Элитологические воззрения многих выдающихся исторических личностей находятся в своем не проявленном (скрытом) состоянии и нуждаются еще в своем обнаружении (открытии). Такое положение вещей заставляет элитологов искать во всех таких персонах элитологический след их творческого мышления. Не у всех удается его обнаружить, но логика подсказывает, что раз человек прикоснулся к миру высокой культуры и определяется экспертным сообществом в качестве выдающейся или даже великой личностью, он так или иначе должен был затронуть и тему элиты (формы) и элитности (содержания). В качестве подобного элитологического эксперимента подтверждающего или опровергающего данное положение, мы беремся рассмотреть творчество выдающегося русского писателя и драматурга XX в Михаила Афанасьевича Булгакова.
В элитологических воззрениях писателя можно выделить несколько тем, через которые и раскрывается эта часть его творческого взгляда на мир. Прежде всего, это тема художественного творчества, представленного в текстах его произведений в качестве рефлексии самого великого мастера. Далее — это оценка качества личности выдающихся деятелей культуры и науки. И, наконец, это его оценка личности политических деятелей той эпохи. В сумме эти три темы и дают нам представление о том, как Михаил Афанасьевич представлял и оценивал феномен элиты и элитности, насколько он сам был мотивирован в своем творчестве этими идеями и кого из своих современников он сам причислял к кругу избранного творческого меньшинства.
Проблема творчества: элитологическая рефлексия. Для элитологической науки всегда повышенный интерес представляет то, как великая личность переживает акт своего творчества, как она оценивает духовную и политическую элиту своего времени. И в этом плане творчество Михаила Афанасьевича не является для нас исключением.
Как порядочный русский интеллигент он ведет свой «дневник», на страницах которого фиксирует все свои переживания и впечатления. Непосредственным текстом этого дневника являются его работы, отражающие происходящие в его душе изменения, переживания и волнения. Он весьма часто пишет о себе в третьем лице. За него говорят его герои. В начале 1920-х гг. М.А. Булгаков признается, что его дневник есть фактически хроника его болезни — борьбы его личности с морфием [1. Т. 1, с. 111]. Он чистосердечно раскаивается в своем грехе (кокаизме-морфинизме), понимая, что его жизнь из-за этой пагубной привычки все больше превращается в иллюзию, превращается в страшный миф истерик и галлюцинаций.
Писатель признается, что в годы Гражданской войны он совершил столько ошибок, что чуть было не оказался сам же ими и погребенным. «Быть интеллигентом вовсе не значит обязательно быть идиотом», [1. Т. 1, с. 176] замечает он в финале явно автобиографического рассказа «Необыкновенные приключения доктора» (1922). Из его реплики неясно, понимает ли он слово «идиот» в обыденном его значении, или намекает на роман Ф.М. Достоевского. Он ведет записи не зная, сохранятся ли они для истории и будут ли иметь какую-либо цену. [1, Т. 1, с. 173]
Важнейшую роль в анализе творчества мастера элитного уровня играет анализ особенностей его мировоззрения и мышления. У Булгакова мы видим вполне традиционное для его времени стиль и характер мысли изложения и стандартный набор представлений русского интеллигента. Как автор он ищет неожиданные ходы и оригинальные повороты событий. Он приходит к порой парадоксальным выводам, отражающих противоречивость его натуры и трагизм его исторического времени. «Святая Русь — страна деревянная, нищая и... опасная, а русскому человеку честь — только лишнее бремя», [1. Т. 1, с. 276] замечает он, наблюдая революционные перемены в российском обществе.
Творчество — это самоотдача, самоограничение, это постоянный взгляд правде в глаза. [1, Т. 2, с. 37] Писателю свойственно критическое самокопание, доходящее до того, что он отказывает даже себе в праве называться писателем. [1, Т. 2, с. 39] Писателя делает писателем глубинное знание правды жизни. Среди качеств отличающих человека элиты от рядового субъекта общества Булгаков выделяет такое качество, как обладание совершенным знанием людей. Эти люди — величайшие сердцеведцы. О таком из них он пишет, что «он знал людей до самой их сокровенной глубины. Он угадывал их тайные желания, ему были открыты их страсти, пороки, все знал, что было скрыто в них, но также и доброе. А главное, он знал их права». [1, Т. 2, с. 78] Писатель весьма точно передает сущность такого явления, как научный лидер. Для него это не только торжество высокого интеллекта (позволившее ему сделать выдающееся научное открытие), но также и глубокая нравственность (нс бояться называть вещи своими именами).
Культурная элита. Булгаков не был барометром культурной элиты своего времени. Но в его работах отразилось понимание культуры его эпохи. Тема творчества является одной из центральных тем литературного наследия писателя. Эту тему он реализует в ряде своих произведений, в которых выводит в качестве главного героя человека науки и культуры: «Роковые яйца», «Собачье сердце», «Театральный роман», «Жизнь Мольера»... Здесь мы видим Булгакова историка, культуролога, искусствоведа и даже отчасти научного пророка...
Тема искусства и власть является вечной, поэтому писатель никак не мог пройти мимо неё. В книге «Жизнь Мольера» (1933) Булгаков показывает себя не просто хорошим историком французской культуры, но и отменным знатоком духовных ценностей высшей французской аристократии. [1, Т. 2, с. 193] Личность великого французского драматурга Булгаков описывает на фоне других исторических личностей — герцогов, министров, королей и генералов. Он вскрывает серьёзные отношения между королем и Мольером, которые влияли на творчество последнего и настроение первого. [1, Т. 2, с. 241—243]
Описывая перипетии борьбы за власть, писатель фактически вторгается в сферу исторической элитологии. Он подробно разбирает мотивы и характер действий французской аристократии, которые идут у него неким историческим фоном биографии Мольера. Меритократия у него побеждает аристократию, ибо представляет наибольшую ценность для истории. Жизнь Мольера зависела от воли аристократии, но в наши дни уже сами эти некогда всесильные вельможи зависят от Мольера, поскольку теперь их имена упоминаются лишь в связи с этой выдающейся личности. [1, Т. 2, с. 196—197] Сами по себе эти ушедшие в небытие аристократы никому не нужны. Но при жизни именно они решали все. Вывод к которому приходит писатель, относится и к его собственному времени: «Искусство цветет при сильной власти». [1, Т. 2, с. 197]
Утонченные аристократические натуры собирали вокруг себя всё самое лучшее, цвет общества, лучшие умы Парижа. [1, Т. 2, с. 219—220] Булгаков рисует мир высоких культурных отношений, мир вычурнутых чувств, утонченных мыслей, легкой этики и эротики. [1, Т. 2, с. 221] Высший свет экзальтирован и изнежен, он блистателен и беспечен. Но когда сама знать пытается заниматься искусством, получается полная галиматья и чепуха, несущая угрозу даже правописанию. [1, Т. 2, с. 222] Мольер едко высмеивал все эти элитарные изыски, усматривая в них реальную угрозу французской культуры. [1, Т. 2, с. 223—224] «Всегда возле хорошего на свете заводится дрянные обезьяны» [1, Т. 2, с. 228] Вся жизнь аристократических и культурных элит есть бесконечная погоня за славой. Поэтому тщеславие является нормой их существования. Высшее общество нуждается в развлечениях, деятели искусства в том, чтобы их труд видел высший свет. [1, Т. 2, с. 233] Вершители судеб тоже жаждали славы и были слабы к лести. [1, Т. 2, с. 240]
Писателю удалось весьма детально описать бытовое пространство аристократической и культурной элиты мольеровской эпохи. Его зарисовки культурной повседневности этих двух элитных групп отчасти напоминают классические работы по истории культуры. Деятельность культурных элит во многом зависела от каприза и настроения аристократа-покровителя. [1, Т. 2, с. 203] И Михаил Афанасьевич специально акцентирует на этом внимание, потому, что описываемая им историческая реальность практически дословно повторяет его современность — он тоже зависит от сильных мира сего. Он тоже пытается заключить с «дьяволом» договор и даже выписывает образ главного беса в одной из своих работ.
В «Кабале святош» (1936) он вновь возвращается к этой теме, давая ей уже сценическое изображение. И вновь, как и прежде, он обнаруживает поразительное сходство во взаимоотношениях власти и гения, как в то время, так и в свое. [1, Т. 3, с. 449] Абсолютизм везде одинаков, будь он монархическим или социалистическим. Он тотально давит своим авторитаризмом любое инакомыслие, любую самостоятельность мысли. И Булгаков ощущает себя реинкарнацией Мольера XX столетия. В комедии «Иван Васильевич» (1934) драматург вновь высмеивает отношение верховной власти к творческой интеллигенции, но уже на примере российской истории. [1, Т. 4, с. 356] При этом высмеянным у него оказывается сама власть, все время попадающая в нелепые истории. [1, Т. 4, с. 359—367] Писатель словно мстит ей за те страхи и унижения, которые ему самому довелось пережить на своем веку.
Второй темой раскрывающей смысл культурной элиты, является вопрос научного творения. Писателя живо интересует процесс научного открытия — особенно тайные коды того таинства, которым эти открытия сопровождаются. Этот процесс им описан как в повести «Роковые яйца» (1925), так и в «Собачьем сердце» (1925). Согласно его мнению, научной элитой являются те из ученых, кто сделал важнейшее научное открытие. Его герои-ученые именно такими открытиями и занимаются. [1, Т. 2, с. 265—268] Они сказку делают буднями. Поэтому их имена становятся широко известными брендами. Причем, его ученые — патриоты своей страны и не продают свои научные достижения заграницу. [1, Т. 2, с. 379] Это, как правило, сильные и целостные натуры, умеющие постоять за себя, даже перед лицом циничной угрозы революционных масс. [1, Т. 2, с. 445—449] Их характеризует рациональная трезвость и высокая нравственность: «Я — человек фактов, человек наблюдения. Я — враг необоснованных гипотез. И это очень хорошо известно не только в России, но и в Европе. Если я что-нибудь говорю, значит, в основе лежит некий факт, из которого я делаю вывод». [1, Т. 2, с. 452] Именно устами этих героев писатель выражает свои главные мысли относительно сущности текущего социокультурного момента.
Так, профессор Филипп Филиппович Преображенский в «Собачьем сердце» говорит сакраментальные слова, ставшие самым точным диагнозом России смутных времен: «Что такое это ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да её вовсе не существует! ...разруха сидит не в клозетах, а в головах!». [1, Т. 2, с. 454] Выведенная им формула работает во все времена.
Писатель не мог пройти мимо еще одной запретной элитологической темы — проблемы евгеники. Его профессор Ф.Ф. Преображенский, занимаясь вопросами «улучшения человеческой породы», случайно вышел на тему омоложения. [1, Т. 2, с. 504] Большевики вменяли интеллигенции и дворянству неправильное происхождение, всячески выпячивая достоинства пролетариата. Но люмпены оказались носителями столь дурной (пакостной) наследственности, что никакая евгеника изменить ничего не способна. [1, Т. 2, с. 502] Профессор задает вопрос: «зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая может его родить когда угодно!... Ведь родила же в Холмогорах мадам Ломоносова этого своего знаменитого... человечество само заботится об этом и, в эволюционном порядке каждый год упорно выделяя из массы всякой мрази, создает десятками выдающихся гениев, украшающих земной шар». [1, Т. 2, с. 503]
Социально-политическая элита. В рассказе «Ханский огонь» (1924 г.) он описывает подмосковную усадьбу князей Юсуповых Архангельское, после революции превращенное в санаторий и музей. Родовое гнездо бывшей русской царской знати стало общедоступным местом. И писатель описывает это роскошное строение с его белоснежными колоннами и лепными ангелами, скользкими паркетом и дорогой мебелью. Мода на пролетарскую критику всего буржуазного, заставляет и Булгакова критиковать эксплуататоров-тунеядцев на которых простой народ гнул свою рабочую спину. Такой взгляд он определяет как «голая чума», свалившая на головы россиян после революции 1917 г. [1. Т. 1, с. 224] Висящие на стенах портреты русской знати воспринимаются как миражи старорежимного времени. «За полтысячи лет смотрел со стен род князей Тугай-Бегов, род знатный, лихой, полный княжеских, ханских и царских кровей. Тускнея пятнами, с полотен вставала история рода с пятнами то боевой славы, то позора, любви, ненависти, порока, разврата...» [1. Т. 1, с. 225] Представители русской аристократии носили при жизни сразу две славы — славу ослепительного величия и страшного порока. Погрязшая в разврате и пороке знать перестала выполнять свой общественный долг, думая исключительно только о себе. Накопленные ими богатства и та роскошь, в которой русская знать обитала, уже были не по их заслугам. А, значит, был нарушен священный принцип справедливости. Михаил Афанасьевич описывает реальность, которая уже стала достоянием истории. Его герои еще существуют, но давно уже стали тенями своего великолепного прошлого. [1. Т. 1, с. 234—235] Они могут уничтожить материальные свидетельства своей прежней роскошной жизни, но бессильны уничтожить все еще существующие в них воспоминания о прошлом.
В «Белой гвардии» (1924 г.) он прямо касается темы взаимоотношения власть и народ. Во время смуты появляются многие авантюристы и проходимцы. «Была бы кутерьма, а люди найдутся», замечает писатель и добавляет, что в такие года возрастает роль личности. [1. Т. 1, с. 297] Никто заранее и представить себе не мог, что могут совершить такие личности, «обладающие талантом появляться вовремя». [1. Т. 1, с. 297] А таких искателей удачи во время смуты всегда находилось с избытком. Киев 1918 г. стал местом, куда со всей Российской Империи стекались бежавшие от большевизма царские элиты. Сообщество элит пыталась жить прежней жизнью, закрывая глаза на ужасы Гражданской войны. [1. Т. 1, с. 278—281] Но эти ужасы постоянно прорывали брешь в ее обороне и кошмарили умы.
Он откровенно высмеивает опереточную власть гетманской Украины и избрание самого гетмана на арене киевского цирка. [1. Т. 1, с. 257] Именно поэтому власть этого «политического шута 1918 г.» является несостоятельной — она комична и трагедийна одновременно. Свое личное отношение к власти гетмана Михаил Афанасьевич вкладывает в уста главного героя этого романа: «Я б вашего гетмана, — кричал старший Турбин, — за устройство этой миленькой Украины повесил бы первым! Хай живее Вильна Украина вид Киева до Берлина! Полгода он издевался над русскими офицерами, издевался над всеми нами. Кто запретил формирование русской армии? Гетман. Кто терроризировал русское население этим гнусным языком, которого и на свете не существует? Гетман. Кто развел всю эту мразь с хвостами на головах? Гетман. А теперь, когда ухватило кота поперек живота, так начали формировать русскую армию? В двух шагах враг, а они дружины, штабы? ...Сволочь он, ведь он сам же не говорит на этом проклятом языке...» [1. Т. 1, с. 267—268] По его статистическим подсчетам на тот момент лишь 5% население Украины говорила на украинском, а 95% на русском языке. [1. Т. 1, с. 269]
Главный недостаток политической элиты смутного времени — неспособность четко организовать систему управления. Гетман потому проиграл историю битвы за Украину, что поставил неверные цели (увлекся украинизацией, вместо того чтобы формировать русскую армию и идти против троцкистской Москвы) и избрал неверные средства. «Да ведь если бы с апреля месяца он начал бы формирование офицерских корпусов, мы бы взяли теперь Москву. Поймите, что здесь, в Городе, он набрал бы пятидесятитысячную армию, и какую армию! Отборную, лучшую, потому что все юнкера, все студенты, гимназисты, офицеры, а их тысячи в Городе, все пошли бы с дорогою душой... Он бы, сукин сын, Россию спас». [1. Т. 1, с. 268—269] В среде русского офицерства он снискал проклятия, как самый бездарный правитель той части российской империи, которая называлась Украиной.
Само русское офицерство было носителем расколотого политического мировоззрения: с одной стороны, оно все никак не могло простить царя за отречение от престола, с другой все еще свято верило в то, что только монархия может спасти Россию от неминуемого развала. [1. Т. 1, с. 271] Это противоречие и раскололо единство «защитников Отечества», разведя их по разные баррикады гражданской войны.
В целом, Булгакова нельзя заподозрить в исторической неточности. В описании контекста и подтекста событий он предельно точен. Поэтому его наблюдения представляют определенную ценность как для исторической науки, так и для политической элитологии. Писателя интересует личность верховного правителя Украины — гетмана П.П. Скоропадского (1873—1945). Гетман производил впечатление человека пришедшего из XVII в. [1. Т. 1, с. 282] Он впал в архаику украинской патриархальности и совершенно оторвался от политической действительности. Украинский национализм стал брендом и его политической элиты, наспех собранной из различного суррогатного материала. «Царство гетмана» противопоставлялось во всем царству Московскому. [1. Т. 1, с. 284] Он описывает его несколькими крупными и сочными мазками: «Кавалергард, генерал, сам крупный богатый помещик, и зовут его Павлом Петровичем... По какой-то странной насмешке судьбы и истории избрание его, состоявшееся в апреле знаменитого года, произошло в цирке. Будущим историкам это, вероятно, даст обильный материал для юмора». [1. Т. 1, с. 282] Его избрали ради общего спокойствия. Но личность гетмана оказалась мельче его должности.
Писатель презирает трусость гетмана, его безответственность и позорный побег из Киева. [1. Т. 1, с. 332] Он не стесняется в выражениях, характеризуя поведение гетмана и его элиты. Михаила Афанасьевича интересует превратность судьбы, то, как случай изменяет ход жизни незаурядных личностей. [1. Т. 1, с. 336] Ведьмак гражданской войны крушит и ломает через колено хребет общественного порядка, утверждает свое кровавое право сильного на насилие над слабейшим. Он описывает гражданскую войну как борьбу за власть различных протоэлитных групп — бывшая элита утратила свой элитный статус, новые элитные группировки (революционеров, шайки националистов, контрреволюционеров и т. д.) бьются в кровавом вертепе за власть, уничтожая друг друга. Элитой на время становятся те, кто оказывается сильнее. От некоторых таких элит не осталось и даже тени от их дел и тел. Все бесславно сгинули в вертепе очередной русской смуты.
Перипетии гражданской войны на Украине Булгаков описывает в стиле образов шахматной партии: «Так вот-с, нежданно-негаданно появилась третья сила на громадной шахматной доске. Так плохой и неумный игрок, отгородившись пешечным строем от страшного партнера (к слову говоря, пешки очень похожи на немцев в тазах), группирует своих офицеров около игрушечного короля. Но коварная ферзь противника внезапно находит путь откуда-то сбоку, проходит в тыл и начинает бить по тылам пешки и коней и объявляет страшные шахи, а за ферзем приходит стремительный легкий слон — офицер, подлетают коварными зигзагами кони, и вот-с, погибает слабый и скверный игрок — получает его деревянный король мат». [1. Т. 1, с. 283—284]
Наши наблюдения за развитием элитологического мышления выдающегося русского писателя XX в., позволяет заключить, что он в художественной форме смог выразить некоторые базовые принципы современной элитологии. Среди описанных им проблем, следует выделить описание характера личности выдающегося ученого (профессор Ф.Ф. Приображенский), выражение сущности политического трикстера (персонаж гетмана из «Белой гвардии»), анализ творческой пассионарности великого художника / писателя (Мольер), наконец, это его общие размышления о судьбе своего времени и своего места в нем. В целом, элитологические воззрения Михаила Афанасьевича касаются двух ключевых проблем — проблемы политической власти и художественного творчества. Во всех этих случаях им описывается наивысшее проявление человеческих качеств, вызывающих или признание, или отрицание, но неизменно находящиеся в эпицентре общественной аксиологической оценки.
Самая высокая оценка профессионализма писателя — это признание его творческого наследия в качестве классического национального достояния. Принадлежа к творческому меньшинству, писатель сам занял особое, видное место, в русской классической литературе, по праву заслужив звание пророка своего Отечества. Рассмотренный нами вопрос касается лишь особенности его элитологического мышления, и того, как им самим понималась элита (форма) и элитность (содержание). Мы намеренно не коснулись элитологического анализа его самого главного художественного произведения «Мастера и Маргарита» (1928—1939 гг.), поскольку это отдельная тема, требующая специального исследования. Но и рассмотренного материала достаточно для того, чтобы сделать некоторые предварительные выводы.
Литература
1. Булгаков М. Собрание сочинений: В 4 т. М.: Литература, Мир книги, 2002. Т. 1. — 512 с.; Т. 2. — 544 с.; Т. 3. — 496 с.; Т. 4. — 528 с.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |