Москва. 1921—1940

М. Булгаков. 1921 г.

Москва. Площадь Брянского (Киевского) вокзала

Москва. Бородинский мост

Москва. Садовая-Триумфальная площадь (бывшая площадь Старых Триумфальных ворот). 1920-е гг.

Москва. Арбатская площадь. Начало 1920-х гг.

Москва. Васильевский спуск. Начало 1920-х гг.

Москва. Новодевичий монастырь. Колокольня

Москва. Сретенский бульвар. Здание страхового общества «Россия», где располагалось ЛИТО

М.А. Булгаков. Начало 1920-х гг.

М.А. Булгаков. Начало 1920-х гг.

Москва. Воротниковский пер., д. 1, кв. 2. Первый московский адрес М.А. Булгакова, где писатель останавливался у родственников сестры, Н.А. Земской, — Б.М. и М.Д. Земских

Москва. Ул. Солянка, д. 12. Здесь в 1922—1926 гг. находилась редакция газеты «Гудок», где М.А. Булгаков работал фельетонистом. Этот дом — «Дворец труда», упомянут в повести «Дьяволиада»

Третьяковский проезд (слева под аркой). В конце 1921 гг. М.А. Булгаков работал в редакции журнала «Торгово-промышленный вестник» (Третьяковский проезд, 11, помещение 9)

Киев. Андреевский спуск, 13

Андрей Михайлович Земской

Надежда Афанасьевна Земская

Москва. Большая Садовая улица, д. 10

Список членов жилтоварищества по адресу: Большая Садовая, д. 10

Здание бывшей гимназии и школы (Большая Никитская, 46). Директором школы была Н.А. Булгакова (Земская). Здесь Булгаков нашел приют в первые недели пребывания в Москве

Москва. Малая Бронная ул., 32. В этом доме М.А. Булгаков бывал в 1921—1922 гг. у знакомых, супругов В.Ф. и И.П. Крешковых (кв. 24). Крешковы и их квартира запечатлены в рассказах «Спиритический сеанс» и «Трактат о жилище». Напротив дома — Патриаршие пруды

Номер газеты «Накануне». 1922 г.

Страница дневника М.А. Булгакова за 1922 г.

Москва. Малый Козихинский, д. 12. Здесь, в квартире № 12, в начале 1920-х гг. М.А. Булгаков бывал у супругов З.В. и В.Е. Коморских, которые устраивали литературные вечера. Квартира и ее жильцы упомянуты в «Театральном романе» и нескольких ранних фельетонах

М.А. Булгаков. Рисунок А.А. Куренного

Участники «Никитинских субботников». 1920-е гг.

Москва. Рынок на Сухаревской площади. 1920-е гг. Сухарева башня была снесена в 1934 г.

Москва. Сухаревская площадь

Москва. Деловой дом. 1920-е гг.

Москва. Биржа труда. 1920-е гг.

Т.Н. Лаппа. 1940-е гг.

Т.Н. Лаппа и Д.А. Кисельгоф. Туапсе. 1960-е гг.

Последний из известных снимков Т.Н. Лаппа (в третьем браке — Кисельгоф). Он сделан на балконе ее дома в Туапсе (ул. Ленина, 6, кв. 6). 1981 г. Фото Б.С. Мягкова

Газетная вырезка из коллекции М.А. Булгакова

Правительственное сообщение о смерти В.И. Ленина

М.А. Булгаков. Начало 1920-х гг.

Прощание с В.И. Лениным. Колонный зал Дома союзов

Прощание с В.И. Лениным. Январь 1924 г.

Первый деревянный мавзолей В.И. Ленина

Москва. Триумфальная площадь и Большая Садовая улица. 1920-е гг.

Московский мюзик-холл (бывший цирк братьев Никитиных — 2-й Госцирк) на Большой Садовой улице, д. 18. Здесь и в 1-м Госцирке на Цветном бульваре, д. 13 (бывший А. Соломонского) в начале 1925 г. гастролировали воздушные гимнасты «Четыре Юссемс» и эквилибрист Этой, номер которого назывался «Человек на мертвой точке»

Внутренний двор дома № 10 по Большой Садовой улице. Вид на студию Г.Б. Якулова

Г.Б. Якулов

Л.Д. Троцкий

Члены ЦК РКИ: Н.И. Бухарин, Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев

И.В. Сталин

Членский билет М.А. Булгакова

М. Булгаков. Шарж М. Дени. 1923 г.

Публикации М.А. Булгакова

Москва. Дом Нирензее, где находилась редакция «Накануне»

Л.Е. Белозерская. Москва. Начало 1920-х гг.

Илья Маркович Василевский (Не-Буква), журналист, первый муж Л.Е. Белозерской

Л.Е. Белозерская. Москва. Начало 1920-х гг.

Евгений Михайлович и Софья Васильевна Белозерские, родители Л.Е. Белозерской

Л.Е. Белозерская. 1908 г.

Семья Белозерских на даче. 1890-е гг. В центре — Люба Белозерская

Л.Е. Белозерская — солистка балетной труппы «Фоли-Бержер» в Париже. Начало 1920-х гг.

Л.Е. Белозерская. 1914 г.

Л.Е. Белозерская. 1920-е гг.

Л.Е. Белозерская в жокейском костюме. Середина 1920-х гг.

М.А. Волошин и М.А. Булгаков в Коктебеле. 1925 г.

Дом М.А. Волошина в Коктебеле. 1920-е гг.

М.А. Волошин

А.С. Грин

Портрет М.А. Булгакова в Коктебеле. Работа А.П. Остроумовой-Лебедевой. 1925 г. Акварель

У дома М.А. Волошина в Коктебеле

Н.Н. Лямин на рабочем месте в ГАХН. 1920-е гг. В 1923—1930 гг. Лямин работал в Государственной академии художественных наук (ГАХН), где заведовал кабинетом теоретической поэтики (называвшимся также терминологическим кабинетом). Там под началом Лямина служил П.С. Попов. Одновременно Лямин был старшим библиотекарем Библиотеки Высшего Совета народного хозяйства (ВСНХ)

Супруги Булгаковы с друзьями. Слева направо: Сергей Сергеевич Топленинов, Н.Н. Лямин, Л.Е. Белозерская, М.А. Булгаков. 1926 г.

Москва. Ул. Пречистенка

Слева направо: С.С. Топленинов, М.А. Булгаков, Н.Н. Лямин, Л.Е. Белозерская. 1926 г.

Москва. Станция метро «Кропоткинская»

Москва. Ул. Остоженка. 1930-е гг.

Москва. Вид с храма Христа Спасителя на улицы Пречистенка и Остоженка. На месте разрушенного храма Сошествия Святого Духа («Покрова на Грязех») ныне находится вестибюль-арка станции метро «Кропоткинская» («Дворец советов»), 1920-е гг.

Москва. Дворик дома № 9 по Мансуровскому переулку. 1970-е гг.

М.А. Булгаков. 1926 г.

М.А. Булгаков. Шарж Кукрыниксов. Этот рисунок друзья Булгакова в шутку называли «Мака Булгака — блошиный царь», имея в виду его феноменальные успехи в игре в «блошки», засвидетельствованные в мемуарах Л.Е. Белозерской

М.А. Булгаков. Шарж художника Е. Мазаева. Середина 1920-х гг.

Фельетон М.А. Булгакова (псевдоним М. Ол-Райт). «Гудок». 21 мая 1924 г.

Писатели-«гудковцы»: Валентин Катаев, Юрий Олеша, Михаил Булгаков. 1920-е гг.

У супругов Стронских. Москва, Чистый (Обухов) пер. 1, кв. 14. Сидят (слева направо): М.А. Булгаков, художник Борис Валентинович Шапошников, Л.Е Белозерская, Марика Артемьевна Чимишкиан, Наталья Казимировна Шапошникова, В.Я. Стронская: стоят: И.Н. Стронский, Н.Н. Лямин, Николай Михайлович Стронский, неизвестный (квартирант у Стронских, доктор Х.). 1926 г. Фото Н.А. Ушаковой

Сборник М.А. Булгакова «Дьяволиада» (М.: Недра, 1925) с дарственной надписью Н.Н. Лямину. Повесть «Дьяволиада», давшая название сборнику, была впервые опубликована в альманахе «Недра» (1924, № 4, март)

Дарственная надпись Н.Н. Лямину и Н.А. Ляминой-Ушаковой на первой странице романа М.А. Булгакова «Белая гвардия», опубликованного в журнале «Россия»(М., 1925, № 4)

Москва. Триумфальная площадь

Ирина Сергеевна Раабен

Машинопись повести М.А. Булгакова «Собачье сердце»

Москва. Парк культуры и отдыха. Фото А. Родченко

Москва. Страстной монастырь и здание «Известий»

Москва. Дом Нирензее

Москва. Камергерский переулок. Московский Художественный театр

Марк Исаакович Прудкин

Константин Сергеевич Станиславский и Владимир Иванович Немирович-Данченко, основатели и руководители Московского Художественного театра

МХАТ: фасад, сцена, зрительный зал

Анатолий Васильевич Луначарский, нарком просвещения РСФСР

Взятие «Крепости МХАТ». Шарж Кукрыниксов. Слева направо: Генрик Ибсен, Антон Чехов, Лев Толстой; далее создатели нового репертуара: Юрий Олеша, Валентин Катаев, Михаил Булгаков, Всеволод Иванов, Павел Марков, Леонид Леонов

Письмо М.А. Булгакова в дирекцию МХАТ. 1926 г.

Афиша премьеры пьесы М. Булгакова «Дни Турбиных». 1926 г.

Илья Яковлевич Судаков. Режиссер МХАТ, постановщик пьесы «Дни Турбиных». 1926 г.

Сцена в квартире Турбиных. «Дни Турбиных». 1926 г.

Тальберг — Всеволод Алексеевич Вербицкий, Елена — Вера Сергеевна Соколова. «Дни Турбиных». 1926 г.

Николай Павлович Хмелев в роли Алексея Турбина. 1926 г.

Мышлаевский — Борис Георгиевич Добронравов. «Дни Турбиных». 1926 г.

Сцена в гимназии. «Дни Турбиных». 1926 г.

Михаил Михайлович Яншин в роли Лариосика. «Дни Турбиных». 1926 г.

М.И. Прудкин в роли Шервинского. «Дни Турбиных». 1926 г.

Члены Политбюро в ложе МХАТа. Слева направо: М.И. Калинин, В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, И.В. Сталин, А.И. Микоян, Г.К. Орджоникидзе, Л.М. Каганович. 1930-е гг.

М.А. Булгаков среди актеров МХАТа

М.А. Булгаков. 1926 г.

Карикатура на Булгакова. «Главным комическим персонажем в пьесе становится ее автор» (А. Луначарский)

Обложка журнала «Жизнь искусства» с репертуаром московских театров. 1926 г.

С.С. Заяицкий

Наталия Абрамовна Ушакова, жена Н.Н. Лямина. 1920-е гг.

Крюково. Московская область. Игра в теннис на даче у Понсовых. Лето 1926 г.

Лубянская площадь. 1930-е гг.

М.А. Булгаков. На фотографии дарственная надпись Л.Е. Белозерской: «Маме Любе, нежно любимой и ее Муке и Флюшке. Мак. 1928 г. 19-го ноября. Москва»

Москва. Интерьер квартиры Н.А. Ушаковой и Н.Н. Лямина. Савельевский пер., 12 (Остоженка, 7), кв. 66

Л.Е. Белозерская в гостях у «пречистенцев». Слева направо, нижний ряд: Н.А. Ушакова, неизвестная, С.С. Топленинов, неизвестная. Верхний ряд: М.А. Чимишкиан, неизвестная, Н.Н. Лямин, Л.Е. Белозерская, Н.К. Шапошникова. 1926 г.

С.С. Топленинов, Н.А. Ушакова, Н.Н. Лямин, Н.К. Шапошникова. Москва. Мансуровский пер., 9

Москва. Савельевский пер., 12. Дом, где жили Н.Н. Лямин и Н.А. Ушакова

С.С. Топленинов

М.А. Булгаков, В.Н. Долгорукий (Владимиров), С.С. Топленинов, П.И. Васильев

Валентин Петрович Катаев

Лыжная прогулка М.А. Булгакова с артистами МХАТа. Москва. 1927 г.

Н.Н. Лямин

Вс. Мейерхольд, Н. Эрдман, В. Маяковский. Москва. 1929 г.

Критические статьи против М.А. Булгакова

Персонажи спектакля «Зойкина квартира»

Афиша спектакля «Зойкина квартира»

Москва. Арбат, 28. Театр им. Евг. Вахтангова

Сцена из спектакля «Зойкина квартира»

Цецилия Львовна Мансурова в роли Зойки

Персонажи спектакля «Зойкина квартира»

Рубен Николаевич Симонов в роли Аметистова

Сцена из спектакля

Статья Н.М. Минского «Париж на Арбате» — о булгаковской пьесе «Зойкина квартира»

Московский Камерный театр

Исаак Эммануилович Бабель

Декорация к спектаклю Московского Камерного театра «Багровый остров»

Сцена из спектакля Московского Камерного театра «Багровый остров»

Москва. Большая Пироговская, 35. Здесь в квартире № 6 жили М.А. Булгаков и Л.Е. Белозерская в 1928—1932 гг.

М.А. Булгаков

Радиоспектакль «Посмертные записки председателя Пиквикского клуба» с участием М.А. Булгакова

М.А. Булгаков в роли Судьи в спектакле «Посмертные записки председателя Пиквикского клуба». 1934 г.

М.А. Булгаков. Батуми. 1928 г.

М.А. Булгаков. Батуми. 1928 г.

Москва. Храм Христа Спасителя

Храм Христа Спасителя перед взрывом. 1931 г.

Начало уничтожения храма Христа Спасителя

Гибель храма

5 декабря 1931 г. Любительское фото

План реконструкции Москвы. 1935 г. Резолюции И.В. Сталина, В.М. Молотова, Л.М. Кагановича, С. Орджоникидзе, Н.А. Булганина (?)

Кабинет М.А. Булгакова в квартире на Большой Пироговской, 35

Ручка М.А. Булгакова

Стол М.А. Булгакова (Литературный музей)

Подпись на табличке квартиры М.А. Булгакова. Москва. Большая Пироговская, 35

Черт Рогаш. Рисунок М.А. Булгакова с дарственной надписью Л.Е. Белозерской (Банге)

Рисунок М.А. Булгакова

Л.Е. Белозерская и Н.А. Ушакова

М.А. Булгаков

Москва. 1930-е гг.

Москва. Смоленская площадь

Москва. Тверской бульвар

«Нигде кроме как в Моссельпроме»

Максим Горький

Евгений Иванович Замятин. Начало 1920-х гг.

Викентий Викентьевич Вересаев

Н.А. Булгаков в лаборатории. 1930-е гг.

Н.А. Булгаков

И.А. Булгаков. 1921 г.

И.А. Булгаков (второй слева) среди друзей. 1930-е гг.

И.А. Булгаков. 1930-е гг.

Елена Сергеевна Нюренберг (Булгакова). 1907 г.

Александра Александровна Нюренберг (Горская), мать Е.С. Булгаковой

Сергей Маркович Нюренберг, отец Е.С. Булгаковой

Е.С. Шиловская. 1920 г.

Е.С. Шиловская с сыном Женей и с няней Екатериной Ивановной Буш. 1920-е гг.

Евгений Александрович Шиловский, второй муж Е.С. Булгаковой. 1930-е гг.

Сережа Шиловский. 1930-е гг.

Александр Сергеевич Нюренберг (1890—1963), брат Е.С. Булгаковой, офицер-артиллерист 15-го Мортирного дивизиона. 1916 г.

Семья Нюренбергов: С.М. Нюренберг с дочерью Еленой, Александра Александровна Нюренберг с дочерью Ольгой. 1890-е гг.

Письмо М.А. Булгакова Правительству СССР и сопутствующие ему документы. 28 марта 1930 г.

Писатели-«гудковцы» на похоронах В.В. Маяковского. 17 апреля 1930 г. Михаил Файнзильберг (брат Ильи Ильфа), Валентин Катаев, Михаил Булгаков, Юрий Олеша, Иосиф Уткин. Фото И. Ильфа

Удостоверение М.А. Булгакова, режиссера-ассистента МХАТа. 1930-е гг.

Письмо К.С. Станиславского М.А. Булгакову

К.С. Станиславский. Шарж Б.Н. Ливанова. 1935 г.

Ленинград. Большой драматический театр. 1931 г.

Ленинград. 1920-е гг

Черновики романа «Великий канцлер» — первой редакции романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». 1932 г.

М.А. Булгаков. Начало 1930-х гг.

И.В. Сталин

Письмо М.А. Булгакова И.В. Сталину

Уничтоженный фрагмент первой редакции романа «Мастер и Маргарита»

Л.Л. Авербах, глава РАПП, В.А. Луговской, А.А. Фадеев и В.А. Герасимова на даче ОГПУ под Уфой. Весна 1932 г.

Титульный лист пьесы М.А. Булгакова «Кабала святош». 1931 г.

Рукопись пьесы М.А. Булгакова «Кабала святош»

Платон Михайлович Керженцев, председатель Комитета по делам искусств в 1936—1938 гг. 1925 г.

Афиша пьесы М.А. Булгакова «Мольер». 15 февраля 1936 г.

М.А. Булгаков. Середина 1930-х гг.

Сцена из спектакля «Мертвые души». МХАТ. 1932 г.

Сцена из спектакля «Мертвые души». МХАТ. 1932 г.

Москва. Дом писателей. Нащокинский переулок

Кабинет М.А. Булгакова в Нащокинском переулке, 6

М.А. и Е.С. Булгаковы в квартире в Нащокинском переулке. Апрель 1935 г.

А.А. Ахматова. 1930-е гг.

Автограф стихотворения А.А. Ахматовой «Памяти М. Булгакова»

Е.С. и М.А. Булгаковы в Киеве на Владимирской горке. Август 1934 г.

Москва. Остоженка, 21. «Дом Маргариты». Это — один из возможных «прототипов» особняка героини «Мастера и Маргариты». Здание построил в 1901 г. архитектор Лев Кекушев. Фасад здания венчала фигура льва — в честь имени архитектора-домовладельца

Москва. Александровский сад

Леонид Васильевич Баратов, режиссер Большого театра и МХАТа, и М.А. Булгаков

Евгений Константинович Краснушкин (1885—1951)

Больница МПС в Покровском-Стрешневе. Москва. Волоколамское шоссе, 47 (один из «прототипов «клиники Стравинского» в «Мастере и Маргарите»)

Яков Данилович Розенталь (1893—1966), по прозвищу «Борода», директор ресторана Дома Герцена в 1925—1931 гг. Впоследствии — управляющий рестораном Клуба театральных работников, расположенного в Старопименовском переулке (Воротниковский переулок, 7, к. 3). Я.Д. Розенталь — прототип Арчибальда Арчибальдовича в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»

Билет М.А. Булгакова в Читальный зал Публичной библиотеки СССР им. В.И. Ленина

Публичная библиотека СССР им. В.И. Ленина («Дом Пашкова», ул. Моховая, 26)

Москва. Театральная площадь (площадь Свердлова). Вид с крыши Большого театра

Москва. «Дом Драмлита» в Лаврушинском переулке, 17

Сцена из спектакля МХАТа «Последние дни» («Пушкин»). Николай I — В. Ершов, Н.Н. Пушкина — А. Тарасова

На юбилее МХАТа. 1938 г.

Уильям Буллит, посол США в СССР в 1930-е гг.

М.А. Булгаков. Шарж Б.Н. Ливанова. 1930-е гг.

М.А. Булгаков на балконе в Нащокинском переулке. Апрель 1935 г. Фото Н.А. Ушаковой

Москва. Съезд советских писателей. 1934 г.

Леонид Авербах, Александр Афиногенов, Владимир Киршон на заседании Оргкомитета по подготовке Съезда советских писателей. 1933 г.

М.А. Булгаков. Середина 1930-х гг.

М.А. и Е.С. Булгаковы. Синоп. 1936 г.

Москва. 1930-е гг.

Москва. Театральная площадь. 1930-е гг.

Анкета, заполненная М.А. Булгаковым при поступлении на работу в Большой театр 19 октября 1936 г.

Учетная карточка М.А. Булгакова в отделе кадров ГАБТ. Октябрь 1936 г.

Подписка М.А. Булгакова о неразглашении сведений о работе в ГАБТ. 19 октября 1936 г.

Политическая характеристика М.А. Булгакова, данная домоуправлением РЖСКТ «Советский писатель». Октябрь 1936 г.

Е.С. и М.А. Булгаковы. Москва. Нащокинский пер. 1936 г.

Борис Владимирович Асафьев, композитор, работавший вместе с М.А. Булгаковым над операми «Петр Великий» и «Минин и Пожарский»

Александр Шамильевич Мелик-Пашаев, дирижер Большого театра

М.А. Булгаков. 1936 г.

Е.И. Габрилович

Москва. Красная площадь. Памятник Минину и Пожарскому

В.Э. Мейерхольд и Ю.К. Олеша

П.С. Попов

Москва, Плотников пер., 10. Подвал Мастера. Друг Булгакова философ и литературовед П.С. Попов, живший неподалеку от Арбата в Плотниковом переулке (д. 10, кв. 35), был на некоторое время выслан из Москвы. Его квартира в подвале стала «прообразом» жилища Мастера

Генрих Григорьевич Ягода, нарком внутренних дел в 1934—1936 гг. Руководил незаконными репрессиями после убийства С.М. Кирова. В марте 1938 г. расстрелян по ложным обвинениям в заговоре и шпионаже

Москва. Середина 1930-х гг.

Лебедянь. Е.С. Булгакова с сыном Сережей. 1938 г.

Письмо М.А. Булгакова Е.С. Булгаковой. 6—7 августа 1938 г.

Лебедянь. Река Дон

Ольга Сергеевна Бокшанская, сестра Е.С. Булгаковой, секретарь В.И. Немировича-Данченко

Фотография М.А. Булгакова с дарственной надписью С.А. Ермолинскому. 1935 г.

Рубен Симонов в роли Дон Кихота

И.В. Сталин (Джугашвили)

Рукописная афиша о чтении М.А. Булгаковым пьесы «Батум» во МХАТе. 27 июля 1939 г.

Телеграмма М.А. Булгакову: «Надобность поездки отпала. Возвращайтесь Москву. Калишьян»

Заявление М.А. Булгакова об отпуске. 7 сентября 1939 г.

Заявление М.А. Булгакова о досрочном возвращении из отпуска. 15 сентября 1939 г.

Санаторий «Барвиха»

М.А. и Е.С. Булгаковы в санатории «Барвиха». 1939 г.

В санатории «Барвиха»

Столовая в санатории «Барвиха»

М.А. Булгаков в санатории «Барвиха». Декабрь 1939 г.

Александр Александрович Фадеев, секретарь президиума Союза советских писателей в 1939—1944 гг.

Посмертная маска М.А. Булгакова работы скульптора С.Д. Меркурова

Ленинград. Гостиница «Астория»

М.А. Булгаков. Февраль 1940 г. Фото К. Венца

М.А. Булгаков, Е.С. Булгакова, П.С. Попов, Сережа Шиловский и М.А. Чимишкиан

М.А. Булгаков, Е.С. Булгакова, Сережа Шиловский. Февраль 1940 г.

Сережа Шиловский, М.А. Булгаков, С.А. Ермолинский. Февраль 1940 г.

Могила М.А. Булгакова на Новодевичьем кладбище

Москва. Новодевичье кладбище. Могила М.А. и Е.С. Булгаковых

Не из прекрасного далека я изучал Москву 1921—1924 годов. О нет, я жил в ней, я истоптал ее вдоль и поперек. <...> Где я только не был! На Мясницкой сотни раз, на Варварке — в Деловом дворе, на Старой площади — в Центросоюзе, заезжал в Сокольники, швыряло меня и на Девичье поле. Меня гоняло по всей необъятной и странной столице одно желание — найти себе пропитание. <...> Рассказываю я все это с единственной целью, чтобы он (читатель. — Б.С.) поверил мне, что Москву 20-х годов я знаю досконально. Я обшарил ее вдоль и поперек. И намерен ее описать. Но, описывая ее, я желаю, чтобы мне верили. Если я говорю, что это так, значит, оно действительно так! На будущее время, когда в Москву начнут приезжать знатные иностранцы, у меня есть в запасе должность гида. <...> Москва! Я вижу тебя в небоскребах!

М.А. Булгаков. Москва 20-х годов

Это было в конце сентября 1921 года. По гроб моей жизни не забуду ослепительного фонаря на Брянском вокзале и двух фонарей на Дорогомиловском мосту, указывающих путь в родную столицу. Ибо, что бы ни происходило, что бы вы ни говорили, Москва — мать, Москва — родной город. Итак, первая панорама: глыба мрака и три огня.

М.А. Булгаков. Сорок сороков

Т. Лаппа: «Жилищное товарищество на Большой Садовой в доме 10 хотело Андрея выгнать и нас выселить. Им просто денег нужно было, а денег у нас не было. И вот только несколько месяцев прошло, Михаил стал работать в газете, где заведовала Крупская, и она дала Михаилу бумажку, чтоб его прописали. Вот так мы там оказались».

Л. Паршин. Чертовщина в Американском посольстве в Москве...

Надежда Константиновна в вытертой какой-то меховой кацавейке вышла из-за стола и посмотрела намой полушубок.

— Вы что хотите? — спросила она, разглядев в моих руках знаменитый лист.

— Я ничего не хочу на свете, кроме одного — совместного жительства. Меня хотят выгнать. У меня нет никаких надежд ни на кого, кроме Председателя Совета Народных Комиссаров. Убедительно вас прошу передать ему это заявление.

И я вручил ей мой лист. Она прочитала его.

— Нет, — сказала она, — такую штуку подавать Председателю Совета Народных Комиссаров?

— Что же мне делать? — спросил я и уронил шапку.

Надежда Константиновна взяла мой лист и написала сбоку красными чернилами: «Прошу дать ордер на совместное жительство». И подписала: Ульянова. Точка. Самое главное то, что я забыл ее поблагодарить.

М.А. Булгаков. Воспоминание

Лито? Плетеный дачный стул. Пустой деревянный стол. Раскрытый шкаф. Маленький столик кверху ножками в углу. И два человека. Один высокий, очень молодой, в пенсне. Бросились в глаза его обмотки. Они были белые, в руках он держал потрескавшийся портфель и мешок. Другой — седоватый старик с живыми, чуть смеющимися глазами — был в папахе, солдатской шинели. На ней не было места без дыры — и карманы висели клочьями. Обмотки серые и лакированные, бальные туфли с бантами. <...> В Лито полагается восемнадцать человек. Смутно я лелеял такое распределение. Инструктора по поэтической части:

Брюсов, Белый... и т. д.

Прозаики: Горький, Вересаев, Шмелев, Зайцев, Серафимович... и т. д.

Но никто из перечисленных не являлся.

М.А. Булгаков. Записки на манжетах

«Старик» — Алексей Федорович Годфрид, основатель ЛИТО Главполитпросвета, заместитель заведующего ЛИТО Наркомпроса А.С. Серафимовича, писатель и журналист. «Молодой в пенсне» — студент МГУ и Брюсовского института драматург Владимир Сергеевич Богатырев. (Б.С.)

...За Слезкиным стоял новый, начинающий писатель — Михаил Булгаков... Нельзя было не обратить внимания на необыкновенно свежий его язык, мастерский диалог и такой неназойливый юмор. Мне нравилось все, принадлежавшее его перу и проходившее в «Накануне»... Передо мной стоял человек лет 30—32-х; волосы светлые, гладко причесанные на косой пробор. Глаза голубые, черты лица неправильные, ноздри глубоко вырезаны; когда говорит, морщит лоб. Но лицо в общем привлекательное, лицо больших возможностей. Это значит — способно выражать самые разнообразные чувства. Я долго мучилась, прежде чем сообразила, на кого же все-таки походил Михаил Булгаков. И вдруг меня осенило — на Шаляпина! Одет он был в глухую черную толстовку без пояса, «распашонкой». Я не привыкла к такому мужскому силуэту, он показался мне слегка комичным, так же как и лакированные ботинки с ярко-желтым верхом, которые я сразу вслух окрестила «цыплячьими» и посмеялась. Когда мы познакомились ближе, он сказал мне не без горечи: — Если бы нарядная и надушенная дама знала, с каким трудом достались мне эти ботинки, она бы не смеялась... Я поняла, что он обидчив и легко раним. Другой не обратил бы внимания.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Вот и не верь приметам! Встретил похороны и... есть, кажется (место. — Б.С.) в газете «Рабочий».

М.А. Булгаков. Запись в дневнике 16 февраля 1922 г.

Я очень много работаю; служу в большой газете «Рабочий» и зав. Издательством в Научно-Техническом Комитете у Бориса Михайловича Земского. Устроился совсем недавно.

М.А. Булгаков — Вере А. Булгаковой. 24 марта 1922 г.

Через несколько дней после начала болезни наступил кризис, из которого она (В.М. Булгакова. — Б.С.) уже не вышла. 15-го января 1922 г. она потеряла сознание. Не помогали никакие средства Ивана Павловича. К вечеру того же дня она стала захлебываться и... умерла. У ее постели стояли Иван Павлович, ее муж, ее дочери Надя, Варя, Леля, племянник Костя Булгаков, зятья Андрей Земской и я. Погиб человек, бывший стержень, объединявший семью. Все чувствовали, что семья распадается. Но мне всегда казалось невероятным, что ее смерть, смерть матери и не старой еще женщины, не вызвала слез и стенаний ни у кого, даже у дочерей и мужа.

Л.С. Карум. Моя жизнь. Рассказ без вранья

...Белый гроб с телом матери (В.М. Булгакова скончалась 1 февраля 1922 г. — Б.С.) снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол, в маленькую церковь Алексея Доброго, что на Взвозе.

М.А. Булгаков. Белая гвардия

Я думаю, что ты и Леля, вместе и дружно, могли бы наладить жизнь в том углу, где мама налаживала ее... Мне кажется, что лучше было бы и Ивану Павловичу, возле которого остался бы кто-нибудь из семьи, тесно с ним связанной и многим ему обязанной... С большой печалью я думаю о смерти матери и о том, что, значит, в Киеве возле Ивана Павловича никого нет... В Киеве, стало быть, надежда на тебя, Варю и Лелю. С Лелей я много говорил по этому поводу. На ней, так же как и на всех, отразилось пережитое, и так же, как и я, она хочет в Киеве мира и лада. Моя большая просьба к тебе: живите дружно в память мамы. Я очень много работаю и смертельно устаю. Может быть, весной мне удастся ненадолго съездить в Киев, я надеюсь, что застану тебя, повидаю Ивана Павловича. Если ты обживешься в Киеве, посоветуйся с Иваном Павловичем и Варварой, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы сохранить мамин участок в Буче. Смертельно мне будет жаль, если пропадет он.

М.А. Булгаков — Вере А. Булгаковой. 23 января 1923 г.

...Москва, город громадный, город единственный, государство, в нем только и можно жить...

М. Булгаков. Бенефис лорда Керзона

Т. Лаппа: «Когда я жила в медицинском общежитии, то встретила в Москве Михаила. Я очень удивилась, потому что думала, что мы не у видимся. Я была больше чем уверена, что он уедет. Не помню вот точно, где мы встретились... То ли с рынка я пришла, застала его у Гладыревского... то ли у Земских... Ничего у меня не было — ни радости никакой, ничего. Все уже как-то... перегорело... Ночь или две мы переночевали в этом общежитии...»

Л. Паршин. Чертовщина в Американском посольстве в Москве...

На Большой Садовой Стоит дом здоровый.
Живет в доме наш брат
Организованный пролетариат.
И я затерялся между пролетариатом
Как какой-нибудь, извините за выражение, атом.
Жаль, некоторых удобств нет,
Например — испорчен в...р-кл...т.
С умывальником тоже беда:
Днем он сухой, а ночью из него на пол течет вода.
Питаемся понемножку:
Сахарин и картошка.
Свет электрический — странной марки,
То потухнет, а то опять ни с того ни с сего разгорится ярко.
Теперь, впрочем, уже несколько дней горит подряд.
И пролетариат очень рад.
За левой стеной женский голос выводит: «бедная чайка»,
А за правой играют на балалайке.

М.А. Булгаков — Н.А. Булгаковой. 23 октября 1921 г.

Условимся раз навсегда: жилище есть основной камень жизни человеческой. Примем за аксиому: без жилища человек существовать не может. Теперь, в дополнение к этому, сообщаю всем, проживающим в Берлине, Париже и Лондоне и прочих местах, — квартир в Москве нету.

Как же там живут?

А вот так-с и живут.

Без квартир.

М.А. Булгаков. Москва 20-х годов

Интересно: Соколов-Микитов подтвердил мое предположение о том, что Ал. Дроздов — мерзавец. Однажды он в шутку позвонил Дроздову по телефону, сказал, что он Марков 2-й (один из вождей монархистов в эмиграции. — Б.С.), что у него средства на газету, и просил принять участие. Дроздов радостно рассыпался в полной готовности. Это было перед самым вступлением Дроздова в «Накануне». Мои предчувствия относительно людей никогда меня не обманывают. Никогда. Компания исключительной сволочи группируется вокруг «Накануне». Могу себя поздравить, что я в их среде. О, мне очень туго придется впоследствии, когда нужно будет соскребать накопившуюся грязь со своего имени. Но одно могу сказать с чистым сердцем перед самим собою. Железная необходимость вынудила меня печататься в нем. Не будь «Накануне», никогда бы не увидали света ни «Записки на манжетах», ни многое другое, в чем я могу правдиво сказать литературное слово. Нужно было быть исключительным героем, чтобы молчать в течение четырех лет, молчать без надежды, что удастся открыть рот в будущем. Я, к сожалению, не герой.

М.А. Булгаков. Запись в дневнике 26 октября 1923 г.

Были сегодня вечером с женой в «Зеленой лампе». Я говорю больше, чем следует, но не говорить не могу. Один вид Ю. Потехина, приехавшего по способу чеховской записной книжки и нагло уверяющего, что... — Мы все люди без идеологии, — действует на меня, как звук кавалерийской трубы. — Не бреши! Литература, на худой конец, может быть даже коммунистической, но она не будет садыкерско-сменовеховской. Веселые берлинские бляди!

М.А. Булгаков. Запись в дневнике 3 января 1925 г.

Т. Лаппа: «Михаил, между прочим, таскал книги. У Коморского спер несколько. Я говорю: — Зачем зажилил? — Я договорился. — Я спрошу. — Только попробуй. И в букинистических покупать ходил. С Коморскими мы часто встречались, дружили... Когда из-за границы Алексей Толстой вернулся, то Булгаков с ним познакомился и устроил ужин. У нас было мало места, и Михаил договорился с Коморскими, чтобы в их квартире это устроить. Женщин не приглашали... Но Зина (жена В.Е. Коморского. — Б.С.) заболела и лежала в постели, и они решили меня позвать, потому что нужна была какая-то хозяйка, угощать этих писателей. Народу пришло много, но я не помню кто... Мне надо было гостей угощать. С каждым надо выпить, и я так наклюкалась, что не могла по лестнице подняться. Михаил меня взвалил на плечи и отнес на пятый этаж, домой».

Л. Паршин. Чертовщина в Американском посольстве в Москве...

Вечером у Никитиной читал свою повесть «Роковые яйца». Когда шел туда, ребяческое желание отличиться и блеснуть, а оттуда — сложное чувство. Что это? Фельетон? Или дерзость? А может быть, серьезное? Тогда не выпеченное. Во всяком случае, там сидело человек 30, и ни один из них не только не писатель, но и вообще не понимает, что такое русская литература. <...> Эти «Никитинские субботники» — затхлая, советская, рабская рвань, с густой примесью евреев.

М. Булгаков. Запись в дневнике в ночь на 28 декабря 1924 г.

...Нас познакомили с грустным-грустным человеком. Глаза у него были такие печальные, что я до сих пор их помню. Он-то и привел нас к арендатору в Обухов переулок, д. 9, где мы и утвердились. Мы живем в покосившемся флигельке во дворе дома № 9 по Обухову, ныне Чистому переулку... Дом свой мы зовем голубятней. Это наш первый совместный очаг... Мы живем на втором этаже. Весь верх разделен на три отсека: два по фасаду, один в стороне. Посередине коридор, в углу коридора — плита. На ней готовят, она же обогревает нашу комнату. В одной клетушке живет Анна Александровна, пожилая, когда-то красивая женщина. В браке титулованная, девичья фамилия ее старинная, воспетая Пушкиным. Она вдова. Это совершенно выбитое из колеи, беспомощное существо, к тому же страдающее астмой. Она живет с дочкой: двоих мальчиков разобрали добрые люди. В другой клетушке обитает простая женщина, Марья Власьевна. Она торгует кофе и пирожками на Сухаревке. Обе женщины люто ненавидят друг друга. Мы — буфер между двумя враждующими государствами.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Москва — котел: в нем варят новую жизнь. Это очень трудно. Самим приходится вариться. Среди Дунек и неграмотных рождается новый, пронизывающий все углы бытия, организационный скелет.

М.А. Булгаков. Самоцветный быт

Обегал всю Москву — нет места.

М.А. Булгаков. Запись в дневнике 9 февраля 1922 г.

Я поднимался во все почти шестые этажи, в каких только помещались учреждения, а так как не было положительно ни одного 6-го этажа, в котором бы не было учреждения, то этажи знакомы мне все решительно. <...> Я писал торгово-промышленную хронику в газетку, а по ночам сочинял веселые фельетоны... а однажды... сочинил ослепительный проект световой торговой рекламы.

М.А. Булгаков. Москва 20-х годов

Т. Лаппа: «Мы... сразу поселились на Большой Садовой. Надя ему эту комнату уступила. А Андрей перешел жить к брату в «Золотую рыбку», а потом уехал к Наде в Киев... Это детский сад так назывался... Мария Даниловна, жена Бориса Земского, стала заведовать детским садом «Золотая рыбка» в Воротниковском переулке, и квартира у них там была. Они жили с сыном Вовкой и сестрой Катей. <...>

После развода и переезда Михаил, стал подыскивать где-нибудь помещение для жилья, потому что часто приходила Белозерская, ей даже пытались звонить по нашему телефону, и я запротестовала. Какое-то время он жил с ней у Нади на Большой Никитской. Она там по объявлению взяла заведывание школой, и там они с месяц жили. Потом там, наверно, нельзя было уже, и он вернулся в квартиру 34-А в ноябре уже совсем уехал. Приехал на подводе, взял только книги и теткины тоже... ну, какие-то там мелочи еще. Я ему помогала все уложить, вниз относить, а потом он попросил у меня золотую браслетку. Но я не дала ему».

Л.К. Паршин. Чертовщина в Американском посольстве в Москве...

Т. Лаппа: У Бориса Земского друзья были Крешковы и Лямины...

Л. Паршин: Николай Николаевич?

Т. Лаппа: Нет, другие Лямины. Они вместе в университете учились и теперь работали в... Академии. Иван Павлович Крешков, Лямин Иван Иванович и Борис Земской. И жили Крешковы и Лямины в одной квартире, на Малой Бронной, дом 32, квартира 24, на пятом этаже... Крешковы раньше имели дом во Владикавказе, и Иван Павлович приехал в Москву учиться. Познакомился с Верой Федоровной, она тоже в Москве училась на женских курсах. Ее отец священник из Чернигова. Они поженились... Вера работала с Марией Земской в «Золотой рыбке», и мы познакомились... «Спиритический сеанс» Булгаков написал, это у них в квартире было, в 24-й.

Л. Паршин: А чья идея?

Т. Лаппа: Мишкина, конечно! «Давай соберемся, столик покрутим». Там мы с ним были, Крешковы были... Он их надул, конечно. «Я, — говорит, — буду тебя толкать ногой, а ты делай, как я говорю». Какие-то звуки я там должна была издавать. Но так все хорошо получилось, весело было. Я почему-то раньше пришла, а потом Михаил приходит. А домработница Крешковых говорит Вере: «Иди, там к тебе мужик пришел». А Иван Павлович услышал, говорит: «Что это такое?»... Он ревновал Веру к Булгакову, потому что Михаил немного за ней ухаживал. «Давай возьмем бутылку вина, купим пирожных, позови Веру, посидим, потом я ее провожу». — «Хорошо», — говорю. И когда Михаил напечатал «Спиритический сеанс», все это описал там, так Иван Павлович чуть не избил его. Его удержали, сказали: «Ты что, не понимаешь, это же шутка!» Вообще, Булгакова многие не любили.

Л. Паршин. Чертовщина в Американском посольстве в Москве...

Лежит в гробу на красном постаменте человек. Он желт восковой желтизной, а бугры лба его лысой головы круты. Он молчит, но лицо его мудро, важно и спокойно. Он мертвый. Серый пиджак на нем, на сером красное пятно — орден Знамени. Знамена на стенах белого зала в шашку — черные, красные, черные, красные. Гигантский орден — сияющая розетка в кустах огня, а в сердце ее лежит обреченный смертью на вечное молчание человек. Как словом своим на слова и дела подвинул бессчетные шлемы караулов, так теперь убил своим молчанием караулы и реку идущих на последнее прощание людей.

М.А. Булгаков. Часы жизни и смерти

Так было. Каждый вечер мышасто-серая пятиэтажная громада загоралась ста семьюдесятью окнами на асфальтированный двор с каменной девушкой у фонтана. И зеленоликая, немая, обнаженная, с кувшином на плече все лето глядела томно в кругло-бездонное зеркало. Зимой же снежный венец ложился на взбитые каменные волосы. На гигантском гладком полукруге у подъездов ежевечерно клокотали и содрогались машины, на кончиках оглоблей лихачей сияли фонарики-сударики. Ах, до чего был известный дом. Шикарный дом Эльпит...

М.А. Булгаков. № 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна

— У Соломонского, — стал вычитывать Борменталь, — четыре каких-то... Юссемс и человек мертвой точки.

— Что это за Юссемс? — подозрительно осведомился Филипп Филиппович.

— Бог их знает, впервые это слово встречаю.

— Ну, тогда лучше смотрите у Никитина. Необходимо, чтобы все было ясно.

— У Никитина... У Никитина... гм... слоны и предел человеческой ловкости.

— Тэк-с. Что вы скажете относительно слонов, дорогой Шариков? — недоверчиво спросил Филипп Филиппович у Шарикова.

Тот обиделся.

— Что ж, я не понимаю, что ли? Кот — другое дело, а слоны — животные полезные, — ответил Шариков.

— Ну-с, и отлично. Раз полезные, поезжайте, поглядите на них. Ивана Арнольдовича слушаться надо. И ни в какие разговоры там не пускаться в буфете. Иван Арнольдович, покорнейше прошу пива Шарикову не предлагать.

В то время считали, что прототип Зойки Пельц — жена Якулова, Наталья Юльевна Шиф... После блестящего спектакля театра им. Вахтангова, декорации которого были откровенно списаны с дома на Садовой, за студией Якулова утвердилось прозвище «Зойкиной квартиры».

В.А. Левшин. Садовая 302-бис

Т. Лаппа: «Я была у Коморского, пришел его приятель, адвокат, приглашать к себе на дачу, и меня тоже пригласил. А Володька говорит: «Смотри, водку не пей. Он тургеневских женщин любит». — «Нет, — говорю, — для этого я не подхожу». Едем в электричке — лицо знакомое. А это был Якулов, тоже к нему на дачу ехал. Там нас и познакомили... А потом едем обратно — «А! Так вы там же живете!» Вот с его жены (Натальи Юльевны Шиф. — Б.С.) Пельц в «Зойкиной квартире» написана... Она некрасивая была, но сложена великолепно. Рыжая и вся в веснушках. Когда она шла или там на машине подъезжала, за ней всегда толпа мужчин. Она ходила голая... одевала платье прямо на голое тело или пальто, и шляпа громадная. И всегда от нее струя очень хороших духов. Просыпается: «Жорж, идите за водкой!» Выпивала стакан, и начинался день. Ну, у них всегда какие-то оргии, люди подозрительные, и вот, за ними наблюдали. На другой стороне улицы поставили это... увеличительное... аппарат и смотрели. А потом она куда-то пропала, а Якулова арестовали,

Л. Паршин. Чертовщина в Американском посольстве в Москве...

Сегодня в газетах: бюллетень о состоянии здоровья Л.Д. Троцкого. Начинается словами: «Л.Д. Троцкий 5-го ноября прошлого года болел инфлуэнцией...», кончается: «отпуск с полным освобождением от всяких обязанностей, на срок не менее 2-х месяцев». Комментарии к этому историческому бюллетеню излишни. Итак, 8 января 1924 г. Троцкого выставили. Что будет с Россией, знает один Бог. Пусть он ей поможет!

М.А. Булгаков. Запись в дневнике 8 января 1924 г.

В Булгакове все — даже недоступные нам гипсово-твердый, ослепительно-свежий воротничок и тщательно повязанный галстук, не модный, но отлично сшитый костюм, выутюженные в складочку брюки, особенно форма обращения к собеседникам с подчеркиванием отмершего после революции окончания «с», вроде «извольте-с» или «как вам угодно-с», целование ручек у дам и почти паркетная церемонность поклона, — решительно все выделяло его из нашей среды.

Э. Миндлин. Молодой Булгаков

На этом же вечере (в редакции «Накануне». — Б.С.) он подсел к роялю и стал наигрывать вальс из «Фауста». <...> Мы решили пожениться. Легко сказать — пожениться. А жить где? <...> Сестра М.А., Надежда Афанасьевна Земская, приняла нас в лоно своей семьи, а она была директором школы и жила на антресолях здания бывшей гимназии. Получился «терем-теремок.

Л.Е. Булгакова. «О, мед воспоминаний»

Только что вернулся с лекции сменовеховцев: проф. Ключникова, Ал. Толстого, Бобрищева-Пушкина и Василевского-Не-Буква. В театре Зимина было полным-полно. На сцене масса народу, журналисты, знакомые и прочие. Сидел рядом с Катаевым. Толстой, говоря о литературе, упомянул в числе современных писателей меня и Катаева.

М.А. Булгаков. Запись в дневнике 27 августа 1923 г.

Боюсь, как бы не саданули меня за эти подвиги «в места не столь отдаленные». Очень мне помогает от этих мыслей моя жена. Я обратил внимание, когда она ходит, она покачивается. Это ужасно глупо при моих замыслах, но, кажется, я в нее влюблен. Одна мысль интересует меня. При всяком ли она приспособилась бы так же уютно, или это избирательно для меня?.. Не для дневника и не для опубликования: подавляет меня чувственно моя жена. Это и хорошо, и отчаянно, и сладко, и в то же время безнадежно сложно: я как раз сейчас хворый, а она для меня... Сегодня видел, как она переодевалась перед нашим уходом к Никитиной, жадно смотрел...

М.А. Булгаков. Запись в дневнике 28 декабря 1924 г.

Многоуважаемый Максимилиан Александрович, Н.С. Ангарский передал мне Ваше приглашение в Коктебель. Крайне признателен Вам. Не откажите черкнуть мне, могу ли я с женой у Вас на даче получить отдельную комнату в июле—августе. Очень приятно было бы навестить Вас. Примите привет.

М.А. Булгаков — М.А. Волошину. 10 мая 1925 г.

Дорогие Марья Степановна и Максимилиан Александрович, шлем Вам самый сердечный привет. Мы сделали великолепную прогулку без особых приключений. Качало несильно. В Ялте прожили сутки и ходили в дом Чехова. До Севастополя ехали автомобилем... Мне очень не хочется принимать городской вид. С большим теплом вспоминаю Коктебель.

М.А. Булгаков — М.А. Волошину. 10 июля 1925 г.

Еще с детства за какую-то клеточку мозга зацепился на всю жизнь образ юноши-поэта Ленского — «всегда восторженная речь и кудри тонкие до плеч». А тут перед нами стоял могучий человек с брюшком, в длинной, подпоясанной рубахе, в штанах до колен, широкий в плечах, с широким лицом, с мускулистыми ногами, обутыми в сандалии. Да и бородатое лицо было широколобое, широконосое. Грива русых с проседью волос перевязана на лбу ремешком — и похож на доброго льва с небольшими умными глазами. Казалось, должен говорить мощным зычным басом, но говорил он негромко и чрезвычайно интеллигентным голосом. (Скажу попутно: ничего деланного, нарочитого, наблюдая ежедневно Макс. Алекс, в течение месяца, мы не заметили. Наоборот, он казался естественно-гармоничным, несмотря на свою экстравагантную внешность.) В тени его монументальной фигуры поодаль стояла небольшая женщина в тюбетейке на стриженых волосах — тогда стриженая женщина была редкостью. Всем своим видом напоминала она курсистку начала века с Бестужевских курсов. Это — Мария Степановна, жена Максимилиана Волошина. За домом поэта, в глубине, стоит двухэтажный дом, а ближе — тип татарской сакли — дом без фундамента... Нас поселили в нижнем этаже дальнего двухэтажного дома. <...>

Если сказать правду, Коктебель нам не понравился. Мы огляделись: не только пошлых кипарисов, но вообще никаких деревьев не было, если не считать чахлых, раскачиваемых ветром насаждений возле самого дома Макса... Никаких ярких красок, все рыжевато-серое. «Первозданная красота», по выражению Максимилиана Александровича. Как он любил этот уголок Крыма! А ведь немало побродил он по земле, немало красоты видел он и дома, и за границей.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

В засеянном телами Коктебеле, на вспаханном любовью берегу мы о незнающих любви скорбели. Но точка здесь. Я слух ваш берегу. Под африканским синим небом Крыма без ватных серых петербургских клякс нагая светит телом Фрина-Фрима, и шествует, пугая женщин, Макс.

Е. Замятин. Буриме

Фрима — жена Антона Шварца, Макс — Максимилиан Волошин. (Б.С.)

Как-то Максимилиан Александрович (Волошин. — Б.С.) подошел к М.А. и сказал, что с ним хочет познакомиться писатель Александр Грин, живший тогда в Феодосии, и появится он в Коктебеле в такой-то день. И вот пришел бронзово-загорелый, сильный, немолодой уже человек в белом кителе, в белой фуражке, похожий на капитана большого речного парохода. Глаза у него были темные, невеселые, похожие на глаза Маяковского. Да и тяжелыми чертами лица он напоминал поэта. С ним пришла очень привлекательная вальяжная русская женщина в светлом кружевном шарфе. Грин представил ее как жену. Разговор, насколько я помню, не очень-то клеился... Я с любопытством разглядывала загорелого «капитана» и думала: вот истинно нет пророка в своем отечестве. Передо мной писатель-колдун, творчество которого напоено ароматом далеких таинственных стран. Явление вообще в нашей «оседлой» литературе заманчивое и редкое, а истинного признания и удачи ему в те годы не было. Мы пошли проводить эту пару. Они уходили рано, так как шли пешком. На прощание Александр Степанович улыбнулся своей хорошей улыбкой и пригласил к себе в гости. — Мы вас вкусными пирожками угостим. И вальяжно подтвердила: Обязательно угостим. Но мы так и уехали, не повидав вторично Грина...

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Приехала художница Анна Петровна Остроумова-Лебедева со своим мужем Сергеем Васильевичем Лебедевым, впоследствии прославившим свое имя ученого-химика созданием синтетического каучука. Необыкновенно милая пара. Она — маленькая, некрасивая, но обаятельная; он — стройный, красивый человек.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Коктебель не привел их (Булгаковых. — Ред.) в восторг, но все же Булгаков нашел здесь немало привлекательного: купанье, поиски красивых камешков на пляже, прогулки по окрестным холмам... Булгаков был режиссером шарады «Навуходоносор», поставленной силами волошинских гостей. <...> На музыкальных вечерах Булгаков... иногда пел. Его коронным номером была эпиталама Нерона из оперы Рубинштейна, которую он вложил в уста Шервинского в «Днях Турбиных» («Пою тебя, бог Гименей...»).

В. Купченко. Странствие. Максимилиана Волошина

Возникнув в 1930 году, Академия просуществовала до 1930 года, затем была расформирована. Перед Академией стояли две основные задачи, записанные в ее уставе: 1) учитывая весь огромный опыт старых художественных академий, организоваться как высшее научное учреждение этого типа, посвященное специально искусствоведению; 2) возникнув после Октябрьской революции, Академия должна была соразмерить свою деятельность с новым социально-государственным строем и соответствовать запросам новой жизни... Академия имела целью сочетать достижения специальных наук с новым мировоззрением, созданным великим историческим переворотом, она стремилась ввести завоевания чистой науки в жизнь, в народные массы, стараясь при этом победить традиционную до сих пор замкнутость цеховой учености... В 1927 году был устроен вечер чествования поэта Максимилиана Волошина, которому исполнялось 50 лет, и на этом вечере М.А. Булгаков прочитал свои «Похождения Чичикова»... Во дворе за зданием ГАХН, по вечерам, после работы, члены и сотрудники Академии любили собираться и играть в волейбол. К ним присоединялся и М.А. Булгаков.

Н. Шапошникова. Пречистенский круг (Михаил Булгаков и Государственная академия художественных наук. 1921—1930)

Дорогой Мака! Имея на то гораздо меньше оснований, вероятно, почти так же сильно, как и ты, волнуюсь за твою «Белую гвардию». Что решил мудрый Репертком, что решили сильные мира сего — если ты не можешь сам приехать, если Любичка еще не захотела вдохнуть в себя Крюковский воздух, черкни хоть словечко. Самое сильное и лучшее в пьесе — сцена в гимназии. Ни за какие блага мира не соглашайся пожертвовать ею. Она производит потрясающее впечатление, в ней весь смысл. Образ Алеши нельзя видоизменять ни в чем, прикасаться к нему кощунственно. Театр же достаточно коверкал пьесу: нельзя было выбрасывать сцен, следовало сокращать текст. Здесь все дышит жарой и благополучием. Впрочем, сегодня было побоище: пострадавшего укрывали Никитинские. Целую тебя и Любичкину руку.

Н.Н. Лямин — М.А. Булгакову. Лето 1926 г.

Коля Лямин. После него М.А. говорил, что хочет написать или пьесу, или роман «Пречистенка», чтобы вывести эту старую Москву, которая его так раздражает.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 8 февраля 1936 г.

Сегодня вышла «Богема» в «Красной Ниве» № 1. Это мой первый выход в специфически-советской тонко-журнальной клоаке. Эту вещь я сегодня перечитал, и она мне очень нравится, но поразило страшно одно обстоятельство, в котором я целиком виноват. Какой-то беззастенчивой бедностью веет от этих строк. Уж очень мы тогда привыкли к голоду и его не стыдились, а сейчас как будто бы стыдно. Подхалимством веет от этого отрывка. Кажется, впервые со знаменитой осени 1921-го года (времени приезда Булгакова в Москву. — Б.С.) позволю себе маленькое самомнение и только в дневнике, — написан отрывок совершенно на «ять», за исключением одной, двух фраз. («Было обидно и др.»).

М.А. Булгаков. Запись в дневнике 4 января 1925 г.

Приехали из Самары Ильф и Юрий Олеша. В Самаре два трамвая. На одном надпись «Площадь Революции — тюрьма», на другом — «Площадь Советская — тюрьма». Что-то в этом роде. Словом, все дороги идут в Рим! В Одессе барышню спросили: — Подвергались ли вы вычистке? Она ответила: — Я девица. С Олешей все-таки интересно болтать. Он едок, остроумен».

М.А. Булгаков. Запись в дневнике 21 июля 1924 г.

Забыл тебе рассказать, что в Калуге прелестный провинциальный городской сад, с видом на реку, — расположен он на крутом берегу Оки. В саду функционировал цирк, которым мы очень увлеклись — Николай Михайлович (Стронский. — В.С.) как спец определял достоинство лошадей.

П.С. Попов — М.А. Булгакову. 28 сентября 1939 г.

У четы Стронских Булгаков обедал в Москве в 20-е годы. В 30-е годы Н.М. Стронский был сослан в Калугу. (Б.С.)

После врача готовился к докладу о Лермонтове, который сегодня вечером в школе для учеников и учителей. Часов в 11 был дома и пил водочку с Ник. Мих. И одним доктором. С Ник. Мих. мы всегда горячо вспоминаем тебя.

Н.Н. Лямин — М.А. Булгакову. 30 октября 1939 г.

Единственное модерное ископаемое в «Недрах» — «Дьяволиада» Булгакова. У автора, несомненно, есть верный инстинкт в выборе композиционной установки: фантастика, корнями врастающая в быт, быстрая, как в кино, смена картин — одна из тех (немногих) формальных рамок, в какие можно уложить наше вчера — 19, 20-й год. Термин «кино» — приложим к этой вещи, тем более что вся повесть плоскостная, двухмерная, все — на поверхности и никакой, даже вершковой, глубины сцен — нет. С Булгаковым «Недра», кажется, впервые теряют свою классическую (и ложноклассическую) невинность, и, как это часто бывает, — обольстителем уездной старой девы становится первый же бойкий столичный молодой человек. Абсолютная ценность этой вещи Булгакова — уж очень какой-то бездумной — невелика, но от автора, по-видимому, можно ждать хороших работ.

Е.И. Замятин. О сегодняшнем и современном // Русский современник. 1924, № 2

Булгаков... номере сил и таланта старается быть объективным. Его герои — не трафаретные марионетки в предписанных костюмах, а живые люди. Он усложняет свою задачу тем, что все действие романа переносит в стан «белых», стараясь именно здесь отделить овец от козлищ, искренних и героев от шкурников и предателей идей белого движения. Он рисует картину страшного разложения в этом стане, корыстного и трусливого обмана, жертвой которого явились сотни и тысячи юнкеров, офицеров, студентов, честных и пылких юношей, по-своему любивших родину и беззаветно отдававших ей жизнь. Живописуя трагическую обреченность самого движения, он не пытается лишить его чести и не поет дифирамбов победителям, которых даже не выводит в своем романе... В условиях российских такую простоту и естественную честность приходится отметить как некоторый подвиг...»

М. Осоргин. Рецензия на «Дни Турбиных (Белая гвардия)». М. Булгаков. // Последние новости. 1927. 20 октября

Я жила тогда — с родителями и мужем — в доме № 73 по Тверской, где сейчас метро «Маяковская». Муж был студентом последнего курса, я работала сестрой, а вечерами подрабатывала перепиской на машинке. Внизу помещался цирк. Артисты, братья Танти, печатали у меня свои куплеты. Может быть, они направили ко мне Булгакова. Первое, что мы стали с ним печатать, были «Записки на манжетах». Он приходил каждый вечер, часов в 7—8, и диктовал по два-три часа и, мне кажется, отчасти импровизировал. У него в руках были... записные книжки, отдельные листочки, но никакой рукописи как таковой не было. Рукописи, могу точно сказать, не оставлял никогда. Писала я только под диктовку. Он упомянул как-то, что ему негде писать. О своей жизни он почти не рассказывал — лишь однажды сказал без всякой аффектации, что, добираясь до Москвы, шел около двухсот верст от Воронежа пешком — по шпалам: не было денег. Мне кажется даже, что об этом было написано в первом тексте «Записок...».

И.С. Раабен. В начале двадцатых

На самую высшую точку в центре Москвы я поднялся в серый апрельский день. Это была высшая точка — верхняя платформа на плоской крыше дома бывшего Нирензее, а ныне Дома Советов в Гнездниковском переулке. Москва лежала, до самых краев видная, внизу. Не то дым, не то туман стлался над ней, но сквозь дымку глядели бесчисленные кровли, фабричные трубы и маковки сорока сороков. Апрельский ветер дул на платформы крыши, на ней было пусто, как пусто на душе. Но все же это был уже теплый ветер. И казалось, что он задувает снизу, что тепло подымается от чрева Москвы.

М.А. Булгаков. Сорок сороков

Мне вспоминается первое чтение пьесы («Белая гвардия», будущие «Дни Турбиных». — Б.С.) М.А. Булгаковым перед труппой МХАТа в нижнем фойе театра. На чтении присутствовало старшее поколение мхатовцев — К.С. Станиславский, И.М. Москвин, Л.М. Леонидов, М.М. Тарханов и молодежь. Михаил Афанасьевич, естественно, очень волновался. Шутка ли!.. Первая пьеса... Художественный театр!.. Он был бледен, непрерывно курил, пил воду, читал он превосходно; один за другим перед нами возникали образы героев пьесы, яркие, живые, четкие. Все слушали с большим вниманием, сопровождая смехом острые, полные юмора реплики действующих лиц, и с искренним волнением — драматические куски пьесы. По окончании чтения автора наградили дружными аплодисментами. Михаил Афанасьевич, радостный, смущенный, застенчиво улыбался, а мы, группа молодежи, окружили его, благодарили, жали ему руки и, конечно, втайне лелеяли надежду участвовать в его пьесе.

М. Прудкин. Мы вместе родились на сцене

Глубокоуважаемый Клементий Ефремович, позвольте принести Вам от МХАТа сердечную благодарность за помощь Вашу в вопросе разрешения пьесы «Дни Турбиных», — чем вы оказали большую поддержку в трудный для нас момент.

К.С. Станиславский — К.Е. Ворошилову. 20 октября 1927 г.

Я внимательно прочитал пьесу «Белая гвардия». Не нахожу в ней ничего недопустимого с точки зрения политической, но не могу не высказать Вам моего личного мнения. Я считаю Булгакова очень талантливым человеком, но эта его пьеса исключительно бездарна, за исключением более или менее живой сцены увоза гетмана. Все остальное либо военная суета, либо необыкновенно заурядные, туповатые тусклые картины никому не нужной обывательщины. В конце концов, нет ни одного типа, ни одного занятного положения, а конец прямо возмущает не только своей неопределенностью, но и полной неэффективностью. Если некоторые театры говорят, что не могут ставить тех или иных революционных пьес по их драматургическому несовершенству, то я с уверенностью говорю, что ни один средний театр не принял бы этой пьесы именно ввиду ее тусклости, происходящей, вероятно, от полной драматургической немощи автора.

А.В. Луначарский — В.В. Лужскому. 12 октября 1925 г.

Когда возвращаешься воспоминаниями к «Дням Турбиных» и к первому появлению Булгакова в Художественном театре, то эти воспоминания не только для меня, но и для всех моих товарищей остаются одними из лучших: это была весна молодого советского Художественного театра. Ведь, по чести говоря, «Дни Турбиных» стали своего рода новой «Чайкой» Художественного театра. Все как будто слилось для того, чтобы 7пак случилось: и жадная темпераментная свежая молодая труппа, и ее неутомимое внимание к жизни, и значительная творческая свобода, предоставляемая нашими замечательными «стариками» молодой труппе, ибо, возвратившись из Америки, они относились к нам с горячим интересом и не боялись прислушиваться к голосу молодежи, как, не менее горячо, взволнованная спорами, слушала их молодежь. Но именно приход автора с еще более свежим, острым взглядом на жизнь помог раскрыться ее актерским талантам. Неудивительно, что Василий Васильевич Лужский, посмотрев первый спектакль «Дни Турбиных», уважительно и посмеиваясь сказал: «А ведьмы в нашей молодости так не играли!»

П. Марков. Булгаков и театр

После роли Алексея Турбина меня обуяло желание познакомиться с Хмелевым. Меня ждало разочарование. О таких говорят «ни песен, ни басен». Вот поди разберись после этого в тайне его перевоплощений, которые наводили на меня почти мистический трепет. Что ни роль — то событие.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

О Хмелеве Н.П. мне хочется сказать вот что: я не во всех ролях видел его в театре и в кино. В кино он вообще не производил на меня особенного впечатления. Разумеется, видно было, что актер — сильный, тонкий, умный, взыскательный и талантливый. Но в театре я остался недоволен им в трех ролях, которые полагают его достижениями. Алексея Турбина, на мой взгляд, Хмелев играл неверно. Его Турбин был чересчур «офицеристый» какой-то. Не из этой семьи был старший брат Николки и Лёли. Вспомним, что в романе «Белая гвардия», который был самим автором превращен в пьесу о Турбиных, полковник Турбин был написан врачом, а не строевым офицером. Да, непосредственно это не имеет значения. Но и без влияния на образ такой факт оставить нельзя. Хмелев в «Днях Турбиных» поддался соблазну сыграть «блестящего офицера». Он был резок, злоупотреблял внешней стороной выправки и т. д. А хотелось бы видеть обреченного интеллигента. Так задумал М.А. Булгаков.

В.Е. Ардов — С.С. Юткевичу. Февраль 1962 г.

Невозможно передать, как поразил своей исключительной, даже для учеников Станиславского, простотой Добронравов в роли капитана Мышлаевского. Прошли годы. В роли Мышлаевского стал выступать Топорков. А нам, зрителям, очень хочется сказать участникам премьеры: никогда не забыть Мышлаевского — Добронравова, этого простого, немного неуклюжего русского человека, по-настоящему глубоко понявшего все, очень просто и искренне, без всякой торжественности и патетики признавшего свое банкротство. Вот он, рядовой пехотный офицер, каких мы много видели на русской сцене, за самым обыкновенным делом: сидит на койке и стягивает сапоги, одновременно роняя отдельные слова признания капитуляции. А за кулисами — «Интернационал». Жизнь продолжается. Каждый день нужно будет тянуть служебную лямку... Глядя на Добронравова, думалось: «Ну, этот, пожалуй, будет командиром Красной Армии, даже обязательно будет!» Мышлаевский — Добронравов был куда умнее и значительнее, глубже своего булгаковского прототипа. Несравненно трагичнее созданного автором мелодраматического образа был и Хмелев в роли Алексея Турбина. Да и в целом театр оказался намного умнее пьесы. И все же не мог ее преодолеть!

О.С. Литовский. Так и было

Я играя в «Турбиных» Лариосика, и, мне думается, Михаилу Афанасьевичу нравился мой Лариосик. Пожалуй, из «турбинцев» я был среди тех, к кому он относился с особенной теплотой. Моя личная дружба с ним с Лариосика и началась, а роль Лариосика осталась в моей памяти едва ли не одной из самых любимых ролей. Как будто в ней я и родился для театра и для зрителей.

М. Яншин. Дни молодости — «Дни Турбиных»

Михаил Афанасьевич ценил тонкие артистические находки, преклонялся перед К.С. Станиславским, исполнителем Астрова в «Дяде Ване». Однажды намой вопрос, как мне играть сцену объяснения Шервинского с Еленой, он ответил: «Смотрите и изучайте, как Константин Сергеевич играет в «Дяде Ване» сцену объяснения Астрова с Еленой Андреевной». И хотя чеховские герои были, конечно, совсем иными, чем герои Булгакова, творческий принцип должен был оставаться тем же... Невозможно забыть его подсказ талантливой В.С. Соколовой, исполнительнице роли Елены Тальберг. Елена узнает, что ее брат Алексей убит, — Михаил Афанасьевич посоветовал этот кусок в сцене сыграть так: Елена услыхала о смерти брата, она начинает метаться из угла в угол, прижав пальцы рук к вискам и тихо и монотонно, как заученный урок, повторяя слова: «Алешу убили... Алешу убили...» Этот подсказ был снайперский, он попадал зрителю в самое сердце и, что называется, хватал за горло.

М. Прудкин. Мы вместе родились на сцене

Шло 3-е действие «Дней Турбиных»... Батальон разгромлен. Город взят гайдамаками. Момент напряженный. В окне турбинского дома зарево. Елена с Лариосиком ждут. И вдруг слабый стук... Оба прислушиваются... Неожиданно из публики взволнованный женский голос: «Да открывайте же! Это свои!» Вот это слияние театра с жизнью, о котором только могут мечтать драматург, актер и режиссер.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Любопытно... отметить, что, вопреки утверждению «опытных» театральных администраторов, «Дни Турбиных», получив разрешение на весь Союз, так никуда и не двинулись дальше Москвы: уверенность «пророков» в предстоящем успехе булгаковской пьесы оказалась построенной на песке. Они совершенно не учли нынешнего зрителя, для которого «Дни Турбиных» уже давно история, а проблемы пьесы, так мучившие в 20-х годах семейство Турбиных и волновавшие зрительный зал, — никакими проблемами нынче не являются и волнения не вызывают. Разве только в Москве найдется достаточное количество зрителей для того, чтобы обеспечить сборы. «Дней Турбиных» в одном театре на несколько лет.

О.С. Литовский. Так и было

О.С. Литовский возглавлял Главрепертком и был одним из наиболее ревностных гонителей Булгакова. (Б.С.)

Как-то в самом начале 1924 года, у нас в квартире раздался телефонный звонок: Сергей Сергеевич Заяицкий, писатель и друг моего мужа Николая Николаевича Лямина, пригласил нас к себе на следующий день. Приехавший из Киева молодой писатель Михаил Булгаков будет читать отрывки из своего романа «Белая гвардия». Народу было много. В основном — знакомые и друзья Сергея Сергеевича и Николая Николаевича со времен университетских лет, среди них — писатели, художники, искусствоведы, а позже прибавились и актеры из Вахтанговского театра и МХАТа. Слушали, затаив дыхание. Читал он изумительно.

Н.А. Ушакова. Я его помню как живого...

...Услышали от Ляминых, что их родственники Никитинские живут под Москвой, в Крюкове, на даче у старых москвичей Понсовых, и очень довольны. Поехали на рекогносцировку. Нам тоже понравилось. Блаженство состояло еще в том, что не надо было готовить... Лидия Митрофановна (Понсова. — Б.С.) — красивая импозантная женщина, всему клану голова, мозг и сердце семьи. Муж ее Дмитрий Петрович — как говорили, большой делец — был занят по преимуществу в городе своими мужскими делами... Три дочери: старшая, Евгения, существо выдержанное и хорошо воспитанное. Замуж за симпатичным длинным полуслепым человеком Федором Алексеевичем Малининым. Я рассмотрела Женю по-настоящему на теннисной площадке. Она была необыкновенно изящна и хрупка. И странно было видеть, когда она, играя в теннис, посылала мячи сильным мужским дрейфом. Вот она между ударами поворачивает голову к окнам нижнего этажа, где виднеется ее крошечная дочь Наташа на руках у отца, и говорит: «Ку-ку!» Опять дрейф — и опять «ку-ку!»... Вторая сестра — Лидия. Статная, хорошо сложенная, привлекательная девушка Юнона, с легкой поступью и легким смехом, который она сумела пронести через всю жизнь. Младший экземпляр — Елена. Я нарочно говорю «экземпляр», потому что это именно так. Некрасивая, острая, талантливая, прекрасная рассказчица, она много лет проработала в Вахтанговском театре и умерла в звании народной артистки Российской Федерации. Тогда, в 1926 году, она только что поступила в театр и успела сыграть лишь одну роль — старуху в пьесе Л. Сейфуллиной «Виринея»... Существовало еще два брата: Жорж, взрослый, женатый, и Алеша, мальчик лет 7—8. Я перечислила все семейство Понсовых, живущее в нижнем этаже дома. Жорж с женой Катей и маленьким сыном жил во флигеле. Верх занимали Елена Яковлевна и Иван Николаевич Никитинские с двухлетним сыном и няней. У Никитинских гостил их большой друг художник Сережа Топленинов. Нам отдали комнату-пристройку с отдельным входом. Это имело свою прелесть, например, на случай неурочного застолья. Так оно и бывало: у нас не раз засиживались до самого позднего часа.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

М.А. Булгаков: «Повесть о собачьем сердце» не напечатана по цензурным соображениям. Считаю, что произведение «Повесть о собачьем сердце» вышло гораздо более злостным, чем я предполагал, создавая его, и причины запрещения мне понятны. Очеловеченная собака Шарик — получилась, с точки зрения профессора Преображенского, отрицательным типом, так как подпала под влияние фракции (пытаясь смягчить политический смысл повести, Булгаков утверждает, что отрицательные черты Шарикова обусловлены тем, что он оказался под влиянием троцкистско-зиновьевской оппозиции, которая осенью 1926 г. подвергалась гонениям. Однако в тексте повести нет никакого намека на то, что Шариков или его покровители симпатизировали Троцкому, Зиновьеву, «рабочей оппозиции» или какому-либо оппозиционному сталинскому большинству движению. — Б.С.). Это произведение я читал на «Никитинских субботниках», редактору «Недр» — т. Ангарскому и в кружке поэтов у Зайцева Петра Никаноровича и в «Зеленой Лампе». В «Никитинских субботниках» было человек 40, в «Зеленой Лампе» человек 15, и в кружке поэтов человек 20. Должен отметить, что неоднократно получал приглашения читать это произведение в разных местах и от них отказывался, так как понимал, что в своей сатире пересолил в смысле злостности и повесть возбуждает слишком пристальное внимание.

Вопрос: Укажите фамилии лиц, бывающих в кружке «Зеленая Лампа».

Ответ: Отказываюсь по соображениям этического порядка.

Вопрос: Считаете ли вы, что в «Собачьем сердце» есть политическая подкладка?

Ответ: Да, политические моменты есть, оппозиционные к существующему строю».

Протокол допроса М.А. Булгакова в ОГПУ 22 сентября 1926 г.

Это были двадцатые годы. Бедствовали. Одевались во что попало. Булгаков, например, один раз появился в редакции в пижаме, поверх которой у него была надета старая потертая шуба... Вдруг выясняется, что один из нас давно написал пьесу, и она принята и пойдет в МХАТе, в лучшем театре мира... Булгаков стал ходить в хорошем костюме и в галстуке.

В. Катаев. Встречи с Булгаковым

Вспоминаю, как в одно из его посещений я подарила Михаилу Афанасьевичу книжки Чаянова «Венедиктов...». Это романтическая повесть, «написанная ботаником X., иллюстрированная фитопатологом Y», рисунки к которой я делала. Конечно, мне в голову не могло прийти, что повесть А.В. Чаянова послужит толчком, по словам его жены Любови Евгеньевны, к написанию романа «Мастер и Маргарита».

Н.А. Ушакова. Я его помню как живого...

К 1925 году относится знакомство М.А., а затем и длительная дружба с Николаем Николаевичем Ляминым... В дальнейшем все или почти все, что было им написано, он читал у Ляминых: ...«Белую гвардию» (в отрывках), «Роковые яйца», «Собачье сердце», «Зойкину квартиру», «Багровый остров», «Мольера», «Консультанта с копытом», легшего в основу романа «Мастер и Маргарита». Мне он сказал перед первым чтением, что слушать его будут люди «высокой квалификации» (я еще не была вхожа в этот дом). Такое выражение, совершенно не свойственное М.А., заставило меня особенно внимательно приглядываться к слушателям.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Завыв, Иванушка бросился в двери, завертелся в зеркальной вертушке и через нее выбежал в Савельевский переулок, что на Остоженке, и в нем увидел уходящего Воланда, тот, раскланявшись с какой-то дамой, вошел в подъезд. Иванушка за ним, двинул в дверь, вошел в вестибюль. Швейцар вышел из-под лестницы и сказал: — Зря приехали, граф Николай Николаевич к Боре в шахматы ушли играть. С вашей милости на чаек... Каждую среду будут ходить. И фуражку снял с галуном. — Застрелю, — завопил Иванушка. — С дороги, арамей! Он влетел во второй этаж и рассыпным звоном наполнил всю картину. Дверь тотчас открыл самостоятельный ребенок лет пяти. Иванушка вбежал в переднюю, увидел в ней бобровую шапку на вешалке, подивился — зачем летом бобровая шапка, ринулся в коридор к двери в ванную, дернул ее — заперто, дернул посильнее и крюк в ванной на двери оборвал. Он увидел в ванне совершенно голую даму с золотым крестом на груди и с мочалкой в руке. Дама так удивилась, что не закричала даже, а сказала: — Оставьте это, Петрусь, мы не одни в квартире, и Павел Дмитриевич сейчас вернется.

М. Булгаков. Копыто инженера. Ранняя редакция «Мастера и Маргариты»

Вечером М.А. читал две главы романа Коле Л.

Л.Е. Белозерская. Запись в дневнике 17 сентября 1933 г.

Осенью 1931 г. в рамках кампании по изъятию у населения валюты и ценностей Л. был задержан и, по воспоминаниям Н.А. Ушаковой, провел в заточении около двух недель. Валюты и ценностей у Л. не обнаружили. Впечатления Л. от этого эпизода послужили основой для истории сна Никанора Ивановича Босого в «Мастере и Маргарите». Именно эту главу и читал М.А. Булгаков Н.Н. Лямину. Характерно, что концерт, устроенный для пробуждения чувства щедрости у валютчиков, это отнюдь не плод фантазии М.А. Булгакова. По воспоминаниям видного чекиста 20-х годов М.П. Шрейдера, руководство Экономического управления ОШУ, состоявшее сплошь из евреев, дало указание следователям провести с арестованными «валютчиками» еврейской национальности <...> беседы на предмет того, что их деньги пойдут на строительство нового общества, свободного от антисемитизма. При этом специально приглашенные музыканты исполняли еврейские мелодии — «Плачь Израиля», «Кол нидре» и др.

Г.В. Костырченко. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм

...В нашем М. Левшинском — Владимир Николаевич Долгорукий (Владимиров), наш придворный поэт Вэдэ, о котором в Макином (Мака — домашнее прозвище М.А. Булгакова, придуманное, по свидетельству его второй жены Л.Е. Белозерской, самим писателем в честь персонажа сказки — сына злой орангутангихи и употреблявшееся Н.Н. Ляминым, П.С. Поповым и другими знакомыми писателя из так называемого «пречистенского» круга. — Б.С.) календаре было записано: «Напоминать Любаше, чтобы не забывала сердиться на В.Д.». Дело в том, что Владимир Николаевич написал стихи, посвященные нам с Макой и нашим кошкам. Тата Лямина и Сережа Топленинов книгу проиллюстрировали. Был там нарисован и портрет В.Н. Он попросил разрешения взять книжку домой и дал слово, что не дотронется до своего изображения. Но слова не сдержал: портрет подправил, чем вызвал мой справедливый гнев.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Синеглазый... был весьма консервативен, глубоко уважал все признанные дореволюционные авторитеты, терпеть не мог Командора (Маяковского. — Б.С.), Мейерхольда и Татлина и никогда не позволял себе, как любил выражаться ключик (Юрий Олеша. — Б.С.), «колебать мировые струны»... В нем было что-то неуловимо провинциальное. Мы бы, например, не удивились, если бы однажды увидали его в цветном жилете и в ботинках на пуговицах, с прюнелевым верхом. Он любил поучать — в нем было заложено нечто менторское. Создавалось такое впечатление, что лишь одному ему открыты высшие истины не только искусства, но и вообще человеческой жизни. Он принадлежал к тому довольно распространенному типу людей, никогда и ни в чем не сомневающихся, которые живут по незыблемым, раз навсегда установленным правилам. Его моральный кодекс как бы безоговорочно включал в себя все заповеди Ветхого и Нового завета. Впоследствии оказалось, что все это было лишь защитной маской втайне очень честолюбивого, влюбчивого и легкоранимого художника, в душе которого бушевали незримые страсти. Несмотря на всю интеллигентность и громадный талант, который мы угадывали в нем, он был... в чем-то немного провинциален.

В. Катаев. Алмазный мой венец

Всегда жизнерадостный, легкий на подъем, всегда подобранный, с немного подпрыгивающей походкой, остроумный, очень легко идущий на всякие шутки, на всякие острые словца, устроитель всевозможных игр — в «блошки», в «бирюльки», организатор лыжных прогулок, он был неистощим на всякие выдумки, на всякого рода призы, на условия соревнования. Был придуман даже какой-то гимн, у которого был рефрен:... И в лыжинах, / И в трусиках. Походы в далекие деревушки, остановки в теплых трактирах с чаем, с жареной колбасой, с горячим хлебом... И казалось, что этого человека ничем нельзя огорчить.

М. Яншин. Дни молодости — «Дни Турбиных»

Все время живу очень обеспокоенный Макиным здоровьем. Ведь в конце концов, ты же знаешь, как он мне всегда был близок и любим. Я верю, что все должно обойтись благополучно. Но когда я получил открытку (по-видимому, написанную тобою) (скорее всего, это и другие булгаковские письма Лямину 1939 г. были изъяты или уничтожены при повторном аресте Лямина в 1941 г. — Б.С.), где он говорит, что будет рад, если ему удастся выскочить с одним глазом, я расплакался (пишу, конечно, только тебе). Нет, этого я не могу себе представить. Мака еще нужен очень многим, и надо его подбодрить, хотя бы этой мыслью.

Н.Н. Лямин — Е.С. Булгаковой. 16 октября 1939 г.

Не забудем, что в 1925 году кончил самоубийством Андрей Соболь. В апреле 1930 г. — застрелился Маяковский. Нехорошо получилось бы, если бы в том же году пустил себе пулю в лоб Михаил Булгаков.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Характеристики действующих лиц.

АБОЛЬЯНИНОВ: бывший граф, лет 35, в прошлом очень богатый человек, в настоящее время разорен. Морфинист. Действительности, которая его окружает, не может ни понять, ни принять; одержим одним желанием — уехать за границу. Единственно, что связывает его с жизнью в Москве, это Зоя; без нее он, при его полнейшей непрактичности, а кроме того, при его тяжкой болезни, пропал бы.

Воля его разрушена. Для него характерны только два состояния: при лишении яда — тоскливое беспокойство и физические страдания; после впрыскивания морфия — оживление, веселое и ироническое к окружающим явлениям.

Внешне: одет у хорошего портного по моде 1924 года, скромно и дорого, безукоризнен в смысле галстухов и обуви.

Чрезвычайно воспитан. Очаровательные манеры. Широк в смысле денег, если они есть.

Музыкален. Романс, который он постоянно напевает, «Не пой, красавица, при мне...» и дальше: «Напоминают мне они...» — вне сомнения, какое-то навязчивое явление у Абольянинова... Абольянинов — гладко выбрит.

АМЕТИСТОВ Александр Тарасович: кузен Зои, проходимец и карточный шулер. Человек во всех отношениях беспринципный. Ни перед чем не останавливается.

Смел, решителен, нагл. Его идеи рождаются в нем мгновенно, и тут же он приступает к их осуществлению.

Видал всякие виды, помечтает о богатой жизни, при которой можно было бы открыть игорный дом.

При всех его отрицательных качествах, почему-то обладает необыкновенной привлекательностью, легко сходится с людьми и в компании незаменим. Его дикое вранье поражает окружающих. Абольянинов почему-то к нему очень привязался. Аметистов врет с необыкновенной легкостью в великолепной, талантливой актерской манере. Любит щеголять французскими фразами (у Вас — английскими), причем произносит по-французски или по-английски чудовищно.

Одет чудовищно. В первом акте, когда он появляется, на нем маленькое, серенькое, распоротое по шву кэпи, вроде таких, как носят туристы в поездах или мальчики, которые ездят на велосипеде («кепка») — ни в коем случае шляпа. Начищенные тупоносые ботинки на шнурках со стоптанными каблуками. Серенькие рыночные брюки с дырой назади и с пузырями на коленях. Белая грязная блуза однобортная, с поясом из той же материи, с большими карманами на груди («толстовка»).

В руках — измызганный чемодан без замкам перевязанный веревкой, на которой можно повеситься.

В дальнейшем — брюки Абольянинова (хорошие) и опять-таки «толстовка», но уже другая — из защитного цвета материи. На ногах — парусиновые туфли и зеленого цвета носки.

В сценах, где гости, — плохо сидящий на Аметистове старый абольяниновский фрак, несвежее фрачное белье, помятые же фрачные брюки, новенькие лакированные ботинки с вульгарными, бросающимися в глаза белыми гетрами. Галстух, при фраке, черный. Аметистову лет 37—38 <...> Аметистов носит черные, маленькие, коротко подстриженные усы. Во второй половине пьесы, подражая Абольянинову, носит прямой, до середины головы, пробор, гладко прилизывая волосы, и начинает носить монокль, отчего одна половина лица у него как-то съеживается.

М.А. Булгаков — М. Рейнгардт. 1 августа 1934 г.

Этим героям Булгаков придал некоторые автобиографические черты: Абольянинову — морфинизм, клинически точно передав состояние морфиниста, и ироническое отношение к действительности, Аметистову — монокль, который носил в 1926 г., в год постановки «Зойкиной квартиры», и прилизанные волосы, расчесанные на прямой пробор. Все это символизирует «бывших» людей, потерявших свой прежний социальный статус после 1917 г. (Б.С.)

Отрицательными здесь были все: Зойка, деловая разбитная хозяйка квартиры, под маркой швейной мастерской открывшая дом свиданий (Ц.Л. Мансурова), кузен ее Аметистов, обаятельный авантюрист и веселый человек, случайно прибившийся к легкому Зойкиному хлебу (Рубен Симонов). Он будто с трамплина взлетал и садился верхом на пианино, выдумывал целый каскад трюков, смешивших публику...

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Зойка: женщина лет 38, в прошлом жена богатого фабриканта; теперь единственное, что у нее осталось, за что она держится со всей своей железной волей, это — квартира.

Стала циничной, привыкла ко всему, защищает сама себя и Абольянинова, которого любит.

Внешне интересна; вероятно, рыжеватые волосы, коротко острижена, лицо, надо полагать, несколько ассиметрично.

В начале пьесы она в пижаме (отнюдь не шикарной). В сценах, где она в качестве хозяйки мастерской, она в скромном костюме.

(Вообще все женщины в пьесе одеты по моде 1924—25 годов, конечно, гораздо скромнее, чем за границей, но, видно, стараясь подражать Парижу.)

В сцене кутежа она в парижском бальном платье, так как ей действительно прислали парижские модели.

(Я указываю моды 1924—25 годов, потому что действие пьесы у меня происходит в эти годы.)

М.А. Булгаков — М. Рейнгардт. 1 августа 1934 г.

Я влюбился в роль Аметистова. Этот образ напоминал персонажей Сухово-Кобылина. Аметистов — центральный комедийный персонаж в пьесе, характер которого меняется в зависимости от того, с кем он общается. С председателем домкома — он истинно советский человек, с графом Обольяниновым — «аристократ», с нэпманом Гусь-Хрустальным — подхалим и угодник. Он был душой, главным администратором Зойкиной квартиры. Как говорят на нашем актерском языке, роль «пулевая»... По окончании Художественного совета я оказался в фойе театра. Ко мне подошел Михаил Афанасьевич Булгаков и сказал, что роль Аметистова поручена мне. — Но ведь Алексей Дмитриевич (А.Д. Попов. — Б.С.) на роль Аметистова намечал Щукина, — пробормотал я, еще не веря своему счастью. Михаил Афанасьевич ответил, мне: — Я просил Художественный совет, чтобы эту роль исполняли вы. Художественный совет и режиссер согласились со мной. Но почему вы считаете, что именно я должен играть роль Аметистова? — Я видел вас в «Карете святых даров» и в «Принцессе Турандот». Я понял после этого, что вы должны играть эту роль, а Щукину поручена роль Ивана Васильевича из Ростова... Самой же интересной и яркой сценой была... так называемая «сцена тоски» с графом Обольяниновым. В последнем акте, мучаясь тревожными предчувствиями, сидели в гостиной два человека — граф Обольянинов и проходимец Аметистов. С графом Аметистов вел себя как дворянин, у которого Советская власть отобрала имение (имения у Аметистова, конечно, никогда не было). Граф садился за пианино и пел романс «Ты придешь ли ко мне, дорогая». Музицируя, граф неожиданно переходил на «Боже, царя храни...» Тогда Аметистов вскакивал верхом на пианино, как на лошадь, брал под козырек и, ощущая себя на параде в присутствии высочайшей особы, истошно патриотическим голосом кричал: «Ура!!» Эта сцена родилась на самостоятельной репетиции. Мы ее показали Алексею Дмитриевичу Попову. Тот просил нас зафиксировать то, что было сыграно, и эта сцена вошла в спектакль так, как была разыграна на репетиции. Михаил Афанасьевич принял и горячо похвалил Козловского и меня, считая, что мы до конца раскрыли авторский замысел.

Р. Симонов. Мои любимые роли

Поити в Камерный — генеральная «Дети солнца», и видели один акт. Больше сидеть не было сил. Миша сказал, что у него чешется все тело, сидеть невозможно! Вот постарался Таиров исправиться! Но как ни плоха игра актеров, пьеса еще гаже.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 15 апреля 1937 г.

В... 1928 году мы с М.А. смотрели пьесу Бабеля «Закат» во 2-м МХАТе. Старого Крика играл Чабан, его жену Нехаму — Бирман, сына Беню — Берсенев. Помню, как вознегодовал М.А., когда Нехама говорит своему мужу: «А кацапы что тебе дали?.. Водку кацапы тебе дали, матерщины полный рот, бешеный рот, как у собаки...»

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Я не берусь судить, насколько моя пьеса остроумна, но я сознаюсь в том, что в пьесе действительно встает зловещая тень, и это тень Главного Репертуарного Комитета. Это он воспитывает илотов, панегиристов и запуганных «услужающих». Это он убивает творческую мысль. Он губит советскую драматургию и погубит ее.

Я не шепотом в углу выражал эти мысли. Я заключил их в драматургический памфлет и поставил этот памфлет на сцене. Советская пресса, заступаясь за Главрепертком, написала, что «Багровый остров» — памфлет на революцию. Это несерьезный лепет. Пасквиля на революцию в пьесе нет по многим причинам, из которых, за недостатком места, я укажу одну: пасквиль на революцию, вследствие чрезвычайной грандиозности ее, написать НЕВОЗМОЖНО. Памфлет не есть пасквиль, а Главрепертком — не революция.

М.А. Булгаков — Правительству СССР. 28 марта 1930 г.

Идет 1927 год. Подвернув под себя ногу калачиком... зажегши свечи, пишет чаще всего Булгаков по ночам. А днем иногда читает куски какой-либо сцены из «Багрового острова». Или повторяет какую-нибудь особо полюбившуюся ему фразу. «Ужас, ужас, ужас, ужас», — часто говорит он как авантюрист и пройдоха Кири-Куки из этой пьесы. Его самого забавляет калейдоскопичность фабулы. Герои Жюля Верна — действующие лица пьесы — хорошо знакомы и близки ему с юношеских лет, а блестящая память и фантазия преподнесут ему образы в неувядающих красках.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Борьба белых арапов и красных туземцев на Багровом острове — это только пена, кружево, занятный фон, а сущность пьесы, ее глубинное значение — в судьбе молодого писателя, в его творческой зависимости от «зловещего старика» — цензора Саввы Лукича. Помнится, на сцене было много музыки, движения, авторского озорства. Хороши были декорации Рындина, и, как всегда в Камерном театре, особенно тщательно продумано освещение. Запомнился мне артист Ганшин в роли писателя. Савву Лукича загримировали под Блюма, сотрудника Главреперткома, одного из ревностных гонителей Булгакова.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Особенно грозными были рецензии Владимира Блюма (псевдоним — Садко). И, вероятно, это послужило поводом к тому, что в пьесе «Багровый остров» под именем Саввы Лукича подразумевался Владимир Иванович Блюм (для всех в театральном мире Москвы это было ясно). Иногда бывало так: мы репетируем, и вдруг кто-то крикнет: «Блюм снимает галоши...» И кто-то добавляет: «Скажи буфетчику, чтобы составил два бутерброда побогаче, с кетовой икрой, что ли...»... Артисты хором подпевают: «Савва Лукич в коридоре снимает галоши...» И в залу входит Блюм.

М. Яншин. Дни молодости — «Дни Турбиных»

Приходили и литературные девушки. Со мной они, бывало, едва-едва кланялись, так как видели во мне препятствие к своему возможному счастью. Помню двух. Одну с разлетающимися черными бровями, похожую на раскольническую богородицу. Читала она рассказ про щенка под названием «Растопыра». Вторая походила на Дона Базилио, а вот что читала, не помню. Приходили и начинающие писатели. Один был не без таланта, но тяжело болен психически: он никак не мог избавиться от слуховых галлюцинаций. Несколько раз мы — М.А., Коля Лямин и я — ездили в студенческие компании, в которых уютно проводили время, обсуждая различные литературные проблемы. По мере того как росла популярность М.А. как писателя, возрастало внимание к нему со стороны женщин, многие из которых (nomina sunt odiosa (лат.) — имена ненавистные, т. е. нежелательные) проявляли уж чересчур большую настойчивость...

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

По вечерам нередко к нам приезжала писательница Наталия Алексеевна Венкстерн... Московский Художественный театр заказал писательнице инсценировку «Пиквикского клуба» Диккенса. По Москве тогда пошли слухи, что пьесу написал Булгаков. Это неправда: Москва любит посплетничать. Наташа приносила готовые куски, в которых она добросовестно старалась сохранить длинные диккенсовские периоды, а М.А. молниеносно переделывал их в короткие сценические диалоги. Было очень интересно наблюдать за этим колдовским превращением. Но Наталия Венкстерн, женщина умная и способная, очень скоро уловила, чего добивался Булгаков.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Не помню, как он начал репетировать, не знаю, был ли текст его роли целиком сочинен Н.А. Венкстерн, или Михаил Афанасьевич сам приложил к этому руку, но в одном я уверен, — образ Судьи создан им, это булгаковский образ, рожденный и сотворенный им... Для картины «Суд» была построена черная пирамида, на ее первых этажах сидели «присяжные», вершина была пуста — она представляла собой кафедру, на которой стоял колокольчик с ручкой в виде бульдога. За этой кафедрой должен был в определенный момент «возникнуть» (это уже было по-булгаковски!) Судья. Сзади пирамиды была спрятана лестница, по которой присяжные и Судья еще до открытия занавеса должны были залезать на свои места. На репетициях Михаил Афанасьевич, чтобы не лишать себя возможности смотреть предыдущие картины, не прятался заранее из зала на сцену и поднимался по лестнице на наших глазах, чтобы потом «возникнуть». Так вот, из зала на сцену взбегал еще Булгаков, но, идя по сцене, он видоизменялся и по лестнице лез уже Судья. И Судья этот был пауком. Михаил Афанасьевич придумал... что Судья — паук. То ли тарантул, то ли крестовик, то ли краб, но что-то из паучьей породы. Таким он и выглядел — голова уходила в плечи, руки и ноги округлялись, глаза делались белыми, неподвижными и злыми, рот кривился. Но почему Судья — паук? Оказывается, неспроста: так его прозвали еще в детстве, что-то в нем было такое, что напоминало людям это страшное и ненавистное всем насекомое, с тех еще пор он не может слышать ни о каких животных, птицах, зверях... Все зоологическое напоминает ему проклятое его прозвище, и поэтому он лишает слова всякого, упоминающего животное. В свое время он от злости, от ненависти к людям выбрал профессию судьи — искал возможности как можно больше навредить людям... Об этом Михаил Афанасьевич рассказывал нашему старшему гримеру Михаилу Ивановичу Чернову.

В.В. Шверубович. Булгаков — актер

1928 год. Апрель. Неуверенная серая московская весна. Незаметно даже, набухли ли на деревьях почки или нет. И вдруг Михаилу Афанасьевичу загорелось ехать на юг, сначала в Тифлис, а потом через Батум на Зеленый Мыс. Мы выехали 21 апреля днем в международном вагоне, где, по словам Маки, он особенно хорошо отдыхает... Уже начало мая. Едем через Батум на Зеленый Мыс. Батум мне не понравился. Шел дождь, и был он под дождем серый и некрасивый. Об этом я в развернутом виде написала в письме к Ляминым, но мой «цензор» — М.А. все вычеркнул.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Это удивительно, до чего он любил Кавказское побережье — Батуми, Махинджаури, но особенно Зеленый Мыс... Здесь мы устроились в пансионе датчанина Стюр, в бывшей вилле князей Барятинских, к которой надо подниматься, преодолев сотню ступеней. Мы приехали, когда отцветали камелии и все песчаные дорожки были усыпаны этими царственными цветами. Больше всего меня поразило обилие цветов... Когда снимали фильм «Хромой барит, понадобилась Ницца. Лучшей Ниццы, чем этот уголок, в наших условиях трудно было и придумать... Было жарко и влажно. Пахло эвкалиптами. Цвели олеандровые рощи, куда мы ходили гулять со Светланой, пока однажды нас не встретил озабоченный М.А. и не сказал: — Тебе попадет, Любаша. И действительно, мадам Стюр, холодно глядя на меня, сухо попросила больше не брать ее дочь в дальние прогулки, так как сейчас кочуют курды и они могут Светлану украсть. Эта таинственная фраза остается целиком на совести мадам Стюр. Михаил Афанасьевич не очень-то любил пускаться в дальние прогулки, но в местный Ботанический сад мы пошли чуть ли не на другой день после приезда и очень обрадовались, когда к нам пристал симпатичный рыжий пес, совсем не бездомный, а просто, видимо, любящий компанию. Он привел нас к воротам Ботанического сада. С нами вошел, шел впереди, изредка оглядываясь и, если надо, нас поджидая. Мы сложили двустишие: Человек туда идет / Куда пес его ведет... Стоит посмотреть на фотографию М.А., снятую на Зеленом Мысе, и сразу станет ясно, что был он тогда спокоен и весел.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера «Безбожника», был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее, ее можно доказать документально: Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены... Большинство заметок в «Безбожнике» подписаны псевдонимами. «А сову эту я разъясню». «Выступил наш красавец Ванькин и говорит: — Ввиду того и принимая во внимание, дорогие товарищи, что имена мы нашим трудовым младенцам дали Роза и Клара, предлагаю почтить память наших дорогих борцов похоронным маршем. Музыка, играй! И наш капельмейстер, заведующий музыкальной секцией, звучно заиграл: «Вы жертвою пали». Все встали в страшном смятении, и в это время вдруг окрестность огласилась рыданием матери № 2 Дарьи вследствие того, что ее младенчик Розочка на руках у нее скончалась. Была картина, я вам доложу! Первая мать, только сказав Ванькину: Спасибо тебе, сволочь, — брызнула вместе с конвертом к попу, и тот не Кларой, а просто Марьей окрестил ребеночка в честь матери. Весь отставший старушечий элемент Ванькину учинил такие октябрины, что тот еле ноги унес через задний ход клуба.

М.А. Булгаков. Запись в дневнике 5 января 1925 г.

Ни одного человека ученый не встретил до самого храма. Там профессор, задрав голову, приковался к золотому шлему. Солнце сладостно лизало его с одной стороны... На Пречистенском бульваре раздалась солнечная прорезь, а шлем Христа начал пылать. Вышло солнце.

М.А. Булгаков. Роковые яйца.

Сегодня специально ходил в редакцию «Безбожника». Она помещается в Столешниковом переулке, вернее, в Козмодемьяновском, недалеко от Моссовета. Был с Митей Стоновым, и он очаровал меня с первых же шагов. — Что, вам стекла не бьют? — спросил он у первой же барышни, сидящей за столом. — То есть, как это? (растерянно). — Нет, не бьют. — (зловеще) Жаль. Хотел поцеловать его в его еврейский нос.

М.А. Булгаков. Запись в дневнике 5 января 1925 г.

Наш дом (теперь Большая Пироговская, 35а) — особняк купцов Решетниковых, для приведения в порядок отданный в аренду архитектору Стуй, В верхних этажах — покои бывших хозяев. Там была молельня Распутина, а сейчас живет застройщик-архитектор с женой. В наш первый этаж надо спуститься на две ступеньки. Из столовой, наоборот, надо подняться на две ступеньки, чтобы попасть через дубовую дверь в кабинет Михаила Афанасьевича. Дверь эта очень красивая, темного дуба, резная. Ручка — бронзовая птичья лапа, в когтях держащая шар... Перед входом в кабинет образовалась площадочка. Мы любим это своеобразное возвышение. Иногда в шарадах оно служит просцениумом, иногда мы просто сидим на ступеньках как на завалинке. Когда мы въезжали, кабинет был еще маленький. Позже сосед взял отступного и уехал, а мы сломали стену и расширили комнату М.А. метров на восемь плюс темная клетушка для сундуков чемоданов, лыж. Моя комната узкая и небольшая: кровать, рядом с ней маленький столик, в углу туалет, перед ним стул. Это все. Мы верны себе: Микин кабинет синий. Столовая желтая. Моя комната белая. Кухня маленькая. Ванная побольше. С нами переехала тахта, письменный стол — верный спутник М.А., за которым написаны почти все его произведения, и несколько стульев.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Следующий этап — пес Бутон (назван в честь слуги Мольера). Мы переехали в отдельную трехкомнатную квартиру на Б. Пироговскую, где будет царить Бутон. В романе «Мастер и Маргарита» в свите Воланда изображен волшебный кот-озорник Бегемот, по определению самого писателя, «лучший кот, какой существовал когда-либо в мире». Прототипом послужил наш озорной и обаятельный котенок Флюшка. <...>

Михаил Афанасьевич любил животных, но это я его «заразила». Я рада, что принесла совершенно новую тему в творчество писателя. Я имею в виду, как в его произведениях преломилось мое тяготение, вернее, моя любовь к животным... В пьесе «Адам и Ева» (1931 г.) даже на фоне катастрофы мирового масштаба академик Ефросимов, химик, изобретатель аппарата, нейтрализующего самые страшные газы, тоскует, что не успел облучить своего единственного друга, собаку Жака, и этим предотвратить ее гибель.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Из всех многочисленных друзей Николая Николаевича Михаил Афанасьевич стал, как мне кажется, самым любимым и близким его другом, и когда в издательстве «Недра» вышла книга Булгакова «Дьяволиада», он подарил ее с надписью: «Настоящему моему лучшему другу Николаю Николаевичу Лямину. Михаил Булгаков. 1925 г., 18 июля, Москва»... Михаил Афанасьевич приходил к нам запросто; обсуждали новости, обедали, играли в шахматы...

Н.А. Ушакова. Я его помню как живого...

Пес пополз, как змея, на брюхе, обливаясь слезами. Обратите внимание на поварскую работу. Но ведь вы ни за что не дадите. Ох, знаю я очень хорошо богатых людей! А в сущности, зачем она вам? Для чего вам гнилая лошадь? Нигде кроме такой отравы не получите, как в Моссельпроме.

М.А. Булгаков. Собачье сердце

В 12 часов дня Горький читал «Достигаева». Встречен был аплодисментами, актеры стояли. Была вся труппа. Читал в верхнем фойе. Горький: — Я просто оглох от аплодисментов. У меня ухо теперь отзывается только на крик «Ура!» В антракте у М.А. встреча с Горьким и Крючковым. Крючков сказал, что письмо М.А. получено (от 5 августа, что ли?), что Алексей Максимович очень занят был, как только освободится... — А я думал, что Алексей Максимович не хочет принять меня. — Нет, нет! По окончании пьесы аплодисментов не было. Горький: — Ну, говорите, в чем я виноват?Немирович: — Ни в чем не виноваты. Пьеса прекрасная, мудрая. Москвин сказал, что Горький прекрасно читает и так и надо играть все роли, как он читает. Сахновский что-то просил разъяснить, и Горький рассказал массу всяких политических и иных происшествий, чтобы объяснить своих героев.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 9 сентября 1933 г.

Дорогой товарищ инструктор, я хорошо понимаю, что всякое напоминание о городе (Ленинграде. — Б.С.), где Вам пришлось 10 (десять) раз пролезть под бильярдом, — Вам не очень приятно. Поверьте, что причинить Вам эту неприятность меня вынуждает только крайняя необходимость. Как Вам известно — пьес я больше не пишу. Но вот одну хорошую пьесу московским театрам хочу предложить — в срочном порядке. Для этого мне нужно знать, кто из театральных людей сейчас в Москве».

Е.И. Замятин — М.А. Булгакову. 15 июля 1929 г.

Дорогой Евгений Иванович! Насчет лазанья под биллиард: существует знаменитая формула: «Сегодня я, а завтра, наоборот, Ваша компания!» ПА. Маркова в Москве нет. Где он и когда вернется, сразу узнать не удалось. Таиров (Александр Яковлевич) за границей и будет там до половины августа. По телефону узнал, что во 2-м МХАТе обязанности сейчас исполняет Резголь Антон Александрович. Вахтанговцы сейчас все в Москве и до 28-го июля будут играть в Парке культуры, а что дальше с ними будет — неизвестно.

М.А. Булгаков — Е.И. Замятину. 19 июля 1929 г.

...Мы познакомились с Викентием Викентьевичем Вересаевым. Он тоже очень доброжелательно относился к Булгакову. И если направленность их творчества была совершенно различна, то общность переживаний, связанных с первоначальной профессией врача, не могла не роднить их. Стоит только прочесть «Записки врача» Вересаева и «Рассказы юного врача» Булгакова. Мы бывали у Вересаевых не раз. Я прекрасно помню его жену Марию Гермогеновну, которая умела улыбаться как-то особенно светло. Вспоминается длинный стол. Среди гостей бросается в глаза красивая седая голова и контрастные черные брови известного пушкиниста профессора Мстислава Александровича Цявловского, рядом с которым сидит, прильнувши к его плечу, женственная жена его, Татьяна Григорьевна Зенгер, тоже пушкинистка. Помню, как Викентий Викентьевич сказал: «Стоит только взглянуть на портрет Дантеса, как сразу станет ясно, что это внешность настоящего дегенерата!» Я было открыла рот, чтобы, справедливости ради, сказать вслух, что Дантес очень красив, как под суровым взглядом М.А. прикусила язык. Мне нравился Вересаев. Было что-то добротное во всем его облике старого врача и революционера. И если впоследствии (так мне говорили) между ними пробежала черная кошка, то об этом можно только пожалеть...

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

...Условия дают мне возможность скромно жить, ни от кого не завися, я этого давно не имел.

Н.А. Булгаков — М.А. Булгакову. 17 августа 1929 г.

Теперь сообщаю тебе, мой брат: положение мое неблагополучно. Все мой пьесы запрещены к представлению в СССР, и беллетристической ни одной строки моей не напечатают. В 1929 году совершилось мое писательское уничтожение. Я сделал последнее усилие и подал Правительству СССР заявление, в котором прошу меня с женой моей выпустить за границу на любой срок. В сердце у меня нет надежды. Был один зловещий признак — Любовь Евгеньевну не выпустили одну, несмотря на то, что я оставался (это было несколько месяцев тому назад). Вокруг меня уже ползет змейкой темный слух о том, что я обречен во всех смыслах. В случае если мое заявление будет отклонено, игру можно считать оконченной, колоду складывать, свечи тушить. Мне придется сидеть в Москве и не писать, потому что не только писаний моих, но даже фамилии моей равнодушно видеть не могут. Без всякого малодушия сообщаю тебе, мой брат, что вопрос моей гибели это лишь вопрос срока, если, конечно, не произойдет чуда. Но чудеса случаются редко. Очень прошу написать мне, понятно ли тебе это письмо, но ни в коем случае не писать мне никаких слов утешения, чтобы не волновать мою жену.

М.А. Булгаков — Н.А. Булгакову. 24 августа 1929 г.

Счастлив, что ты погружен в науку. Будь блестящ в своих исследованиях, смел, бодр и всегда надейся.

М.А. Булгаков — Н.А. Булгакову. 7 августа 1930 г.

Работаю сейчас музыкантом на балалайке, в качестве оркестранта и солиста. Я... женат, у меня дочка — Ира. Ей сейчас скоро 7 лет. О тебе мои все хорошо осведомлены и любят тебя, как родного, радуются твоими радостями, болеют твоею болью. У меня есть многое о тебе, что храню бережно и с любовью. Если хочешь, я могу прислать тебе ряд фотографий — наших и колониальной выставки, где мы снимали и снимались. Я на ней в данное время работаю.

И.А. Булгаков — М.А. Булгакову. 29 августа 1931 г.

Я была просто женой генерал-лейтенанта Шиловского, прекрасного, благороднейшего человека. Это была, что называется, счастливая семья: муж, занимающий высокое положение, двое прекрасных сыновей. Вообще все было хорошо. Но когда я встретила Булгакова случайно в одном доме, я поняла, что это моя судьба, несмотря на все, несмотря на безумно трудную трагедию разрыва. Я пошла на все это, потому что без Булгакова для меня не было ни смысла жизни, ни оправдания ее... Это было в 29-м году в феврале, на Масленую. Какие-то знакомые устроили блины. Ни я не хотела туда идти, ни Булгаков, который почему-то решил, что в этот дом он не будет ходить. Но получилось так, что эти люди сумели заинтересовать составом приглашенных и его, и меня. Ну, меня, конечно, его фамилия. В общем, мы встретились и были рядом. Это была быстрая, необычайно быстрая, во всяком случае с моей стороны, любовь на всю жизнь.

Е.С. Булгакова. О пьесе «Бег» и ее авторе

В 29—30 годах мы с М.А. поехали как-то в гости к его старым знакомым, мужу и жене Моисеенко (жили они в доме Нирензее в Гнездниковском переулке). За столом сидела хорошо причесанная интересная дама Елена Сергеевна Нюренберг, по мужу Шиловская. Она вскоре стала моей приятельницей и начала запросто и часто бывать у нас в доме. Так на нашей семейной орбите появилась эта женщина, ставшая впоследствии третьей женой М.А. Булгакова.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Не исключено, что с семейством Моисеенко М.А. Булгаков познакомился еще во Владикавказе. О таких его владикавказских знакомых вспоминает Т.Н. Лаппа. (Б.С.)

Многоуважаемый г. К. Марил! Не откажите в любезности взять с моего счета у Вас пятьдесят (50) марок и перевести их по адресу: Сергею Марковичу Нюренберг, Альбертовская улица, 2, кв. 1. Рига. Латвия.

М.А. Булгаков — в издательство «С. Фишерферлаг». 4 февраля 1933 г.

Мамочка, дорогая, давно уже собиралась написать тебе, но занята была безумно. Миша закончил и сдал МХАТу пьесу... Устал он дьявольски, работа была напряженная, надо было сдать ее к сроку. Но усталость хорошая — работа была страшно интересная. По общим отзывам, это большая удача. Было несколько чтений — два официальных и другие — у нас на квартире, и всегда большой успех.

Е.С. Булгакова — А.А. Нюренберг. 11 августа 1939 г.

Ты знаешь, как, я люблю Женей моих, что для меня значит мой малыш, но все-таки я чувствую, что такая тихая, семейная жизнь не совсем по мне. Или вернее так, иногда на меня находит такое настроение, что я не знаю, что со мной делается. Ничего меня дома не интересует, мне хочется жизни, я не знаю, куда мне бежать, но хочется очень. При этом ты не думай, что это является следствием каких-нибудь неладов дома. Нет, у нас их не было за все время нашей жизни. Просто, я думаю, во мне просыпается мое прежнее «я» с любовью к жизни, к шуму, к людям, к встречам и т. д. и т. д. Больше всего на свете я хотела бы, чтобы моя личная жизнь — малыш, Женя большой — все осталось также при мне, а у меня, кроме того, было бы еще что-нибудь в жизни, вот так, как у тебя театр.

Е.С. Шиловская — О.С. Бокшанской. Октябрь 1923 г.

Ты знаешь, я страшно люблю Женю большого, он удивительный человек, таких нет, малыш самое дорогое существо на свете, — мне хорошо, спокойно, уютно. Но Женя занят почти целый день, малыш с няней все время на воздухе, и я остаюсь одна со своими мыслями, выдумками, фантазиями, неистраченными силами. И я или (в плохом настроении) сажусь на диван и думаю, думаю без конца, или — когда солнце светит на улице и в моей душе — брожу одна по улицам.

Е.С. Шиловская — О.С. Бокшанской. Ноябрь 1923 г.

Дорогие Александра Александровна и Сергей Маркович! Когда Вы получите это письмо, мы с Еленой Сергеевной уже не будем мужем и женой. Мне хочется, чтобы Вы правильно поняли то, что произошло. Я ни в чем не обвиняю Елену Сергеевну и считаю, что она поступила правильно и честно. Наш брак, столь счастливый в прошлом, пришел к своему естественному концу. Мы исчерпали друг друга, каждый, давая другому то, на что он был способен, и в дальнейшем (даже если бы не разыгралась вся эта история) была бы монотонная совместная жизнь больше по привычке, чем по действительному взаимному влечению к ее продолжению. Раз у Люси родилось серьезное и глубокое чувство к другому человеку, — она поступила правильно, что не пожертвовала им. Мы хорошо прожили целый ряд лет и были очень счастливы. Я бесконечно благодарен Люси за то огромное счастье и радость жизни, которые она мне дала в свое время. Я сохраняю самые лучшие и светлые чувства к ней и к нашему общему прошлому. Мы расстаемся друзьями.

Е.А. Шиловский — С.М. и А.А. Нюренберг. 3 сентября 1932 г.

...Мне было очень трудно уйти из дома именно из-за того, что муж был очень хорошим человеком, из-за того, что у нас была такая дружная семья. В первый раз я смалодушествовала и осталась, и я не видела Булгакова двадцать месяцев, давши слово, что не приму ни одного письма, не подойду ни разу к телефону, не выйду одна на улицу. Но, очевидно, все-таки это была судьба. Потому что когда я первый раз вышла на улицу, то встретила его, и первой фразой, которую он сказал, было: «Я не могу без тебя жить». И я ответила: «И я тоже». И мы решили соединиться, несмотря ни на что.

Е.С. Булгакова. О пьесе «Бег» и о ее авторе

Я впервые увидел свою тетку Елену в 1926 году. Она приехала с родившимся в 1921 году сыном Женей в Пярну (Эстония), в родной город моей матери, куда мы в 1923 году переехали из Берлина. Она хотела, чтобы он вырос в семье ее любимого брата на «свободном Западе»... Она осталась на короткое время и потом уехала. Но летом 1928 года тетя Елена опять приехала, с рожденным в 1926 году сыном Сережей, в Пярну на несколько месяцев. В Советском Союзе уже дул ледяной ветер. Сталин пришел к власти. Сын генерала не смел воспитываться на враждебном Западе, она вынуждена была забрать его в Москву.

О. Нюренберг. Послесловие к немецкому изданию дневника Е.С. Булгаковой (Оттокар Нюрнберг, сын А.С. Нюренберга. — Б.С.)

Под утро видела сон: пришло письмо от папы из Риги, написанное почему-то латинскими буквами. Я тщетно пытаюсь разобрать написанное — бледно. В это время Миша меня осторожно разбудил — телеграмма из Риги. В ней латинскими буквами: «Papa skonshalsia».

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 25 октября 1933 г.

Я прошу о назначении меня лаборантом-режиссером в 1-й Художественный Театр — в лучшую школу, возглавляемую мастерами К.С. Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко.

М.А. Булгаков — Правительству СССР. 28 марта 1930 г.

Многоуважаемый Константин Сергеевич.

Вернувшись из Крыма, где я лечил мои больные нервы после очень трудных для меня последних двух лет, пишу Вам простые неофициальные строки:

Запрещение всех моих пьес заставило меня обратиться к Правительству СССР с письмом, в котором я просил или отпустить меня за границу», если уже мне невозможно работать в качестве драматурга, или же предоставить мне возможность стать режиссером в театре СССР.

Есть единственный и лучший театр. Вам он хорошо известен.

И в письме моем к Правительству написано было так: «Я прошусь в лучшую школу, возглавляемую мастерами К.С. Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко». Мое письмо было принято во внимание, и мне была дана возможность подать заявление в Художественный Театр и быть зачисленным в него.

После тяжелой грусти о погибших моих пьесах, мне стало легче, когда я — после долгой паузы — и уже в новом качестве переступил порог театра, созданного Вами для славы страны.

Примите, Константин Сергеевич, с ясной душой нового режиссера. Поверьте, он любит Ваш Художественный Театр.

Возвращайтесь в Москву и вновь пройдите по сукну, окаймляющему зал.

М.А. Булгаков — К.С. Станиславскому. 6 августа 1930 г.

Булгаков заключил договор с Ленинградским Большим драматическим театром на постановку пьесы «Мольер» 14 марта 1932 г. БДТ известил автора об отказе от постановки. Спектакль был сорван выступлениями в ленинградской прессе известного драматурга Всеволода Витальевича Вишневского, писавшего 11 ноября 1931 г. в ленинградской «Красной газете»: «...Зачем тратить силы, время на драму о Мольере, когда к вашим услугам подлинный Мольер. Или Булгаков перерос Мольера и дал новые качества, по-марксистски вскрыл «сплетения давних времен»?».

В письме П.С. Попову от 27 марта 1932 г. Булгаков так охарактеризовал творца этого литературного доноса: «Внешне: открытое лицо, работа «под братишку», в настоящее время крейсирует в Москве». Впоследствии в «Мастере и Маргарите» Вишневский был спародирован (через лавровишневые капли и устойчивое сочетание древнерусских имен Мстислав — Всеволод) в образе критика-конъюнктурщика Мстислава Лавровича, сыгравшего зловещую роль в травле гениального Мастера. (Б.С.)

Видел я Некрасову, она мне сказала, что М. Булгаков написал роман, который читал в некотором обществе, там ему говорили, что в таком виде не пропустят, т. к. он крайне резок с выпадами, тогда он его переделал и думает опубликовать, а в первоначальном виде пустить в виде рукописи в общество и это одновременно с опубликованием в урезанном цензурой виде. Некрасова добавила, что Булгаков у них теперь не бывает, т.к. ему сейчас везет и есть деньги, это у него всегда так, и сейчас он замечает тех, кто ему выгоден и нужен.

Донесение осведомителя ОГПУ от 28 февраля 1929 г.

Бессонница, ныне верная подруга моя, приходит на помощь и водит пером. Подруги, как известно, изменяют. О, как желал бы я, чтоб эта изменила мне!

Итак, дорогой друг, чем закусывать, спрашиваете Вы? Ветчиной. Но этого мало. Закусывать надо в сумерки на старом потертом диване, среди старых и верных вещей. Собака должна сидеть на полу у стула, а трамваи слышаться не должны. Сейчас шестой час утра, и вот они уже воют, из парка расходятся. Содрогается мое проклятое жилье. Впрочем, не будем гневить судьбу, а то летом, чего доброго, и его лишишься — кончается контракт.

М.А. Булгаков — П.С. Попову. 25 января 1932 г.

Многоуважаемый Иосиф Виссарионович! Я не позволил бы себе беспокоить Вас письмом, если бы меня не заставляла сделать это бедность. Я прошу Вас, если это возможно, принять меня в первой половине мая. Средств к спасению у меня не имеется.

М.А. Булгаков — И.В. Сталину. 5 мая 1930 г.

Вчера утром телефонный звонок Хмелева — просит послушать пьесу. Тон повышенный, радостный, наконец опять пьеса М.А. в Театре! И так далее. Вечером у нас Хмелев, Калишьян, Ольга. Миша читал несколько картин. Потом ужин с долгим сидением после. Разговоры о пьесе, о МХТ, о системе. Рассказ Хмелева. Сталин раз сказал ему: хорошо играете Алексея. Мне даже снятся ваши черные усики (турбинские). Забыть не могу.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 3 июля 1939 г.

Он поднял голову, всмотрелся в разрастающуюся с волшебной быстротою точку и добавил: — Ну что же, — обратился к нему Воланд с высоты своего коня, — все счета оплачены? Прощание совершилось? — Да, совершилось, — ответил Мастер и, успокоившись, поглядел в лицо Воланда прямо и смело. Тут вдалеке за городом возникла темная точка и стала приближаться с невыносимой быстротой. Два-три мгновения, точка эта сверкнула, начала разрастаться. Явственно послышалось, что всхлипывает и ворчит воздух. — Эге-ге, — сказал Коровьев, — это, по-видимому, нам хотят намекнуть, что мы излишне задержались здесь. А не разрешите ли мне, мессир, свистнуть еще раз? — Нет, — ответил Воланд, — не разрешаю. — Он поднял голову, всмотрелся в разрастающуюся с волшебной быстротою точку и добавил: — У него мужественное лицо, он правильно делает свое дело, и вообще все кончено здесь. Нам пора!

М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита. Глава «Ссора на Воробьевых горах». Вариант последней редакции

...Появляется писатель, не рядящийся даже в попутнические цвета. Не только наша критика и библиография, но наши издательства должны быть настороже, а Главлит — тем паче!

Л.Л. Авербах М.А. Булгакове. Известия. 1925. 20 сентября

Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. <...> Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».

М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита

Посылаю Вам для Алексея Максимовича пьесу Булгакова «Кабала святош» (о Мольере), с которой Алексей Максимович выразил желание познакомиться.

П.А. Марков — П.П. Крючкову. 4 сентября 1931 г.

Он (Горький. — Б.С.) прочел «Кабалу святош», считает, что эту пьесу надо ставить, несмотря на некоторые ее автобиографические черты, и будет также добиваться этого.

П.А. Марков — В.И. Немировичу-Данченко. 13 сентября 1931 г.

Многоуважаемый Алексей Максимович! При этом письме посылаю Вам экземпляр моей пьесы «Мольер» с теми поправками, которые мною сделаны по предложению Главного Репертуарного Комитета. В частности, предложено заменить название «Кабала святош» другим.

М.А. Булгаков — М. Горькому. 30 сентября 1931 г.

Из-за границы как-то Фишер (немецкий издатель. — Б.С.) прислал фотограмму письма Горького следующего содержания: «О пьесе М. Булгакова «Мольер» я могу сказать, что — на мой взгляд — это очень хорошая, искусстно (именно так у Горького. — Примеч. Е.С. Булгаковой) сделанная вещь, в которой каждая роль дает исполнителю солидный материал. Автору удалось многое, что еще раз утверждает мнение о его талантливости и его способности драматурга. Он отлично написал портрет Мольера на склоне его дней. Мольера уставшего и от неурядиц его личной жизни, и от тяжести славы. Так же хорошо, смело и — я бы сказал — красиво дан Король-Солнце, да и вообще все роли хороши. Я совершенно уверен, что в Художественном театре Москвы пьеса пойдет с успехом, и очень рад, что пьеса эта ставится. Отличная пьеса. Всего доброго. А. Пешков».

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 8 сентября 1934 г.

Мой «Мольер разрешен к постановке (это произошло 3 октября 1931 г. — Б.С.)... Зная, какое значение для разрешения пьесы имел Ваш хороший отзыв о ней, я от души хочу поблагодарить Вас. Я получил разрешение отправить пьесу в Берлин и отправил ее в Фишерферлаг, с которым обычно я заключаю договоры по охране и представлению моих пьес за границей.

М.А. Булгаков — М. Горькому. 25 декабря 1931 г.

М. Булгаков писал эту пьесу в 1929—1931 гг. ...т. е. в тот период, когда целый ряд его пьес был спят с репертуара или не допущен к постановке... Он хотел в своей новой пьесе показать судьбу писателя, идеология которого идет вразрез с политическим строем, пьесы которого запрещают... Несмотря на всю затушеванность намеков, политический смысл, который Булгаков вкладывает в свое произведение, достаточно ясен, хотя, может быть, большинство зрителей этих намеков и не заметят. Он хочет вызвать у зрителя аналогию между положением писателя при диктатуре пролетариата и при «бессудной тирании» Людовика XIV... Побудить филиал МХАТа снять этот спектакль не путем формального его запрещения, а через сознательный отказ театра от этого спектакля, как ошибочного, уводящего их с линии социалистического реализма. Для этого поместить в «Правде» резкую редакционную статью о «Мольере» в духе этих моих замечаний и разобрать спектакль в других органах печати. Пусть на примере «Мольера» театры увидят, что мы добиваемся не внешне блестящих и технически ловко сыгранных спектаклей, а спектаклей идейно насыщенных, реалистически полнокровных и исторически верных — от ведущих театров особенно.

П.М. Керженцев. О «Мольере» М. Булгакова (в филиале МХАТа). 29 февраля 1936 г.

Обидно для Вас, для актеров и для нас, грешных, а хриплой Осанне тоже обидно: негромкое Ваше слово несомненно заглушает ее хриплый вой. Видно, демократия и всякие свободы нам не по плечу. Всегда в таких случаях вспоминаю Блока, его стихотворение «Старинные розы». И той же тропою / С мечом на плече / Идет он за мною / В туманном плаще. Теперь мы знаем, что вышло из этого плаща и куда направился этот меч. Не унывайте, — пишите, не ждет ли и Вас судьба Мольера? Вас будут ставить и читать и Вами восхищаться, когда от Афиногеновых и слуху не останется.

«Ваша читательница» — М.А. Булгакову. 9 марта 1936 г., в связи со статьей в «Правде» «Внешний блеск и фальшивое содержание»

МХАТ еще до перехода в ведение ЦИК принял к постановке и начал работу над пьесой М.А. Булгакова «Мольер». Темой этой пьесы является столкновение большого художника эпохи с монархией и церковью. Эту тему Булгаков прослеживает на судьбе Мольера, давая одновременно широкую картину эпохи и захватывая круг таких образов, как, например, Людовик. Помимо чисто театрального и внутреннего интереса, эта пьеса дает очень благородный материал для исполнителя главной роли ИМ. Москвина, для которого театр давно подыскивал роль, дающую возможность ИМ. Москвину наиболее полно выразить себя.

В.Г. Сахновский, зав. постановочной частью МХАТ — А.С. Енукидзе, главе Комиссии ЦИК по руководству Художественным и Большим театрами (прототип Аркадия Аполлоновича Семплеярова в «Мастере и Маргарите»). 12 мая 1932 г.

Однако Мольера сыграл не И.М. Москвин, а В.Я. Станицын. Москвин так объяснил драматургу свой отказ от роли: «...Ему очень трудно произносить многие свои реплики, ему кажется, что он говорит о себе. Он сейчас расходится с женой, у него роман с Аллой Тарасовой (она была на 24 года младше Москвина. — Б.С.) — и положения театральные часто слишком напоминают жизненные.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике. 9 декабря 1933 г.

В 1932 году «Мертвые души» увидели свет рампы... Вскоре после премьеры как-то днем раздался телефонный звонок. К аппарату подошел М.А., сказал несколько слов, отложил трубку и обратился ко мне: — С тобой хочет поговорить Константин Сергеевич. Я замахала руками, затрясла отрицательно головой, но, ничего не поделаешь, пришлось подойти. — Интересный ли получился спектакль? — спросил К.С. Я ответила утвердительно, слегка покривив душой. Видно, необыкновенный старик почувствовал неладное... Он сказал: — Да вы не стесняйтесь сказать правду. Нам бы очень не хотелось, чтобы спектакль напоминал школьные иллюстрации. Я уж не сказала К.С., что именно школьные годы напомнил мне этот спектакль и Александринку в Петрограде, куда нас водили смотреть произведения классиков...

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

...Судьба свела нас в одном доме: мы стали жить в соседних подъездах писательского дома в Нащокинском переулке (ныне улица Фурманова)... Помимо старых приятельских отношений, у нас появилась еще одна причина для частых встреч: пасынок Михаила Афанасьевича — Сережа Шиловский (ему было восемь лет) подружился с моим пасынком Алешей Баталовым (а Алеше исполнилось шесть лет). Мальчики вместе гуляли, играли, Булгаков, очень трогательно друживший с Сережей, часто заходил к нам вместе с ним. И я бывал у Булгаковых... Удивительно обаятелен бывал Михаил Афанасьевич, если собиралась компания друзей — у него или в другом доме. Его необыкновенно предупредительная вежливость сочеталась с необыкновенной же скромностью... Он словно утрачивал третье измерение и некоторое время пребывал где-то на самом заднем плане. Весь шум, сопровождающий сбор гостей, он пережидал как бы в тени. Никогда не перебивал рассказчика, не стремился стать «душой общества». Но непременно возникал такой момент, когда Михаила Афанасьевича просили что-нибудь рассказать. Он не сразу соглашался... Это не было похоже на то, как «кобенится» домашнее дарование перед тем, как обнаружить свои возможности перед захмелевшими гостями. Булгаков был поистине застенчив. Но, преодолев застенчивость, он прочно овладевал вниманием общества. Я знал много людей, которые шли куда-нибудь специально послушать Михаила Афанасьевича. Особенно часто он читал те свои произведения, которые так и не увидели свет при его жизни».

В. Ардов. Мой сосед

В начале 30-х годов Михаил Афанасьевич женился на Елене Сергеевне Шиловской — своей горячей поклоннице и рьяной, неутомимой помощнице. Он переехал в новую квартиру на улицу Фурманова, и мы с ним оказались близкими соседями — vis-à-vis на одной лестничной площадке... Жил Булгаков тихо, довольно уединенно, ибо похвастаться здоровьем не мог. Уединенно, но не в полной изоляции. Сам он «выезжал» редко, но дома у него часто собирались друзья и близкие знакомые: Павел Марков, Виталий Виленкин, Сергей Ермолинский, Петр Вильямс, Борис Эрдман, Владимир Дмитриев, Павел Попов и еще кое-кто. Небольшая столовая, примыкавшая к кабинету хозяина, заполнялась целиком.

А.М. Файко. Михаил Булгаков // Воспоминания о Михаиле Булгакове

Кабинет — царство Михаила Афанасьевича. Письменный стол (бессменный «боевой товарищ» в течение восьми с половиной лет) повернут торцом к окну. За ним, у стены, книжные уголки, выкрашенные темно-коричневой краской. И книги: собрания русских классиков — Пушкин, Лермонтов, Некрасов, обожаемый Гоголь, Лев Толстой, Алексей Константинович Толстой, Достоевский, Салтыков-Щедрин, Тургенев, Лесков, Гончаров, Чехов. Были, конечно, и другие русские писатели, но просто сейчас не припомню всех. Две энциклопедии — Брокгауза-Эфрона и Большая Советская под редакцией О.Ю. Шмидта, первый том которой вышел в 1926 году, а восьмой, где так небрежно написано о творчестве М.А. Булгакова и так неправдиво освещена его биография, — в 1927 году. Книги — его слабость. На одной из полок — предупреждение: «Просьба книг не брать»... Мольер, Анатоль Франс, Золя, Стендаль, Гете, Шиллер... Несколько комплектов «Исторического вестника» разной датировки. На нижних полках — журналы, газетные вырезки, альбомы с многочисленными ругательными отзывами, Библия. На столе канделябры — подарок Ляминых — бронзовый бюст Суворова, моя карточка и заветная материнская красная коробочка из-под духов Коти, на которой рукой М.А. написано: «Война 191...» и дальше клякса.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

Вечером у нас: Ахматова, Вересаев, Оля с Калужским, Патя Попов с Анной Ильиничной (Толстой, женой П.С. Попова. — Б.С.). Чтение романа. Ахматова весь вечер молчала».

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 10 октября 1933 г.

...Потом еще звонок. — «Украинфильм» предлагает делать «Ревизора» для кино. Слышу ответы М.А. по телефону: — Да... да... это меня интересует... да, я с удовольствием возьмусь. Это было так не похоже на обычные ответы М.А. — поразило меня. Вечером приехал администратор Катинов (по художественной части) и Блюмберг (по финансовой). Режиссером намечают Дикого. Обычная картина: милы, предупредительны, любезны. Это уж закон: начало работы. Зовут в Киев, обещают билеты, гостиницу... Завтра привезут договор.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 15 августа 1934 г.:

Сегодня вернулись из Киева. Мы были там с 18-го по 22-е. На вокзале нас встретил Загорский — помощник директора кинофабрики и Нелли-Влад (Владимир Алексеевич Нелли-Влад — художественный руководитель Киевского государственного театра. — Б.С.) — режиссер Театра русской драмы. Поехали в «Континенталь» — ни одного свободного номера. В вестибюле увидели Бориса Эрдмана. Он предложил свой номер в «Гранд-Отеле». Мы поехали туда. Большая комната, пять кроватей, тип общежития. Пришлось остаться, так как хотелось отдохнуть. Потом пришел Загорский и предложил нам остановиться у него на квартире. Дела: 1) «Мольер» в Театре русской драмы. Им хочется и колется. Какой-то тамошний Стецкий (по выражению Нелли-Влада) сказал им: конечно, ставьте. Но Театр боится. Дан на рецензию в Наркомпрос. Рецензент не одобрил: тема о кровосмесительстве. Мы ведь страшно добродетельны! Ну, и ладно. Пусть пойдет раньше во МХАТе. Может, и лучше. 2) «Ревизор» в кино. Были две встречи с дирекцией. План М.А. понравился. Оба директора начали уговаривать М.А. переехать совсем в Киев, даже квартиру обещали достать. Для М.А. квартира — магическое слово. Ничему на свете не завидует — квартире хорошей! Это какой-то пунктику него.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 23 августа 1934 г.

На днях приходил кинорежиссер И.А. Пырьев с предложением делать сценарий для кино по «Мертвым душам». М.А. согласился — будет делать летом.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 13 апреля 1934 г.

Вчера вечером — Пырьев и Вайсфельд по поводу «Мертвых душ». М.А. написал экспозицию. Пырьев: — Вы бы, М.А., поехали на завод, посмотрели бы... (Дался им этот завод!) М.А.: — Шумно очень на заводе, а я устал, болен. Вы меня отправьте лучше в Ниццу.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 11 мая 1934 г.

В Большом — генеральная «Князя Игоря» — художник Федоровский, постановщик Баратов. Новый занавес — золотой, на нем вышиты цифры — годы революционных событий. Потом открылся занавес — специально для «Князя Игоря» — во время увертюры: бой русского с половцем, оба на конях. Это оставляет неприятное впечатление — музыка стремительна, а музыка — статична. Не вяжется. Декорации пышные, массы золота, храмы, пожар на заднем плане. Торгсиновского типа постановка. Состав слабый: Игорь — Савранский, Кончак — старик Петров. В партере — много домработниц, видимо, есть манера у людей, которым посылают билеты на генеральные — сами не можем идти, пусть пойдет домработница. М.А. уверял меня, что под креслом у одной женщины был бидон...

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 17 января 1934 г.

По многим приметам наиболее вероятный прототип Стравинского — уже достаточно тогда известный московский психиатр Евгений Константинович Краснушкин. Булгаков познакомился с ним, видимо, еще в начале 1920-х годов в мастерской своего соседа по дому 10 на Большой Садовой художника Г. Якулова, с которым дружил Е.К. Краснушкин. Последующие с ним встречи нашли отражение и в романе писателя, а род его деятельности, некоторые черты внешности и характера «перешли» к профессору Стравинскому... С 1951 года до конца жизни он — заведующий психиатрической клиникой (вот истоки должности Стравинского!) Московского областного клинического института (МОНИКИ). Эта лечебница существует и сейчас — улица 8-го марта, 1; на фасаде главного здания — мемориальная доска с барельефом ее основателя... Среди направлений его исследований было изучение биологических основ психоза, клинические проблемы психических расстройств с их лечением методом активной терапии. Особенно много Краснушкин занимался лечением различных форм шизофрении, применяя и шоковые инсулиновые вливания, и изобретенную им комбинацию успокаивающих лекарств — барбитуратов, которая и сейчас с успехом применяется под названием «смеси Краснушкина».

Б.С. Мягков. Булгаковская Москва

Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке и царственным взором окинул свои владения. Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукоятки пистолетов, а его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в Карибском море под его командой бриг под черным гробовым флагом с адамовой головой.

М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита

Вечером звонок — завлит Воронежского театра — просит пьесу — «ее безумно расхваливал Афиногенов». Сегодня встретила одного знакомого, то же самое — «слышал, что М.А. написал изумительную пьесу». Слышал не в Москве, а где-то на юге. Забавный случай: Бюро заказов Елисеева. То же сообщение — Фани Николаевна. — А кто вам сказал? — Яков Данилыч (Розенталь. — Б.С.). Говорил, что потрясающая пьеса. Яков Данилович — главный заведующий рестораном в Жургазе. Слышал он, конечно, от посетителей. Но уж очень забавно: заведующий рестораном заказывает в гастрономе продукты — и тут же разговоры о пьесе, да так, как будто сам он лично слышал ее.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 11 августа 1939 г.

На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад, находились двое: Воланд и Азазелло). Они не были видны снизу, с улицы, так как их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми вазами и гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев.

М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита

С осени 1929 года, когда я вернулась, мы стали ходить с ним в Ленинскую библиотеку, он в это время писал книгу «Жизнь господина де Мольера», и надо было выписывать из французов все, что было нужно ему. Он преклонялся перед Мольером...

Е.С. Булгакова — А.С. Нюренбергу. 13 февраля 1961 г.

Ее внимание привлекла роскошная громада восьмиэтажного, видимо, только что построенного дома. Маргарита пошла вниз и, приземлившись, увидела, что фасад дома выложен черным мрамором, что двери широкие, что за стеклом их виднеется фуражка с золотым галуном и пуговицы швейцара и что над дверьми золотом выведена надпись: «Дом Драмлита».

М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита

Миша продиктовал мне девятую картину — набережная Мойки. Трудная картина — зверски! Толпу надо показать. Но, по-моему, он сделал очень здорово! Я так рада, что он вернулся к Пушкину. Это время, из-за мучительства у Станиславского с «Мольером», он совершенно не мог диктовать. Но, по-видимому, мысли и образы все время у него в голове раскладывались, потому что картина получилась убедительная и выношенная основательно. Замечательная концовка сцены — из темной подворотни показываются огоньки — свечки в руках, жандармы... Хор поет «Святый Боже...».

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 26марта 1935 г.

2-й тенор: Люблю я МХАТ! «Вишневый сад», ты не забыла, Люба? Ты помнишь? Дорогой, многоуважаемый шкаф, приветствую твое существование, которое, вот уже более сорока лет, было направлено к светлым идеалам добра и справедливости! Твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение сорока лет, поддерживал в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывал в нас идеалы добра и общественного самосознания!

М.А. Булгаков. Юбилейное заседание.

Представление было разыграно 3 ноября 1938 г. с участием М.А. Булгакова в Доме актера на юбилее МХАТа. (Б.С.)

Бал у американского посла. М.А. в черном костюме. У меня вечернее платье исчерна-синее с бледно-розовыми цветами. Поехали к двенадцати часам. Все во фраках, было только несколько смокингов и пиджаков. Афиногенов в пиджаке, почему-то с палкой. Берсенев с Гиацинтовой. Мейерхольд и Райх. Вл. Ив. (Немирович-Данченко) с Котиком. Таиров с Коонен. Буденный, Тухачевский, Бухарин в старомодном сюртуке, под руку с женой, тоже старомодной. Радек в каком-то туристском костюме. Бубнов в защитной форме. Болен и Файмонвилл спустились к нам в вестибюль, чтобы помочь. Буллит поручил м-с Уайли нас занимать.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 23 апреля 1935 г.

Бал в американском в посольстве нашел отражение в Великом бале у сатаны в романе «Мастер и Маргарита». (Б.С.)

Станиславский начал с того, что погладил Мишу по рукаву и сказал: «Вас надо оглаживать». Очевидно, ему уже сообщили о том, что Миша обозлился на его разговор при актерах. Часа три торговались. Мысль Станиславского в том, чтобы показать повсюду, что Мольер создатель гениального театра. Поэтому надо вписывать те вещи, которые Миша считает тривиальными или ненужными. Яростный спор со Станицыным и Ливановым. Но Миша пришел более живой, потому что успокоился. Говорил, что Станиславский очень хорошо сострил про одного маленького актера, который играет монаха — что это поп от ранней обедни, а не от поздней.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 10 марта 1935 г.

Шел 1939 год. Я живу одна... Михаил Афанасьевич тяжело и безнадежно болел. Временами ненадолго наступало улучшение в его самочувствии. И вот в один из таких дней он просит зайти за ним, чтобы немного прогуляться. Выходим на наш Гоголевский бульвар, и вдруг он меня спрашивает: — Скажи, как ты думаешь, может так случиться, что я вдруг все-таки поправлюсь? И посмотрел мне в глаза. Боже мой! Что мне сказать? Ведь он лучше меня знает все о своей болезни, о безнадежности своего положения. Но он хотел чуда и, может быть, верил в него. И ждал от меня подтверждения. Что говорила я, уже не помню, и не помню, как мы вернулись домой. Но забыть этой прогулки, забыть его взгляда никогда не смогу.

Н.А. Ушакова. Я его помню как живого...

В «Правде» статья «Внешний блеск и фальшивое содержание», без подписи. Когда прочитали, М.А. сказал: «Конец «Мольеру», конец «Ивану Васильевичу»». Днем пошли во МХАТ— «Мольера» сняли, завтра не пойдет. Другие лица. Вечером звонок Феди (Михальского, администратора МХАТа. — Б.С.): «Надо Мише оправдываться письмом». — В чем? М.А. не будет такого письма писать. Потом пришли Оля, Калужский и — поздно — Горчаков. То же самое — письмо. И то же — по телефону — Марков. Все дружно одно и то же — оправдываться. Не будет М.А. оправдываться. Не в чем ему оправдываться.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 9 марта 1936 г.

Слухи, что с Киршоном и Афиногеновым что-то неладно. Говорят, что арестован Авербах. Неужели пришла судьба и для них?

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 21 апреля 1937 г.

Статья в «Правде» и последовавшее за ней снятие с репертуара пьесы М. Булгакова особенно усилили как разговоры на эту тему, так и растерянность. Сам Булгаков сейчас находится в очень подавленном состоянии (у него вновь усилилась его боязнь ходить по улицам одному), хотя внешне он старается ее скрыть. Кроме огорчения от того, что его пьеса, которая репетировалась четыре с половиной года, снята после семи представлений, его пугает его дальнейшая судьба как писателя... Он боится, что театры не будут больше рисковать ставить его пьесы, в частности, уже принятую театром Вахтангова «Александр Пушкин», и конечно, не последнее место занимает боязнь потерять свое материальное благополучие. В разговорах о причине снятия пьесы он все время спрашивает, «неужели это действительно плохая пьеса?» и обсуждает отзыв о ней в газетах, совершенно не касаясь той идеи, какая в этой пьесе заключена (подавление поэта властью). Когда моя жена сказала ему, что, на его счастье, рецензенты обходят молчанием политический смысл его пьесы, он с притворной наивностью (намеренно) спросил: «А разве в «Мольере» есть политический смысл?» и дальше этой темы не развивал. Также замалчивает Булгаков мои попытки уговорить его написать пьесу с безоговорочной советской позиции, хотя, по моим наблюдениям, вопрос этот для него самого уже не раз вставал, но ему не хватает какой-то решимости или толчка. В театре ему предлагали написать декларативное письмо, но этого он сделать боится, видимо, считая, что это «уронит» его как независимого писателя и поставит на одну плоскость с «кающимися» и подхалимствующими. Возможно, что тактичный разговор в ЦК партии мог бы побудить его сейчас отказаться от его постоянной темы (в «Багровом Острове», «Мольере» и «Александре Пушкине») — противопоставления свободного творчества писателя и насилия со стороны власти; темы, которой он в большой мере обязан своему провинциализму и оторванности от большого русла текущей жизни.

Донесение осведомителя НКВД от 14 марта 1936 г.

По всей вероятности, осведомителем был Евгений Васильевич Калужский (1896—1966), актер МХАТа и свояк Булгакова, муж сестры Е.С. Булгаковой Ольги Сергеевны Бокшанской (урожд. Нюренберг; 1891—1948). (Б.С.)

Завтра мы уезжаем из Москвы в Синоп под Сухумом.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 26 июля 1936 г.

Сегодня прилетели в Москву с Кавказа. Разбита после самолета. Вылетели из Владикавказа в пять часов утра, в пять часов вечера обедали дома. М.А. перенес полет великолепно, с аппетитом поглощал пирожки и фрукты. Конец пребывания в Синопе был испорчен Горчаковым. (В Синопе были: Горчаков, Марков, Вильямсы, Калужский с Олей, Ершов с женой.) Выяснилось, что Горчаков хочет уговорить М.А. написать не то две, не то три новых картины к «Мольеру». М.А. отказался: «Запятой не переставлю». Затем произошел разговор о «Виндзорских», которых М.А. уже начал там переводить. Горчаков сказал, что М.А. будет делать перевод впустую, если он, Горчаков, не будет давать установки, как переводить. — Хохмочки надо туда насовать!.. Вы чересчур целомудренны, мэтр... Хи-хи-хи... На другой же день М.А. сказал Горчакову, что он от перевода и вообще от работы над «Виндзорскими» отказывается. Злоба Горчакова. Разговор с Марковым. Тот сказал, что Театр может охранить перевод от посягательств Горчакова. — Все это вранье. Ни от чего Театр меня охранить не может. М.А. бросил работу. Мы уехали в Тифлис. Ездили на машине по Военно-Грузинской дороге. Были во Владикавказе, где когда-то так мучился М.А. И вернулись в Москву.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 1 сентября 1936 г.

Сегодня утром М.А. написал письмо Аркадьеву, в котором отказывается и от службы в Театре, и от работы над «Виндзорскими». Кроме того — заявление в дирекцию. Поехали в Театр, оставили письмо курьерше... М.А. говорил мне, что это письмо в МХАТ он написал «с каким-то даже сладострастием». Теперь остается решить, что делать с Большим театром. М.А. говорит, что он не может оставаться в безвоздушном пространстве, что ему нужна окружающая среда, лучше всего — театральная. И что в Большом его привлекает музыка.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 15 сентября 1936 г.

Договоры относительно работы в Большом и либретто «Черного моря» для Потоцкого подписаны. Сегодня М.А. повез в Театр заключения по поводу одного либретто и пьесы, которые ему дали для прочтения.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 1 октября 1936 г.

М.А. на репетиции — днем. А вечером, прорепетировав в последний раз свою роль передо мной, М. А., в черном костюме, пошел в Дом актера, тут же вернулся за зонтиком — сильнейший дождь. Позвонил Борис Эрдман, уговаривал меня пойти с ним смотреть М.А., но я объяснила — не с кем оставить Сергея, оттого и сижу дома... М.А. вернулся в начале третьего с хризантемой в руке и с довольным выражением лица. Протомив меня до ужина, стал по порядку все рассказывать. Когда он вышел на эстраду, начался аплодисмент, продолжавшийся несколько минут и все усиливавшийся. Потом он произнес свой conferance, публика прерывала его смехом, весь юмор был понят и принят. Затем начался номер (выдумка М.А.) — солисты Большого театра на мотивы из разных опер пели тексты из мхатовских пьес («Вишневый сад», «Царь Федор», «Горячее сердце»). Все это было составлено в виде заседания по поводу мхатовского юбилея. Начиная с первых слов Рейзена: «Для важных дел, египтяне...» и кончая казачьей песней из «Целины» со специальным текстом для МХАТа — все имело шумный успех. Когда это кончилось, весь зал встал и стоя аплодировал, вызывая всех без конца. Тут Немирович, Москвин, Книппер пошли на сцену благодарить за поздравление, целовать и обнимать исполнителей, в частности М. А-ча целовали Москвин и Немирович, а Книппер подставляла руку и восклицала: «Мхатчик! Мхатчик!» Публика кричала «автора». М. А-ча заставили выходить вперед. Он вывел Сахарова и Зимина (молодых дирижеров Большого, сделавших музыкальный монтаж по тексту М.А), они показывали на М.А., он — на них. Кто-то из публики бросил М.А. хризантему. После чего М.А. вернулся домой, хотя его очень уговаривали все остаться. Габтовцы, особенно молодежь, были очень довольны успехом номера, кто-то с восторгом сказал про М.А. — «вот ловко трепался!» (проречь!). Сегодня сутра бенефис продолжается. Звонили с поздравлениями Гриша Конский, Оленька. Оля (в диком восторге): Неужели Миша теперь не чувствует, какие волны нежности и любви неслись к нему вчера из зала от мхатовцев?.. Это было так неожиданно, что Миша вышел на эстраду... такой блистательный conference... у нее мелькала почему-то мысль о Мольере, вот так тот говорил, наверно... Звонил Мордвинов... сказал: Вчерашнее выступление М.А. ведь первым номером прошло... М.А. днем навещал Дмитриева, который болеет у Книпперов (он всегда там останавливается). Видел Ольгу Леонардовну, та говорит: Самый лучший номер! Блестяще! Вы оживили Большой театр!

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 3—4 ноября 1938 г.

По телефону — с Олей и Виленкиным: из Комитета искусств, из театрального отдела запрашивают экземпляр «Бега». Надо переписывать. Хотя и не верим ни во что.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 26 сентября 1937 г.

Удивительный звонок Смирнова: нужен экземпляр «Бега». Для кого, кто спрашивает? — Говорит, что по телефону сказать не может. Решили переписывать «Бег».

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 27 сентября 1937 г.

Днем приехал Смирнов за «Бегом». Вошел, не снимая пальто, явно боясь расспросов. Расспрашивать не стали. Он успокоился, присел, сняв пальто, и тут пошел разговор. В разговоре М.А. сказал: — Я работаю на холостом ходу... Я похож на завод, который делает зажигалки... Смирнов попросил, чтобы мы ему показали рецензии Горького и Пикеля (который зарезал пьесу). Я показала ему — они вклеены в толстую тетрадь вырезок о М.А. Он оживился и попросил перепечатать отзывы Горького и рецензию Пикеля. И увез это вместе с экземпляром пьесы. Загадка».

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 3 октября 1937 г.

Оленька — с какими-то пустяками по телефону. М.А. говорит: — Это значит, что «Бег» умер.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 4 октября 1937 г.

Композитор Б.В. Асафьев — с предложением писать либретто (а он — музыку) оперы «Минин и Пожарский»... М.А. говорил с Асафьевым уклончиво — Асафьев вообще понравился ему — он очень умен, остер, зол. Но после ухода Асафьева сказал, что писать не будет, не верит ни во что.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 16 июня 1936 г.

Днем — Самосуд, худрук Большого театра, с Асафьевым. Самосуд, картавый, остроумный, напористый, как-то сумел расположить к себе М.А., тут же, не давая опомниться М.А., увез нас на своей машине в дирекцию Большого театра, и тут же подписали договор.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 17 июня 1936 г.

«Минин» закончен. М.А. написал его ровно в месяц, в дикую жару. Асафьеву либретто чрезвычайно понравилось. Он обещает немедленно начать писать музыку.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 26 июля 1936 г.

Приехал. Ленинград произвел на него удручающее впечатление (на Мелика тоже). Публика какая-то обветшалая, провинциальная. Исключительно не понравились в этот приезд Радловы. Хозяин пришел домой, когда они уже были (по приглашению) — при этом вдребезги пьяный. Вел какие-то провокационные разговоры. На вокзале Мелик снимал шапку и низко кланялся — большое вам мерси за знакомство (с Радловыми.) Миша кланялся ему. Единственный светлый момент — слушание «Минина». Асафьев — прекрасный пианист — играет очень сильно, выразительно. И хотя он был совсем простужен и отчаянно хрипел — все же пел, и все же понравилось М.А.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 1 декабря 1936 г.

Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал: — Я — мастер, — он сделался суров и вынул из кармана халата совершенно засаленную черную шапочку с вышитой на ней желтым шелком буквой «М». Он надел эту шапочку и показался Ивану и в профиль и в фас, чтобы доказать, что он — мастер. — Она своими руками сшила ее мне, — таинственно добавил он,

М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита

Вспоминаю последнюю встречу с драматургом в 1940 году... Михаил Афанасьевич, тяжело больной, сидел дома, в черном халате, в черной шапочке (какие носят ученые), часто надевал темные очки. Михаил Афанасьевич говорил о том, как ужасно то, что... война перекинется на Советский Союз. Он сказал мне: «Вы знаете, Рубен Николаевич, я, наверное, все-таки пацифист. Я против убийств, насилий, бессмысленной войны». Через несколько дней... Михаил Афанасьевич умер.

Р. Симонов. Мои любимые роли

М.А. работает сейчас над материалом для либретто «Петр Великий». — Как бы уберечь мне эту тему: Чтобы не вышло, как с «Пугачевым». Несколько месяцев назад М.А. предложил Самосуду тему — Пугачев — для либретто. Тот отвел. А потом оказалось — ее будет писать Дзержинский — очевидно, со своим братом-либреттистом.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 15 июня 1937 г.

...Долгое время я жил бок о бок с крупнейшим писателем, но не замечал этого. Встречаясь с Булгаковым на нашем общем балконе и глядя на крыши сараев со скудной листвой в перспективе, мы обсуждали с ним новости, сплетни, пользу пеших прогулок, лекарств от почек, разводы, измены и свадьбы. И только однажды я спросил его о том, что он пишет. Всего один раз... Прошли годы... Вышел в свет роман «Мастер и Маргарита». Я прочитал его. И изумился этой работе. Я поразился громаде раздумий, ярости чувств, простору пера, раздолью фантазии, грозной меткости слова. Причудливости прекрасного и ничтожного. Но больше всего я изумился тому, что в то время, когда этот человек писал свою «Маргариту», я жил с ним рядом, за стенкой, считал его неудачником, не получившимся и, встречаясь с ним на балконе, говорил о том, что кого-то из братьев писателей обругали, а кто-то достиг похвал, и о том, что Союз писателей мог бы работать лучше, и о погоде, и даже внушал ему, как надо писать. Как надо нынче писать!.. И с этим-то человеком я говорил о свадьбах и о погоде! Я прочитал его роман и прочитал его еще раз, опешив от этой бури неясных и ясных событий, кричащих о спасительности любви, рассказывающих о мнимой и подлинной власти, взывающих к самому сатане, чтобы он сразил подлость; о неизбежном возмездии злу; о людях гордых и людях распятых; о сердце, увязшем в высоком и низком; о силе и страхе. Я читал эту странную прозу, сраженный тем, что жил рядом с этим, слышал обеды, ужины, домашний ход дня, но не слышал главного и неслышного. И я вспомнил тот единственный раз, близко к его кончине, когда, наряду с разговором о свадьбах, писателях, уличенных или, напротив, отмеченных, я спросил Булгакова и о том, что он пишет сейчас. — Пишу кое-что, — сказал он, устремив взор с балкона к сараям. — Так, вещицу.

Е.И. Габрилович. Вещичка // Воспоминания о Михаиле Булгакове

Самосуд убеждает писать «1812 год». Композитор Багриновский уже играя свою оперу на эту тему, но она Самосуда не удовлетворяет... М.А. не хочет поправлять «Минина», предпочитает портновскую работу над 1812 годом.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 5 октября 1937 г.

М.А. начал работать над 1812 годом.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 7 октября 1937 г.

14 декабря я был приглашен к Керженцеву, который сообщил мне, что докладывал о работе над «Мининым», и тут же попросил меня в срочном порядке приступить к переделкам в либретто, на которых он настаивает. Кратко главное:

а) Расширение Минина (ария, которую можно отнести к типу «О поле, поле...»);

б) противодействие Минину в Нижнем; в) расширение роли Пожарского; г) перенесение финала оперы из Кремля на Москву-реку — мост. Что же предпринимаю я? Я немедленно приступаю к этим переделкам и одновременно добиваюсь прослушивания Керженцевым клавира в последнем варианте...

М.А. Булгаков — Б.В. Асафьеву. 18 декабря 1937 г.

Есть такой театр Сатиры, хороший по существу театр... Этот театр начинает искать таких авторов, которые, с моей точки зрения, ни в какой мере не должны быть в него допущены. Сюда, например, пролез Булгаков.

В. Мейерхольд. Выступление на собрании театральных критиков Москвы 26 марта 1936 г. // Театр и драматургия. 1936. № 4

Когда поезд отошел и я, быть может, в последний раз глянул на Днепр, вошел в купе книгоноша, продал Люсе «Театр и драматургию» № 4. Вижу, что она бледнеет, читая. На каждом шагу про меня. Но что пишут! Особенную гнусность отмочил Мейерхольд. Этот человек беспринципен настолько, что чудится, будто на нем нет штанов. Он ходит по белу свету в подштанниках.

М.А. Булгаков — С.А. Ермолинскому. 14 июня 1936 г.

Помню, как Михаил Афанасьевич повез меня в первый раз знакомиться к Анне Ильиничне Толстой и к мужу ее Павлу Сергеевичу Попову. Жили они тогда в Плотниковом переулке, № 10, на Арбате, в подвальчике, впоследствии воспетом в романе «Мастер и Маргарита». Уж не знаю, чем так приглянулся подвальчик Булгакову. Одна комната в два окна была, правда, пригляднее, чем другая, узкая как кишка... В коридоре лежал, раскинув лапы, щенок-боксер Григорий Потапыч. Он был пьян. — Я выставила в коридор крюшон: там холоднее, — сказала хозяйка, а он налакался... Были в этот вечер и Лямины.

Л.Е. Белозерская. Воспоминания

В газетах сообщение об отрешении от должности Ягоды и о предании его следствию за совершенные им преступления уголовного характера. Отрадно думать, что есть Немезида и для таких людей.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 4 апреля 1937 г.

По лестнице подымались двое последних гостей. — Да это кто-то новенький, — говорил Коровьев, щурясь сквозь стеклышко, — ах да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом. — Как его зовут? — спросила Маргарита. — А, право, я сам еще не знаю, — ответил Коровьев, — надо спросить у Азазелло. — А кто с ним? — А вот этот самый исполнительный его подчиненный.

М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита

В основу этого эпизода Великого бала у сатаны легли показания П.П. Буланова, личного секретаря Г.Г. Ягоды в бытность его главой НКВД. После назначения Н.И. Ежова в сентябре 1936 г. на пост наркома внутренних дел Ягода будто бы опасался, что тот сможет выявить его роль в организации убийства главы ленинградских большевиков С.М. Кирова (Кострикова) в декабре 1934 г., и решил устроить покушение на Ежова. Вот что утверждал на суде бывший секретарь Ягоды: «Когда он (Ягода. — Б.С.) был снят с должности наркома внутренних дел, он предпринял уже прямое отравление кабинета и той части комнат, которые примыкают к кабинету, здания НКВД, там, где должен был работать Николай Иванович Ежов. Он дал мне лично прямое распоряжение подготовить яд, а именно взять ртуть и растворить ее кислотой. Я ни в химии, ни в медицине ничего не понимаю, может быть, путаюсь в названиях, но помню, что он предупреждал против серной кислоты, против ожогов, запаха и что-то в этом духе. Это было 28 сентября 1936 г. Это поручение Ягоды я выполнил, раствор сделал. Опрыскивание кабинета, в котором должен был сидеть Ежов, и прилегающих к нему комнат, дорожек, ковров и портьер было произведено Саволайненом (сотрудник НКВД. — Б.С.) в присутствии меня и Ягоды». (Б.С.)

В. Катаев: «В 1937 году мы встретились как-то у памятника Гоголю. Тогда как раз арестовали маршалов. Помню, мы заговорили про это, и я сказал ему, возражая: — Но они же выдавали наши военные планы! Он ответил очень серьезно, твердо: — Да, планы выдавать нельзя».

М. Чудакова. О мемуарах и мемуаристах

В марте 1938 г. Бухарин был расстрелян после сфабрикованного процесса «правотроцкистского» блока, где его ложно обвинили в заговоре и шпионаже. Булгаков спародировал Бухарина в образе «нижнего жильца» Николая Ивановича, превращенного с помощью волшебного крема Азазелло в борова — «средство доставки» домработницы Маргариты Наташи на Великий бал у сатаны Воланда. Конкретный объект пародии — слова прокурора А.Я. Вышинского, назвавшего Бухарина на процессе 1938 г. «проклятой помесью свиньи и лисицы» (это — цитата из рассказа М. Горького «Бывшие люди»). (Б.С.)

Что помню? Бешеную усталость весной. Отъезд мой с Сергеем, Лоли (Е.И. Буш. — Б.С.) и Санькой (сыном Калужского) в Лебедянь. Приезд туда М.А. (и Женички — тоже) — когда все было подготовлено — комната без мух, свечи, старые журналы, лодка... Изумительная жизнь в тишине. На третий день М.А. стал при свечах писать «Дон-Кихота» и вчерне — за месяц — закончил пьесу. Потом — вместе с Женичкой — уехал в Москву. 7 августа известие о смерти в Москве Станиславского. Срочный отъезд Калужских. Через несколько дней выехали и мы. И вот сегодня около шести утра М.А. встретил нас на вокзале. <...> Корзина цветов от М.А. Радость встречи. Жалобы М.А. на Дмитриева, жившего у него неделю и сорвавшего работу над «Дон-Кихотом». Но Дмитриева, действительно, надо пожалеть, когда его хотели отправить из Москвы чуть ли не в Таджикистан, как мужа сосланной!

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 15 августа 1938 г.

Начнем о романе. Почти как писал в открытке, перепечатана. Нужно отдать справедливость Ольге, она работает хорошо. Мы пишем по многу часов подряд, и в голове тихий стон утомления, но это утомление правильное, не мучительное.

Итак, все, казалось бы, хорошо, и вдруг из кулисы на сцену выходит один из злых гениев... Со свойственной тебе проницательностью ты немедленно воскликнешь: — Немирович!

И ты совершенно права. Это именно он.

Дело в том, что, как я говорил и знал, все рассказы сестренки о том, как ему худо, как врачи скрывают... и прочее такое же — чушь собачья и самые пошлые враки карлсбадско-мариенбадского порядка.

Он здоров, как гоголевский каретник, и в Барвихе изнывает от праздности, теребя Ольгу всякой ерундой.

Окончательно расстроившись в Барвихе, где нет ни Астории, ни актрис и актеров и прочего, начал угрожать своим явлением в Москву 7-го. И сестренка уже заявила победоносно, что теперь начнутся сбои в работе.

Этого мало: к этому добавила, пылая от счастья, что, может быть, он «увлечет ее 15-го в Ленинград».

Хорошо бы было, если б Воланд залетел в Барвиху! Увы, это бывает только в романе.

Остановка переписки — гроб!

Я потеряю связи, нить правки, всю слаженность. Переписку нужно закончить, во что бы то ни стало.

У меня уже лихорадочно работает голова над вопросом, где взять переписчику. И взять ее, конечно, и негде и невозможно.

<...> Роман нужно окончить! Теперь! Теперь!

М.А. Булгаков — Е.С. Булгаковой. 2 июня 1938 г.

Если мне удастся приехать, то на короткий срок. Причем не только писать что-нибудь, но даже читать я ничего не способен. Мне нужен абсолютный покой (твое выражение, и оно мне понравилось). Да, вот именно, абсолютный! Никакого «Дон-Кихота» я видеть сейчас не могу. Вот только Жемчужниковым спасаюсь...

М.А. Булгаков — Е.С. Булгаковой. 22 июня 1938 г.

Со всей настойчивостью прошу тебя ни одного слова не писать Ольге о переписке и о сбое. Иначе она окончательно отравит мне жизнь грубостями, «червем-яблоком», вопросами о том, не думаю ли я, что «я — один», воплями «Владимир Иванович!!», «Пых... пых» и другими штуками из ее арсенала, который тебе хорошо известен.

А я уже за эти дни насытился. Итак, если ты не хочешь, чтобы она села верхом на мою душу, ни одного слова о переписке.

Сейчас мне нужна эта душа полностью для романа.

В особенно восторженном настроении находясь, называет Немировича: «Этот старый циник!», заливаясь счастливым смешком.

М.А. Булгаков — Е.С. Булгаковой. 2 июня 1938 г.

Шикарная фраза: «Тебе бы следовало показать роман Владимиру Ивановичу». (Это в минуту особенно охватившей растерянности и задумчивости.)

Как же, как же! Я прямо горю нетерпением роман филистеру показывать.

М.А. Булгаков — Е.С. Булгаковой. 3 июня 1938 г.

Моя дорогая Ку! Пишу тебе по-испански для того, во-первых, чтобы ты убедилась, насколько усердно я занимаюсь изучением царя испанских писателей, и во-вторых, для проверки — не слишком ли ты позабыла в Лебедяни чудесный язык, на котором писал и говорил Михаил Сервантес.

М.А. Булгаков — Е.С. Булгаковой. 24 июля 1938 г.

Перед самой войной мне посчастливилось сыграть любимый мною образ рыцаря Печального Образа в пьесе Булгакова «Дон Кихот». Сцена смерти Дон Кихота — это лучшее, что я сыграл на сцене. Так считали зрители, мнением которых я дорожу... В пьесе «Дон Кихот» Булгакова мы узнали не только рыцаря Печального Образа, но и самого автора пьесы, который нес свою правду в жизнь. Уезжая из дому, Дон Кихот объяснял Санчо Пансе, к чему призывает его жизнь: — Идем же вперед, Санчо, и воскресим прославленных рыцарей Круглого Стола! Летим по свету, чтобы мстить за обиды, нанесенные свирепыми и сильными беспомощным и слабым, чтобы биться за поруганную честь, чтобы вернуть миру то, что он безвозвратно потерял, — справедливость!

Р. Симонов. Мои любимые роли

— Если жизнь не удастся тебе, помни, тебе удастся смерть. Это сказал Ницше, кажется, в «Заратустре». Обрати внимание — какая надменная чепуха! Мне мерещится иногда, что смерть — продолжение жизни. Мы только не можем себе представить, как это происходит... Я ведь не о загробном говорю, я не церковник и не теософ, упаси боже. Но я тебя спрашиваю: что же с тобой будет после смерти, если жизнь не удалась тебе? Дурак Ницше... — Он сокрушенно вздохнул. — Нет, я, кажется, окончательно плох, если заговорил о таких вещах... Это я-то?..

С.А. Ермолинский. О Михаиле Булгакове

Вчера днем М.А. заходил к Сергею Ермолинскому поиграть в шахматы, а кроме того, Сергей Ермолинский, благодаря тому, что вертится в киношном мире, много слышит и знает из всяких разговоров, слухов, сплетен, новостей. Он — как посредник между М.А. и внешним миром.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 5 декабря 1938 г.

Приход Фадеева. Разговор продолжался сколько мог. Мне: «Он мне друг». Сергею Ермолинскому: «Предал он меня или не предал? Нет, не предал? Нет, не предал!»

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 5 марта 1940 г.

Пришла домой. Борис Эрдман сидит с Мишей, а потом подошел и Николай Робертович. Миша прочитал им три картины и рассказал всю пьесу («Батум». — Б.С.). Они считают, что — удача грандиозная. Нравится форма вещи, нравится роль героя. Николай Робертович подписал, наконец, договор на свой киносценарий. Борис очень доволен своей работой (найденной при этой работе новым) — над 1812 г. Мы сидели на балконе и мечтали, что сейчас приблизилась полоса везения нашей маленькой компании.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 11 июня 1939 г.

Калишьян прислал машину за нами. В театре в новом репетиционном помещении — райком, театральные партийцы и несколько актеров: Станицын, Соснин, Зуева, Калужский, молодые актеры, Свободин, Ольга, еще кое-кто. Слушали замечательно, после чтения очень долго, стоя, аплодировали. Потом высказыванья. Все очень хорошо. Калишьян в последней речи сказал, что Театр должен ее поставить к 21 декабря.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 27 июля 1939 г.

Ходили мы в театр для разговора с Яковом (Леонтьевым, заместителем директора ГАБТ. — Б.С.). Он не советует ехать в Батум (у нас уже были заказаны билеты на 10 сентября). Доводы его убедительны. И пункт неподходящий, и время. Уговорил поехать в Ленинград. Обещай, достать билеты и номер в «Астории».

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 8 сентября 1939 г.

Нет охоты возвращаться к тому, что пропущено. Поэтому прямо — к Мишиной тяжелой болезни: головные боли — главный бич... Кругом кипят события, но до нас они доходят глухо, потому что мы поражены своей бедой. Мы заключили договор с Германией о дружбе.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 29 сентября 1939 г.

Лютый мороз, попали на Поварскую в Союз. Миша хотел повидать Фадеева, того не было. Добрались до ресторана писательского, поели: Миша икру и какой-то суп-крем... Бедствие столовки этой, что кто-нибудь подсядет непременно. В данном случае это был Вл<адимир> Н<емирович>-Д<анченко>. Назойливые расспросы о болезни, Барвихе и т. д. Миша был в черных очках и в своей шапочке, отчего публика (мы сидели у буфетной стойки) из столовой смотрела во все глаза на него — взгляды эти непередаваемы. Возвращение в морозном тумане. У диетического магазина — очередь.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 13 января 1940 г.

Шли годы. Михаил Афанасьевич чувствовал себя все хуже и хуже. И вот наступил такой момент, когда врачи потребовали круглосуточного дежурства у больного. Предлагали много медсестер из Литературного фонда и клиники Большого театра, но М.А. отказался и просил вызвать его младшую сестру Елену Афанасьевну и обратился ко мне с просьбой (в надежде, что Сергей Александрович (Ермолинский. — Б.С.) не будет возражать) переехать к нему в дом на то особенно тяжелое время. Что я и сделала. М.А., как врач, предвидел все проявления болезни, которые его ожидают, и предупредил, чтобы мы не пугались, когда так случится. Несмотря на свое тяжелое состояние, он еще находил в себе силы острить и шутить. Он говорил: «Не смейте меня оплакивать, лучше вспоминайте меня веселого».

М.А. Чимишкиан. Дружба, проверенная временем

Звонил Булгаков из санатория Барвиха. Благодарил за память. Он поправляется, зрение восстанавливается. Три месяца ничего не видел.

Ю.Л. Слезкин. Запись в дневнике 3 декабря 1939 г.

Вот тебе новости обо мне. В левом глазу обнаружено значительное улучшение. Правый глаз от него отстает, но тоже как будто пытается сделать что-то хорошее. По словам докторов выходит, что раз в глазах улучшение, значит, есть улучшение и в процессе почек.

А раз так, то у меня надежда зарождается, что на сей раз я уйду от старушки с косой и кончу кое-что, что хотел бы закончить.

Сейчас меня немножко подзадержал в постели грипп, а то ведь я уже начал выходить и был в лесу на прогулках. И значительно окреп.

Ну, что такое Барвиха? Это великолепно оборудованный клинический санаторий, комфортабельный. Больше всего меня тянет домой, конечно! В гостях хорошо, но дома, как известно лучше.

Лечат меня тщательно и преимущественно специально подбираемой и комбинированной диетой. Преимущественно овощи во всех видах и фрукты. Собачья скука от того и другого, но говорят, что иначе нельзя, что не восстановят иначе меня как следует. Ну, а мне настолько важно читать и писать, что я готов жевать такую дрянь, как морковь.

М.А. Булгаков — Е.А. Светлаевой (Булгаковой). Барвиха. 3 декабря 1939 г.

Мои дела обстоят так: мне здесь стало лучше, так что у меня даже проснулась надежда. Обнаружено значительное улучшение в левом глазу. Правый, более пораженный, тащится за ним медленнее. Я уже был на воздухе в лесу. Но вот меня поразил грипп. Надеемся, что он проходит бесследно. Читать мне пока запрещено. Писать — вот видите, диктую Ел. С. — также.

М.А. Булгаков — А.М. Файко. 1 декабря 1939 г.

Вернулись из Барвихи 18 декабря 1939 г. в 12 часов дня.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 18 декабря 1939 г.

Вчера позвонил Фадеев с просьбой повидать Мишу, а сегодня пришел. Разговор вел на две темы: о романе и о поездке на юг Италии для выздоровления. Сказал, что наведет все справки и через несколько дней позвонит.

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 15 февраля 1940 г.

Утвердить постановление Бюро КПК при ЦК ВКП (б) от 20 IX.1941 года: «По поручению Секретариата ЦК ВКП(б) Комиссия Партийного Контроля рассмотрело дело о секретаре Союза советских писателей и члене ЦК ВКП (б) т. Фадееве А.А. и установила, что т. Фадеев А.А., приехав из командировки с фронта, получив поручение от Информбюро, не выполнил его и в течение семи дней пьянствовал, не выходя на работу, скрывая свое местонахождение. При выяснении установлено, что попойка происходила на квартире артистки Булгаковой. Как оказалось, это не единственный факт, когда т. Фадеев по несколько раз подряд пьянствовал. Аналогичный факт имел место в конце июля текущего года. Факты о попойках т. Фадеева широко известны писательской среде. Бюро КПК при ЦК ВКП(б) постановляет: считая поведение т. Фадеева А.А. недостойным члена ВКП (б) и особенно члена ЦК ВКП (б), объявить ему выговор и предупредить, что если он и впредь будет продолжать вести себя недостойным образом, то в отношении его будет поставлен вопрос о более серьезном партийном взыскании.

Постановление Политбюро от 23 сентября 1941 г.

Я пришел к нему в первый же день после их приезда из Ленинграда. Он был неожиданно спокоен. Последовательно рассказан мне все, что будет происходить с ним в течение полугода — как будет развиваться болезнь. Он называл недели, месяцы и даже числа, определяя все этапы болезни. Я не верил ему, но дальше все шло как по расписанию, им самим начертанному. Воспользовавшись отсутствием Лены, он, скользнув к письменному столу, стал открывать ящики, говоря: — Смотри, вот — папки. Это мои рукописи. Ты должен знать, Сергей, что где лежит. Тебе придется помогать Лене. Лицо его было строго, и я не посмел ему возражать. — Но имей в виду. Лене о моих медицинских прогнозах — ни слова. Пока что — величайший секрет. — И снова скользнул в постель, накрывшись одеялом до подбородка, и замолк. В передней послышались голоса. Вернулась Лена и застала нас, разговаривающих о разных разностях, не имеющих отношения к его болезни. На ее вопрос, как он себя чувствует, ответил: — Неважно, но ничего!

С.А. Ермолинский. Из записей разных лет

Алексей: Жену не волновать, господин Тальберг!

М.А. Булгаков. Дни Турбиных

Днем пошла на пушкинскую квартиру. Оттуда — в Пушкинский музей на набережной Макарова, 4 (в Ленинграде. — Б.С.). Шапошников Борис Валентинович встретил меня, и мы — в разговорах — просидели около трех часов... Он спросил, не захочу ли я продать их институту архив М.А., то есть, «конечно, прибавил он, — я понимаю, что мы не в состоянии приобрести сразу такой ценный архив. Но по частям. Может быть, даже сделаем такое условие, что Вы будете в дальнейшем сообщать нам, когда Вы захотите продать что-либо из архива М.А.». Я обещала подумать, посоветоваться с Женичкой и придти к нему еще раз. Говорили, конечно, много о М.А. Он вспомнил, что в сентябре 1939 года он пришел к нам, когда мы вернулись из Ленинграда и М.А. уже был болен. «Я вошел в вашу квартиру, окна были завешены, на М.А. были черные очки. Первая фраза, которую он мне сказал, была: «Вот, отъелся я килечек» или: «Ну, больше мне килечек не есть».

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 2 января 1956 г.

Ужасно тяжелый день. «Ты можешь достать у Евгения револьвер?»

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 1 февраля 1940 г.

«В первый раз за все пять месяцев болезни я счастлив... Лежу... покой... ты со мной... Вот это счастье... Сергей в соседней комнате... Счастье — это лежать долго... в квартире любимого человека... слышать его голос... вот и все... остальное не нужно... (Сергею): Будь бесстрашным, это главное».

Е.С. Булгакова. Запись в дневнике 6 февраля 1940 г.

Я все под впечатлением романа. Прочел первую часть, кончая визитом буфетчика к Вас. Дм. Шервинскому (так, очевидно, именовался профессор Кузьмин в одном из промежуточных вариантов последней редакции романа, который читал Попов и который до нас не дошел. — Б.С.). Я даже не ждал такого блеска и разнообразия: все живет, все сплелось, все в движении — то расходясь, то вновь сходясь. Зная по кусочкам роман, я не чувствовал до сих пор общей композиции, и теперь при чтении поражает слаженность частей: все пригнано и входит одно в другое. За всем следишь, за подлинной реальностью, хотя основные элементы — фантастика. Один из самых реальных персонажей — кот. Что ни скажет, как ни поведет лапой — как рублем подарит. Как он отделал киевского дядюшку Берлиоза — очки надел и паспорт смотрел самым внимательным образом. Хохотал и больше всего над пением в филиале в Ваганьковском переулке. Я ведь чувствую и слышу, как вдруг ни с того ни с сего все, точно сговорившись, начинают стройно вопить. И слова — это прелесть: Славное море священный Байкал! Вижу, как их подхватывает грузовик — а они все свое. В выдумке М.А. есть поразительная хватка — сознательно или бессознательно он достиг самых вершин комизма. Современные эстетики (Бергсон и др.) говорят, что основная пружина смеха — то комическое чувство, которое вызывается автоматическим движением вместо движения органического, живого, человеческого, отсюда склонность Гофмана к автоматам. И вот смех М.А. над всем автоматическим и поэтому нелепым — в центре многих сцен романа. Вторая часть — для меня очарование. Этого я совсем не знал — тут новые персонажи и взаимоотношения — ведь Маргарита Колдунья это Вы и самого себя Миша ввел. И я думал по новому заглавию, что Мастер и Маргарита означают Воланда и его подругу. Хотя сначала читал залпом, а теперь решил приступить ко 2-ой части после паузы, подготовив себя и передумав первую часть. Хочется отметить и то, что мимолетные сцены, так сказать, второстепенные эпизоды также полны художественного смысла. Например, возвращение Рюхина из больницы; описание природы и окружающего с точки зрения встрясок на грузовике, размышления у памятника Пушкина — все исключительно выразительно... Но вот, если хотите — грустная сторона. Конечно, о печатании не может быть речи. Идеология романа — грустная, и ее не скроешь. Слишком велико мастерство, сквозь него все еще ярче проступает. А мрак он еще сгустил, кое-где не только не завуалировал, а поставил точки над i. В этом отношении я бы сравнил с «Бесами» Достоевского. У Достоевского тоже поражает мрачная реакционность — безусловная антиреволюционность. Меня «Бесы» тоже пленяют своими художественными красотами, но из песни слов не выкинешь — и идеология крайняя. И у Миши также резко. Но сетовать нельзя. Писатель пишет по собственному внутреннему чувству — если бы изъять идеологию «Бесов», не было бы так выразительно. Мне только ошибочно казалось, что у Миши больше все сгладилось, уравновесилось, — какой тут! В этом отношении, чем меньше будут знать о романе, тем лучше. Гениальное мастерство всегда остается гениальным мастерством, но сейчас роман неприемлем. Должно будет пройти лет 50—100. Но как берегутся дневники Горького, так и здесь надо беречь каждую строку — в связи с необыкновенной литературной ценностью. Можно прямо учиться русскому языку по этому произведению. Вот мои первые беспорядочные строки в связи с новыми страницами творчества М.А., с которыми я имел счастье познакомиться — благодаря Вам, почему и прошу Вас принять выражения моей глубокой признательности.

П.С. Попов — Е.С. Булгаковой. 27 декабря 1940 г.

Я никак не могла найти того, что бы я хотела видеть на могиле Миши — достойного его. И вот однажды, когда я по обыкновению зашла в мастерскую при кладбище Новодевичьем, — я увидела глубоко запрятавшуюся в яме какую-то глыбу гранитную. Директор мастерской, намой вопрос, объяснил, что это — Голгофа с могилы Гоголя, снятая с могилы Гоголя, когда ему поставили новый памятник. По моей просьбе, при помощи экскаватора, подняли эту глыбу, подвезли к могиле Миш и и водрузили. С большим трудом, так как этот гранит труден для обработки, как железо, рабочие вырубили площадочку для надписи: Писатель Михаил Афанасьевич Булгаков, 1891—1940 (четыре строчки. Золотыми буквами). Вы сами понимаете, как это подходит к Мишиной могиле — Голгофа с могилы его любимого писателя Гоголя. Теперь каждую весну я сажаю только газон. Получается изумрудный густой ковер, на нем Голгофа, над ней купол из зеленых густых ветвей. Это поразительно красиво и необычно, как был необычен и весь Миша — человек и художник... Эту глыбу — морской гранит — привез Аксаков специально для могилы Гоголя...

Е.С. Булгакова — Н.А. Булгакову. 16 января 1961 г.

...Вы спрашиваете, почему я посадила груши на Мишиной могиле? Я хотела — вишневые деревья, но в ту пору не нашлось их. И предложили груши, я согласилась. Сейчас это очень густые, высокие деревья, дающие большие вкусные плоды — к сожалению — так как на них охотятся работники мастерской (памятников) при кладбище. В прошлом году я обратилась с жалобой директору, так как затоптали очень красивый газон. Но убрать эти деревья жаль, уж очень красиво все на могиле, и эти деревья, образующие купол над камнем, и сам камень, и яркий газон.

Е.С. Булгакова — Н.А. Булгакову. 24 февраля 1961 г.