Михаил Булгаков | Публикации | Булгаковский сборник V. Материалы по истории русской литературы XX века | В. Сахаров. «Батум» М.А. Булгакова: В поисках текста

Давно известно: пьесы великого русского драматурга М.А. Булгакова противятся обыкновенной хронологии, их трудно выводить одну из другой. Автор видел и писал все сразу, забывать об этом не стоит. Нельзя завершать разговор о драматурге и его театре рассказом о «Батуме», хотя формально это последняя булгаковская пьеса, ускорившая болезнь и смерть: см. настоятельно требующий обновления свод биографических данных в давней книге А.М. Смелянского «Михаил Булгаков в Художественном театре»¹ и альманахе «Современная драматургия»².

Говорить о «Батуме» трудно не только потому, что главный герой пьесы — молодой Сталин. Назвав это заколдованное имя, далее уже спорят о нем, а не о пьесе. Эмоции туманят взоры ученых и писателей. Булгаков все это, конечно, предвидел и, как известно, сказал писателю А. Ленчу: «Вы же, наверное, успели уже узнать наши литературные нравы. Ведь наши товарищи обязательно станут говорить, что Булгаков пытался сподхалимничать перед Сталиным и у него ничего не вышло». Действительно, далее последовали всевозможные вариации этой оригинальной мысли. Они повторяются по сей день, невзирая на тут же приводящиеся факты.

Не собираясь вступать в этот не нужный Булгакову спор, напомним: «Батум» задуман в начале 1936 года, то есть до катастрофы с «Мольером». Ранние наброски пьесы появились лишь в сентябре 1938 — январе 1939 годов. Пьеса очень неровная, «рваная» (результат непрерывных переработок), в ней есть провалы и удачи, не все ее черновики и редакции мы знаем. Автор явно увлечен характером юноши-революционера, но он показывает не только убежденность борца, но и удивительно цельный, полный колоссальной уверенности в себе, сильный и жесткий, беспощадный к себе и другим нрав.

Какая-то первобытная гордыня кроется в булгаковском герое. Он не любит и не уважает людей, но они ему нужны, и он умеет ими «руководить», дергать за веревочки слабостей, пороков, страха. Этот Сталин ни перед чем не останавливается и не знает сомнений, в достижении целей ему помогают семинарская риторика и казуистика, убедить же его или заставить изменить решение невозможно и опасно. Он всегда говорит то, что надо, и перед ним все пасуют. И не в том только дело, что этот сильный человек все время побеждает презираемых им «слабаков» и интеллигентных хлюпиков. Интеллигент Булгаков показывает появление совсем другой психологии и морали, не считающейся с традиционными нормами и верованиями старой культуры. Следуя ей, Сталин вполне последователен, а его противников погубили именно интеллигентская непоследовательность и слепота, о чем честно сказано в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных».

У Булгакова, естественно, было мало подлинных документов, но нрав и ухватки генерального секретаря к середине 1930-х годов стали видны невооруженным глазом, так что собирать архивные материалы, слухи и сплетни было не обязательно. Художническая догадка тоже ведь чего-то стоит, да и опыт работы над Людовиком XIV пригодился. Драматург, много думавший о «кремлевском горце», просто попытался представить, каким этот человек был в молодости.

Мнение Сталина о творческой «реконструкции» его характера известно по дневниковой записи Е.С. Булгаковой от 18 октября 1939 года: «Генеральный секретарь, разговаривая с Немировичем, сказал, что пьесу «Батум» он считает очень хорошей, но что ее нельзя ставить»³. И эта лукавая «рецензия» персонажа чего-то стоит. Известен и более суровый и официальный отзыв, обсуждавшийся в театре: «Нельзя такое лицо, как И.В. Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова. Пьесу нельзя ни ставить, ни публиковать».

Укажем и на текстологическую проблему: мы до сих пор не имеем последнего машинописного текста булгаковской пьесы, представленного МХАТом в секретариат Сталина, прочитанного и отвергнутого генеральным секретарем. А ведь именно по нему мы должны публиковать «Батум» в грядущем академическом собрании сочинений писателя. Но на самом деле эта проблема несравненно шире и сложнее, выходит за рамки текстологии и филологии. Сам главный герой пьесы понимал ее как проблему политическую и отнесся к ней соответственно, со свойственной ему обстоятельностью и в то же время быстротой решений. Отсюда все сложности и загадки творческой истории «Батума».

Случай с обсуждением и запрещением «Бега» на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) в 1929 году показал характерный метод принятия Сталиным таких важных политических решений: вождь до заседания получил из секретариата машинописный текст булгаковской пьесы и пакет сопроводительных документов; все эти бумаги им внимательно прочитаны и проработаны, о чем свидетельствуют характерные карандашные пометы в тексте без каких-либо резолюций⁴. Сталин вычеркнул одно только слово «политически» в ворошиловском проекте решения по «Бегу», но это спасло Булгакова и показало, насколько быстро, глубоко и ясно генеральный секретарь понял суть дела.

Ясно, что из МХАТа прислали в Комитет по делам искусств и секретариат Сталина не просто машинопись «Батума», там было и официальное сопроводительное письмо дирекции театра с просьбой разрешить МХАТу поставить пьесу опального Булгакова о вожде к его шестидесятилетию. Этому предшествовали необходимые ступени прохождения и апробирования столь важного документа. Автор читал пьесу 11 июля 1939 года в Комитете по делам искусств в присутствии его председателя М.Б. Храпченко (лично знакомого автору этих строк и всегда отличавшегося чрезвычайной, почти патологической осторожностью) и ответственных представителей театра, и, конечно, потом был какой-то официальный документ, письменный отзыв или стенограмма, сразу же представленный согласно номенклатурной субординации в аппарат Сталина. 24 июля Булгаков пьесу закончил (эта авторская дата стоит в возвращенной из ЦК машинописи) и 27 июля читал ее партгруппе МХАТа. После чего она была официально отправлена (точная дата, сама машинопись и текст сопроводительного письма неизвестны) в Комитет по делам искусств, а оттуда 1 августа, возможно, после определенных авторских исправлений по замечаниям того же осмотрительного Храпченко (его официальное сопроводительное письмо неизвестно), — в секретариат Сталина и представлена вождю. 7 августа она была еще у Сталина.

Текст там смотрели и, несомненно, дали свои письменные отзывы специалист по истории революционного движения в Закавказье (а им вполне мог быть сам нарком НКВД Л.П. Берия, автор брошюры «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье») и дежурный «театровед в штатском» вроде того же Керженцева или Храпченко (есть сведения, что это был А.Н. Толстой). Возможно, были и иные бумаги. С этим пакетом и работал Сталин, на основе этой работы принято его известное решение: «Все дети и все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине». Театр об этом решении (письмо неизвестно) известили 14 августа, экземпляр пьесы со штампом Управления делами ЦК ВКП(б) и датой «15 ноября 1939 г.» (видимо, лишний или какой-то промежуточный) почему-то возвращен в МХАТ и хранится в музее театра. Что вовсе не означает, что это единственный, последний вариант пьесы, который должен был остаться в архиве Сталина.

Где же этот пакет документов по «Батуму», прочитанный и проработанный Сталиным? Утверждают, что его в Кремлевском архиве вождя нет, хотя такой же, но более ранний набор по «Бегу» там нашелся и давно опубликован. Не нашли эти документы и в архиве Политбюро, бывшем Институте марксизма-ленинизма, ныне РЦХИДНИ. Известно, что секретные архивы по Булгакову открыты до 1936 года, дело же «Батума» «сшито» в 1939 году. Не собираясь делать окончательные выводы, позволим все же себе выразить надежду, что «Батум» и сопроводительные документы со сталинскими пометами найдутся, будут опубликованы, и тогда эта политическая и литературная проблема будет, наконец, решена.

А вот две очевидные удачи в «Батуме» есть, и забывать о них за разговорами о Сталине не нужно. Это замечательные комические характеры губернатора и императора Николая II. Царь, абсолютный владыка гигантской державы, не понимает, что в ней происходит, занимается чудесами, святыми, канарейкой, говорит смешными гоголевскими фразами из «Ревизора» («Среди тульских чиновников вообще попадаются исключительно талантливые люди»). Тень молодого Сосо Джугашвили и ему подобных, встающая за «революционными» событиями, ему не видна, он наивно пытается устранить грозный призрак беды тремя годами ссылки в Сибирь. Это тоже смешно, но уже не комично. Подписав этот приговор, Николай II, его власть, его семья обречены, их гибель — вопрос времени. Наступает то, что историк Карамзин назвал «оцепенением власти».

Губернатор ближе к событиям и умнее, суждения и догадки его здравы, но и он вяловат и ничего не может поделать с историей. Опять возникает традиционная для Булгакова тема исторической слепоты. Пьеса живет сцеплением этих трех очень разных характеров. Встреча юного Сталина, царя Николая и губернатора неизбежно ведет к гибели империи, ибо ослепшая власть постепенно теряет силу, волю к жизни, ее поражает некий роковой паралич. Власть видит свою смерть и идет ей навстречу. Нечто подобное было с несчастным Павлом I, который знал о заговоре, но до конца не верил, что подданные поднимут руку на помазанника Божьего. Царь, губернатор и жандармы в «Батуме» беззащитны перед совершенно новым беспощадным характером, появившимся в нужном месте в нужный исторический момент и вооруженным гибкой и сильной политической идеей, не нуждающейся в традиционной морали.

Пьеса Булгакова как бы оборвана, но открытый «чеховский» финал все разъясняет. И мы догадываемся, что меланхолический император, любящий канареек и чудотворцев, вдруг оказавшись в марте 1917 года одиноким, беззащитным и беспомощным посреди своей колоссальной державы, пятнадцатимиллионной армии и могучего дворянства, вспомнил дело крестьянина Джугашвили и свой слепой приговор. Булгаков угадал железный и вместе с тем иезуитски гибкий характер молодого революционера, и Сталин догадкой художника остался недоволен, она противоречила официальному мифу о добром кремлевском мудреце. Именно поэтому нам надо знать подлинную и полную творческую историю «Батума».