Уже заголовок произведения — «Похождения Чичикова» — позволяет предположить, что первоисточником являются «Мёртвые души» Н.В. Гоголя (в своё время писатель-классик вынужден был дописать этот новый вариант названия на обложке, уступая настояниям цензоров). Установка на соотнесение нового текста с «донорским» обнаруживается и в авторской идентификации «поэма». Правда, здесь же, в подзаголовке, содержится намёк на то, что перед читателем вполне самостоятельное произведение: «поэма», но «в X пунктах с прологом и эпилогом» [1: 203]. Булгаковское произведение состоит из 10 разделов (а не из 11, как I том «Мёртвых душ»), и называются эти части не главами, а «пунктами». Лексема «пункт» примечательна, поскольку отсылает к официально-деловому стилю. См.: «Пункт — отдельное положение, раздел в составе изложения, документа» [4]. В результате ещё до начала повествования в фельетон (так исследователи чаще всего определяют жанр сочинения М.А. Булгакова) вводится тема делопроизводства1.
Произведение впервые опубликовано в 1922 году [1: 464]. Действие разворачивается в современной автору Москве. Буквально в первом предложении I пункта сообщается, что Чичиков пересел «из брички в автомобиль» [1: 203]. Далее реалии множатся: френч, паёк, электрификация, трамвай, телефон, кооператив, Внешторг, Жилотдел, Наркомздрав, Пролеткульт, «Ара» (АРА, действовавшая в 1921 году на территории Советского Союза «Американская администрация помощи» [1: 464]) и т. д. Намёк на пристрастие новой власти к казённым сокращениям усматривается в придуманной Чичиковым слоговой аббревиатуре: «организованное» предприятие получает название «Пампуш на Твербуле» [1: 203] (памятник Пушкину на Тверском бульваре). Отголоски периода красного террора слышатся в выражениях «уж не белогвардейский ли шпион» [1: 209], «его недавно хотели даже расстрелять» [1: 209], «на Лубянке насидишься» [1: 203].
Принцип отбора «классических» героев в новых «Похождениях...» не всегда очевиден. Так, среди образов помещиков нет ключевого — Плюшкина (важнейшего, если согласиться с версией относительно последующего духовного возрождения героя Степана и его нравственного преображения). Ноздрёву на страницах фельетона отведено несоизмеримо больше места, чем Собакевичу; Коробочке больше, чем Манилову (который упоминается только в одном предложении «Пролога»). И т. д.
В описании персонажей оставляется минимум подробностей. Те, что, по мнению М.А. Булгакова, передают сущность героев. Их выбор демонстрирует психологическую чуткость молодого писателя. У Чичикова, например, отмечается способность очаровывать «поклонами несколько набок» [1: 204]. Сам Н.В. Гоголь дважды указывает на эту привычку Павла Ивановича — на приёме в губернаторском доме и на балу: «раскланивался, несколько набок, впрочем не без приятности» [2: VI, 16], «раскланивался направо и налево, по обыкновению своему, несколько набок, но совершенно свободно, так что очаровал всех» [2: VI, 163]. Е.С. Добин подчёркивает важность детали: «От поклона «несколько набок» Гоголь протянул тончайшую ниточку к тщательно спрятанной под благоприличной внешностью истинной сути Чичикова, втируши и пролазы. «Раскланивался несколько набок» — эмблема характера» [3: 354].
Калейдоскопическое метатекстуальное пространство создаётся М.А. Булгаковым за счёт включения в систему образов героев, различных по степени популярности и «востребованности» (от Чичикова и Копейкина — до Ивана Григорьевича, председателя палаты, и некоей Подстёги Сидоровны). Помимо этого, писатель вводит персонажей из других произведений Н.В. Гоголя, что ещё более дезориентирует читателя: Замухрышкин и Утешительный из «Игроков», Бобчинский, Тряпичкин и Держиморда из «Ревизора» и др.
М.А. Булгаков практически не воспроизводит внешность известных литературных героев. Гоголевские образы воскрешают частности. См. в прологе: «Манилов в шубе на больших медведях2, Ноздрёв в чужом экипаже. Держиморда на пожарной трубе...» [1: 204]. Обращает на себя внимание намеренная бессистемность описания персонажей: у одного упоминается одежда, у другого — транспорт, у третьего — поза. На Манилове — шуба, Ноздрёв — в экипаже, Держиморда — на трубе: в коротком предложении направление взгляда повествователя меняется трижды.
Поступкам героев М.А. Булгаков зачастую придаёт иную направленность либо мотивацию. Так, Чичиков не отыскивает контрабандные товары «в колёсах, дышлах, лошадиных ушах и нивесть в каких местах» [2: VI, 235], а прячет их туда. Собакевич хвалит бараний бок не потому, что отвергает устрицы, а потому что недоволен гнилой селедкой из пайка.
Осовремениваются обстоятельства, в которых действуют герои. Ноздрёв выигрывает бесполезные предметы не в карты, а в лотерею. Он не просто хвастается редкими кинжалами перед гостями, а предлагает их Внешторгу для поставки за границу; при этом «турецкие» [2: VI, 75] клинки превращаются в «кавказские» [1: 205], но надпись «Мастер Савелий Сибиряков» [2: VI, 75], [1: 206] остаётся неизменной. Коробочка не уговаривает Чичикова «насчёт подрядов» [2: VI, 55], убеждая взять у неё муку, крупу и скот, но решается приобрести у его «компании» недвижимость — московский Манеж (коллежская секретарша рассчитывает открыть там булочную).
Ряд персонажей сохраняют свои характеристики («дубинно-головая»3 [2: VI, 52] накопительница Коробочка, хвастливый дебошир Ноздрёв, косный циник Собакевич, робкий маловер Мижуев). Закономерна «переквалификация» дяди Лысого Пимена: хозяин кабака «Акулька» [2: VII, 32] становится владельцем кафе на Тверской («на русскую ногу с немецкими затеями: аршадами, бальзамами и, конечно, с проститутками» [1: 204]). Неслучайны роль афериста-правозащика, доставшаяся Самосвистову, уборщицы-Фетиньи, курьера-Петрушки, шофёра-Селифана и т. п.
Однако в произведении М.А. Булгакова есть неожиданные преображения. Почему-то руководит «всеми Селифанами и Петрушками» [1: 211] Тентетников — тот, кто в «Мёртвых душах» вовсе отошёл от службы. То же с женой Манилова, оказавшейся регистраторшей. А Улинька Бетрищева, идеальная героиня Н.В. Гоголя — отзывчивая, честная, чистая, — превращается в машинистку-разгильдяйку, которую писатель-протагонист заслуженно выпроваживает: «В шею!» [1: 124]. Так некоторые гоголевские герои наделяются чертами, совершенно для них не характерными.
Среди работников, поставивших фальшивые подписи на документах Чичикова, перечисляются заведующий Неуважай-Корыто, секретарь Кувшинное Рыло, председатель тарифно-расценочной комиссии Елизавета Воробей. При том, что Пётр Савельев Неуважай-Корыто и Елизавета Воробей — крестьяне, внесённые в списки мёртвых душ (он Коробочкой [2: VI, 56], она Собакевичем [2: VI, 137]), а Иван Антонович (лицо которого сравнивают с «кувшинным рылом» [2: VI, 143]) — чиновник-взяточник из крепостной экспедиции, встреченный Чичиковым в гражданской палате. В этом примере М.А. Булгаковым игнорируется социальный статус гоголевских персонажей.
Ротозей Емельян и вор Антошка — эпизодические герои из II тома, которые прислуживают на обеде у Петра Петровича Петуха (слова «вор» и «ротозей» написаны классиком со строчной буквы). Дворовые отлично справляются со своими обязанностями, «названья эти... им даны так только для поощренья» [2: VII, 52]. В фельетоне «Вор» и «Ротозей» — антропонимы, отражающие сущность героев: Емельян — агент, который проверяет наличие товара, отнюдь не расторопный, легко обманутый Чичиковым и Ноздрёвым, Антошка, судя по всему, их приспешник [1: 212]. М.А. Булгаков придаёт особое значение семантике и звучности имён. Поэтому, к примеру, на место словоохотливого возницы Селифана назначается Григорий Доезжай-не-Доедешь [1: 211], о коем в «Мёртвых душах» известно только то, что его фамилия была в плюшкинском списке и бросилась в глаза Чичикову [2: VI, 125].
Знаменательно, что среди привычных для читателей «классических» фамилий встречается лишь одна не-гоголевская, удачно замаскированная под таковую — «Мурзофейкин». Форма, по всей вероятности, образована от кошачьей клички «Мурзофей». В какой-то мере можно считать этого таинственного «негодяя Мурзофейкина» [1: 213] далёким предшественником кота Бегемота.
Принадлежащие перу Н.В. Гоголя крылатые выражения (и ставшие популярными благодаря писателю фразеологические конструкции) включаются М.А. Булгаковым в новый контекст. Например, в анкете, в графе об отношении к воинской повинности, Чичиков записывает «Ни то ни сё, ни чёрт знает что» [1: 210]. Это купированная характеристика Манилова из «Мёртвых душ»: «Есть род людей, известных под именем: люди так себе, ни то, ни сё, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, по словам пословицы. <...> В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: какой приятный и добрый человек! В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: чорт знает, что такое!» [2: VI, 24]. В графе «адрес» Чичиков указывает местонахождение справочного бюро, в котором работает его знакомая — штаб-офицерша Подточина, героиня петербургской повести «Нос» [2: III, 60]. Сам адрес взят из «Ревизора»: «Поворотя во двор, в третьем этаже направо» [2: 210] (слова из надписи на конверте, адресованном Ивану Васильевичу Тряпичкину [2: IV, 93]).
Несколько реплик «передарено» другим персонажам. В начале фельетона Павел Иванович ругает Гоголя-автора за свою испорченную репутацию: «Чтоб ему набежало, дьявольскому сыну, под обеими глазами по пузырю в копну величиною!» [1: 203]. Это — точная цитата из «Ночи перед Рождеством», так Чуб за глаза бранит кузнеца, когда тот застаёт отца Оксаны в гостях у Солохи [2: I, 219]. Ругательство «скалдырник» в «Мёртвых душах» произносит Ноздрёв, а в произведении М.А. Булгакова — Собакевич. Оторопевшему от чичиковского «богатства» Емельяну передаётся фраза Земляники, попечителя богоугодных заведений из «Ревизора». Ср.: «Верю! Вижу... только отпусти душу на покаяние» [1: 207] — «Отпустите, господа, хоть душу на покаяние...» [2: IV, 58].
«Подать сюда Ляпкина-Тяпкина» [2: IV, 16] в знаменитой комедии Н.В. Гоголя требует Городничий, а в фельетоне — разбушевавшийся «автор» [1: 213]. К наводящему порядок писателю летят «35 тысяч мотоциклистов...» [1: 213], как летели когда-то «тридцать пять тысяч одних курьеров» [2: IV, 20] к Хлестакову (если верить утверждениям Ивана Александровича). Эти параллели позволяют соотнести образы вмешивающегося в события «праведного» сочинителя и двух главных героев «Ревизора», один из которых прославился самодурством и косностью, другой — болтливостью и позёрством. Налицо авторская самоирония.
В качестве эпиграфа М.А. Булгаков выбирает далеко не самый популярный отрывок из последней главы I тома «Мёртвых душ»: ««Держи, держи, дурак!» кричат Чичиков Селифану. «Вот я тебя палашом!» кричал скакавший навстречу фельдъегерь с усами в аршин. «Не видишь, леший дери твою душу: казённый экипаж!»» [2: IV, 221] — этими грубыми окриками прерывается легендарное лирическое отступление «Русь! чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами?..» [2: IV, 221]. В процитированном фрагменте фигурирует представитель власти, точнее — правительственный курьер. О фельдъегере упоминается также в X главе, в «Повести о капитане Копейкине». Там «трёхаршинный мужичина» [2: IV, 204] без лишних слов выпроваживает разбушевавшегося инвалида из столицы, да так, что «куда именно привезли, ничего этого неизвестно, <...> и слухи о капитане Копейкине канули в реку забвения» [2: IV, 205]. По быстроте и решительности наказания эта сцена напоминает рассказ из произведения М.А. Булгакова о расправе сочинителя над аферистом: ««Камень на шею и в прорубь!» И стало тихо и чисто» [1: 214]. В фельетоне — «прорубь», у Н.В. Гоголя — «река забвения».
Смешение античной и христианской традиции сообщает «Похождениям Чичикова» дополнительную эклектичность. В прологе указывается место, откуда на «Советскую Русь» [1: 203] вырывается «ватага» гоголевских персонажей. Это царство теней, владения Аида, согласно греческой мифологии. Однако над его входом мерцает «неугасимая лампада» (феномен «вечных» ламп известен ещё с античности, но словом «лампада» называется светильник, применяемый в христианском богослужении). Двери царства открывает «шутник-сатана» [1: 203], образ которого характерен для авраамических религий. И, наконец, в следующем (третьем) предложении пролога подземные обитатели именуются «мёртвым царством» [1: 203]. Словосочетание «царство мёртвых» репрезентативно для древней мифологии, а вариант с иной подчинительной связью — «мёртвое царство», — вероятно, содержит реминисценцию на название статьи Н.А. Добролюбова «Тёмное царство».
В X пункте поэмы М.А. Булгаковым вводится понятие «бог на машине» [1: 212], близкое к античному «бог из машины» (лат. Deus ex machina). Вновь осовременивается популярное выражение, и опускающийся на сцену с помощью крана «бог Олимпа» превращается в «бога-автолюбителя». Далее помещено иносказание, основанное на использовании библейской образности: «Гром пошёл по пеклу... «Вот чёрт налетел! И откуда такого достали?!»» [1: 213]. Такая интерференция соотносится с гоголевской апелляцией к античной парадигме и пристрастию классика к архаическим миромоделирующим схемам [5: 8].
Условно уже само появление гоголевских героев в новой исторической ситуации. Античные и библейские реминисценции делают произведение ещё более неоднородным. Во введении третьестепенных персонажей и персонажей из других произведений, наделении их «чужими» репликами и «чужими» функциями проявляется карнавальная смеховая традиция. Финальный выход «автора», вершащего судьбы своих «подчинённых», окончательно разрушает стереотипные читательские ожидания. Вскрытие живота и фарсовая казнь Чичикова, гротескные мечты сочинителя о награде — всё это довершает впечатление абсурда. Несообразности множатся, нелепость происходящего доводится до предела.
Назначение многообразных сатирических приёмов — дать представление о реальности, обличить пороки. М.А. Булгаков вступает в борьбу против «грубой», уродливой действительности, как это сделал когда-то Н.В. Гоголь.
Литература
1. Булгаков М.А. Багровый остров: ранняя сатирическая проза / Сост. вступ. статья и примеч. В. Сахарова. — М.: Художественная литература. 1990. — 479 с.
2. Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений: в 14 т. / АН СССР; Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом); гл. ред. Н.Л. Мещеряков. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937—1952.
3. Добин Е.С. Сюжет и действительность. Искусство детали. — Л.: Советский писатель, 1981. — 430 с.
4. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / Российская АН. Ин-т русского языка им. В.В. Виноградова. — 4-е изд., доп. — М.: Азбуковник, 1999. — 944 с. // Толковый словарь Ожегова онлайн. — URL: http://slovarozhegova.ru/word.php?wordid=25279
5. Янушкевич М.А. Традиции античности в художественном мире Н.В. Гоголя: дис. ... кандид. филол. наук. — Томск, 2000. — 218 с.
Примечания
1. В этом контексте любопытна трансформация предложения, в котором повествуется о допросе Ноздрёва. Ср. «Он отвечал на все пункты...» [2: VI, 208] у Н.В. Гоголя — «...он ответил по всем пунктам» [1: 209] У М.А. Булгакова.
2. В «Мёртвых душах» в шинели «на больших медведях» [2: VI, 21] появляется Чичиков, а Манилов идёт навстречу «тоже в медведях, крытых коричневым сукном» [2: VI, 140].
3. Таков авторский вариант написания неологизма.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |