На протяжении многих лет литературу, в том числе и русских писателей, привлекало нечто таинственное, магическое, сверхъестественное, которое часто концентрировалось на страницах книг в женских образах. Демоническая женщина, воссозданная русской литературой XIX века, прежде всего Н.В. Гоголем, перешла на страницы русской литературы XX столетия. Это — Маргарита М.А. Булгакова из романа «Мастер и Маргарита», образ хорошо известный, воссозданный в кинематографе и на театральной сцене. И это женские образы в рассказах 1920-х годов А. Грина, оригинального русского писателя, известного как создателя романтических и приключенческих произведений. Женские образы его рассказов прозы менее известные, чем его романные героини, такие, например, как Ассоль из «Алых парусов», Дези из «Бегущей по волнам», Тави из «Блистающего мира», имеющие демоническую природу.
И А. Грин, и М. Булгаков, будучи писателями-современниками, во многом одиозны для своего времени, «не пришедшие ко двору» литературы соцреализма, отчасти даже намеренно противопоставляющие себя не только официальной советской литературе, но в целом — официальной советской идеологии. И в этой связи будет любопытно сопоставить образ Маргариты М.А Булгакова из его известного романа «Мастер и Маргарита» и героинь рассказов А.С. Грина.
Грин — мастер художественного слова, создатель тонких и точных портретных характеристик своих необычных героев, более всего известный как автор романов «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Блистающий мир». Критика традиционно говорит о том, что здесь Грин предстает новатором, вводящим в приключенческую литературу женские образы, полные грации и поэзии, которые он воссоздает с большой психологической точностью. Женщина в его романах всегда молода, легка, простодушна, по-детски доверчива, искренна.
На первый взгляд, женские персонажи малой прозы писателя наделены теми же милыми, грациозными чертами и очень напоминают внешность Ассоль и других «романных» героинь писателя. Однако в рассказах А. Грина женские образы рисуются автором не так однозначно. В них появляется женщина, сквозь типичную внешность которой начинает проступать нечто иное. Облик Ассоль, символ женского совершенства, представляющийся автору безукоризненным, пленительным и романтичным, — начинает «расслаиваться», «оборачиваться» другой стороной; в нем появляются черты странного человека, персонифицированного воплощения ирреальной силы.
«(...) глаза, блиставшие жуткой одухотворенностью, какая свойственна старинным портретам, в колеблющемся неверном свете. От платья и фигуры ее веяло разрушением действительности» («Клубный арап» — 2: V; 410); красавица с «огненными глазами»; ее «лицо вспыхнуло пределом оживленной удручающей красоты»; «исступленно смеясь, девушка оскалилась, ужасное счастье сияло в ее мертвенно-белом лице» («Волшебное безобразие» — 2: V; 423, 424); ее «тихий, задорный смех... удалялся, затихая с жестокой интонацией» («Крысолов» — 2: IV; 387, 388); «глубокая бледность»; «ненормальный блеск» глаз; «взгляд остер и неподвижен» («Ива» — 2: IV, 306, 310); ее «длинные ресницы», «твердая острота зрачков» («Элда и Анготея» — 2: V; 485); «лицо «затенено длиной и блеском ресниц»; ее «магические глаза» («Фанданго» — 2: V; 435)
Все это представляет единое воплощение неведомого, таинственного и страшного. Это своеобразный двойник, то странное «второе», что неожиданно выступает в «предельные» моменты развития действия гриновских рассказов. «Мы часто не знаем, кто второй живет в нас», — скажет писатель, выразив этой фразой направленность собственной личности, ориентированной на нестандартное, аномальное, «чудесное» и в сфере явлений социальной и природной жизни, и в сфере человеческой психики.
«Мертвенная бледность», «странный» и «жуткий» блеск глаз, «длинные ресницы», «исступленный смех», «удручающая красота», — всё это несомненное сходство с портретными характеристиками гоголевских красавиц, в особенности, с его панночкой-ведьмой. Подобно великому предшественнику, Грин тоже скорее неосознанно и весьма последовательно воссоздает под разными именами и в различных контекстах один и тот же женский образ как символ некоей невременной, сверхчувственной, сюрреалистической идеи, галлюцинации, его, гриновской, мистической грезы. «Второе» — скрытое, подспудное, тайное в гриновской женщине — еще одна черта в целостном образе непознанного мистического мира, воспринимаемого художником сверхчувственно.
В рассказе «Серый автомобиль» прелестная девушка оказывается бездушной механической куклой, «сбежавшей из магазина»: «в ящике под стеклом лежала она, вытянув и скрестив ноги, под газом, среди пыльных цветов. Её ресницы вздрагивали и опускались; легкая, как лепестки, грудь дышала... Чудилось, вот откроются эти разливающие улыбку глаза; стан изогнется в лукавой миловидности трепетного движения», «...её лицо было бело, мертво, глаза круглы и огромны» (2: IV, с. 399, 340, 342) И хотя красавица «из воска с механизмом внутри», «обещающая так много и убивающая так верно, так медленно, так безнадежно», имеет «кошачью изворотливость», но «механическое» и «демоническое» здесь сближаются подобно тому, как это происходит с гоголевской «панночкой-куклой», «...находящейся в поле какой-то заминированной, радиоактивной безжизненности», «...вылезшей из гроба под заклинательными пассами электричества и спиритизма» (1: с. 390, 395).
В произведениях Гоголя «...потусторонний мир словно прорывается сквозь фон...» его текста, являясь «подлинным царством» автора (3: с. 66, 126), что позволяет исследователям говорить о гоголевском «магическом реализме», проявляющемся в том числе в «оборачиваемости» и «оборотничестве» (1: с. 376).
На этом же принципе оборотничества строятся не только женские образы малой прозы А. Грина, но и образ Маргариты в известном романе М. Булгакова. Невидимые нити связывают Маргариту с демоническими женщинами Гоголя, уроженца Малороссии, так зримо представившего в русской литературе всё богатство инфернальных образов староукраинского фольклора. Киев — колыбель восточно-славянского христианства, место крещения Руси. Место, где был основан Печерский монастырь, ставший первой Лаврой на восточно-славянских территориях. И именно в Киеве существуют пять Лысых гор. И именно здесь по народным поверьям было самое большое скопление ведьм, которые устраивали шабаши на Лысых горах. Недалеко от одной из них, которая ещё имеет название Уздыхальница и расположена на Андреевском спуске, родился и жил Михаил Булгаков. Не без основания литературоведы считают, что именно на эту гору летала на шабаш Маргарита.
Под действием волшебного крема Азазелло обычная женщина Маргарита превращается в ведьму: «Ощипанные по краям в ниточку пинцетом брови сгустились и черными ровными дугами легли над зазеленевшими глазами. Тонкая вертикальная морщинка, перерезавшая переносицу, появившаяся тогда, в октябре, когда пропал Мастер, бесследно пропала. Исчезли и желтенькие тени у висков, и две чуть заметные сеточки у наружных углов глаз. Кожа щек налилась ровным розовым цветом, лоб стал бел и чист, а парикмахерская завивка волос развилась. На тридцатилетнюю Маргариту из зеркала глядела от природы кудрявая черноволосая женщина лет двадцати, безудержно хохочущая, скалящая зубы» (4: с. 209).
Маргарита продает душу дьяволу. Делает она это во имя любви к Мастеру. Благородная цель спасения любимого человека оправдывает Маргариту. Она не может найти защиту среди людей и обращается к нечистой силе за помощью и поддержкой.
Столкновение Маргариты с людьми из мира псевдолитературы, Латунским и прочими, когда она стала ведьмой, обличало их. Ведьма, но сути связанная с миром зла, часто творит добро. Маргарита становится ведьмой «от горя и бедствий», но по своей природе она чуткая и добрая. Лучшие ее качества проявляются в разговоре с Воландом о Фриде. Воланд удивлен милосердию Маргариты, ведь он не привык к подобным проявлениям характера — ведьмы не бывают милосердны. А Маргарита, даже будучи ведьмой, искренне сострадает и пытается помочь окружающим.
Характерно, что происходит все это в советской действительности 1930-х годов. Типические черты поэтики Гоголя были использованы Булгаковым для создания романа, написанного в лучших мистических традициях русской литературы. Этот факт объясняет справедливость утверждения Булгакова, который говорил, что Гоголь является его учителем.
Магический реализм Гоголя находит продолжение в магическом реализме Грина. У Гоголя в «Вие» семинарист вынужден «вычитывать» панночку — ведьму, потому что в случае отказа её отец как представитель господствующего класса «выпишет» ему 300 «кунчуков» — бичей из воловьей кожи, что, по сути, означает верную смерть. Здесь — то, что в раннее советское время, время М. Булгакова и А. Грина, называли антагонистическими противоречиями общественных классов, колоссальным социальным расслоением, ведущим к фатальной социальной несправедливости.
Реализм Грина обосновывает мотивированность существования «второго, живущего в нас» реальными обстоятельствами повседневного бытия, в том числе и бытия, социально детерминированного. И в этом тоже прослеживается верность Грина традициям гоголевской школы русской литературы, где самые далеко идущие мистические озарения вписаны в контекст социально-бытовой действительности.
Магический характер реализма Гоголя выражается в том, что ирреальные потусторонние силы «взрывают» обыденный ход повседневной жизни и властно направляют их в неведомое и для рационального сознания, и для традиционного мистического (воцерковленного) сознания направление. Даже Церковь — дом Божий — у Гоголя в «Вие» становится местом шабаша нечистой силы1.
Магический характер реализма Булгакова также взрывает привычный характер повседневности (при этом не разрывая с ним!) и свойственные ему идейные установки о победоносном шествии новых общественных отношений и рождении «нового человека». «Люди как люди... только жилищный вопрос испортил их» — заключает Воланд после общения с московскими зрителями после сеанса в Варьете. И в Новом времени люди страдают от невозможности жить с любимым человеком и жить по совести (Маргарита), а еще появляются новые страдания от идеологического диктата, отсутствия свободы, возможности творчества (Мастер).
Однако Маргарита становится ведьмой от безысходности обстоятельств социального бытия и даже в этом обличье сохраняет свои нравственные качества, а Панночка у Гоголя изначально является порождением инфернальной потусторонней силы и неизменно находится на службе силы зла. В рассказах А. Грина героини мистического плана находятся по ту сторону добра и зла, оттеняя романтически возвышенных героинь его главных романов. Возвышенные идеалы живут в мире романтических страстей, интенсивное вторжение в этот мир правды жизни, как в рассказе «Серый автомобиль», превращает девушку в подобие куклы — игрушки в руках злой судьбы, подобие гоголевской Панночки.
Так социальность, историзм и прорывающиеся сквозь них мистические озарения восходят от правды жизни к правде искусства и становятся неотъемлемой частью художественного мира гоголевской, булгаковской и гриновской прозы. Инфернальность женских образов является важным, ключевым изобразительным и выразительным средством поэтики Н. Гоголя, А. Грина и М. Булгакова. У этих авторов, относящихся к разным историческим эпохам, наблюдается поразительное сходство в умении увидеть и выразить мистическое начало в самой обыденной повседневной жизни и в то же время показать потенциал перевоплощения традиционных реалистических и романтических героев в героев магического реализма. Рассказовая проза Грина и роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» — одни из наиболее весомых аргументов в системе доказательств, заложенной еще В. Белинским, о существовании в русской литературе пушкинского и гоголевского направлений. И о том, что им суждена долгая жизнь.
Литература
1. Абрам Терц. В тени Гоголя. — М.: «Аграф», 2001.
2. Грин А.С. Собрание сочинений в 6-й тт. — М.: «Правда», 1980.
3. Набоков В.В. Лекции по русской литературе. Чехов, Достоевский, Гоголь, Горький, Толстой, Тургенев. — М.: «Независимая газета», 1996.
4. Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита. — Новосибирск. 1993.
Примечания
1. Эти особенности творческого дарования Гоголя стали причиной его тяжелых терзаний в последний период жизни.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |