Для того, чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим: а что, собственно, происходило в те годы на литературном фронте СССР? Молодая советская страна отчаянно нуждалась в новой идеологии, а значит и в новой литературе. Та, что существовала до революции, — власти не устраивала: слишком далека она была от «кухаркиных детей». Да и не собиралась им прививать новое революционное сознание.
Требовалось ноу-хау. И тут за дело взялись два профи демагогии: Бухарин и Луначарский.
В 1933 году была опубликована работа Луначарского «Мысли о мастере», где говорилось: «счастливейшая эпоха — это та, когда подмастерья в искусстве творят почти как мастера».
Честно говоря, в этих словах легко можно усмотреть скрытую иронию. Мол, вот как все повернулось: пришло время, когда даже косорукие подмастерья могут вполне занять места мастеров. Но виртуозы эзопова языка на то и виртуозы, чтобы их нельзя было поймать за язык.
Поэтому в двадцатые-тридцатые годы в советской идеологии понятие «мастер» противопоставлялось схожему — «творец». Разницу уже можно почувствовать в названии. «Творец» — это тот, кто «творит», то есть делает это по вдохновению и абсолютно спонтанно.
А «мастер» ассоциируется скорее с чем-то прикладным: помните у Бажова — Данила-мастер. То есть человек, который что-то умеет делать своими руками. Мастер-краснодеревщик или мастер-камнетес.
А вот это уже ближе советскому писателю, вышедшему из «семьи трудовой».
В слове «мастер» Булгаков видел не писателя высочайшего класса, а именно мастера на все руки. Ведь и знаменитый МАССОЛИТ расшифровывается не иначе, как МАСтера Социалистической ЛИТературы, что в переводе: пишем все, что прикажут
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |