. Много дней провел я в «Ленинке», изучая транспортные схемы и маршрутные справочники тех лет. Трамвая не было. В фототеке Музея архитектуры Москвы удалось найти довоенные снимки Патриаршего пруда и Малой Бронной. Трамвая не было. Но в булгаковскую фантастику невозможно не поверить, и я пошел по старым соседним домам, расспрашивая о трамвае больных, лежащих, невидящих или неслышащих стариков и старушек. «Ну, как же! Был трамвай, был», — говорили одни. «Нет, трамвая точно не было», — отвечали другие. Рассказы старожилов, если они ничем не подтверждаются, вещь опасная. Откровенно говоря, при достаточном навыке за два-три дня можно собрать подробные и взаимоувязанные воспоминания о том, как однажды в Патриаршем пруду из-за навигационной ошибки всплыла подводная лодка. Последняя надежда (мне ведь и самому хочется, чтобы трамвай был) — архив транспортного ведомства. 13 мая 1981 года я получил ответ:
«Управление организации пассажирских перевозок рассмотрело Ваше письмо с просьбой сообщить о работе трамвая в двадцатые годы по ул. Жолтовского, М. Бронной и ул. Адама Мицкевича.
Сообщаем, что согласно имеющимся архивным документам и схемам линий городских железных дорог движение трамваев по интересующим Вас улицам организовано не было.
Начальник управления
И.М. Комов».
Занимавшийся моим запросом К.М. Бартоломе проявил максимум добросовестности. Он проверил и грузовые, и вспомогательные линии, и даже нашел и расспросил старых работников Управления. Трамвая не было. Правда, трамвайная линия проходила совсем рядом, по Садовой, мимо дома Булгакова.
«Утихли истерические женские крики, отсверлили свистки милиции», и мы покидаем Патриаршие пруды вслед за Иваном Бездомным.
Погоня
Сообразив, что это ненавистный профессор «пристроил» Берлиоза под трамвай, Иван бросился за преступной тройкой в погоню. «Тройка двинулась в Патриарший, причем кот тронулся на задних лапах». Патриарших переулков было два — Большой и Малый. Большой называется теперь улицей Адама Мицкевича, а Малый — Малым Пионерским. Четыре выхода с пруда ведут: два на Малую Бронную, один в Ермолаевский, и еще один в пересечение Большого и Малого Патриарших. Значит, именно туда двинулась погоня. «Тройка мигом проскочила по переулку и оказалась на Спиридоновке». Сейчас это улица Алексея Толстого. «Не успел поэт опомниться, как после тихой Спиридоновки очутился у Никитских ворот...» Тут, как мы знаем, преступники стали уходить врассыпную, и дальше Иван погнался за одним лишь профессором. «И двадцати секунд не прошло, как после Никитских ворот Иван Николаевич был уже ослеплен огнями Арбатской площади». Чувствуете, куда мы вторгаемся? Арбатская площадь — главная дверь московских тайн! Но именно теперь, как ни парадоксально, нам следует не искать эти тайны, а увертываться от них, иначе — конец, нам отсюда не выбраться, а погоня уходит. «Еще несколько секунд, и вот какой-то темный переулок с покосившимися тротуарами, где Иван Николаевич грохнулся и разбил колено». Здесь ближайший на пути погони переулок — Малый Афанасьевский, затем переулок Аксакова. И все же нам придется сделать короткую остановку из-за чрезвычайно интересного факта: путь, только что проделанный нами, — кратчайший от Патриаршего пруда к дому, где жил Булгаков, создавая этот роман: улица Фурманова, дом 3/5, кв. 44. Итак, Воланд и Бездомный пронеслись под окнами своего создателя. «Опять освещенная магистраль — улица Кропоткина, потом переулок, потом Остоженка и еще переулок, унылый, гадкий и скупо освещенный. И вот здесь-то Иван Николаевич окончательно потерял того, кто был ему так нужен. Профессор исчез. Иван Николаевич смутился, но ненадолго, потому что вдруг сообразил, что профессор непременно должен оказаться в доме № 13 и обязательно в квартире 47» (с. 45). Увы, Иван ошибся. Профессора там не оказалось.
Пристрастие Булгакова к детальному описанию обстановки постоянно наталкивает нас на мысль, что так оно и было. Нас неотступно преследует ощущение, что писателю все это хорошо знакомо. На девяносто девять и девять десятых я был убежден, что такая квартира существует, и пошел ее искать. Переулок, где исчез профессор, более-менее ясен. Это либо 2-й Обыденский, либо Савельевский, либо улица Крыленко. Однако ни в одном из них не оказалось дома 13 с квартирой 47, которая, кстати, должна находиться на втором этаже. («Ворвавшись в подъезд, Иван Николаевич взлетел на второй этаж, немедленно нашел эту квартиру и позвонил нетерпеливо». С. 45.) Я уже заметил, что Булгаков лишь слегка шифровал адреса, причем номера домов чаще, чем номера квартир. Выход был один — сплошное прочесывание района исчезновения профессора. Квартир с номером 47 оказалось всего шесть, из них только одна на втором этаже. Это было в доме 7 по Остоженке. В ранних редакциях романа переулок назывался открытым текстом — Савельевский, поэтому особенно важно, что одно крыло этого дома загибается на Савельевский переулок. В квартире «Иван Николаевич ничуть не растерялся в незнакомой обстановке и прямо устремился в коридор, рассуждая так: "Он, конечно, прячется в ванной". В коридоре было темно. Потыкавшись в стены, Иван увидел слабенькую полоску света внизу под дверью, нашарил ручку и несильно рванул ее. Крючок отскочил, и Иван оказался именно в ванной и подумал о том, что ему повезло» (с. 46).
Что ж, надо идти, смотреть квартиру. Звоню. «Здравствуйте. "Мастера и Маргариту" читали?.. Почему "сумасшедший"?.. Нет, сегодня не пил. Тут, понимаете, такая история...» Но дверь уже захлопнулась. Расстроенный, я медленно вышел из подъезда, обдумывая непредвиденное и неприятное осложнение. Вдруг около дома показался парный милицейский патруль. Четыре ленивых, но внимательных глаза смотрели прямо на меня. Не успев ничего сообразить, я оказался около патруля. «Ребята, помогите. Меня не хотят пускать в квартиру. Мне бы только коридор посмотреть... Я пишу о Булгакове... Вот, у меня паспорт есть, вот еще документы... Скажите им хотя бы, что у меня документы в порядке...» Через минуту мы снова были у дверей 47-й квартиры. Нам долго не открывали, потом спросили: «Кто?» — «Откройте, пожалуйста. Милиция». После значительной паузы появилась щелочка, затем дверь медленно открылась. «Этот гражданин просит разрешения осмотреть коридор вашей квартиры для художественных целей. Если вы боитесь пускать постороннего человека, мы можем постоять рядом». Хозяева смягчились. Один милиционер остался в подъезде, другой занял место у дверей, и я вошел в квартиру.
Из небольшой передней в глубину уходил длинный темный коридор, с одной стороны которого виднелись двери комнат. Взгляд сразу приковался к самой дальней двери, куда все это упиралось. С внезапно появившимся волнением я медленно подходил к ней. «А что у вас... здесь?» На меня глянули немного удивленно. «Здесь? Ванная». Я открыл дверь. На косяке болтался старый слабенький крючок. Имела квартира и черный ход, через который можно было выйти в Савельевский переулок. Недоставало самого главного звена — знал ли эту квартиру Булгаков? А если знал, то откуда? Кто из его друзей или врагов жил там? Мы как можно вежливее извинились и покинули квартиру 47.
Кто? Казалось, вопрос только в этом. Снова начались поиски. Через некоторое время удалось установить, что в районе исчезновения профессора жили только одни друзья Булгакова — семья Николая Николаевича Лямина. Тоже на Остоженке, тоже в доме № 7, но в квартире 66. При уточнении на месте оказалось, что, хотя квартира Лямина и имела адрес: Остоженка, 7, на самом деле дом располагался в Савельевском переулке под № 12, и квартира 66 как раз была на втором этаже. Там и сейчас живет его вдова Наталия Абрамовна Ушакова. Она рассказала, как в 1924 году познакомились они с Булгаковым у писателя Сергея Сергеевича Заяицкого на первом чтении «Белой гвардии». Второе чтение состоялось уже у Ляминых, с которыми у Булгакова сразу установились теплые отношения. В комнате, где сидели мы с Наталией Абрамовной, Булгаков читал многие свои произведения. Отношения между ними вскоре стали дружескими. Михаил Афанасьевич считал Лямина своим лучшим, настоящим другом. У Наталии Абрамовны до сих пор хранится подарок Булгакова Николаю Николаевичу — сборник «Дьяволиада» с надписью автора: «Настоящему моему лучшему другу Николаю Николаевичу Лямину. Михаил Булгаков. 1925 г. 18 июля. Москва».
Хранятся у нее и другие автографы Булгакова. На журнале «Россия» с публикацией части «Белой гвардии» надпись:
«Милым Наталье Абрамовне и Николаю Николаевичу Ляминым кусок романа. Москва. 4.I.1925. Михаил Булгаков».
Фото М.А. Булгакова с надписью:
«Дорогому другу моему Коле Лямину. 22/X.26 г. Михаил Булгаков. Москва».
Еще одно его фото с надписью:
«Тате дорогой от дорогого М. Булгакова. 22/X.1926 г. Москва».
Н.Н. Лямин — потомственный почетный гражданин города Москвы, филолог, окончивший Московский университет, обладал широкими и интересными познаниями, свободно владел несколькими языками, собрал прекрасную библиотеку. Работая над своими произведениями, Булгаков часто обращался к нему за консультациями. В годы репрессий Николай Николаевич был арестован в первый раз, с началом войны — второй и в 1942 году погиб в заключении. Сейчас он посмертно реабилитирован.
Н.А. Ушакова в 1917 году окончила в Петербурге гимназию, затем переехала в Москву. Ныне она художник-график, член Союза художников (в уже упоминавшейся статье Б. Мягкова и А. Шамаро ее фамилия указана ошибочно: Лямина-Ушакова).
А теперь представьте себе картину: по улицам Москвы разгуливает некто значительный и властвующий — высокий незнакомец в сером, имеющий дьявольскую силу над человеческими душами; в его руках сверкнул золотой треугольник... Или еще: шабаш нечистой силы; за столом идет игра, причем фигурки оказываются живыми...
Конечно, каждый сразу скажет: «Мастер и Маргарита». Вот и неверно. Это из книги «Венедиктов, или Достопамятные события моей жизни», изданной в 1922 году. Интересно, что один из главных ее героев — Булгаков, однофамилец Михаила Афанасьевича. На обложке указано, что книга написана ботаником X и иллюстрирована фитопатологом Y. Под X и Y «скрываются» А.В. Чаянов и Н.А. Ушакова, которая в 1925 году подарила эту книгу Булгакову.
Михаил Афанасьевич часто заходил в их гостеприимный дом, они гуляли на лыжах по замерзшей Москве-реке, потом пили дома горячий чай, играли в шахматы. Во время игры Наталия Абрамовна принималась за вязание, что раздражало Булгакова. Он, смеясь, требовал прекратить вязать, она — прекратить игру в шахматы.
Показывая Ушаковой свои материалы, я поинтересовался одной фотокарточкой, где Булгаков снят с тремя неизвестными мне мужчинами. Увидев снимок, она рассмеялась: «Да это я сама снимала!» Оказалось, снимок сделан в 1926 или 1927 году в Малом Левшинском переулке у дома № 4, где одно время жили Михаил Афанасьевич и Любовь Евгеньевна Белозерская, его вторая жена. С Булгаковым сняты писатель Владимир Николаевич Долгорукий (Владимиров), художник Сергей Сергеевич Топленинов и инженер Петр Александрович Васильев, сосед по даче и соучастник веселых проделок Булгакова.
В квартире 66 «громадная, до крайности запущенная передняя», в которой по сей день стоит «громадный ларь, обитый железом», черный ход ведет из кухни во двор, откуда через арку можно выйти в «унылый, гадкий и скупо освещенный» Савельевский переулок.
Однако погоня продолжается. «Через самое короткое время можно было увидеть Ивана Николаевича на гранитных ступенях амфитеатра Москва-реки». Река здесь действительно рядом, а вот ступенек-то не оказалось. Единственный в этом районе спуск к воде расположен у плавательного бассейна «Москва», но до него от Савельевского переулка далековато. Пришлось выяснять, как выглядела набережная в те годы, и я снова оказался в фототеке Музея архитектуры. Среди тысяч фотоснимков буквально чудом удалось найти фото 1937 года, где был запечатлен несохранившийся каменный спуск к воде на Кропоткинской набережной При выезде на место выяснилось, что спуск располагался точно на линии Савельевского переулка. Остатки спуска, еще теперь виднеющиеся под водой, ошибочно приняты Б. Мягковым и А. Шамаро за детали бывшей Бабьегородской плотины, так как она находилась поблизости от зафиксированного фотодокументом гидросооружения. Пофантазировали авторы и с купанием Булгакова: «Булгаков любил спускаться к реке, а в жаркое время и купаться, отмываясь потом от нефтяной пленки в знаменитой ляминской ванне». Наталия Абрамовна очень удивилась, узнав из журнала «В мире книг», что это «ее собственные слова». Оказалось, что свидетельницей подобного случая Наталия Абрамовна была только один раз; во-вторых, это было не в районе Савельевского переулка; в-третьих, Булгаков никогда не мылся в «знаменитой» (?) ляминской ванне.
Как бы там ни было, а после злополучного купания обокраденный Иван пробирается арбатскими переулками к «Грибоедову», где без сомнения прячется иностранный консультант.
«Грибоедов»
«Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался на бульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара кольца резною чугунною решеткой» (с. 48). Здесь Булгаков уютно разместил МАССОЛИТ, возглавлявшийся погибшим под трамваем Берлиозом. Называли дом просто «Грибоедовым» на том основании, что там якобы жила тетка знаменитого писателя, за что сам Булгаков, впрочем, не ручается.
Имел ли в виду автор какое-то определенное здание? Скрывается ли что-то за словом «МАССОЛИТ»? Полистаем книгу. В сторону центра по Тверской в «Грибоедов» едет поэт Рюхин. У памятника Пушкину грузовик делает поворот, и Рюхин «не более чем через две минуты» выходит на веранду «Грибоедова». Поворот мог быть сделан направо, на Тверской бульвар, и налево, на Страстной. Машина прошла в непосредственной близости от памятника. Значит, налево, на Страстной? Ничего подобного. В то время памятник Пушкину стоял на другой стороне площади, напротив, если так можно выразиться, самого себя. Следовательно, поворот был сделан на Тверской бульвар. Теперь очень кстати оказывается реплика Бездомного: «Дважды хотели задержать, в Скатертном и здесь, на Бронной». Область поиска свелась к минимуму. Это правая (от Тверской) сторона Тверского бульвара. Дом, соответствующий внешним признакам «Грибоедова», там только один — дом № 25. Это по форме. А по «содержанию»? Сейчас там Литературный институт. Уже «тепло». А в те годы в этом здании располагалось несколько литературных организаций, в том числе и МАПП — Московская ассоциация пролетарских писателей. А ведь МАССОЛИТ тоже «крупнейшая московская литературная ассоциация». Кажется, попали в точку. Если еще добавить, что это Дом Герцена, то наречение его «домом Грибоедова» представляется лишь прозрачной конспирацией. И окончательно сомнения снимают «Последние похождения Коровьева и Бегемота», которые, спалив «Грибоедова», кинулись к «Тимирязеву», памятник которому действительно стоит в начале Тверского бульвара.
Итак, Иван Николаевич добрался, наконец, до «Грибоедова», но ему снова не повезло. Таинственного консультанта и здесь не оказалось. Однако не повезло Ивану гораздо больше, чем сначала показалось. Совершенно неожиданно погоня эта закончилась для него далеко отсюда.
Клиника профессора Стравинского
Именно сюда привезли связанного полотенцами Ивана, сделавшегося буйным. Расположена была клиника в прекрасном старом парке около реки, на противоположном берегу которой «красовался веселый сосновый бор». Может быть, и у нее есть реальный аналог? Посмотрим, чем мы располагаем. Во-первых, это за чертой старой Москвы; во-вторых, оттуда можно было уехать на троллейбусе; в-третьих, река; в-четвертых, сосновый бор; в-пятых, старый парк; в-шестых, балкон; в-седьмых, лечебное учреждение должно быть знаменитым; в-восьмых, место расположения — в районе Ленинградского шоссе; в-девятых... кажется, все. Похоже, что для поисков признаков достаточно. Возьмем теперь довоенные справочники лечебных учреждений, справочник улиц Москвы, транспортные справочники и схемы города. Составим список больниц и клиник, находившихся тогда за чертой города в районе Ленинградского шоссе. Знаете, сколько получилось? Сорок две. Теперь отбросим те, что далеко от воды. Осталось тридцать три. Больше, не отрываясь от стола, отбрасывать было нечего, и я побежал занимать деньги на бензин.
Чего я ожидал от поездки, уже не помню, но твердо могу сказать, что только не полученного результата. Из тридцати трех лечебных заведений только одно оказалось на берегу реки напротив соснового бора. Это была Химкинская городская больница № 1 на Правобережной улице, дом 6а. Теперь сверим другие приметы, и в первую очередь — троллейбус. Тогда в Москве было только пятнадцать троллейбусных маршрутов. Единственный подходящий маршрут — № 6: «Охотный ряд — Никольская больница». Его конечная остановка — следующая после Северного порта, а отсюда до предполагаемой клиники Стравинского километра два, то есть минут пятнадцать пешком. Что ж, вполне приемлемо. Расположена больница во внушительных размеров особняке с прекрасным, но запущенным старым парком. Раньше здесь помещался первоклассный санаторий с хорошим оборудованием и лучшими специалистами. Достаточно сказать, что согласно мемориальной доске на фасаде здесь дважды был В.И. Ленин. Знал ли это место Булгаков? Связано ли с ним что-нибудь?
Существует, правда, версия, что клиника Стравинского — нынешняя больница МПС на Волоколамском шоссе. В связи с этим следует указать на архивные редакции «Мастера и Маргариты», где клиника Стравинского описана еще в конце 20-х годов, т. е. за несколько лет до начала строительства больницы МПС.
ЛИТО
Возвращаясь из Химок в центр Москвы, с левой стороны Ленинградского шоссе мы видим весьма замысловатой архитектуры комплекс старого Петровского дворца. Готика здесь «ложная», древнерусский стиль — «псевдо», и все это «замешено» на пропорциях классицизма. Слева от овеянных двумя веками ворот строгая современная вывеска: «Военно-воздушная инженерная академия им. Жуковского», справа — аккуратная табличка: «40». В 1922 году и дворец, и вывеска, и табличка были иными. Сооружение называлось Дворцом Красной Авиации, на вывеске значилось: «Академия воздушного флота им. Жуковского», а на табличке стоял номер дома — 54. Если бы в том году зашли мы в Научно-технический комитет академии, то увидели б там Михаила Афанасьевича, заправлявшего издательскими делами, и удивились бы: «Как он сюда попал?» Но, пройдя по коридорам и наткнувшись на табличку: «Помощник начальника академии по учебной части Земский Борис Михайлович», мы бы все поняли. Это за его братом была замужем сестра Булгакова, Надежда. Борис Михайлович с женой Марией Даниловной, по семейному прозвищу «Пупочка», с сыном Вовкой и сестрой Катей жили в здании детского сада «Золотая рыбка» в Воротниковском переулке, д. 1, кв. 2. Теперь мне все время придется писать — «тот самый», «та самая», «то самое». Так вот, Мария Даниловна — та самая, которая командовала общежитием Высших женских курсов в том самом доме на Садовой, где располагалась «нехорошая квартира» из «Мастера и Маргариты», то есть квартира № 50 (после ликвидации курсов). Это первый московский адрес Булгакова. А «Золотая рыбка» — та самая, куда в первый по приезде в Москву в 1921 году день пришел Булгаков, разыскивая жену. Кстати, до «Золотой рыбки» Земские жили в квартире 47 дома 10 на Большой Садовой. И еще «кстати» — квартира № 47! Не припоминаете погоню Ивана за профессором?
На пути из Химок к ЛИТО мы немного отвлеклись, но теперь он уже близко. Справа от Тверской улицы, если идти к центру, в Малом Гнездниковском переулке, дом 9 (сейчас — 9а), образовался в 1919 году ЛИТО — Литературный отдел Наркомпроса РСФСР. Задумано было широко. ЛИТО руководит литературной жизнью республики, во главе его — коллегия, во главе коллегии — Луначарский, в составе — Брюсов, Серафимович, Блок, Горький. По письму Луначарского райсовет предоставляет в распоряжение ЛИТО роскошный особняк, построенный в 1895 году и принадлежавший статскому советнику И.П. Спиридонову. Правда, выделяет не полностью, а с условием сохранения детского приюта на первом этаже. Так и живут там детишки до сих пор, а вот ЛИТО не ужился. В 1920 году Литературный отдел вошел в состав Главполитпросвета Наркомпроса и переехал на Сретенский бульвар, 6 (тогда — 4), в грандиозное здание бывшего страхового общества «Россия». «То был довольно внушительный зал, обширное, но пустынное помещение, в глубине которого за единственным конторским столом, застеленным газетной бумагой, сидел пожилой человек в серой папахе и в теплом, наброшенном на плечи пальто», — пишет А. Эрлих, один из первых сотрудников ЛИТО. Вот тогда-то, 1 октября 1921 года, оторвав дверную ручку, и появился на пороге Литературного отдела Михаил Афанасьевич Булгаков. Это было его первое после переезда в Москву место работы.
«ЛИТО? В Москве? Да, Максим Горький. На дне. Мать. Больше кому же? Ду-ду-ду... Разговаривают... А вдруг это Брюсов с Белым?..» — пишет Булгаков в «Записках на манжетах». «Да я не туда попал! ЛИТО? Плетеный дачный стул. Пустой деревянный стол. Раскрытый шкаф. Маленький столик кверху ножками в углу. И два человека. Один высокий, очень молодой, в пенсне. Бросились в глаза его обмотки. Они были белые, в руках он держал потрескавшийся портфель и мешок. Другой, седоватый старик с живыми, чуть смеющимися глазами, был в папахе, солдатской шинели. На ней не было места без дыры, и карманы висели клочьями. Обмотки серые и лакированные, бальные туфли с бантами».
«Историку литературы не забыть:
В конце 21-го года литературой в Республике занималось 3 человека: старик (драмы; он, конечно, оказался не Эмиль Золя, а незнакомый мне), молодой (помощник старика, тоже незнакомый — стихи) и я (ничего не писал).
Историку же: в ЛИТО не было ни стульев, ни столов, ни чернил, ни лампочек, ни книг, ни писателей, ни читателей. Коротко: ничего не было» (М. Булгаков. «Записки на манжетах»).
Ну, что? Не вяжется с роскошным особняком и именитой лит-коллегией? Не вяжется. Но Булгаков писал истинную правду. Вот отрывок из найденного мной в Гос. архиве РСФСР отчета о работе ЛИТО за 1921 год: «Реорганизационные изменения, дальность расстояния от НКП (Наркомпроса. — Л.П.), отсутствие хороших канцелярских работников (вследствие отсутствия пайков), невозможность найти хороших администраторов-организаторов (по тем же причинам отсутствия пайков и мизерности содержания), финансовые затруднения в форме финансовой канцелярской волокиты, позорно-нищенские гонорары за литературные произведения и, наконец, отсутствие хотя бы минимальных соответствующих потребности писателя жилищных условий — вот те обстоятельства, какие тормозили, тормозят и будут тормозить работу АК-ЛИТО».
А вот отрывок из другого отчета за тот же период (орфографические ошибки сохранены): «Никто не хочет писать книги за смешное грошевое вознаграждение, необезпечивающего затраченной энергии, не дающего для жизни и работы необходимого крова, не оправдывающаго хлеба, без которого тоже нельзя работать, ни жить. Никто не хочет писать книг, обреченных лежать в шкафах ЛИТО и Госиздата.
Мы звали, мы обещали, как было обещанно и нам. Но позванные и выписанные нами сотрудники, увидя, как мы жизненно немощны, как не устроены, как подвержены самым неожиданным и убийственным экспериментам со стороны неведомых сил, увидя, как мы безправы и беззащитны — бегут от нас».
1 декабря 1921 года ЛИТО не стало. Да и был ли он? Да, что-то было в бывшем доме страхового общества «Россия» на Сретенском бульваре, в доме № 4, подъезде 6, 3 этаже, квартире 50, комнате 7.
В двух шагах отсюда, на Чистопрудном бульваре в доме № 6, находилась и «вышестоящая инстанция» — Наркомпрос РСФСР. В этом старом красивом здании и сейчас размещается Министерство просвещения РСФСР. На фасаде установлена мемориальная доска в память Н.К. Крупской, работавшей здесь. В то время Наркомпрос руководил не только просвещением, но и культурой, литературой, искусством республики. Михаилу Афанасьевичу приходилось бывать здесь. В Наркомпросе перекрещивались его пути с членом Коллегии и председателем Правительственной комиссии по руководству Большим и Художественным театрами А.С. Енукидзе («...Аркадий Аполлонович отпустил своего шофера у здания акустической комиссии на Чистых прудах...»), там встречал он и бывшего барона Б.С. Штейгера, уполномоченного Коллегии по внешним сношениям («...Я счастлив рекомендовать вам, — обратился Воланд к гостям, — почтеннейшего барона Майгеля, служащего зрелищной комиссии в должности ознакомителя иностранцев с достопримечательностями столицы»).
Вернемся теперь на Арбат, но по пути заглянем под арку Третьяковского проезда рядом с «Метрополем». Здесь, в доме 11, помещалась редакция газеты «Торгово-промышленный вестник», где после ЛИТО в декабре 1921 — январе 1922 года работал Булгаков. К сожалению, газета оказалась еще более призрачной, чем ЛИТО, и лопнула, выпустив лишь несколько номеров.
Главная дверь
Вот мы и на Арбате. Кстати, тут надо быть поосторожнее. Залезть в эту каменную паутину легко, а вот выбраться... Нет, вы, конечно, выберетесь, только когда и куда — решительно никому не известно. Это место, где параллельные переулки пересекаются под прямым углом, а перпендикулярные так и не находят друг друга. Когда мы здесь мчались за Иваном и профессором, я предупреждал, что от тайн лучше увертываться. Теперь убедитесь сами. Встаньте в середину Чистого (ранее Обухова) переулка и укажите любое направление. В любом случае я вам отвечу: «Это булгаковское место». Например, начало Чистого, дом 1. Здесь в квартире 12 жил дядя Михаила Афанасьевича, Николай Михайлович Покровский. Даже два дяди, еще Михаил Михайлович Покровский, тот, правда, не постоянно. Оба врачи, первый — гинеколог, второй — терапевт. Булгаков с женой Татьяной Николаевной бывали тут тысячу раз как до переезда в Москву, так и после. Прекрасная квартира в бывшем владении классного художника архитектуры Калугина. Я бы даже сказал, шикарная квартира. Шесть комнат, вся белая смотровая, изысканная мебель... Позвольте, позвольте, это нам что-то напоминает. Да и сам хозяин с пышными усами и бородкой, напевающий мелодию из «Аиды». Ну, конечно, Филипп Филиппович Преображенский из повести «Собачье сердце».
«— Зинушка, что это такое значит?
— Опять общее собрание сделали, Филипп Филиппович, — сказала Зина.
— Опять, — горестно воскликнул Филипп Филиппович, — ну, теперь, стало быть, пропал Калабуховский дом. Придется уезжать, но куда, спрашивается? Все будет как по маслу. В начале каждый вечер пение, потом в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так далее».
А ведь он был прав! Познакомьтесь с документом, относящимся к этому дому:
«В.И.С.У. 16 сент. 1922 г. № 2761.
Отдел Благоустройства МКХУ.
Во владении № 26 по улице Кропоткина (быв. Пречистенка) от расхищенного дома остались одни части каменных стен, кладка 2-го этажа под образовавшимся пролетом грозит падением и может нанести увечье или смерть случайно зашедшим лицам в это владение и потому должна быть разобрана или приняты меры для поддержания ее, тем более что часть уже обрушилась.
Губ. архитектор Маматов
Зав. канцелярией Кедрова».
Да, дом мы знаем. Только подъезд в нем уж больно не подходящий, захудалый какой-то. А в повести описан другой, с мраморной лестницей и зеркалами. Где Булгаков его высмотрел? Не могу объяснить почему, но мне казалось, это где-то рядом. Осмотрел весь переулок. Подъезд с мраморной лестницей нашелся, и снова только один. В доме № 6 на другой стороне переулка. Но где гарантия, что это именно его описал Булгаков? Поднимаюсь, как указывает текст «Собачьего сердца», в бельэтаж, поворачиваю... Дверь. На ней номер 22 и табличка: «Яков Ефимович Шапиро». За ней — тайна. Звоню.
— Здравствуйте, «Собачье сердце» читали?
— А как же! Заходите!
— Тут, понимаете, такая история...
— Все правильно, Булгаков здесь бывал...
Опять везение? Или что-то еще?
Яков Ефимович был известным врачом-дантистом, рассказывает хозяйка квартиры, врач-хирург Рина Марковна Брейтман. Он выполнял весьма ответственную работу (имеется в виду Кремль). Дома у него лечились многие знаменитости: Горький, Бабель, Марецкая... Лечился здесь и Михаил Афанасьевич. Рина Марковна приносит книгу Булгакова, подарок его вдовы, Елены Сергеевны, открывает, достает сложенный белый листок.
«Москва 18.XI.55
Многоуважаемый Яков Ефимович!
Если бы Михаил Афанасьевич был жив, он бы, конечно, надписал Вам эту книгу, так как испытывал к Вам чувство большого уважения, как к Человеку и к громадному мастеру своего дела — он это безумно уважал!
Я не считаю себя вправе ставить свое имя на этой книге. Я только прошу поверить в искренность моего отношения к Вам и к Эмилии Михайловне.
С сердечным уважением Елена Булгакова».
Это второй булгаковский адрес в Чистом переулке. Третий — тоже совсем близко, стоит только перейти через дорогу и войти во двор дома № 9. Вы увидите прекрасный кирпичный гараж, который к Булгакову никакого отношения не имеет. Раньше на его месте... Впрочем, воспользуемся лучше гостеприимством второй жены писателя Любови Евгеньевны Белозерской, внимательной, веселой и остроумной хозяйки*. Ей хорошо запомнилась «голубятня» — двухэтажная ветхая деревянная постройка, тесно населенная самым разнообразным людом. Жили Булгаковы на втором этаже между двух огней — постоянно враждующих соседей. Живой рассказ Любови Евгеньевны буквально окунает в затейливый быт «голубятни». Как будто своими глазами вижу я древнюю графиню Татищеву в широкополой черной шляпе с распластавшимся на ней горностаем, которая, появившись под окнами, певучим нетвердым голосом произносит: «Императрица кланяется вам». Вижу Булгакова, озабоченно поглядывающего в окно и говорящего жене: «Уйми старушку. Для ее же пользы говорю». Полтора года провели в этом первом собственном жилье Любовь Евгеньевна и Михаил Афанасьевич. До этого они, проведя несколько дней у подруги в Арбатском переулке, около месяца жили у сестры Булгакова Надежды на улице Герцена, 46, в здании школы, которой Надежда Афанасьевна заведовала. Полтора года, выходя из подворотни дома № 9 в Обуховом переулке, видел Булгаков готические формы красивого серого здания напротив с выступающим фонарем трехстворчатым окном. Запомните это здание в Обуховом, 10, запомните это окно.
Есть, однако, в Чистом переулке и четвертый интересный адрес.
Подвал Мастера
Однажды Александр Шамаро рассказал, что как-то в дом № 4 пришли две женщины и с интересом стали все осматривать. Они объяснили, что здесь находился подвал Мастера.
«Выиграв сто тысяч, загадочный гость Ивана поступил так: купил книг, бросил свою комнату на Мясницкой... <...> Нанял у застройщика две комнаты в подвале маленького домика в садике. <...>
— Ах, это был золотой век, — блестя глазами, шептал рассказчик, — совершенно отдельная квартирка, и еще передняя, и в ней раковина с водой, — почему-то особенно горделиво подчеркнул он, — маленькие оконца над самым тротуарчиком, ведущим от калитки. Напротив, в четырех шагах, под забором, сирень, липа и клен» (с. 113).
По таким приметам можно прийти почти в любой арбатский дворик, но эти женщины пришли именно сюда, во двор дома № 4. Не сомневаюсь, что это не случайно. Место это Булгаков знал хотя бы потому, что у дома № 4 и дома № 6, где жил Шапиро, общий двор. Вероятно, у посетительниц были и другие доводы, но найти этих женщин пока не удалось, и мы не знаем, чем они руководствовались. Зато, к сожалению, знаем, что в романе примет для поиска явно недостаточно. Существуют и другие версии подвала. Л.Е. Белозерская считает, что он находился в Плотниковом переулке, дом 10/28, где одно время жил друг Булгакова, Павел Сергеевич Попов. Прошу прощения у Любови Евгеньевны, но мне это кажется ошибочным, так как по роману (не только по тексту, но и по духу, по образу) подвал был в маленьком уединенном домике, а дом 10/28 — многоэтажный добротный каменный дом. Третья версия — версия художника Басырова. Выбирая натуру для иллюстраций к роману, Басыров остановился на доме № 45/26 по Сивцеву Вражку, полагаясь на творческую интуицию. Проверка этой версии не дала положительного результата. Известны и другие, еще более слабые версии.
Было ясно, что с подвалом предстоят большие трудности, но однажды, копаясь в фототеке Музея архитектуры, я как-то разговорился с одним архитектором. Он с интересом посмотрел мои материалы и вдруг спросил: «А разве вы не знаете, что подвал Мастера был в Мансуровском переулке?» Вопрос этот не особенно удивил меня. Множество людей сообщало мне множество адресов, где «абсолютно точно» находился подвал. «Почему вы так думаете?» — спросил я без особого энтузиазма. «Да это все знают!» Хорошенькое дельце — все знают, кроме меня. «А более серьезные доводы у вас есть?» — «А как же! Там жил друг Булгакова, художник Топленинов. В подвале. Булгаков часто бывал там. Это точно тот самый подвал. Да вы только войдите туда, сразу поймете!» Я вспомнил фотоснимок с Топлениновым, сделанный Н.А. Ушаковой, и каким-то шестым чувством вдруг уловил, что это серьезно. «Адрес?» — «Мансуровский, 9». Через минуту, бросив незаконченную работу, я, превышая скорость и нарушая правила движения, мчался в Мансуровский. Вот он! Долго стучал в ворота и окна. Безуспешно. Дома никого не оказалось. Побегав вокруг дома, я махнул через забор...
Это было как во сне. Я попал в другой мир, в другое измерение. Только что была Москва. Громадная, стремительная, шумная, а тут... До неправдоподобия неподвижный, совершенно заросший дворик с замершим заброшенным домом. Особенно поражало, что ни один звук с улицы не доносился сюда. Тишина, неподвижность и тени. Множество теней таращилось на меня отовсюду. Мигом припомнились все таинственные дома, о которых мне довелось когда-либо читать. Я будто попал в колодец, доверху затопленный тайной. Самая большая и густая тень сидела за дверью, ведущей в подвал. «А ведь он был прав, ох как прав...» — бормотал я, продвигаясь к подвалу. Вошел, зажег спичку. Вниз уходило несколько ступенек, где-то рядом журчала вода. Прошло только несколько секунд, а я уже не знал, нахожусь ли я в незнакомом доме или читаю у себя «Мастера и Маргариту».
Нет. Так нельзя. Я вышел наружу. Все надо проверять. Мансуровский переулок... Тут где-то жил друг Булгакова Ермолинский. Надо будет ему позвонить, может быть, он что-нибудь слышал об этом доме. «Мансуровский переулок, 9? — спросил Сергей Александрович. — Да это мой адрес! Я десять лет прожил в этом доме!» Через несколько дней я уже сидел в пронзительно скрипящем плетеном кресле в коттедже Сергея Александровича в Переделкино и слушал о Булгакове, Елене Сергеевне, о доме в Мансуровском переулке, жившем некогда искрящейся, веселой и беспокойной жизнью. О том, как по вечерам под листвой окаменевшего теперь сада зажигался огонек импровизированного кафе «Нато Вачнадзе», и стекались на свет его друзья, друзья, друзья... О художнике Топленинове, стучавшем щеткой в потолок подвала, приглашая сидящих наверху Булгакова и Ермолинского на рюмочку чего-нибудь.
На фото, сопровождающем статью Б. Мягкова и А. Шамаро, ошибочно сняты окна левой части подвала. Л.Е. Белозерская и Н.А. Ушакова объяснили, что в те годы пользовались только правой калиткой, так что ноги, мелькавшие на дорожке, «ведущей от калитки», могли быть видны только из подвальных окон правой части дома. Я часто заглядывал в «маленькие оконца над самым тротуарчиком, ведущим от калитки», и вспоминал строки романа: «Я открыл оконца и сидел во второй, совсем малюсенькой комнате, — гость стал отмеривать руками, — так... вот диван, а напротив другой диван, а между ними столик, и на нем прекрасная ночная лампа, а к оконцу ближе книги, тут маленький письменный столик, а в первой комнате — громадная комната, четырнадцать метров — книги, книги и печка». Вспоминал и видел две комнаты в подвале: первую — большую, метров четырнадцать, с печкой, и вторую — совсем малюсенькую.
Особняк Маргариты
Недалеко от подвала Мастера «Маргарита Николаевна со своим мужем вдвоем занимали весь верх прекрасного особняка в саду в одном из переулков близ Арбата. Очаровательное место!» В конце повествования туда приходит Иван Николаевич. «Он проходит мимо нефтелавки, поворачивает там, где висит покосившийся старый газовый фонарь, и подкрадывается к решетке, за которой он видит пышный, но еще не одетый сад, а в нем — окрашенный луною с того боку, где выступает фонарь с трехстворчатым окном, и темный с другого — готический особняк». Здесь Маргарита простилась со своей прежней жизнью и кинулась в захватывающий и чем-то тревожащий нас полет. «Пролетев по своему переулку, Маргарита попала в другой, пересекавший первый под прямым углом. Этот заплатанный, заштопанный, кривой и длинный переулок с покосившейся дверью нефтелавки, где кружками продают керосин и жидкость от паразитов во флаконах, она перерезала в одно мгновение <...>. Третий переулок вел прямо к Арбату». Как видим, информации об особняке не больше, чем о подвале. Да и особняков этих в арбатских переулках не меньше, чем подвалов, но все же попытаемся его найти. Попробуем здесь метод исключения.
С какой стороны Арбата находился особняк, с правой или с левой? «Она пересекла Арбат, поднялась выше, к четвертым этажам, и мимо ослепительно сияющих трубок на угловом здании театра проплыла в узкий переулок с высокими домами». Итак, чтобы попасть к театру, ей пришлось пересечь Арбат, значит, особняк находится с противоположной стороны. Театр на Арбате только один — театр Вахтангова, и стоит он на правой от центра стороне Арбата, значит, искать надо в переулках, расположенных слева от Арбата. Разделим эти переулки пополам и попробуем определить, в какой части надо искать: ближе к центру или ближе к Садовому кольцу? Чтобы попасть в переулок, на углу которого стоит театр, Маргарита проплыла мимо здания театра, следовательно, она летела от центра. Отпало уже три четверти переулков. Еще мы знаем, что искомый переулок третий от Арбата. Отбросим тогда все первые, вторые и четвертые от улицы Арбат переулки. Осталось всего три: Большой Власьевский, улица Танеевых и переулок Аксакова. Теперь можно было бы просто пройтись по ним и поискать особняк, но за сорок лет он мог быть снесен или до неузнаваемости перестроен. Вот и исчерпаны все наши возможности. Хотя... А где была нефтелавка? Вновь поднимаем довоенные справочники, но безрезультатно: такая мелочь, как нефтелавка, не удостоилась их внимания. Ничего. Попробуем старожилов.
— Здравствуйте, бабуся. Где тут у вас керосином торговали?
— Да нету уж его, милок, керосину-то...
— Ну, а раньше где был?
К концу дня нефтелавка немного обозначилась, но полагаться на это было все же рискованно. Что еще остается? Архитектурные архивы? И еще раз прочесать Центральную справочную библиотеку. Кстати, вот эту тоненькую книжечку мы, кажется, еще не смотрели. «Дополнения и изменения к справочнику "Вся Москва"». Торговля, магазины и — о счастье! — нефтелавки.
Их в этой части Арбата оказалось три, а в зоне поиска лишь одна: нефтелавка № 34 в Сивцевом Вражке, дом 22. А вот и особняк! Улица Танеевых, дом 12. Действительно прекрасный, двухэтажный, каменный, с пышным садом, чугунной решеткой и воротами. Проверяя еще раз, пройдем по маршруту полета Маргариты. Выходим (а жаль, что не вылетаем) через ворота в первый переулок, пересекаем мимо места нефтелавки второй — Сивцев Вражек и через третий, Калошин переулок, выходим прямо на Арбат. Батюшки! Да мы около театра! Одно только обстоятельство не укладывается в легенду: особняк не готический и фонаря с трехстворчатым окном не видно. Вот теперь и припомните дом 10 в Обуховом. Бывал ли Булгаков на улице Танеевых? Видал ли прекрасный особняк с чугунной оградой? Еще бы! Напротив, в маленьком невзрачном сером домике с деревянным забором (дом 9), жила сестра третьей жены писателя Ольга Сергеевна Бокшанская, которая была замужем за актером МХАТа Калужским и являлась личным секретарем Немировича-Данченко. Таким запомнился дом Калужских Наталии Абрамовне Ушаковой и Марине Владимировне Дмитриевой, жене известного художника Владимира Владимировича Дмитриева.
Дмитриевы были очень дружны с Михаилом Афанасьевичем и Еленой Сергеевной Булгаковыми. Вы прекрасно знаете их дочь, обаятельную Анну Владимировну Дмитриеву, спортивного комментатора Центрального телевидения. Ее муж — Дмитрий Николаевич Чуковский, один из авторов телевизионного документального фильма о Михаиле Булгакове. Марина Владимировна рассказала мне, что однажды, когда она шла по улице с Михаилом Афанасьевичем, тот неожиданно сказал: «Когда я умру, моя душа переселится в твоего ребенка». Прошло время. Михаил Афанасьевич стал болеть, здоровье его резко ухудшилось. 10 марта 1940 года он умер. Ровно через девять месяцев, день в день, 10 декабря 1940 года родилась Анна Владимировна Дмитриева.
Итак, мимо углового здания театра Маргарита проплыла в узкий переулок с высокими домами — улицу Вахтангова. Очень скоро вслед за ней туда пронеслись пожарные машины: Маргарита громила Дом Драмлита.
Дом Драмлита. Дом на Спасо. Дом Пашкова
В конце переулка «ее внимание привлекла роскошная громада восьмиэтажного, видимо, только что построенного дома. Маргарита пошла вниз и, приземлившись, увидела, что фасад дома выложен черным мрамором, что двери широкие, что за стеклом их виднеется фуражка с золотым галуном и пуговицы швейцара и что над дверьми золотом выведена надпись: "Дом Драмлита"».
...Дом № 6 на улице Вахтангова не восьмиэтажный, и фасад его не блещет черным мрамором, но все же именно это здание было построено в 30-х годах для деятелей искусства. Есть, правда, и другой дом — почти точная копия булгаковского. И фасад отделан черным полированным камнем, и квартира 84, с которой Маргарита начала погром, расположена в восьмиэтажном его крыле, и даже расположение других квартир совпадает, и главное — это писательский дом. Его адрес: Лаврушинский переулок, 17. С.А. Ермолинский рассказал, что именно на этот дом указывала Елена Сергеевна Булгакова. Мы не будем стучаться в двери 84-й квартиры. Из многочисленных работ известно, что прототипом ее хозяина, Латунского, был критик Литовский.
Вернувшись из фантастического полета, Маргарита впервые появляется в уже известной нам «нехорошей квартире» на Садовой улице, где за невзрачной квартирной дверью с номером 50 на табличке разверзаются залы шикарного особняка со Спасопесковской площадки, 10 — резиденции посла США в СССР — и дает «весенний бал полнолуния» Сатана.
Однако кончен бал, «нехорошая квартира» уже догорает, и остались лишь минуты до того, как с недалекого, мирного пока перекрестка повалит густой черный дым.
«...Через четверть часа после начала пожара на Садовой у зеркальных дверей Торгсина на Смоленском рынке появился длинный гражданин в клетчатом костюме и с ним черный крупный кот».
Это недалеко от «Дома на Спасо». Смоленский рынок занимал большую площадь на перекрестке Арбата и Садового кольца, а Торгсин («торговля с иностранцами») располагался в светлых залах нынешнего гастронома № 2 на углу Арбата, д. 54/2, что хорошо видно на довоенном снимке этого огромного для тех времен здания.
«На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад, находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с улицы, так как их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми вазами и гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев».
В телевизионном фильме о творчестве Михаила Булгакова Константин Симонов определяет это здание как дом Пашкова — старое здание Библиотеки им. Ленина. Привычных нам высотных зданий до войны еще не было, а дом Пашкова расположен на достаточно высоком для обзора месте. Однако расположение дома, гипсовые вазы с цветами и возраст его еще не доказательство. Уверенность появляется после знакомства с первыми редакциями романа, где упоминаются и читальные залы. В связи с этим интересен довоенный фотоснимок, найденный мною в фонде уникальных снимков фототеки Музея архитектуры, запечатлевший вид старой Москвы с крыши Библиотеки им. Ленина. Перед нами разворачивается панорама, созерцаемая некогда прощающимся с Москвой Воландом.
Свой последний след в Москве герои романа оставляют на Ленинских горах, и след внушительный. Рядом с Маргаритой от свиста Фагота «с корнем вырвало дубовое дерево, и земля покрылась трещинами до самой реки. Огромный пласт берега, вместе с пристанью и рестораном, высадило в реку. Вода в ней вскипела, взметнулась, и на противоположный берег, зеленый и низменный, выплеснуло целый речной трамвай с совершенно невредимыми пассажирами». Мастер прощался с Москвой, «глядя на раскинувшийся за рекою город с ломаным солнцем, сверкающим в тысячах окон, обращенных на запад, на пряничные башни Девичьего монастыря».
Тяжело больной Михаил Афанасьевич уже знал, что его последним домом будет именно это кладбище.
«Голгофа»
Он был похоронен среди могил мхатовцев недалеко от общежития на Малой Пироговской, 18, где провел первую после переезда в Москву ночь в далеком 1921 году, недалеко от дома 35 на Большой Пироговской, где прошли самые трудные годы его жизни.
Владимир Яковлевич Лакшин пишет, что Михаил Афанасьевич, будучи страстным почитателем Гоголя, в своем письме от 30 января 1932 г. восклицает в трудную минуту: «Укрой меня своей чугунной шинелью!» Спустя много лет Елена Сергеевна положила на могилу Булгакова камень, пролежавший на могиле Гоголя ровно сто лет. Так рассказывают. Назвали этот камень «Голгофа» из-за необычной формы, черного цвета и странного вида поверхности. Выбран он был Константином Аксаковым в Крыму специально для могилы Гоголя, так как чем-то напоминал Лысую гору.
Да, так рассказывают. Но уверенности в том, что это тот самый камень, не было. Не было и подтверждения происхождения камня. В одном издании 1902 года я нашел фотоснимок могилы Гоголя. «Голгофа» видна там отчетливо, с мельчайшими деталями. Была сделана фотокопия и сличена со снимками камня на могиле Михаила Булгакова, сделанными в различных ракурсах и при различном освещении. Камни были похожи, как близнецы, но размеры... На фото могилы Гоголя камень был чуть ли не вдвое больше. Ясность внесла М.В. Дмитриева, сразу узнавшая камень на снимке могилы Гоголя. Она рассказала, что камень этот стоял раньше «во весь рост», но после похорон Е.С. Булгаковой в 1970 г. был положен горизонтально и наполовину зарыт в землю. Это подтвердил и С.А. Ермолинский. Теперь можно сказать, что камни одинаковые. В архивах кладбища не оказалось никаких записей о надгробии Булгакова. Ничего определенного не смог сказать каталогизатор памятников Г.Г. Антипин. Ничего не вспомнила бывший комендант кладбища Т.Г. Галанова. Тогда я решил обратиться за консультацией к геологам. Сотрудники Института геологии рудных месторождений, петрографии и минералогии АН СССР доктор геол.-минер. наук, профессор Валерий Петрович Петров и кандидат геол.-минер. наук Михаил Алексеевич Лицарев, осмотрев надгробие и исследовав образцы породы под микроскопом, пришли к заключению, что это валун кристаллического сланца, в Крыму не встречающегося. Наиболее вероятно, что камень доставлен с Украины или Урала, где, кстати говоря, у Аксакова было имение.
Надо сказать, что булгаковский камень не уникален. Такие же надгробия встречаются и на других кладбищах Москвы, а только на Новодевичьем их три. Александр Петрович Нолле, сын Президента Академии художественных наук, на могиле которого установлен такой же камень, рассказал, что это надгробие было заказано самым обычным порядком в гранитной мастерской Новодевичьего кладбища. Таким образом, в основе легенды о гоголевской «Голгофе» остается лишь внешнее сходство камней и фраза, сказанная Елене Сергеевне Булгаковой одним из рабочих, что камень этот с могилы Н.В. Гоголя. Теперь имеется лишь одна возможность идентификации — в публикациях прошлого века есть упоминание о выгравированной на «Голгофе» надписи: «Ей гряди Господи Исусе». Может быть, и обнаружат ее когда-нибудь на скрытой землей части надгробия и вновь вспомнят строки письма Булгакова: «Укрой меня своей чугунной шинелью!»**
На этом рассказ о Городе Мастера не заканчивается. Думаю, он только начинается, потому что Булгаков «остался в Москве навсегда».
См. схемы 9—11.
Москва, 1978—1983
Примечания
*. 27 января 1987 г. Любовь Евгеньевна Белозерская скончалась.
**. По слову и сбылось: в 1987 году в «Огоньке» В. Лакшин опубликовал свидетельство Е.С. Булгаковой о существовании на «Голгофе» выгравированной строки из Евангелия, которая позже была сбита.
Все сведения справочного характера содержатся в самом тексте очерка, поэтому они не вынесены в специальный раздел примечаний.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |