Из Москвы в Ленинград
19 марта 1932 года
Дорогой Павел Сергеевич!1
Разбиваю письмо на главы. Иначе запутаюсь.
Глава 1. Удар финским ножом
Большой Драматический театр в Ленинграде прислал мне сообщение о том, что Худ-политсовет отклонил мою пьесу «Мольер». Театр освободил меня от обязательств по договору...
Прежде всего это такой удар для меня, что описывать его не буду. Тяжело и долго. На апрельскую (примерно) премьеру на Фонтанке я поставил все. Карту убили. Дымом улетело лето...
Не говорите никому, чтобы на этом не сыграли и не причинили бы мне дальнейший вред.
Далее это обозначает, что, к ужасу моему, виза Главреперткома действительна на всех пьесах, кроме моих...
Кто же снял? Театр? Помилуйте! За что же он 1200 рублей заплатил и гонял члена дирекции в Москву писать со мной договор?
Наконец, грянула информация из Ленинграда. Оказалось, что пьесу снял не государственный орган... Убило «Мольера» частное, неответственное, неполитическое, кустарное и скромное лицо и по соображениям совершенно не политическим. Лицо это по профессии драматург. Оно явилось в театр и так напугало его, что он выронил пьесу...
Что же это такое?!
Это вот что: на Фонтанке среди бела дня меня ударили сзади финским ножом при молчаливо стоящей публике. Театр, впрочем, божится, что он кричал «караул», но никто не прибежал на помощь.
Не смею сомневаться, что он кричал, но он тихо кричал...
Сейчас ко мне наклонились два-три сочувствующих лица. Видят: плывет гражданин в своей крови. Говорят: «Кричи!» Кричать лежа считаю неудобным. Это не драматургическое дело!
Просьба, Павел Сергеевич: может быть, Вы видели в ленинградских газетах след этого дела. Примета: какая-то карикатура, возможно, заметки.
...Когда сто лет назад командора нашего русского ордена писателей пристрелили, на теле его нашли тяжелую пистолетную рану. Когда через сто лет будут раздевать одного из потомков перед отправкой в далекий путь, найдут несколько шрамов от финских ножей. И все на спине.
Меняется оружие...
Пасмурно у меня на душе.
Ваш М. Булгаков
Следует обдумать фразу: «Грянула информация из Ленинграда».
В письме Шапиро подробностей не было, он только намекнул: хорошо бы «лично поговорить».
Но в письме Попову приведены и подробности. Как же они донеслись, откуда «грянули», если от 14 (письмо Шапиро Булгакову) до 19 марта (письмо Булгакова Попову) Михаил Афанасьевич оставался в Москве?
Междугородный звонок, командировка из театра или дуновение нездешних сил?..
Не ездил ли в Москву Р.А. Шапиро специально, чтобы объяснить дело Булгакову?.. Или опять послал Чеснокова?..
Тогда Евгений Иванович мог получить обратно славные свои калоши...
Из Москвы в Ленинград
30 апреля 1932 года
Дорогой Павел Сергеевич!
...Очень, очень признателен за выписку. После получения ее у меня на столе полный паспорт гражданина Вишневского со всеми особыми приметами. Этот Вс. Вишневский и есть то лицо, которое сняло «Мольера» в Ленинграде, лишив меня, по-видимому, возможности купить этим летом квартиру. Оно же произвело и ряд других подвигов уже в отношении других драматургов и театров. Как в Ленинграде, так и в Москве. Подвиги эти такого свойства, что разговаривать о Вс. Вишневском мне просто нежелательно. Но несколько слов все же придется сказать о «Днях Турбиных». Вс. Вишневский был единственным, кто отметил в печати возобновление. Причем то, что он написал, пересказу не поддается. Нужно приводить целиком. Привожу кусочек: «...все смотрят пьесу, покачивая головами, и вспоминают рамзинское дело...» Казалось бы, что только в тифозном бреду можно соединить персонажи «Турбиных» с персонажами рамзинского дела...
Мне хочется сказать только одно, что в последний год на поле отечественной драматургии вырос в виде Вишневского такой цветок, которого даже такой ботаник, как я, еще не видел...
Довольно о нем. В Лету! К чертовой матери!
Опять, опять к моим воспоминаниям...
Ваш М.Б.
— Толя, — спросил Р. артиста Гаричева, — мы с Заблудовским вспоминали, кто из вас в «Мольере» кого играл...
— А что я там играл? — переспросил он.
— Брата Верность или Брата Силу...
— Я даже не помню, в чем наша роль состояла...
— Вы состояли в «Кабале святош» и портили жизнь Мольеру...
— Ну да, — сказал Толя. — Скорей, Брата Силу...
— И мы так подумали, — сказал Р.
— Знаешь, Володя, — сказал Гаричев. — У меня есть такое желание отдать свои рисунки... Олегу, Сереже, Кириллу... И тебе... Это в основном будут оригиналы... И ксерокопии работ, которые я ценю... Делайте с ними что хотите...
— В связи с чем такое желание? — спросил Р., хотя, конечно, понял. В таких случаях делаешь вид, что не понимаешь...
— Вот почему, — сказал он. — Они лежат и лежат... И потом исчезнут... Окажутся на помойке...
— Есть театральный музей, — неуверенно сказал Р.
— Там есть мои рисунки, — сказал он. — Твой хороший шарж... Улыбающийся. Ты можешь себе заказать ксерокопию, только лучше один к одному... Слушай, у тебя есть пять минут?..
— Конечно, Толя...
— Я отобрал четырех человек, чтобы отдать оригиналы... Олегу я хочу подарить рисунок с Шагалом... Когда Шагал был на «Ревизоре», я его быстро нарисовал и попросил расписаться: «Марк Захарович, вот...» А его жена говорит: «Марк! Это не ты!..» Я говорю: «Что, я с такой задачей не справлюсь? Нос, лоб и так далее?..» Он мне говорит: «Давайте я поправлю». Взял фломастер и сделал несколько штрихов поверх моего наброска. Никто не знает, что этот рисунок — оригинал...
— Ну да, — сказал Р.
— Я отдам... Делайте с ними что хотите... У Олега есть дочка, Ксения, может быть, у ней родится желание написать об этом... Тебе хочу портрет Пушкина подарить... Не тот, что ты когда-то купил, это не совсем то... Это было начало моей голодной жизни... Хороший, настоящий портрет... У меня есть еще «Сказка о рыбаке и рыбке», пятнадцать иллюстраций... Черно-белые, точечная техника... Больше виртуозных точек. Понимаешь... Сейчас... Мы прожили жизнь... Сейчас... Отдали время, силы... А ничего не оставили после себя... И вот я хочу отдать... Но при одном условии: никакого гонорара мне не надо... Может быть, получится книга, в хорошем выражении... Хорошее издание, книга об артистах БДТ, о времени... Там Пол Скофилд, Лоренс Оливье...
— Ты в гастролях много рисовал...
— А уж про это я не говорю... Пол-Европы зарисовано... Хорошие авторские копии я продавал, на что мы жили... А оригиналы все дома... Актеры, которых уже нет... И Каморный... И Юрий Толубеев... И мне обидно, если пропадет... Если сын выбросит на помойку. Найти хорошего богатого спонсора... Какой-то банк... Чтобы они дарили книгу... Ксения могла бы все это аккумулировать... Ты, она, Олег...
Со дня смерти Инны Гаричевой прошло месяца два, и Р. подумал, что Толя чуть отошел, но этого не случилось. Скорее, наоборот...
— Я уже два месяца не рисую, — сказал он. — И никуда не хожу. Занимаюсь приборкой дома. Олег дал денежки, я сделал поребрик, оградку. Выбрал Ковалевское, знаешь пост Ковалево?
— Знаю, — сказал Р. — Пискаревка, Ржевка, пост Ковалево... Почему там?..
— Во-первых, близко к дому... Место очень хорошее, солнечное, окружено лесом, асфальтовые дорожки... Нормальное, культурное... Местом я очень доволен. И оказалось так удобно... Погода разная бывает, а тут — в любую погоду... Я на всякий случай взял два места, чтобы было благообразно... Теперь через год-два надо бы набрать средства на памятник. Но это — мои проблемы...
Р. вспомнил, что они были коротки с Пашей Луспекаевым, у одного жена — Инна и у другого, вспомнил историю Пашиных похорон и то, что Толя Гаричев, а не кто другой, взялся делать его последний грим...
— А сын? — спросил Р.
— А сын работает, программист, человек хороший, работает хорошо... Кроме личной жизни... Сейчас... О чем я говорю?.. Вообще ровных отношений нет уже нигде... Связи с людьми... Видишь... Мысли путаются... Я позвонил Т., они же дружили, и она не пришла...
— Извини, я не знал, — сказал Р.
— Ты сам позвонил, и это было больше... Позвонил Сережа... Кирилл смог подойти к больнице. А больше никого и не надо... Она было дикой красоты... Дикой... Ей Гога сказал: «Вы должны играть Бэсприданницу». Захотела развестись, но я был против. И судье сказал, что жизнь больше всего этого... Вот, может быть, она слышит...
— Толя, она слышит...
— Я к ней наклонился... Перед самым концом... И она мне сказала: «Спасибо тебе»... Она поняла... А это для меня все...
ЦГАЛИ, ф. 268, оп. 1, дело № 70, л. 8.
Протокол совещания дирекции2
Репертуарное совещание
8.X.1932
Присутствуют: Шапиро, Тверской, Бережной, Люце, Морщихин, Чернобильский.
1. Обсуждаются пьесы:
п. 3. О постановке «Мольер» поднять вопрос
(«Бег» запрещен Реперткомом).
На этом же совещании прочли пьесу Вишневского «Германия».
Зависть — сильное чувство, о ней трагедия «Моцарт и Сальери» сочинения А.С. Пушкина. Как всякое сильное чувство, она может не только разрушать личность завистника, но и посильно приподнять.
Зависть расколола сознание Всеволода Вишневского, и он написал не только газетные доносы на Михаила Булгакова, но и одну не лишенную сценичности пьесу. Называется «Оптимистическая трагедия». Прочитав ее после «Бега» и «Дней Турбиных», заметишь внятные булгаковские влияния. Все лучшее в пьесе Вишневского — от Булгакова...
«Оптимистичку», как ее называли артисты, ставили во многих театрах, особенно к революционным датам или съездам КПСС. К ней не раз обращались яркие режиссеры, начиная с А.Я. Таирова.
Дважды ставил эту пьесу и Г.А. Товстоногов. Первый его спектакль в Александринке имел большой успех, получил Ленинскую премию и был показан в Париже.
А второй Гога затеял в Большом драматическом, и будущий спектакль представлялся ему как спор с первым, то есть «спор с самим собой», именно так он сказал однажды артисту Р.
По мнению того же Р., «спора» не вышло, и не по одной, а по нескольким причинам. Одна из них — Е.А. Лебедев, который в роли Вожака, легендарно сыгранной в Александринке Юрием Толубеевым, надел красные штаны и стал «жать» на все педали, превращая трагедию в оперетку или фарс. Этот большой актер в какой-то момент перестал слушать Товстоногова, и такое непослушание становилось общей бедой...
Но гораздо важнее то, что после доноса и борьбы с булгаковским «Мольером», Вишневскому мстил сам театр. Большой драматический, как живое существо, отторгал это имя и эту пьесу.
Слишком он ждал тогда Булгакова.
Это была месть судьбы, и Гога ничего не мог поделать...
Наше счастье, что в отличие от МХАТа Булгаков простил Большому Драматическому и не назвал его «кладбищем своих пьес»...
Хотя в его личном архиве осталось пять неисполненных договоров...
Он оценил усилия тех, кто был за него...
Вопрос о «Мольере» почти через год после решения худполитсовета (19.XI.1931) был поднят в октябре не случайно. Истекал срок договора с Булгаковым, по которому дирекция ГБДТ обязывала себя поставить пьесу до 1 ноября 1932 года. Помните правку Михаила Афанасьевича?
На этом совещании, скорее всего, и решили предложить Булгакову пролонгацию договора, о чем говорит несколько документов: черновики писем Булгакова Шапиро и Бережному, другому его заместителю, и две ноябрьские телеграммы...
Пушкинский дом, ф. 369, ед. хр. 144.
Глубокоуважаемый Евгений Иванович!3
В ответ на Ваше письмо от 14 марта с. г. за № 501 сообщаю Вам, что я изъявляю свое согласие на изменение (зачеркнуто) пролонгацию Вашего (зачеркнуто) монопольного права ГБДТ(знак вставки) на мою пьесу «Мольер» до 1 января (зачеркнуто) ноября (ноября — карандашом) 1934 года, принимая во внимание невозможность осуществления постановкой моей пьесы «Мольер» (зачеркнуто) ее до первого ноября с. г. (неразборчиво) по причинам, не зависящим от Вас и изложенным в Вашем письме от 14 марта с. г.
Однако, учитывая необходимость (зачеркнуто) то обстоятельство (зачеркнуто), что вследствие (зачеркнуто) что вследствие я не имею возможность получения в настоящее время авторского гонорара за публичное исполнение моего произведения, я прошу Вас выдать мне авансом ... рублей в счет причитающегося мне в будущем авторского гонорара по этой (зачеркнуто) пьесе «Мольер».
Вы (зачеркнуто) О Вашем согласии прошу меня уведомить...
Читая этот черновик, Р. подумал, что предложение о новых выплатах, также как просьба о пролонгации договора, исходили от театра. Отступная сумма пока названа не была, но предложение звучит эксцентрично. В таких случаях договор прерывается либо с возвращением (как во МХАТе), либо с невозвращением (как в БДТ) полученного аванса. А тут — вон что!..
Но предпринимающие свои действия Чесноков и Шапиро, также как молчащий Монахов, продолжают надеяться, и БДТ идет на все...
Пушкинский дом, ф. 369, ед. хр. 144.
26.10.1932 г., карандаш.
В дирекцию Большого драматического театра
Настоящим письмом изъявляю согласие на пролонгацию нашего договора от 12 октября 1931 г. на пьесу «Мольер» с тем, чтобы пьеса была выпущена БДТ театром (зачеркнуто) не позднее 1 ноября 1933 г.
Однако, учитывая то, что вследствие оттяжки постановки я не получаю авторского гонорара за исполнение моего (зачеркнуто) «Мольера», я прошу дирекцию Большого драматического театра выдать мне аванс (зачеркнуто) в счет аванса (гонорар «Мольер») две тысячи рублей (оборот листа) с тем, чтобы погашение этого аванса производилось путем вычетов из моего авторского гонорара по пьесе «Мольер» в размере не выше 50 рублей с (знак вставки) каждого спектакля.
Одну тысячу рублей дирекция (знак вставки) БДТ уплачивает мне не позднее 26 октября
1932 г. и одну тысяча рублей — не позднее 15 ноября 1932 г.
Михаил Булгаков
Этот черновик датирован 26 октября 1932 года, и повторение даты в тексте — одна тысяча «не позднее 26 октября 1932 года» — привели Р. к выводу о том, что Е.И. Чесноков (или Т.И. Бережной) первую тысячу привез в Москву нынче же и, скорее всего, сидел рядом, в кабинете Булгакова, участвуя в составлении хитрого письма...
Почте предоставлялась доставка второй тысячи, и тут Михаил Афанасьевич был вынужден о себе напомнить.
Пушкинский дом, ф. 369, ед. хр. 144.
6 ноября 32 г., Москва
Милый Тимофей Иванович,
у меня есть срочный платеж. Поэтому у меня к Вам просьба — пришлите мне следуемые мне деньги именно к этому сроку.
Если кто-нибудь от Вас едет в Москву, было бы хорошо, если бы он передал деньги мне лично. Если же нет — я полагаю, что лучше всего было бы перевести их мне молнией с одновременной посылкой мне молнии-телеграммы, где был бы указан номер перевода.
Привет театру. М. Булгаков
Б. Пироговская, 35а, кв. 6
Пушкинский дом, ф. 369.
16 ноября 1932 г.
Телеграмма
Ленинград, Фонтанка, 65, Театр
Шапиро, Чеснокову
Жду условленную тысячу молнией.
Бережной не ответил на спешное письмо. Булгаков
И тут же квитанция от 16 ноября 1932 года за № 126, документ о приеме телеграммы и уплате за нее 2 рублей 75 копеек...
Ответ Чеснокова — молниеносен...
Телеграмма
Булгакову, Б. Пироговская, д. 35а4
17 ноября 17 ч. 15 м.
Связи финансовыми затруднениями (высылаем) декадный срок не сердитесь Привет Чесноков
Здесь становится очевидно, что стороны исполнены взаимной приязни и мучатся одним — невозможностью увидеть «Мольера» на сцене БДТ... И еще...
Чем хорош архивный документ?..
Прикасаешься к тому же листку, которого касался автор.
В момент касания время скрывается в небесную щель и исчезает, как летающая тарелка...
Примечания
1. Премьера «Горя от ума» состоялась в 1961 г. Артист Р. вступил в труппу БДТ в 1962 г. и вошел в спектакль в 1963 г. До этого Юрский играл Чацкого один.
2. Павел Сергеевич Попов сам назначил себя на роль биографа Булгакова, а Михаил Афанасьевич продолжал ему писать даже живя по соседству, в арбатских переулках. Ввиду того что письма публиковались, привожу их с некоторыми сокращениями.
3. Публикуется впервые.
4. Публикуется впервые.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |