Возвращаясь к письмам Булгакова, следует ещё раз отметить переход от работы на периодические издания к иной сфере литературной деятельности. Михаил возвращался к тому, с чего и начинал: к написанию пьес. Уже не безликий автор, прикрытый псевдонимами, он становился источником проявляемого к нему интереса. Именно в 1926 году к нему придёт с обыском ОГПУ. Он более не сошлётся на малую значимость среди советских литераторов. Отнюдь, к таким людям лично Сталин не звонил. А к Булгакову отмечено несколько звонков, в один из которых Михаил не мог поверить, самолично перезвонив в приёмную, получив ошарашивающее его подтверждение. Правда звонки будут через несколько лет.
В мае 1926 года Михаил писал Волошиным, сожалея, что не может вырваться из Москвы и приехать к ним в Коктебель. Через четыре дня сотрудники ОГПУ обыскали его квартиру. В ответ на это Булгаков написал заявление, прося вернуть рукопись «Собачьего сердца» и дневник. В июне пришлось утрясать моменты постановки «Белой гвардии», для чего Михаил писал совету и дирекции МХАТ, соглашаясь убрать сцену с Петлюрой. Потребовалось и изменять название на «Дни Турбиных», так как пьеса опиралась не на весь роман, а на определённые его эпизоды. В том же месяце Михаил написал заявление на имя председателя совета народных комиссаров, уведомляя об обыске ОГПУ, снова прося вернуть изъятое.
В июле Михаил столкнулся с очередным затруднением. Планируемая к постановке Вахтанговским театром «Зойкина квартира» требовала внесения изменений. По этому поводу Булгаков писал режиссёру Алексею Попову, недоумевая, как четырёхактную пьесу можно сделать трёхактной. Соглашаться Михаил никак не хотел, прямо говоря: заниматься этим не будет. К августу Михаил передумал. Он согласился с требованиями и внёс соответствующие изменения. В том же августе в послании к Вересаеву — просил его больше отдыхать.
Двадцать второго сентября Булгаков был вызван на допрос в ОГПУ, протокол которого ныне доступен и для читателя. Дело касалось возведённой против Михаила хулы, чем злопыхатели планировали сорвать премьеру пьесы. Булгакову приписывались симпатии к белому движению, особый интерес представляли годы жизни во время революции и гражданской войны. И Михаил соглашался: он проявлял критическое отношение к Советской России, его симпатии были на стороне белых. Он же говорил, что не может писать о нуждах крестьян и рабочих, так как далёк от этой темы.
В октябре отправлено письмо с заявлением на имя Луначарского с просьбой вернуть изъятое. В том же месяце пишет письмо Вересаеву, просит прощения за долгий возврат одолженных средств, негодуя на кредиторов, лишивших его заработанного на постановке «Дней Турбиных». Дополнительно Михаил сообщил об очередном вызове на допрос в ГПУ. К тому же он был уверен — за ним установлена слежка. Ноябрьское письмо к сестре Надежде касалось бытовых дел, последующие послания — это приглашение на представления пьес, Михаил раздавал билеты.
В феврале 1927 года Булгаков выступил в театре Мейерхольда, о чём сохранилось письменное свидетельство. Михаил обратился с резкой критикой на резкую критику. Он выражал непонимание недопониманием. Иначе сказать не получится, кроме использования приёма тавтологии. Булгакова обвиняли в том, в чём он вины не видел. Проще говоря, на него возводили обвинения, не стремясь убедиться в их обоснованности. Громко звучали слова о симпатиях к белому движению, о попытках скрыть их, изменяя название произведения с ярко выраженного на нейтральное и блеклое. По каждому пункту Михаил высказывал взвешенное суждение. Основной же укор критикам — они не знают эпохи 1918 года.
В ноябре Булгаков писал во Всесоюзное общество культурной связи с заграницей. В первом письме он просил выполнить переводы его произведений. Во втором — отчитывался о непричастности к уже появившимся за границей переводам. Он никак не связан с неким Каганским, будто бы действующим от его имени.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |