Антропоцентризм как особый принцип исследования заключается в том, что научные объекты изучаются, прежде всего, по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности и её усовершенствования. Интерес к человеку как центру вселенной, и человеческим потребностям как определяющим разные типы человеческой деятельности, знаменует переориентацию, наблюдаемую во многих фундаментальных науках: в физике — это признание позиции наблюдателя, в литературоведении — обращение к образам автора и читателя в их разных ипостасях, в мегаэкологии — внимание ко всем проблемам окружающей среды и к достижению известной гармонии во взаимодействии человека с природой и т. д. По мнению когнитологов, в «теории релевантности» (релевантность & выделенность существенность — понятия, получающие различные характеристики в разных когнитивных теориях) в центре внутреннего мира каждого человека находится он сам, а мир воспринимается как межсубъектная действительность (Кубрякова и др. 1997: 22).
По словам русского философа Н. Фёдорова, «Художество и поэзия до сих пор остались верны птолемеевскому древнему воззрению на мир» (Федоров 1993: 79). По словам «гениального библиотекаря», «из геоцентрического положения вытекает антропоцентрическое» (там же, с. 79). Н. Бердяев по этому поводу высказывает созвучную мысль: «Бесконечный дух человека претендует на абсолютный, сверхприродный антропоцентризм, он сознаёт себя абсолютным центром не данной замкнутой планетной системы, а всего бытия, всех планов бытия, всех миров» (Бердяев 1993: 174)1.
Образное отражение антропоцентристской концепции мы находим у Бахтина, который, не вводя дефиницию, дал исчерпывающее определение антропоцентристского видения мира. Для более глубокого его понимания, на наш взгляд, имеет смысл привести развернутую цитату:
«Мир, где действительно протекает, свершается поступок, отмечает Бахтин <...>, дан мне с моего единственного места — как конкретный и единственный. Он, как архитектоническое целое, расположен вокруг меня (курсив наш. — Л.Б.) как единственного центра исхождения моего поступка: он находится мною, поскольку я исхожу из себя в моём поступке-видении, поступке-мысли, поступке-деле. В соотнесении с моим единственным местом активного исхождения в мире все мыслимые пространственные и временные отношения приобретают ценностный центр, слагаются вокруг него в некоторое устойчивое конкретное архитектоническое целое. Моё активное единственное место не является только отвлеченно геометрическим центром, но ответственным эмоционально-волевым (курсив наш. — Л.Б.), конкретным центром конкретного многообразия бытия мира. Здесь стягиваются в конкретно-единственное единство различные с отвлечённой точки зрения планы: и пространственно-временная определённость (курсив наш. — Л.Б.), и эмоционально-волевые тона и смыслы. Эта действительная моя причастность с конкретно-единственной точки бытия создаёт реальную тяжесть времени и наглядно-осязательную ценность пространства, делает тяжёлыми, не случайными, значимыми все границы — мир как действительно и ответственно переживаемое единое и единственное целое. В данной единственной точке, в которой я теперь нахожусь, никто другой в единственном времени и единственном пространстве единственного бытия не находится. И вокруг этой единственной точки располагается всё единственное бытиё единственным и неповторимым образом. То, что мною может быть совершено, никем и никогда совершено быть не может. Этот факт моего не-алиби в бытии, лежащий в основе конкретного и единственного долженствования поступка, не узнаётся и не познаётся мною, а единственным образом признаётся и утверждается <...>.» (Бахтин 1986: 511—512).
Анализируя вышеприведённое высказывание, нетрудно заметить, что учёный описывает древнюю, птолемеевскую геоцентрическую картину мира, являющуюся «продуктом когнитивного познания» (Лазарев 1999), в которой человеку отводилось почётное центральное место, что вполне созвучно идеям русских философов Н. Фёдорова и Н. Бердяева.
Антропоцентризм и сегодня рассматривает человека в качестве точки отсчёта для определения и категоризации всех объектов и явлений внешнего мира и «мерой всех вещей», подтверждая тем самым мысль Бахтина, считающего, что «ценностным центром событийной архитектоники эстетического видения является человек» (Бахтин 1986: 510). Говоря о человеке не как о тождественном ценностному центру нечто, а «как любовно утверждённой конкретной действительности» (там же, с. 510), учёный подчёркивает и эмоциональный аспект. Этот центр потому и назван ценностным, что он, по Бахтину, является эмоционально-волевым, а, по мнению А. Вежбицкой, все эмоции имеют когнитивный базис. Если «равнодушие есть освобождение нас от многообразия бытия» (Бахтин 1986: 311), отмечает М. Бахтин, то есть оно монологично, то «в отношении к человеку любовь, ненависть, жалость, умиление и вообще всякие эмоции всегда в той или иной степени диалогичны» (там же, с. 291). Для Бахтина и Бубера (Бубер 1993) характерно такое понимание философской антропологии, в которой философия, моральная рефлексия имеет место относительно не только я, но и другого. Их близость проявляется ещё и в том, что они видят в диалоге не только приобщение к истине, но и спасение человека.
В связи с вышеизложенным можно сделать вывод о том, что бахтинская концепция диалогичности, которая, по словам самого Бахтина, предполагает «безграничность контактов со всем и вся в мире» (Бахтин 1986: 308) обязана своим рождением его антропоцентристскому видению мира, что говорит о когнитивном подходе учёного к исследованию проблем.
Юмор и сатира, два основных вида комического представляют собой, по мнению А.С. Петренко (2000), некое выражение мировоззренческой позиции писателя (курсив наш), а ирония, пародия, острота и другие аналогичные художественные явления — реализацию его творческой установки.
Внутреннюю связь художественной системы М. Булгакова с философской системой Н. Бердяева в разное время отмечали такие разные исследователи, как Джулия Кёртис (Кэмбридж 1987), ссылаясь на авторов Малоу (Нью-Йорк) и Эдварса (Кэмбридж), Якимец Н.В. (Н. Новгород), очертив «круг идей, релевантных для двух картин мира: научной (философской) Н.А. Бердяева и художественной М.А. Булгакова» (Якимец 1999: 12), Г. Круговой (Нью-Йорк), допускающий связь идей Булгакова с философским гнозисом Бердяева, согласно которому «Бог всесилен над бытиём, но не имеет власти над «ничто» и над «несотворённой свободой» (Круговой 1979: 57).
Говоря об антропоцентристской концепции видения мира, как маркированной позиции (в рамках «теории релевантности»), следует иметь в виду, что антропоцентристская и социоцентристская концепции представляют собой асимметричную бинарную оппозицию и находятся, в отношениях дополнительности. Основу данной концепции составляют проблемы духовности, свободы и творчества, судьбы, смысла жизни и смерти. Разработке этих «вечных тем» Булгаков посвятил большую часть своей творческой жизни. Их исключительная важность для писателя выражена в знаменательной фразе: «Дописать раньше, чем умереть».
В своём обращении к вечным темам, отмечает В.Е. Хализев, искусство оказывается сродным и близким онтологически ориентированной философии и учениям о природе человека (антропологии). Преломление в искусстве бытийных констант стало предметом пристального рассмотрения философами эпохи романтизма, а также учёными школ мифологических (братья Гримм в Германии, Ф.И. Буслаев в России) и неомифологических (Н. Фрай), психоаналитического искусствоведения, ориентирующегося на труды З. Фрейда и К.Г. Юнга (Хализев 1999б: 43).
Говоря о монологической и диалогической художественности, Е.В. Волкова отмечает, что высшим проявлением диалогичности является полифония. В полифонической структуре диалогичность проявляется оптимально: автор и герой как бы находятся рядом, и оба «слышат» друг друга. «Полифонический роман берёт начало в серьёзно-смеховых и карнавализированных жанрах художественной культуры» (Волкова 1990: 54).
Антропоцентристская концепция видения мира, на наш взгляд, формирует полифонический тип художественного мышления, который позволяет «отразить многоплановость и противоречивость мира в его единстве и незавершённости в виде многоголосья — совокупности голосов различно поющих на одну тему и воспринимаемых сознанием автора в качестве субъектов» (Вязмитинова 1999: 272). Как отмечает Е. Яблоков (1997), одной из фундаментальных проблем булгаковских произведений оказывается идея релятивности, недостоверности «всех точек зрения» перед «лицом истины», возможность сосуществования «на равных» в художественном мире конфликтующих жизненных позиций, взаимно враждебных идеологий. Романы Булгакова, по словам В. Немцева, отличаются принципиальной незавершенностью (Немцев 1999). В исчерпаемости произведения — его смерть, гениальное произведение искусства всегда неисчерпаемо — и это один из показателей художественности.
Таким произведением и является булгаковский роман «Мастер и Маргарита».
Примечания
1. Бердяев называл своё мировоззрение антропоцентризмом. Но понимал под этим не гордынное превозношение человека над природой, не оторванность его от мировой, космической жизни (именно так позднее определит антропоцентризм Н.Г. Холодный), а напротив, поставление человека в центр Вселенной как её духовного, экзистенциального средоточия (Бердяев 1993: 170).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |