А теперь я расскажу о том, на что натолкнулся неожиданно, случайно. Долго раздумывал — писать или не писать? Во-первых, достоверных объяснений найденному факту нет, к тому же информация оказалась очень скудная. Однако кому будет интересен текст, из которого цензурой изъяты те слова, которые противоречат заданному образу?
Итак, просматривая восстановленную стараниями немецких историков опись документов партканцелярии НСДАП (Национал-социалистической немецкой рабочей партии Германии), я, к удивлению своему, обнаружил среди фамилий известных партийных бонз и прочих членов партии... Василия Солдатёнкова. Была и ссылка на некий регистрационный номер. И как прикажете это понимать?
Увы, судя по всему, указанные в описи документы были уничтожены. Единственная возможность добыть хоть сколько-нибудь значимую информацию — это попытаться разобраться в том, что означает этот номер. И вот в разделе, описывающем некие юридические казусы вроде перемены гражданства и конфискации имущества, нашел желаемое объяснение: «Особые случаи». Час от часу не легче! Теперь надо выяснять, с какой такой стати Солдатёнков удостоился особого внимания чиновников из партканцелярии НСДАП.
В принципе тут удивляться нечему. Те же Борис Смысловский и Григорий Ламздорф уже доказали, что часть белой эмиграции была готова идти на все, сотрудничая даже с чертом, лишь бы отомстить большевикам или хотя бы сохранить иллюзию возможности возврата к прошлому, к России без Советов. Но вот от Василия Васильевича участия в делах нацистов я никак не ожидал. А потому сначала сохранялась слабая надежда, что это вовсе не он или же что-то здесь чиновники напутали.
Однако есть факты, которые косвенно подтверждают версию о его сотрудничестве с нацистами. После отъезда из Америки, по крайней мере с середины 30-х до середины 40-х годов, Василий Солдатёнков жил в Италии, где утвердился фашистский режим. Его отношение к Советам комментариев не требует — да кто ж обрадуется, разом потеряв богатство? Уже не раз приходилось мне писать, что многих русских эмигрантов желание отомстить привело в германскую армию или же в разведку, в Русский охранный корпус генерала Штейфона, или в РОА генерала Власова. Смущает только возраст — к началу 40-х годов Василию Васильевичу было за шестьдесят, тут уж не очень повоюешь. Но вот попался на глаза документ из архива МИД Германии, в котором некто Василий Солдатёнков упоминается как политик в период 1934—1941 годов, причем фамилия его фигурирует рядом с фамилией некоего Курта Людеке. Пришлось заняться поисками информации о новом фигуранте.
Курт Людеке родился в Германии, в семье инженера-химика, который дослужился до должности директора завода. Однако ранняя смерть отца привела к тому, что семнадцатилетний Курт, как и вся его семья, остался без каких-либо средств к существованию. Злые языки утверждают, что благодаря привлекательной внешности он пользовался успехом у женщин и зарабатывал на жизнь, исполняя роль альфонса. Не брезговал будто бы и вниманием мужчин. Во всяком случае, умение тем или иным способом расположить к себе людей было одним из его достоинств. Кстати, весьма важное качество как для профессионального журналиста, так и для разведчика.
А вот как сам Людеке объясняет причины своего материального благополучия. В своих воспоминаниях он пишет, что случайно познакомился с жокеем, который подсказал ему, на какую лошадь нужно делать ставку. Людеке стал регулярно выигрывать на скачках, причем даже в тех случаях, когда не прибегал к советам сведущих людей. Затем переключился на американскую рулетку, а позже его частенько можно было видеть за карточным столом. Причем везде и всегда ему сопутствовала удача. Ну, может быть, и не всегда, но в общем-то довольно часто. «У меня было больше денег, чем я был в состоянии истратить», — пишет Людеке. Костюм, пошитый лучшим лондонским портным, автомобиль с собственным шофером... Дальше можно не продолжать, поскольку способ «отмывания» денег, описанный Людеке, стал в более поздние времена настолько популярным, что только очень наивный человек может поверить в такие чудеса. Куда достовернее выглядело бы нежданное наследство от богатой тетушки. Однако, если не было наследства, доходы Людеке вряд ли можно объяснить одними лишь подношениями партнеров и партнерш.
Весьма неубедительно выглядит и рассказ о якобы существовавшей у Людеке подруге. «Она была женой другого человека, но мы жили вместе». Долорес — имя довольно редкое для жителей Германии. Но если Людеке непременно хотел уверить читателей книги в том, что у него была именно любовница, а не любовник, ей следовало бы придать более реалистичные черты. Разумнее было хоть что-то рассказать о ее муже, конечно же не называя никаких имен. А так подруга воспринимается как результат довольно неумелой авторской фантазии.
Надо заметить, что Курта Людеке нередко связывают с фигурой «международного шпиона» Гуго Людеке, работавшего на Американском континенте, в испаноговорящих странах. А между тем в те годы, что предшествовали Первой мировой войне, Курт Людеке много путешествовал — успел побывать в Англии, Италии, во Франции и даже в Индии и Египте, если верить его собственным словам. Но есть сведения, что побывал он и в США, и в Мексике — где еще, это осталось неизвестным. Кто финансировал вояжи — прелестные дамы или германская разведка, — об этом нам остается лишь гадать. С началом Первой мировой войны Людеке оказался в запасном полку. Позже, признанный негодным к строевой службе, якобы трудился санитаром в военном госпитале под Гейдельбергом, а после войны работал газетным репортером. Но самое важное событие случилось, по его словам, в 1922 году, когда он побывал на митинге, где выступал Адольф Гитлер. Людеке был покорен — не столько красноречием или манерами оратора, но в большей степени неординарностью высказанных идей, а также редкостным умением Гитлера приводить в возбуждение толпу, заражая ее уверенностью в правоте своего дела:
«Его слова были как удары кнута. Когда он говорил о позоре Германии, я чувствовал себя в состоянии наброситься на любого противника. Его призыв к немецкой, мужской чести был как зов к оружию, учение, которое он проповедовал, было откровением».
Общительный и обаятельный журналист быстро установил контакт с будущим вождем германской нации, а вскоре стал его доверенным лицом в налаживании зарубежных связей.
В это же время Людеке участвует и в политической жизни внутри Германии. Он помогает Рему в создании на базе штурмовых отрядов новой группировки внутри партии, «Фронтбанн», претендующей на власть. Позже ему это припомнят. Однако недюжинные способности Людеке признавал даже Адольф Гитлер несколько лет спустя после их разрыва:
«Если Людеке был шпионом, он был не только одним из самых хитрых, но также и одним из самых опасных из тех, кто когда-либо работал в Германии».
Восхищение Гитлера вызывали и другие достоинства «шпиона» — Людеке «говорил на французском, английском, испанском и итальянском языках так же хорошо, как на немецком». Это не противоречит версии о его работе перед Первой мировой войной на германскую разведку в странах Латинской Америки под именем Гуго Людеке.
В августе 1923 года Людеке с рекомендательным письмом за подписью Гитлера отправился в Италию, имея поручение завербовать Муссолини в «товарищи по оружию», а заодно добиться финансовой поддержки от итальянских финансовых кругов. Особого успеха эта миссия не имела, но характер статей и сообщений о нацистах в итальянской прессе резко изменился к лучшему. А через год в качестве корреспондента «Фолькишер беобахтер» Людеке направили за океан с задачей установить полезные контакты с тамошними антисемитскими кругами, ну и, конечно, способствовать распространению идеологии нацизма. За несколько лет Людеке побывал с лекциями во многих крупных городах. Однако зажиточные американцы, за редким исключением, не одобряли национал-социалистических идей, а Гитлера считали бездарным выскочкой. Видимо, с подачи этих недоброжелателей к Людеке прилепились обидные прозвища «бисексуальный плейбой» и «гомосексуальный вымогатель». Ну, тут без комментариев... Впрочем, Людеке не забывал и о необходимости создания образа примерного семьянина. Как-то он посетил публичную библиотеку в Детройте и был очарован библиотекаршей Милдред Коултер. Летом 1927 года они поженились. Нельзя исключать, что Людеке уже тогда готовил плацдарм для отступления на случай изменения ситуации в Германии.
В течение последующих лет, с небольшими перерывами, Людеке продолжал работать в США. Ему удалось организовать издательство «Свастика-пресс» и «Американскую лигу свастики», зарегистрированную в Нью-Йорке. Судя по всему, его старания в добывании финансовых средств для Гитлера также оказались не напрасны. В июле 1938 года, когда автомобильному магнату Генри Форду исполнилось семьдесят пять лет, германский консул в Кливленде вручил ему высшую награду фюрера — Большой крест ордена Германского Орла. Такую же награду имели только Бенито Муссолини и граф Чиано, его зять. Автомобильный магнат также не остался в долгу — каждый год он переводил 50 тысяч марок в качестве подарка на день рождения фюрера. Уже гораздо позже, в 70-х годах, сноха композитора Рихарда Вагнера, участвовавшая в налаживании контактов нацистов с деловыми кругами США, рассказала, что Форд тайно помогал нацистам, перечисляя финансовые средства, полученные от продажи автомобилей и тракторов в Германии. Стоит ли удивляться, что в гитлеровской «Майн кампф» есть явные заимствования из статей, написанных Фордом и собранных в книге «Международный еврей: главная проблема в мире». В Германии она была издана под названием «Вечный еврей».
В общем, дела шли своим чередом, и в начале 30-х годов Людеке возвратился в фатерлянд. К этому времени его товарища по штурмовым отрядам Рема, начальника штаба СА, стали подозревать в гомосексуальных связях — в прессе были опубликованы разоблачающие его материалы. Существенно и то, что Рем намеревался стать конкурентом Гитлера в борьбе за власть. Все это могло иметь скверные последствия для Людеке.
В мае 1933 года Людеке был арестован — судя по всему, его ждала участь многих соратников фюрера, от которых тот решил избавиться. Вот что сообщали американские газеты:
«Курт Людеке, прежний руководитель национал-социалистического пресс-бюро в Вашингтоне, был арестован в Берлине по обвинению в шантаже».
Позвольте, но при чем же здесь шантаж? Такое обвинение должно иметь под собой весьма значительные основания. И тут мы снова возвращаемся к источникам доходов Курта Людеке. Роскошный образ жизни, путешествия по дальним странам, содержание на собственные средства личного отряда штурмовиков... А что, если Людеке шантажировал своих интимных партнеров? Надо же и то иметь в виду, что в прежние времена мужеложство считалось уголовным преступлением. Конечно, чем бы ни занимался какой-то там мясник в свободное от работы время, вряд ли его интимные занятия вызовут возмущение общественности или привлекут внимание прокурора. Но если это важная персона, для нее огласка может означать серьезные неприятности в бизнесе или повредить политической карьере. Ну, скажем, крупный чиновник министерства иностранных дел... Увы, сомнительные личные связи несовместимы с работой дипломата, что поделаешь. И уж совсем другое дело, если есть убедительные доказательства гомосексуальной связи. Тут одним порицанием не обойтись — с приходом нацистов к власти в Германии стали создавать специальные концлагеря для гомосексуалистов.
Итак, способ обогащения с помощью шантажа вполне может обеспечить требуемый доход, особенно если вложить деньги в ценные бумаги, конечно же не в Германии, а за границей. А между тем, по оценкам сведущих людей, капитал Людеке к началу 30-х годов составлял около миллиона марок. Кстати, сотня штурмовиков в личном подчинении вполне могла играть в этом деле если не главную, то вспомогательную роль в качестве наглядного подтверждения серьезности намерений шантажиста.
Пагубную роль в судьбе Курта Людеке сыграла личный секретарь Гитлера в 30-х годах Герта Олденбург. В картотеке канцелярии НСДАП сохранились ссылки на ее сообщения по поводу «очень небрежной частной жизни» Людеке, «афериста» и «сутенера». Она же обратила внимание партии на недостойную связь Людеке с дочерью известного публициста Георга Бернхарда, немецкого еврея.
Убежденный противник национал-социализма, «германофоб», как называли его в Берлине, Георг Бернхард после прихода Гитлера к власти был вынужден перебраться в Париж, где совместно с единомышленниками основал «Парижскую ежедневную газету», в основном предназначенную для немецких эмигрантов. Финансировал это издание Владимир Абрамович Поляков. Что ж, наконец-то есть повод снова уделить внимание российской эмиграции.
Владимир Абрамович был потомственным аптекарем — его родители, Абрам Львович и Фаина Исааковна, содержали аптеку в Москве, а сам он стал работать помощником аптекаря в Санкт-Петербурге. Так бы и возился он с микстурами и порошками, если бы однажды не пришла в голову мысль выпускать свою газету. Название подобрал удачное — «Современное слово», нечто пробуждающее приятные воспоминания о журнале «Современник», который издавал Некрасов в середине XIX века. До Некрасова Владимиру Абрамовичу было далеко, но к 1917 году он смог распрощаться с опостылевшей аптекой. Говорят, что этому помогло сотрудничество с конторой объявлений Людвига Менцля. А почему бы нет? Смог же Николай Иванович Пастухов, владелец «Московского листка», за считаные годы разбогатеть — и все будто бы благодаря рекламе, получаемой от Метцля. Невиданный успех для мещанина, за два десятка лет до этого служившего поверенным при винных откупах в провинциальной глуши, а позже ставшего владельцем небольшого питейного заведения близ Арбата.
Должен огорчить тружеников на ниве навязчивой рекламы — успех газете и ее владельцу принесло разнообразие и качество материалов, рассчитанных на самые широкие круги читателей — от пролетариев до интеллигенции. Владимир Гиляровский, один из первых авторов «Листка», писал, что Пастухов «выучил Москву читать».
А что ж Владимир Абрамович? По популярности его газета не могла конкурировать с «Московским листком», особенно в пору его наивысшего рассвета, однако и Поляков не бедствовал, даже скопил кое-какие средства. Поэтому и оказался после революции в Европе — бедная Россия, эта злая мачеха, была ему даром не нужна.
Есть разные мнения относительно того, кому принадлежала идея основать в Париже газету, рассчитанную на немецких эмигрантов. Враждующие стороны не пришли к согласию по этому вопросу до сих пор. Одни говорят, что все придумал Бернхард, другие утверждают: только Поляков!
На мой взгляд, тут все предельно очевидно. Даже если учесть ненависть Владимира Абрамовича к нацистскому режиму, какое ему было дело до этих немцев, покинувших свою страну? Его интерес состоял в получении прибыли, иначе не имело смысла затевать такое дело. Знал бы, к чему издание этой газеты приведет, может быть, снова занялся бы порошками да микстурами.
Эрнст Ганфштенгль
А дело в том, что со временем антифашистская газетка стала вызывать раздражение в Берлине. Надо полагать, что для нейтрализации ее влияния нацисты предприняли какие-то шаги. И вот летом 1936 года главный редактор Георг Бернхард опубликовал в газете статью, согласно которой Владимир Поляков продал газету Артуру Шмольцу, атташе по вопросам пропаганды немецкого посольства. Вслед за этим ведущие журналисты покинули газету, создав, по сути, ее клон — вместо Pariser Tageblatt она называлась Pariser Tageszeitung. Это издание доставило немало хлопот германским властям, особенно в дни работы Всемирной выставки 1937 года в Париже, когда газета распространялась в местах наибольшего скопления посетителей, приехавших из рейха. Нацисты справедливо опасались пропагандистского воздействия материалов газеты на неокрепшие умы своих сограждан. И правда, среди авторов газеты, помимо социал-демократов, были люди, имевшие прежде авторитет в широких кругах, — бывший полицай-президент Берлина, добивавшийся высылки Гитлера из Германии еще в 1931 году, писатель Генрих Манн и многие другие.
Что же касается претензий Полякова к Бернхарду, они рассматривались в суде чести и в комитете немецких журналистов-эмигрантов еще целый год. Судя по всему, решения принимались в зависимости от личных предпочтений — собственно говоря, это и есть тот самый «независимый» суд. Дошло дело и до уголовного суда — там озвученные Бернхардом обвинения, увы, не подтвердились. Владимир Абрамович хотя и выиграл процесс, однако длительная тяжба не проходит без следа — Поляков был разорен, заболел и вскоре умер.
В отличие от Людеке вольный или невольный участник газетного скандала Артур Шмольц был более разборчив в сексуальных связях. Сын фабриканта, имевшего отношение к оружейному бизнесу, женился на бывшей личной секретарше и по совместительству любовнице третьего человека в нацистской иерархии, Йозефа Геббельса, тем самым заложив фундамент для будущей карьеры. А ведь начинал Шмольц свою работу в той же роли, что и Людеке. Руководителю отделения партии на севере Испании было поручено вести заодно и пропаганду в странах Южной Америки — в Чили, Аргентине и Бразилии. Особенно в Чили Шмольцу повезло — прирост количества членов НСДАП превысил самые радужные ожидания.
В Париже Шмольц поставил дело пропаганды нацистских идей с большим размахом. Именно он основал Maison Brune — «Коричневый дом», место сборищ для столичных наци. Существенную поддержку ему оказывал германский посол во Франции Отто Абец, который находил средства на подкуп журналистов, превосходившие даже те немалые суммы, что переводились для этих целей посольству по официальным каналам из Берлина. А не задолго до вторжения немецких войск в Париже там разразился скандал. Сначала выяснилось, что Абец заплатил редакторам двух французских газет за публикацию прогерманских статей, причем посол сам сообщил об этом — видимо, столь недипломатичным образом проявилось его нетерпение в преддверии оккупации Парижа. Уже после высылки Абеца в Германию в прессе были опубликованы сведения, будто жена французского министра иностранных дел Бонне была в приятельских отношениях с упомянутыми журналистами, а сам министр получил деньги от Абеца за то, что посоветовал им быть более покладистыми. Так что не зря Курт Людеке обхаживал заокеанских промышленников и банкиров — пропаганда новых идей в любые времена требует немалых финансовых вложений.
А между тем удачная женитьба Шмольца способствовала и успехам его отца — арест вместе с несколькими десятками других производителей вооружений в декабре 1945 года доказывает значительность его вклада в германский военный потенциал. Но младший Шмольц до дней позора и унижения не дожил — в 1939 году его не стало. Подробностей историки не сообщают, и остается лишь гадать, то ли после вторжения германских войск во Францию со Шмольцом расправились местные антифашисты, то ли активный пропагандист национал-социалистических идей, раздавая взятки, не забывал и о себе, а потому его судьбой распорядились головорезы из гестапо.
Людеке больше повезло — ему удалось избежать наказания по «делу о шантаже» без особого ущерба для здоровья. В итоге он добрался до Америки.
Удивительно, но точно такая же история повторилась через несколько лет. А началась она, вероятно, на том самом митинге, где Курт Людеке был покорен красноречием будущего вождя. На этот раз воспылал высокими чувствами к Гитлеру выходец из вполне обеспеченной семьи, получивший образование в престижном Гарварде, Эрнст Ганфштенгль.
Его мать была американкой, дальней родственницей генерала американской армии Джона Седвика. Крестным отцом Эрнста стал его высочество герцог Сакс-Гобсбургский Эрнст II, брат принца Альберта и шурин покойной королевы Виктории. Во время учебы в Гарвардском университете Эрнст общался с Уолтером Липпманом, Джоном Ридом, с Франклином и Теодором Рузвельтами. Среди его знакомых были газетный магнат Уильям Рэндольф Херст, писательница Джуна Барнс, с которой он какое-то время был помолвлен, и даже Чарли Чаплин собственной персоной. Словом, жизнь могла развиваться по накатанной и вполне благоприятной колее.
По окончании университета Ганфштенгль руководил американским филиалом небольшой семейной фирмы. Это продолжалось вплоть до 1917 года, когда неожиданно имущество всех германских предприятий было конфисковано правительством США. От финансовых проблем выпускника Гарварда не спасли ни многочисленные знакомства, ни женитьба на американке в 1920 году. Вскоре Ганфштенгль вынужден был перебраться на родину своего отца, в Германию. Там-то его и настигла страсть к будущему вождю немецкой нации. Вот как уже гораздо позже он комментировал свои впечатления от выступления Гитлера на митинге:
«Благодаря удивительному устройству горла он смог создать рапсодию истерии».
Ко времени своего «причастия» Ганфштенгль обладал всеми необходимыми качествами для деятельности в интересах партии — налаживания связей нацистской верхушки с влиятельными кругами в США. Можно даже сказать, что он стал редкой и совершенно неожиданной находкой для начинавшего свое восхождения фюрера. Видимо, на том же основании кое-кто утверждает, что Ганфштенгль работал на американскую разведку. Однако в его воспоминаниях нет и намека на это, хотя иные свои «достоинства», а также вклад в финансирование НСДАП он всячески подчеркивает. Свидетельством его истинного отношения к режиму могут быть разве что откровенные высказывания жены, американки Хелен Нимейер, по поводу Адольфа Гитлера: «Я говорю тебе, он кастрированный». Ганфштенгль жене не возражал. Но это как бы между прочим...
А между тем Ганфштенгль, считавшийся способным пианистом, стал автором нескольких нацистских маршей, ему же приписывают изобретение фашистского приветствия Sieg Heil. Если суммировать все его таланты, окажется, что это и в самом деле был неоценимый для партии человек. Тут следует учесть и его участие в организации поджога Рейхстага — об этом со ссылкой на некое парижское издание писал в своей книге Людеке. Неудивительно, что Гитлер стал крестным отцом Эгона, единственного сына Ганфштенгля.
В 30-х годах Ганфштенгль занимал достаточно влиятельный пост пресс-секретаря по зарубежной печати при НСДАП и видел свое будущее только в розовых тонах. Однако наступили другие времена, намечались грандиозные планы, и напоминание об унизительном прошлом, когда приходилось клянчить у богатеньких, Гитлера, несомненно, раздражало. К тому же в деле пропаганды за рубежом куда больше преуспело ведомство Альфреда Розенберга «Бюро иностранной помощи НСДАП», созданное весной 1933 года. Сыграло роль и то, что Ганфштенгль был слишком хорошо информирован о подробностях организации того самого поджога. Есть мнение, что пресс-секретарь мог себе навредить и конфликтом со вновь назначенным министром пропаганды Геббельсом. Скорее всего, Ганфштенгль сам рассчитывал на звание самого главного пропагандиста и соответствующий пост в иерархии НСДАП. Однако ни Геббельса, ни Розенберга обойти не удалось — среди людей, окружавших Гитлера, шла отчаянная борьба за близость к телу вождя нации. А тут еще в его окружении появилась некая англичанка по имени Юнити Митфорд, убежденная фашистка и страстная его поклонница. Ей-то и удалось окончательно убедить фюрера расстаться со строптивым выпускником американского Гарварда.
Юнити родилась в аристократической семье, состоявшей в родстве с самим Уинстоном Черчиллем. У нее было пять сестер. Одна из них стала коммунисткой, сражалась в рядах республиканской армии в Испании, другая вышла замуж за известного британского фашиста Освальда Мосли. А Юнити увлеклась идеями национал-социализма и была покорена неординарной личностью вождя. В свою очередь Гитлер был восхищен ее «совершенной немецкой женственностью». Возможно, их сблизило еще и присутствие истерических черт в характерах обоих, вызванное проблемами в сексуальной сфере.
А вот что писал о Юнити Митфорд в своих воспоминаниях личный фотограф Гитлера, Генрих Гоффман:
«Она была убеждена, что ее родная страна вместе со страной ее героя смогут добиться мирового господства столь непоколебимого, что ему никто не сможет противостоять, но одновременно такого справедливого и благостного, что все будут ему только рады. «Мало женщин, — сказала она мне, — имели возможность действовать во имя такой великой цели». Для ее достижения она была готова отдать даже собственную жизнь».
Возможно, и не стоило уделять столько внимания убогим откровениям истерички. Но вот что интересно — есть нечто общее в судьбах двух близких к фюреру людей, Курта Людеке и Эрнста Ганфштенгля. На одного наговорила Герта Олденбург, а на другого — Юнити Митфорд. Прав был глава парижской полиции Антуан де Сартин, который еще во времена Людовика XVI поучал своих коллег: если не удается раскрыть преступление по горячим следам, ищите женщину! Так, в какой-то мере из-за женщины, Ганфштенгль потерял свое прежнее влияние на Гитлера, а вместе с этим утратил гарантии личной безопасности.
И вот в 1937 году Ганфштенгль по поручению Гитлера направился на самолете в Испанию, якобы для переговоров с генералом Франко. Во время перелета случился странный разговор, в котором пилот, возможно из симпатии к Ганфштенглю, сообщил ему, что есть приказ сбросить посланца фюрера с парашютом над окопами красных где-то между Барселоной и Мадридом. Ганфштенгль был потрясен! Ему и в голову не могло прийти, что Гитлер захочет расправиться со своим любимцем, когда-то учившим будущего вождя нации, как пользоваться вилкой за обеденным столом.
Согласно воспоминаниям Ганфштенгля, благодаря помощи пилота ему удалось бежать — сначала в Швейцарию, а затем он перебрался в Англию.
Есть и другая версия событий, изложенная в мемуарах личного архитектора Адольфа Гитлера, а позже рейхсминистра вооружений и военной промышленности Шпеера. По его мнению, это был всего лишь розыгрыш, придуманный Гитлером и Геббельсом. Столь злая шутка стала итогом попыток Геббельса избавиться от конкурента, скомпрометировав его в глазах вождя — для этого годился любой, даже примитивный компромат, за неимением чего-то более существенного. В дело пошло все — и сходство марша, сочиненного Ганфштенглем, с какой-то песенкой, популярной на Британских островах, и презрительные высказывания о боевом духе немецких солдат, воевавших на стороне генерала Франко. Последний донос был воспринят Гитлером особенно болезненно — пресс-секретаря решили проучить. И вот потрясенный Ганфштенгль слушал откровения одного из пилотов, самолет же в это самое время барражировал где-то в районе Лейпцига, а вовсе не летел в сторону Испании.
Так или иначе, но после сложнейших перипетий до смерти напуганному Ганфштенглю удалось добраться до Британских островов. Но после начала Второй мировой войны бывший нацист был интернирован, и начались его скитания по лагерям перемещенных лиц сначала в Англии, потом его переправили в Канаду, где Ганфштенгль чуть не помер с голоду, затем снова выдали британским властям... И это несмотря на знакомство во время учебы в Гарварде с будущим президентом США. Впрочем, Рузвельт о Ганфштенгле не забыл — прежде чем возвратить его из Америки британцам, решено было использовать способности экс-нациста на полную катушку. Речь об «S-проекте», в рамках которого составлялись подробные досье на несколько сотен наиболее влиятельных деятелей нацистского режима. Особое внимание было уделено исследованию личности Адольфа Гитлера, которое проводила группа экспертов во главе с психоаналитиком, директором Гарвардской психологической клиники Уолтером Лангером для нужд Управления стратегических служб США, предшественника ЦРУ.
Юнити Митфорд
Лагерные мытарства и допросы продолжались до сентября 1946 года. Да будь Ганфштенгль агентом американской разведки, разве стало бы такое издевательство возможным? На мой взгляд, куда более реален другой вариант — вся эта затея с намечавшейся расправой была придумана некими силами в окружении Гитлера для того, чтобы сделать из Ганфштенгля мученика и подготовить его легальное возвращение в Америку. Как не посочувствовать беглецу от нацистского режима, к тому же окончившему Гарвард? В этой роли он мог оказаться куда полезнее для нацистских вождей — к советам «невозвращенца» должны были более внимательно прислушиваться. При этом ни сам Ганфштенгль, ни те, кто его послал, не ожидали, что всю войну ему придется скитаться по лагерям. Однако и в столь некомфортабельных условиях Ганфштенгль не раз предпринимал попытки повлиять на президента США, писал ему длиннейшие послания, склоняя к сотрудничеству с оппозицией Гитлеру в Германии и описывая черными красками перспективы коалиции с СССР. В пользу этой версии говорит и выбор экзотического способа убийства — а как еще можно расценить попытку выдачи его бойцам интернациональных бригад? И еще это неожиданное предложение помощи со стороны пилота. Чем-то напоминает «бегство» бывшего пресс-секретаря Гесса на Британских островах в 1941 году. Кстати, и развод с супругой, предпринятый незадолго до описанных событий, не противоречит этой версии — трудно организовать бегство вместе с женой, а оставлять ее нельзя, поскольку тогда, по логике задуманного, она неизбежно должна была подвергнуться репрессиям. Рассказ же о том, что это был якобы розыгрыш, прозвучал уже гораздо позже — через много лет после окончания войны, когда нацистский преступник Альберт Шпеер вышел из тюрьмы и опубликовал воспоминания.
Странное дело, но в своих мемуарах Ганфштенгль ни слова не написал о Курте Людеке, хотя есть свидетельства, что они были дружны. Тут либо нежелание напоминать, что вариант с «невозвращением» был уже до его бегства отработан, либо намерение приписать одному себе заслуги в обеспечении финансовой поддержки из США. Вот почему возникло у меня такое предположение — «вариант отработан»? А дело в том, что опубликованная в 1938 году книга Курта Людеке под впечатляющим названием «Я знал Гитлера» вовсе не является исследованием сущности «расовой теории» Розенберга. И утверждений о пагубности идей национал-социализма в этой книге нет. Есть только критика личных качеств фюрера и методов внутрипартийной борьбы. Так ведь другой возможности популяризировать свои идеи за рубежом после поджога Рейхстага и кровавой «ночи длинных ножей» у нацистов уже не было.
К такому же выводу пришел и Артур Татл в 1939 году при рассмотрении в окружном суде Детройта прошения Людека о получении американского гражданства. Дотошный судья отложил слушания, посчитав необходимым прежде, чем выносить решение, проштудировать многостраничную исповедь просителя — в книге «Я знал Гитлера» больше восьмисот страниц. Прочитал, что называется, «с карандашом» и... не поверил. Потому что исповеди как таковой там не было. Была попытка объяснить причины бегства несогласием с действиями нацистских вождей, а между строк читалось: дали бы мне приличную должность в партии, я бы с удовольствием остался. Назвав просителя «дешевым политиком и прихлебателем» (a cheap politician and a hanger-on), судья в предоставлении гражданства отказал, предложив подать прошение заново через пять лет. Однако до самой смерти в 1960 году Людеке так и не удалось стать гражданином США.
Пришла пора возвратиться в Солдатёнкову. Прежде всего надо признать, что связь его с Куртом Людеке может быть вполне реальной. В середине 20-х годов они могли встречаться в США — одной из целей миссии Людеке являлась пропаганда в среде русских эмигрантов. Не исключено, что идеи нацизма, в частности теория о превосходстве арийской расы, нашли позитивный отклик в душе Василия Васильевича — внешность его вполне соответствовала образу сверхчеловека, а презрение российской аристократии к евреям хорошо известно. С этим новым увлечением Солдатёнкова и его решением перебраться в Германию может быть связан и разрыв с Маделин Риз.
Пожалуй, стоит от предположений вновь вернуться к фактам. Анализ описи документов партканцелярии НСДАП показал, что регистрационные номера, поставленные рядом с фамилией Солдатёнкова, встречаются и в связи с фамилией Курта Людеке. Возможно, что-то подскажет содержание рефератов картотеки партканцелярии, соответствующих этим номерам. Итак, первый реферат:
«По запросу пресс-секретаря по зарубежной печати при НСДАП, Ганфштенгля, поиски министерства иностранных дел о пребывании ускользнувшего из немецкого концентрационного лагеря Курта Г.В. Людеке и в связи с этим расследование по установлению личности мнимого русского изобретателя Василия Солдатёнкова».
Ясно, что Людеке сбежал и к его поискам подключили даже МИД Германии. Но вот что совершенно непонятно — при чем тут Василий Солдатёнков? Что ж, прочитаем и реферат под следующим номером:
«Предложение помощи со стороны Карла Шюлера (из Чикаго, в настоящий момент находится в Берлине) по делу «беглеца и политического афериста» Курта Г.В. Людеке, неоднократно посещавшего Чикаго».
Это сообщение ничего нам не добавит — не хватало еще заниматься выяснением причин заинтересованности в этом деле некоего сочувствующего нацистам жителя Чикаго.
Для полноты картины участия Людеке в делах НСДАП пытаюсь расшифровать смысл еще несколько регистрационных номеров из тех, что упомянуты в связи с фамилией Людеке. С одним номером, пожалуй, все понятно, поскольку относится он к разделу «Обвинения». Далее натыкаюсь на «Имперский попечительский совет для молодежной закалки». Сразу скажу, что упоминание «молодежной закалки» не должно вас нисколько удивлять, поскольку в своей первой речи в должности канцлера Германии Гитлер озвучил следующие принципы построения национал-социалистического государства:
«Никакой терпимости по отношению к взглядам, препятствующим достижению наших целей. Кто не исправится, должен быть сломлен. Беспощадное искоренение марксизма. Внушение молодежи и всему народу идеи, что спасти нас может только борьба и перед этой идеей отступает на задний план все остальное... Закалка молодежи и усиление военного духа, используя для этого все средства. Смертная казнь за измену стране и народу. Строжайшее авторитарное государственное руководство Ликвидация раковой опухоли демократии!»
С молодежной закалкой все предельно ясно — посильное участие Людеке в попечительском совете подтверждает слухи о его не вполне традиционной сексуальной ориентации. Ну где, как не в обществе молодых и сильных юношей, можно найти желанного партнера!
Однако после ареста с партнерами стало туговато. Лагерь в Ораниенбурге, где содержался Людеке, был организован на территории бывшей фабрики в двадцати километрах севернее Берлина весной 1933 года и предназначался для политических противников Адольфа Гитлера. В то время лагерный режим не отличался большой строгостью — заключенных выводили на работу в город под охраной немногочисленной команды штурмовиков. И вот после восьми месяцев заключения Людеке удалось совершить побег. Помогло то, что система концлагерей еще не была доведена до той степени «совершенства», которая была характерна для Заксенхаузена и Дахау, построенных немного позже. Кто организовал побег, кто изготовил поддельные документы, кто помог пересечь границу — об этом не знают даже весьма информированные историки. Единственная кандидатура — это Солдатёнков.
Но прежде чем рассказать о побеге Людеке, надо бы разобраться в реальных причинах его неожиданного ареста. В этом нам поможет отрывок из разговора с Гитлером, приведенный в воспоминаниях Курта Людеке. Вот что сказал во время их беседы Гитлер:
«Вы знаете, что Ганфштенгль всегда считал себя экспертом по Америке, и когда он услышал, что Вы направляетесь в Вашингтон, он замахал руками и сказал: «Что! Hochstapler!»
Здесь приведено выражение, переводимое как «проходимец, авантюрист». Так, по словам Гитлера, Ганфштенгль охарактеризовал своего ближайшего коллегу. Естественно, Людеке был уязвлен:
«Я вполне могу вообразить его размахивающим руками, как семафор, — но он начинает действовать мне на нервы. Поверьте, этот болтун никак не способствует повышению вашего авторитета. Есть много людей, которые недовольны им, особенно если иметь в виду работу, которую вы ему поручили».
Итак, причины опалы и ареста Людеке становятся предельно очевидны. Об этом даже скучно писать — интриги и подсиживания среди людей, находящихся у власти, давно уже вошли в норму повсеместно. Разве что в окружении Гитлера эта борьба приняла наиболее отвратительные формы. Стоит лишь упомянуть, как Людеке подвел итог, уже находясь в концентрационном лагере:
«Мои враги, очевидно, во главе с доктором Ганфштенглем, стали авторами моего позора».
Теперь попытаемся разобраться в обстоятельствах побега. Однажды зимней ночью 1934 года Людеке подняли с постели и повезли в Ораниенбург. Там в своем автомобиле его ждал старый товарищ и один из главарей штурмовиков Эрнст Рем. Разговор происходил без свидетелей. Рем долго распространялся о текущей политической ситуации, о перспективах борьбы за власть в партии, а в заключение сказал:
«Ты не нужен мне в Ораниенбурге, но можешь быть очень полезен за пределами Германии».
Рем предложил этой же ночью вывезти Людеке на своем автомобиле в Швейцарию. В женевском банке у Людеке были деньги. Дальнейшее взаимодействие предполагалось обсудить попозже.
В принципе Людеке был готов. Смущало только то, что кое-какие важные бумаги и документы оставались в лагере. Но камнем преткновения стало освобождение адвоката Грегора Страссера, его ближайшего помощника. На просьбу вывезти и Страссера в Швейцарию Рем резонно заявил, что организация побега может стоить ему жизни:
«Разве Вы не знаете, что Шульц, интимный друг Страссера, готовил покушение на меня, по крайней мере однажды? Почему я должен отдавать свою жизнь в их руки? Это было бы безумием».
Людеке попросил дать время для того, чтобы подумать. Рем оставил ему телефон своего доверенного сотрудника и пятьсот марок на текущие расходы.
Как я уже упоминал, режим в концлагере был в то время довольно либеральный. Разрешались даже поездки в Берлин в сопровождении охранника. В одну из этих поездок Людеке, уже решившись на побег, попытался дозвониться по телефону, который дал ему при их последней встрече Рем, но тщетно. Пришлось воспользоваться другим планом — поездом доехать до Праги, а уже оттуда добираться до Швейцарии. Побегу благоприятствовало то, что у охранника была подружка в Берлине, к которой он отлучился на часок. В итоге план Людеке был успешно реализован.
Детали побега подробно описаны в книге Курта Людеке, но вот что вызывает у меня сомнение. Чтобы успешно преодолеть пограничные кордоны, нужно было иметь удостоверение личности. Вряд ли заключенные концлагеря имели при себе такие документы. Кроме того, нужны были деньги на дорогу, жилье и пропитание. Но очень уж кстати Рем одарил Людеке пятьюстами марками — словно бы нарочно, чтобы версия побега, изложенная в книге, выглядела более правдоподобно. Нет, несомненно, кто-то Людеке помог. Да неужели среди его знакомых не было ни одного, на кого бы можно было положиться?
Для выводов о сотрудничестве Людеке и Солдатёнкова, в частности при организации побега, есть доказательства более существенные, чем отнесение обоих к таинственному разделу картотеки партканцелярии, поименованному как «Особые случаи». Для этого нужно обратиться к тому, что произошло после бегства Людеке из пределов рейха. Тут-то и начинается самое интересное.
Итак, в марте 1934 года Курт Людеке совершил побег из концлагеря в Ораниенбурге. А через три месяца случилась «ночь длинных ножей», так называемая операция «Колибри», в ходе которой он наверняка был бы уничтожен, как и другие подручные Рема из числа штурмовиков. После того как поиски Людеке в Германии не дали результата, уже знакомый нам доктор Эрнст Ганфштенгль из Штаба связи НСДАП обратился в министерство иностранных дел. По его просьбе статс-секретарь МИДа, тайный советник и барон фон Бюлов-Шванте слал телеграммы и письма, требуя предоставить любую информацию о местонахождении и связях Курта Людеке. Но вот что удивительно — рядом с этой фамилией уже известного нам фигуранта неизменно стояло имя Василий Солдатёнков, само собой написанное на немецком языке. Можно только пожалеть, что связь Солдатёнкова с Людеке в этих запросах никак не объяснялась.
Но вот в очередном письме на имя статс-секретаря доктор Ганфштенгль сообщает:
«Любезный господин тайный советник фон Бюлов-Шванте...»
Дальнейшие реверансы за ненадобностью опускаю и сразу перехожу к содержательному тексту:
«Людеке в течение 1911/12 был секретарем этого Василия Солдатёнкова, которого он называет «русским изобретателем».
Вот даже как!
Такого близкого «сотрудничества» я никак не ожидал. Но прежде чем делать какие-либо выводы, перечислю факты, которые помогут разобраться в смысле приведенных строк.
В письме МИДа, разосланном зарубежным представителям, есть такие слова, относящиеся к Солдатёнкову:
«...был якобы русским изобретателем и находился в июле 1911 в Париже».
А между тем в январе 1912 года Василий Солдатёнков, как я уже писал, выиграл в парижском кафе «Де ля Режанс» партию у чемпиона Франции Фредерика Лазара. Как видим, здесь противоречий нет.
Далее приведу выдержку из сообщения немецкого посольства в Риге:
«Мужчина по фамилии Солдатёнков, имя которого не удалось установить, перед войной был русским морским офицером, а позже служил в армии генерала Юденича. В Эстонии он, вероятно, занимался исследованиями и сделал авиационно-техническое изобретение. Позже отправился в Литву, где, вероятно, сейчас и проживает».
Как мы теперь знаем, этим мужчиной не мог быть Василий Васильевич Солдатёнков, который с осени 1917 года жил в Америке. Речь, несомненно, идет о его брате Кузьме. Но вот что интересно — это увлечение Кузьмы Васильевича изобретательством, подтверждаемое мнением заслуживающих доверия германских дипломатов. Так, может, шифровальное устройство в 1912 году вовсе не Василий изобрел? С другой стороны, в предыдущем сообщении Василий назван «русским изобретателем». Ну до чего ж талантливые были сыновья у Василия Ивановича!
Однако речь дальше пойдет не об изобретениях. Очень хотелось бы понять, что связывало Василия Солдатёнкова с Куртом Людеке. А для начала напомню о шахматных увлечениях Василия — ведь без внимания прессы не остались блиц-партии, сыгранные им в 1909 и 1912 годах. Было и сообщение о его вступлении в Манхэттенский шахматный клуб в ноябре 1917 года, и даже победа над чемпионом США Фрэнком Маршаллом.
Но вот читаю американский «Шахматный бюллетень», вышедший из печати в ноябре 1937 года:
«Игра, начатая в Мангейме за два дня до начала Второй мировой войны Фрэнком Дж. Маршаллом и Куртом Людеке, автором книги «Я знал Гитлера», была продолжена, как показано на фотографии, через 23 года, когда они встретились вновь в отеле «Шелтон» в Нью-Йорке. Так и не вспомнив, чей был ход, они не закончили игру. Вместо этого сыграли три блиц-партии, где Маршалл победил дважды и свел к ничьей еще одну игру».
Итак, дипломатия, участие в политических событиях, а тут еще и общее для обоих увлечение шахматами. К этому стоит добавить, что оба выглядели довольно привлекательно, вне зависимости от их сексуальных предпочтений. Если же допустить, что Курт Людеке сотрудничал с разведкой, знакомство с талантливым русским изобретателем в 1911 году становится фактом, не требующим особых пояснений.
Позже, во время своих путешествий по Америке, Курт Людеке просто обязан был разыскать Василия. Кто лучше старого друга мог помочь с организацией пропаганды среди русских эмигрантов? Я уже писал, что Солдатёнков был знаком с президентом Вудро Вильсоном, а в память об отце наверняка был вхож в дома известных дипломатов и политиков. Однако «американская мечта» не сочеталась с идеями национал-социализма, и потому успехи миссии Людеке были поначалу более чем скромны. Одной из удач его работы в США могло стать вступление Василия Солдатёнкова в НСДАП. Думаю, что к этому времени их роли поменялись — уже Василий стал помогать Курту, а не наоборот. Но это частности, а главное в таком деле — дружба. Не исключено, впрочем, что тут была более тесная привязанность.
Скорее всего, именно с участием Солдатёнкова удалось организовать побег Людеке из немецкого концлагеря сначала в Швейцарию, а затем и в США. Поэтому и все усилия органов НСДАП были направлены на поиски этой неразлучной пары. Но вот на что хотелось бы обратить внимание. Вместо того чтобы ограничиться действиями спецслужб, власти подключили к поискам свои дипломатические представительства за рубежом, причем переписка велась вовсе не секретная, да еще и с заметным опозданием — начиная не с марта, а только с ноября. Более того, поиски сосредоточились в Прибалтийских странах и во Франции, хотя известно, что Людеке бежал в Швейцарию и вроде бы писал оттуда слезные письма Гитлеру о своем желании вернуться, если ему будет предоставлена возможность продолжать свою деятельность на благо нации. Впрочем, письма остались без ответа.
Судя по всему, после побега Людеке Василий Солдатёнков направился в Италию, в Рим — там было много знакомых еще с того времени, когда он работал советником в российском посольстве. На первых порах можно было рассчитывать и на приют у бывшей супруги, княжны Елены Горчаковой. Одно не вызывает сомнений — свою борьбу с коммунистами Василий Васильевич не собирался прерывать. Уж очень они Солдатёнковым в России навредили!
Есть и еще одно обстоятельство в подтверждение того, что ярый антикоммунист не мог сидеть сложа руки, а продолжал свою борьбу, возможно сотрудничая с чернорубашечниками. Весной 1944 года в Италии было сформировано новое правительство, в которое вошли и коммунисты. После освобождения Рима союзными войсками в июне того же года антифашистские партии получили в правительстве большинство. А смерть Солдатёнкова наступила через полтора месяца — как раз тогда участники Сопротивления сводили счеты с коллаборационистами и сторонниками прежнего режима.
И снова возникает вопрос: а не пора ли это исследование завершать, тем более что к судьбе княгини Киры Алексеевны история сотрудничества ее дальнего родственника с нацистами имеет весьма приблизительное отношение? Ну разве что просмотреть на всякий случай опись документов партканцелярии НСДАП, в которой и было обнаружено имя Солдатёнкова, а там кто знает — может, снова повезет.
Поиски знакомых фамилий в списке я начал, естественно, с буквы «К» — мне она гораздо ближе остальных точно так же, как Булгакову была близка первая буква его собственной фамилии — вспомните Берлиоза, Бегемота, Бездомного, Борменталя и других персонажей его произведений. Увы, никаких особых откровений поиски не дали. То, что генералы Кутепов и Краснов готовы были сотрудничать хоть с марсианами, хоть с чертом, — это предельно ясно и не требует ни малейших пояснений. Генерала Лампе я бы тоже не стал от этой пары отделять — примитивная до крайности философия российских генералов, участников Белого движения, не заслуживает того, чтобы тратить на нее время. Вполне достаточно было нескольких перлов в исполнении барона Петра Врангеля.
Куда интереснее могут быть политические взгляды русских эмигрантов, имевших хоть какое-то отношение к управлению страной. Одним из них был Алексей Аверкиев, бывший действительный статский советник и бывший член губернского земского собрания. С привычными обязанностями пришлось расстаться, но даже в эмиграции Алексей Алексеевич без дела не сидел — стал членом Российского Освободительного Национального Движения (РОНД), образованного после прихода нацистов к власти. Раньше было как-то несподручно кричать «Зиг Хайль!», но с появлением во главе государства Адольфа Гитлера возродились надежды на реванш. Впрочем, численность РОНД составляла немногим более тысячи человек, да и Гитлер покровительствовать русским фашистам пока не собирался. В это время шла очень сложная игра с Западом, с СССР, и ссориться с Москвой было преждевременно. Вскоре РОНД прикрыли, но вместо нее возникла более умеренная по своей программе Партия Российских Освобожденцев (ПРО). Аверкиев, барон Александр Меллер-Закомельский (генерал от кавалерии, отличившийся при подавлении восстания 1905 года в Севастополе) и еще несколько членов бывшей РОНД, поначалу влившихся в дружные ряды ПРО, со временем сочли позицию ее руководства изменой национал-социалистическим идеалам и вышли из этой партии. Однако можно ли было сидеть сложа руки, когда оные буквально чесались, хотя держать оружие силенок уже явно хватало! Через год Аверкиев вошел в состав Российского Национального и Социального Движения (РНСД) — видимо, на сей раз программа его вполне устроила — и позже стал руководителем его берлинского филиала.
Вот, пожалуй, и все про Алексея Аверкиева — пикейные жилеты со свастикой вместо цветочного узора малоинтересны ввиду убогости мыслей и склонности к ничем не ограниченному словоблудию. Надо бы только вот о чем сказать — и Аверкиев, и Меллер-Закомельский были помещиками того самого Клинского уезда, где расположено Иваново-Козловское, и потому наверняка водили знакомство с князем Юрием Михайловичем. Да что тут говорить — если покопаться в родословных, обнаружим, что в начале XIX века бароны Меллер-Закомельские даже состояли в родстве с Козловскими. По счастью, влиянию будущих нацистов князь не поддался, а потому и его фамилия в описи документов партканцелярии НСДАП отсутствует, чему я несказанно рад. Напомню, что семья князя бежала из Бельгии после германского вторжения, однако добралась только до Парижа, вскоре также оккупированного немцами. Не с этим ли связана смерть Юрия Михайловича в 1943 году? Надо бы отметить и то, что немецкие корни княгини Киры Алексеевны никак не способствовали появлению у нее симпатии к фашистскому режиму.
Есть несколько фамилий в упомянутой выше описи, с которыми случились более чем удивительные превращения. Вот вроде бы все ясно — воевали сначала в Белой армии, потом в военных формированиях Третьего рейха и вдруг... Вдруг появляются сообщения со ссылкой якобы на бывшего работника разведки, откуда следует, будто гитлеровские пособники являлись тщательно законспирированными агентами НКВД. Какую цель преследовали авторы этих откровений — то ли обелить дальних родственников, то ли прославить советские спецслужбы? Логики в этих сообщениях нет, поскольку пользы от подобного «внедрения» во вражеские войска гораздо меньше, чем вреда — крови советских людей по вине русских фашистов было пролито немало. Одним из них был войсковой старшина Казачьего Стана, в германской армии именовавшегося Kosakenlager, Тимофей Доманов — в середине 1944 года он занял место командира этого формирования. Какое-то время Казачий Стан участвовал в карательных операциях против партизан на территории Белоруссии, а позже был переброшен в Северную Италию, где вошел в подчинение командующего войсками СС. Весной 1945 года казачьи формирования, перейдя границу с Австрией, сдались британским властям. Англичане, как несколько ранее и Гитлер, не хотели ссориться с СССР, потому тысячи казаков были выданы представителям союзников. После суда Доманов был повешен — компанию ему составили Краснов, Султан Гирей Клыч и Шкуро. Кстати, в описи документов канцелярии НСДАП Доманов указан в том же разделе, что и генерал Краснов. Этот же регистрационный номер фигурирует и в разделе «Акции генерала Власова».
В описи документов партканцелярии упомянут и бывший полковник лейб-гвардии Измайловского полка Александр Хомутов. Об этом русском фашисте известно мало — убежденный монархист, вроде бы руководил отправкой офицеров из Петрограда на Дон в начале 1918 года, затем был арестован ЧК, но каким-то образом ему удалось выпутаться. Позже он воевал в армии Юденича, однако подозрения в сотрудничестве с чекистами остались, из-за чего Хомутов был даже исключен из объединения лейб-гвардии Измайловского полка. Вот уж он-то явный кандидат на роль подручного НКВД, если вас увлекают поиски несуществующих агентов. Я же воздержусь от подобных утверждений до тех пор, пока не получу возможность проанализировать факты, которых у меня сегодня нет.
От монархиста-полковника плавно перейдем к монархисту-генералу. Василия Бискупского довольно точно описал барон Петр Врангель в своих «Записках»:
«За два года до войны Бискупский полковником ушел в отставку. Он бросился в дела, основывал какие-то акционерные общества по разработке нефти на Дальнем Востоке, вовлек в это дело ряд бывших товарищей и, в конце концов, жестоко поплатился вместе с ними. Овдовев, он поступил в Иркутский гусарский полк и, быстро двигаясь по службе, в конце войны командовал уже дивизией. В Петербурге он попал делегатом в совет солдатских депутатов от одной из армий. Он постоянно выступал с речами, по уполномочию совета, совместно с несколькими солдатами, ездил для переговоров с революционным Кронштадтским гарнизоном и мечтал быть выбранным председателем военной секции совета. Как и следовало ожидать, из этого ничего не вышло. Выбранным оказался какой-то фельдшер, и Бискупский вскоре уехал из Петербурга».
Разочаровавшись в Советах, Бискупский надеялся получить желаемое от гетмана Скоропадского на посту командующего войсками Центральной рады. Ожидания так и не сбылись, потому что под натиском войск Петлюры гетману и его подручным пришлось срочно эмигрировать в Германию — эти события подробно и со знанием дела описал Михаил Булгаков в «Белой гвардии». Позже ходили слухи, что Бискупский продал японскому посольству принадлежавший ему участок земли на Сахалине и на эти деньги купил себе шикарную квартиру в центре Мюнхена. Согласно той же легенде, в 20-х годах на его квартире некоторое время скрывался от полиции Адольф Гитлер.
Однако ко времени прихода нацистов к власти Бискупский успел поиздержаться. Что уж тут говорить, если его жене в 1933 году даже пришлось обращаться к новым германским властям с просьбой о материальной поддержке — речь шла о возмещении за произведенный летом незаконный арест. Как ни странно, спасителю вождя нации отказали даже в незначительной сумме.
Но в 1936 году отставному генералу повезло — не исключено, что Гитлер вспомнил об оказанной ему услуге и решил отдать долг. Так Бискупский стал директором «Русского национального управления» в Германии, сменив в этой почетной должности другого русского фашиста Сергея Боткина, бывшего дипломата. Вот, собственно, и все, потому что карьеры Бискупский, по большому счету, сделать не сумел, закончив жизнь в 1945 году.
И все же любопытно, какого рода особые услуги нужно было оказать будущему фюреру, чтобы стать впоследствии, к примеру, руководителями ПРО и РНСД?
Здесь самое время возвратиться на Большую Садовую, где до Октябрьского переворота жила семья дипломатов и священников Арсеньевых. В чем дело — станет ясно потом.
Генерал Бискупский, 1916 г.
Как я уже писал ранее (см. «Дом Маргариты»), в начале Большой Садовой, как раз напротив шикарного особняка Шехтеля, располагался дом Арсеньевых, представителей древнего дворянского рода, основанного, как на Руси было принято, сыном татарина из Золотой Орды. Сергей Васильевич служил по дипломатическому ведомству, долгое время был Генеральным консулом России в Швеции. Вместе с ним в доме проживали его жена, Надежда Васильевна, и двое сыновей. Юрий служил коллежским секретарем в Московском окружном суде. А наибольшую известность получил Николай, религиозный философ и православный богослов.
Дед Николая, Василий Сергеевич, до самой смерти в 1915 году жил в том же доме. Христианский философ и мистик, горячо верующий и смиренно преданный сын православной церкви, он в тех же традициях воспитал и своих детей. Двое из пяти его сыновей стали священниками — один служил в церкви Святой Великомученицы Екатерины, другой — в храме Христа Спасителя.
Николай Сергеевич родился в Стокгольме, учился в Московском лицее имени Цесаревича Николая и на историко-филологическом факультете Московского университета. Находился под влиянием одного из основателей религиозного модернизма в России Сергея Трубецкого. С началом империалистической войны пытался пойти добровольцем на фронт, но был забракован из-за плохого зрения. Однако сумел добиться, чтобы его определили помощником уполномоченного Красного Креста. В сентябре 1916 года курсом «Мистическая поэзия Средних веков» Арсеньев возобновил свою педагогическую деятельность на историко-филологическом факультете Московского университета. Приход к власти безбожников-большевиков был встречен им крайне враждебно, что вполне естественно для религиозного философа, разделявшего политические взгляды правых октябристов. В дальнейшем свои симпатии он отдал Белому движению.
В 1919 году Арсеньева дважды арестовывали, но обошлось. Опасаясь очередного ареста, в марте следующего года он нелегально перешел польскую границу. После недолгого пребывания в Варшаве и Берлине обосновался в Кенигсберге.
Есть мнение, что будто бы после 1933 года «нацистские власти запретили ему заниматься преподавательской деятельностью» в «Альбертине», преобразованной в рейхсуниверситет. Однако сам Арсеньев в своих воспоминаниях никаких претензий в адрес властей не высказывает.
И вот обнаруживаю знакомые имя и фамилию в картотеке партканцелярии НСДАП. А в связи с этим возникают два вопроса. Как русскому, бежавшему из Советской России, доверили чтение лекций в рейхсуниверситете? И почему материалы на него находились среди документов НСДАП? Куда логичнее было бы завести досье в гестапо, что было сделано на другого религиозного философа, Ивана Ильина. Читал бы Арсеньев лекции по физике, это бы еще куда ни шло — вполне мог получить университетскую кафедру и в Англии, и в США. А тут ведь дело касалось идеологических проблем — нельзя же игнорировать властвующую идеологию при чтении лекций по философии и другим гуманитарным предметам. К примеру, в Советском Союзе в этом случае партбилет был так же обязателен, как и диплом о высшем образовании, даже при наличии ученой степени доктора наук. Логично предположить, что и Арсеньев каким-то образом доказал свою лояльность нацистскому режиму. А что, если Николай Арсеньев сотрудничал с НСДАП?
Предвижу возражения, что сотрудничество некоего Арсеньева с нацистскими властями ничего не значит. Да мало ли Арсеньевых проживало на германских землях в незапамятные времена! Готов согласиться даже с тем, что еще больше было Николаев. Но тут уж все сошлось словно бы одно к одному. Есть два возможных аргумента в пользу этой версии. Вот что писал Арсеньев:
«В эпоху величайших испытаний, пришедших во время большевистского террора и беспрестанного гнета, голода, арестов и ссылок, — моя мать некоторое время сидела вместе с моим отцом в большевистской тюрьме и там поддерживала его духовно».
Естественно, что любящий сын воспылал ненавистью к большевикам, которая и могла привести его к сотрудничеству с нацистами, — так поступила часть русских эмигрантов первой волны.
Другое объяснение состоит в том, что в этом деле был совершен взаимовыгодный обмен. Арсеньев согласился помогать нацистам в надежде, что те не станут запрещать чтение лекций по философии и русской литературе. Как мы уже знаем, эти надежды в полной мере сбылись, более того, после бегства из Кенигсберга в 1944 году чтение лекций продолжилось в Сорбонне, а позже и за океаном. И все же хотелось бы знать: какой из перечисленных причин Арсеньев объяснил своим коллегам сотрудничество с партией расистов и убийц?
Однако даже наличие косвенных улик не позволяет версию превратить в обоснованное обвинение. Придется снова обратиться к описи документов канцелярии НСДАП. Собственно говоря, регистрационный номер, связанный с фамилией Арсеньева, там лишь один. Попробуем выяснить, что он означает. Вот связанная с эти номером ссылка на лютеранскую академию в Зондерхаузене. Казалось бы, все ясно — религия и больше ничего. Тем более что с этим же разделом связано упоминание имени гауптштурмфюрера СС Вальтера Колпера, сотрудника «Церковной службы информации» в имперском управлении безопасности (РСХА). Вполне логичная связь — эсэсовец курировал вопросы религии, которые могли так или иначе угрожать интересам нации. Но дальше больше — к этой же теме имел отношение и оберштурмбаннфюрер СС Эрих Ханенбрух. Не много ли на одного несчастного Арсеньева? Однако и это объяснимо — Ханенбрух также служил в РСХА, где курировал тему «Протестантские церковные дела», осуществляя надзор за прихожанами и лютеранскими священниками.
Но вот что странно. Хоть и читал Арсеньев лекции по религиозной философии, но ведь служителем протестантской церкви он не состоял, оставаясь в православии, проповедей не читал и никого не исповедовал. Так что же общего было между ним и офицерами СД? И почему в этой связи опись не содержит упоминания ни одного другого имени, если не считать муниципального советника из небольшого провинциального городка на западе Германии? Неужели два сотрудника имперской безопасности только тем и занимались, что следили за Арсеньевым?
Пришлось снова покопаться в картотеке канцелярии НСДАП, и вот обнаруживаю краткий реферат под тем же регистрационным номером, что упомянут в связи с именем Арсеньева. Текст имеет отношение к событиям лета 1942 года:
«После устного обмена мнениями между партканцелярией, шефом охранной полиции и министерством иностранных дел о запланированном заседании академии Лютера в Зондерхаузене в соответствии с сообщением руководителя академии, профессора Штранге, принято решение: с учетом проведенной подготовки заседание разрешить, однако в условиях военных действий никакие другие мероприятия этого рода невозможны».
Далее рекомендовано изменить заголовок торжественной речи на заседании. А в следующем реферате выражено сомнение в целесообразности поездки профессора Штранге в Швецию и Финляндию, поскольку хотя священник в порочащих его связях не замечен, однако упорно держится в стороне от большой политики и не выказывает какого-либо понимания задач, которые ставит перед собой НСДАП. В связи с этим рекомендовано повременить с выдачей ему пропуска на выезд за пределы рейха.
Попробуем найти объяснение столь пристальному вниманию нацистских властей к делам лютеранской церкви. В середине 30-х годов лидеров германских протестантов стали беспокоить попытки вмешательства государства в церковные дела. Весной 1936 года они направили Гитлеру меморандум, в котором наряду с жалобами по конкретным случаям содержался вопрос: является ли целью действий властей попытка «дехристианизации» нации? Такая постановка вопроса Гитлеру очень не понравилась, и начались репрессии — было арестовано около восьмисот деятелей протестантской церкви.
Летом следующего года в Берлине выступил с обличительной проповедью известный протестантский теолог, по убеждениям антикоммунист, Мартин Нимеллер. В его речи были и такие слова:
«Больше мы не можем хранить молчание, следуя повелению человека, когда Господь велит нам говорить. Мы должны повиноваться Господу, а не человеку!»
Понятно, что Гитлер придерживался другого мнения, а потому с 1938 года до конца войны Нимеллер содержался в лагерях Дахау и Заксенхаузен. Но странно не это — в описи документов партканцелярии НСДАП имя Мартина Нимеллера не связано с регистрационным номером, который поставлен у фамилии Арсеньева. А это в совокупности с тем, что сказано выше, означает только одно: упоминание фамилии Арсеньева в указанном контексте является свидетельством его сотрудничества с нацистскими властями. Во всяком случае, иного объяснения я не нахожу.
Надо учесть и то, что в Кенигсберге с давних времен большое влияние имела старолютеранская община. А кто мог лучше других контролировать настроение университетской молодежи? Кто ежедневно общался с молодыми протестантами, не являясь ни официальным надзирателем, ни лютеранским проповедником, но при этом имея высокий авторитет религиозного философа? Согласитесь, что положение Арсеньева было идеальным с определенной точки зрения. Логично допустить, что в его обязанности входило информирование кураторов из РСХА о настроениях в университете, а взамен ему предоставлялось право преподавать и свободно читать лекции на излюбленные темы. Что еще оставалось русскому «невозвращенцу» — не помирать же на чужбине с голоду? А тут еще благодаря материальной поддержке тетки Арсеньева, Лобановой-Ростовской, жены английского дипломата, в 1933 году удалось переправить родственников из России в Кенигсберг — на это ведь требовались не только деньги, но и благорасположение нацистов. Ну можно ли было в таких условиях конфликтовать с властями, отказываясь от предложения, от которого просто невозможно было отказаться?
Не думаю, что на основе информации, полученной от Арсеньева, кого-нибудь арестовали. Другое дело, что на коммуниста он бы с радостью донес. Однако факт сотрудничества с нацистами сомнений у меня не вызывает.
Среди русских нацистов, служивших в Управлении делами русской эмиграции в Германии после прихода Гитлера к власти, был человек — кстати, знакомый и с Василием Бискупским, и с Альфредом Розенбергом, — который удачно вписывается в тему этой главы. Сам он ни с Булгаковым, ни с его женами знакомства не водил, однако кое-кого из близких ему людей записали чуть ли не в соавторы Михаилу Афанасьевичу. В истории русской эмиграции он был известен под фамилией Шабельский-Борк.
Недоучившийся студент Харьковского университета, член ультрамонархического «Союза русского народа», в годы мировой войны офицер-кавалерист. После революции Шабельский-Борк оказался причастен к неудавшейся попытке освобождения царской семьи, а в декабре 1918 года стал участником киевских событий, описанных Булгаковым в романе «Белая гвардия». Однако вслед за гетманом он эмигрировал в Германию. В марте 1922 года Шабельский-Борк был арестован после неудачного покушения на Милюкова, в результате которого был застрелен другой член кадетской партии, отец писателя Владимира Набокова. На суде Шабельский-Борк признался, что идея расправы возникла у него еще в ноябре 1916 года, после речи Милюкова, в которой тот обвинил императрицу в государственной измене. Тут стоит вспомнить скандальную историю, случившуюся уже гораздо позже, когда князь Козловский назвал князя Юсупова клеветником за аналогичные обвинения в адрес императорской семьи. Впрочем, в тот раз стрельбы так и не случилось.
С недавних пор принято считать, что под псевдонимом Шабельский-Борк скрывался Петр Николаевич Попов, в прошлом житель Кисловодска. Честно говоря, я в этой версии сильно сомневаюсь. Автор ее пишет так:
«Никаких сведений о его родителях до нас не дошло, зато известно имя его крестной матери. Ею стала видная деятельница монархического движения в России начала XX века Елизавета Александровна Шабельская-Борк».
На мой взгляд, запись в церковной книге может свидетельствовать лишь о том, что Елизавета Александровна была восприемницей при крещении некоего Петра Николаевича Попова. Но вот беда, фамилия очень уж распространенная, и для утверждения, что это был тот самый Попов, позже назвавший себя Шабельским-Борком, должны быть очень веские причины. К примеру, в одной только Москве перед империалистической войной числилось тридцать два Поповых Николая — любой из них мог оказаться отцом Петра. Жил, впрочем, такой врач в Кисловодске — Н.И. Попов. Кто знает, не было ли ему суждено стать отцом будущего защитника монархических устоев? Однако утверждать этого не берусь — легче попасть в пятикопеечную монету из ружья со ста шагов, чем угадать, кто из Поповых был отцом того самого Петра.
Косвенным свидетельством в пользу версии о П.Н. Попове является рассказ генерала Дитерихса о попытке освобождения царской семьи — один из участников заговора будто бы называл себя Поповым-Шабельским. Ту же фамилию упоминает Соколов, известный исследователь обстоятельств гибели царской семьи, — Попов-Шабельский был допрошен им в 1921 году в Германии. Речь о некоем Попове идет и в воспоминаниях еще одного монархиста, Федора Винберга. Однако веры отставным полковникам и генералам у меня нет, поскольку очень уж часто их подводит память. Самым надежным свидетельством стало бы признание самого Шабельского-Борка, однако он свою «подлинную» фамилию до самой смерти тщательно скрывал. Неужто так никому и не проговорился?
Если уж зашла речь о происхождении этого Попова, могу предложить еще две кандидатуры на роль его отца.
В 70-х годах XIX века жил в Старобельском уезде помещик Николай Петрович Попов. Выпускник Харьковского университета занимал должность участкового мирового судьи, а некоторое время был даже председателем съезда мировых судей. Надо иметь в виду, что в соседнем, Изюмском уезде той же Харьковской губернии числилось немало Шабельских, потомков богатого землевладельца, черниговского губернатора Катона Павловича Шабельского. Дети его были среди членов уездного съезда мировых судей, так что знакомство Поповых с их семьей вполне возможно. Этим можно объяснить и выбор Петром Николаевичем фамилии для псевдонима.
Еще один Николай Петрович Попов, тоже с Украины, был генерал-майором от артиллерии. Учитывая жесткий характер нашего «героя» и его ультрамонархические взгляды, можно предположить значительную роль в его воспитании батюшки-генерала. К тому же, если следовать аристократической традиция присвоения имен, старший сын генерала наверняка был наречен Петром.
Но в сущности, не столь уж важно, Попов это был, Шабельский или Борк, поскольку куда интереснее личности русского нациста судьба той самой Елизаветы Александровны Шабельской, которая исследователями обозначена как его крестная мать. Впрочем, оговорюсь на всякий случай — было бы весьма прискорбно, если бы у матери отобрали ее дитя только на основании суждений людей совершенно посторонних.
Сведения о происхождении Елизаветы Александровны противоречивы и очень приблизительны. Кто-то встречал в Одессе хорошенькую Лизу Шабельскую, якобы дочь известного генерала. Другие утверждают, что она оказалась в Петербурге после того, как рассорилась с семьей. Есть предположения, что Шабельская перебралась в столицу после безвременной кончины своего отца. Согласно другим сведениям, она родилась в дворянской семье в Бахмутском уезде Екатеринославской губернии, а позже оказалась в Петербурге.
Внесу свою лепту в историю Шабельской и я. Рискну предположить, что родилась Елизавета в семье штабс-ротмистра Александра Васильевича Шабельского. Был у нее брат Михаил, о котором речь пойдет чуть ниже. Судя по всему, к богатым наследникам Катона Шабельского, владевшего землями в Харьковской губернии, она не имела отношения либо же принадлежала к обедневшей ветви рода. В молодости актриса, а позже журналист и литератор, Елизавета Александровна благодаря общительному нраву была довольно популярна среди столичной публики. Известный русский журналист Александр Амфитеатров писал о ней так:
«Шабельская была известна в петербургском журнальном мирке 90-х годов под полушутливым именем «Эльзы фон Шабельски», намекавшим на ее сильную онемеченность долгим пребыванием в Германии в качестве сперва актрисы (ученица Эрнста Поссарта), потом политической корреспондентки «Нового времени».
Среди ее многочисленных поклонников и интимных друзей в те годы были миллионер Савва Морозов, чуть ли не шесть министров, если верить дневнику Суворина, однако особое расположение она питала к товарищу министра финансов Владимиру Ковалевскому. Словом, жизнь била ключом! Даже, может быть, фонтаном...
Однако со временем пристрастие к вину и морфию привело к ухудшению здоровья — Елизавету Александровну стали мучить бессонница и головные боли. Если бы не знакомство с врачом-психиатром Алексеем Николаевичем Борком, статским советником и сыном генерала, разгульная жизнь могла привести к трагическим последствиям. Однако Борк оказался знающим врачом и более того — кудесником! Головную боль, влечение к наркотикам и алкоголю снимал одним прикосновением рук. На несколько дней этого вполне хватало. Стоит ли удивляться, что вскоре они стали мужем и женой.
Все бы ничего, и можно было бы продолжать рассказ о Елизавете Александровне, но дело в том, что у мужа Шабельской был родной брат — Петр Николаевич Борк, статский советник накануне падения монархии, служащий губернского правления в Ярославле. Опять все то же сочетание имени, отчества и фамилии, хотя бы ее части. Неужто это неспроста? И вот поневоле возникает подозрение, что не было никакого Попова, а был только Петр Борк, сотворивший всю эту головоломку и самовольно присоединивший к Борку вовсе не принадлежащую ему фамилию.
И все же такое объяснение истории с непонятным псевдонимом даже мне представляется маловероятным. Скорее всего, причина появления двойного псевдонима в том, что Поповых было слишком много, да и Шабельский оказался не один. Среди деятелей русской эмиграции известен был Константин Павлович Шабельский, бывший уездный предводитель дворянства в Новгородской губернии, бывший начальник гражданской канцелярии генерал-губернатора Северной области Миллера в 1920 году, а позже — представитель Делегации по защите интересов русских в Австрии. Вот так желание придумать себе оригинальный псевдоним вызвало появление самых странных версий.
На этом тему Петра Николаевича Попова можно наконец закрыть. Но уж коль скоро упомянут генерал Миллер — тот самый, которого НКВД похитило средь бела дня в Париже в 1937 году, — следует пояснить, кто была его жена. А женой Евгения Карловича стала Наталья Николаевна Шипова, племянница досточтимого Дмитрия Николаевича, которому было посвящено немало строк в первой главе. Если теперь окажется, что Хлебниковы связаны родственными узами с семейством Борк, а через них со скандально известной Эльзой фон Шабельски, я уже ничему не буду удивляться. И в самом деле, прадед Павла Хлебникова, Владимир Андреевич Бернгард, вторым браком был женат на Вере Николаевне Борк, сестре Алексея Николаевича. Ну что ж, против фактов не пойдешь. По поводу того, как тесен мир, на этот раз не стану повторяться.
Итак, были годы, когда госпожа Шабельская процветала. Роскошную жизнь ей обеспечивали обширные связи и благорасположение Ковалевского. Вот что писал издатель Суворин, близко знакомый с Елизаветой Александровной:
«В течение нескольких лет она стала богатой... раздает места и способствует за деньги предприятиям».
Однако всякому счастью рано или поздно наступает конец. Затеянная Шабельской театральная антреприза стала приносить одни убытки, и тогда пришлось воспользоваться векселями Ковалевского. Сто двадцать тысяч — по тем временам это была весьма значительная сумма. Однако бывший любовник отказался признать свою подпись на векселях... и началось! Подробности этого дела, тянувшегося несколько лет, описаны многочисленными исследователями. Нас же интересует только приговор — по делу о якобы фальшивых векселях судом присяжных экс-любовница была оправдана.
Прежде чем поведать о литературных достижениях Шабельской, следует рассказать о ее брате. Михаил Александрович окончил Харьковский университет и долгое время работал врачом, дослужившись до чина надворного советника. Видимо, врачебная деятельность ему наскучила, или же возраст брал свое, но это дело он решил забросить. Однако в отличие от своего тезки Булгакова военный врач Шабельский не пытался отыскать в себе писательский талант, а выбрал занятие попроще — стал служить по финансовому ведомству. Способствовал ли перемене профессии дядя, один из директоров харьковской конторы российского Госбанка, или сестра подсуетилась, используя свои обширные связи среди влиятельных людей, но к началу следующего века оказался Михаил Александрович в должности чиновника особых поручений при Министерстве финансов, имея уже чин действительного статского советника.
Но вот оказывается, что вовсе не успехами на ниве врачевания был Михаил Шабельский знаменит. В Харькове 80-х годов он получил известность как заядлый шахматист, но более всего преуспел как организатор шахматных баталий. Благодаря его настойчивости удалось провести заочный матч местных любителей с Михаилом Чигориным, а позже пригласить шахматного мэтра в Харьков «на гастроли». Сотрудничество Шабельского с Чигориным продолжалось и после переезда Михаила Александровича из Харькова в Москву — он занимался анализом зарубежной шахматной литературы. Конечно, талантом Василия Солдатёнкова, увы, Шабельский не обладал, однако немалых успехов добился в шахматах по переписке. Ходили также слухи, будто бы он «подстрекал Чигорина на юдофобские действия». Что тут имелось в виду, непросто угадать, скорее всего, авторы этих сплетен ссылались на содержание пьесы Чехова «Иванов», один из персонажей которой, антисемит, носил фамилию Шабельский.
Что до его сестры, то для нее судебные перипетии стали источником невиданного вдохновения — на свет явился роман «Векселя антрепренерши», название которого должно было пробудить в столичной публике желание еще раз насладиться деталями недавнего скандала, тем более что подробности судебных заседаний пресса словно бы по чьему-то указанию замалчивала. Однако взбудоражил читателей не этот, а другой ее роман. Что уж говорить, если кое-кто не может успокоиться до сих пор, упрекая писательницу во всех смертных грехах, начиная от морфинизма и кончая графоманией.
Понятно, что единственной причиной такого отношения общественности стали антисемитские взгляды Елизаветы Александровны, которые она активно пропагандировала со страниц газет. Однако справедливости ради следует признать, что писала она ничуть не хуже некоторых нынешних лауреатов литературных премий. Впрочем, достоинства и недостатки ее прозы я не стану обсуждать. Приведу только один отрывок из нашумевшего романа. «Сатанисты XX века» — такое выбрано было для него название:
«Принц Арнульф без сапога на левой ноге и с обнаженной левой стороной груди введен был «поручителем» — один из высших сановников финансового ведомства... Он ответил на традиционные вопросы традиционными же словами, до смысла которых не доискиваются, повторяя машинально заученные наизусть фразы. Затем с «ищущим света» проделали обязательные испытания. № 1: заряженный пистолет, из которого «ищущий света» должен был застрелиться по приказанию старшего «мастера», причем пуля пропадала в рукоятке, при поднятии курка. Затем следовал № 2: кубок, наполненный кровью «изменника», убитого на глазах посвящаемого. Кубок этот подносили увидавшему «малый свет» с приказанием: выпить «кровь предателя» за «погибель всех изменников великому делу»...»
Вот этот-то кубок с кровью и предшествовавшее ему убийство позволили одному «непопулярному» исследователю утверждать, будто Михаил Булгаков позаимствовал у Шабельской чуть ли не самую впечатляющую сцену своего романа. Напомню фрагмент из «Мастера и Маргариты», посвященный балу Сатаны:
«Коровьев подставил чашу под бьющуюся струю и передал наполнившуюся чашу Воланду. Безжизненное тело барона в это время уже было на полу.
— Я пью ваше здоровье, господа, — негромко сказал Воланд и, подняв чашу, прикоснулся к ней губами.
Тогда произошла метаморфоза. Исчезла заплатанная рубаха и стоптанные туфли. Воланд оказался в какой-то черной хламиде со стальной шпагой на бедре. Он быстро приблизился к Маргарите, поднес ей чашу и повелительно сказал:
— Пей!»
Однако дело доходит до смешного, хотя какой же смех, когда хлещет кровь ручьем. Но вот читаем другой отрывок из той самой сцены:
«К Маргарите приближалась, ковыляя, в странном деревянном сапоге на левой ноге, дама с монашески опущенными глазами, худенькая, скромная и почему-то с широкой зеленой повязкой на шее».
Там, у Шабельской, — левая нога без сапога. А здесь, заметьте, — тоже левая нога, но уже в сапоге, да еще и в деревянном. Вот ведь какие бывают совпадения!
Но можно ли поверить, чтобы писатель списал у графомана? Конечно, тут нет речи о заимствовании, поскольку все определяет результат. Вот если бы удалось Шабельской создать столь же значительное художественное произведение, каким позже стал «закатный» роман, тогда и можно было бы обсуждать, кто у кого списал. А так разве что есть повод для не слишком вразумительных суждений.
Коль скоро все опять закрутилось вокруг имени Булгакова, стоит мимоходом вспомнить и еще об одной Шабельской, урожденной Кронеберг. Вдова богатого харьковского помещика, коллекционер русской старины жила в начале прошлого века на углу Ермолаевского переулка и Малой Бронной. Можно только пожалеть, что не дожила Наталья Леонидовна до того отчасти злополучного, отчасти знаменательного дня, когда зарезало трамваем председателя МАССОЛИТа Михаила Берлиоза. Надо полагать, что из окна ее дома вся сцена гибели была видна как на ладони. И нет сомнения, что мы могли бы получить надежного свидетеля трагических событий, а вместе с тем еще раз убедиться, что, несомненно, ходил по Малой Бронной улице трамвай.
Должен признаться, что очень хотелось написать хоть что-нибудь хорошее и о Берлине. Париж, Нью-Йорк, Брюссель — эти города вызывают исключительно приятные эмоции, что вызвано конечно же пребыванием в них княгини Киры Алексеевны. Увы, Берлин в контексте написанного в этой книге связывается с нацистским прошлым Петра Шабельского-Борка, интригами в окружении Адольфа Гитлера и странным перевоплощением шахматиста Солдатёнкова. Что тут поделаешь? Остается развести руками и ждать. А вдруг появятся другие материалы, связанные с именами Булгакова или княгини? Должно же и тут когда-то повезти. И вот недавно прослышал, будто братья Елены Сергеевны Булгаковой, Александр и Константин, жили вовсе не в Прибалтике, а в Германии, причем... тоже при нацистском режиме. Ну, это уже слишком! Неужто все, что можно о Берлине хорошего сказать, — это напомнить о первых публикациях Булгакова в литературном приложении к газете «Накануне»?
По счастью, информация оказалась не то чтобы совсем недостоверной, но и нельзя сказать, чтобы исключительно правдивой. После присоединения Прибалтийских стран к СССР Александр Нюрнберг (так правильнее писать его фамилию) и в самом деле переехал на жительство в Германию. Однако перед этим он жил в Эстонии и работал архитектором. С его участием были построены публичные бани в Пярну в 1927 году, спортивный дворец в Таллине в 1933 году. А через несколько лет Александр Нюрнберг удостоился чести быть главным архитектором общего павильона Прибалтийских стран на Всемирной выставке 1937 года в Париже. Ему же приписывают и проектирование здания театра «Синяя птица» в столице дружественной Германии. Вот и нашелся повод что-нибудь хорошее о Берлине написать, тем более что и Булгакову театр был ближе, чем политические дрязги.
Большая Дмитровка, дом Михайлова
Кабаре «Синее птица» открыло свои двери в конце 1921 года. Сначала оно располагалось в помещении бывшего кинотеатра на Гольцштрассе, в живописном районе близ Тегельского озера. Стремясь завоевать симпатии местной публики, дирекция включала в программу несколько номеров на немецком языке. Однако основу репертуара составляло то, что было характерно именно для русского кабаре, — красочный хор, веселые, зажигательные пляски... Все это можно было видеть когда-то на сцене варьете «Альказар», располагавшегося на углу Большой Садовой и площади Старых Триумфальных Ворот в доме купца Алексея Гладышева.
Директором кабаре был Яков Южный, известный в Одессе юморист, успешно соперничавший в этом жанре с Виктором Хенкиным, непревзойденным исполнителем реприз и анекдотов. После женитьбы на актрисе Театра Корша Валентине Аренцвари Южный перебрался в Москву, где стал выступать в жанре свободного конферанса на стене легендарного кабаре «Летучая мышь», а позже основал собственный Театр миниатюр. Но это было в прошлой жизни...
Кстати, и брат Михаила Булгакова, Иван, не избежал увлечения искусством варьете, в 20-х годах работая в парижском оркестре балалаечников.
Кабаре «Синяя птица», после успешных выступлений в Германии и за рубежом преобразованное в театр, оставалось «островком уюта и задушевности» вплоть до 1937 года. В немалой степени своим успехом оно было обязано примеру московского театра-кабаре «Летучая мышь», основанного еще в 1908 году, а в 20-х годах дарившего радость русским эмигрантам, жителям Парижа.
Явление «Летучей мыши» народу, а если говорить точнее, то исключительно элитной публике, состоялось благодаря участию в этом деле богатого купца Николая Лазаревича Тарасова, который не только финансировал проект, но и вложил в его создание свой опыт и фантазию, хотя формально не являлся ни главным режиссером, ни художественным руководителем театра. Очень своеобразный был человек, своими привычками и интересами он мало соответствовал образу трудяги-миллионера, все помыслы которого посвящены развитию родной российской индустрии. Весьма благожелательную характеристику дал ему Владимир Немирович-Данченко:
«Трудно встретить более законченный тип изящного, привлекательного, в меру скромного и в меру дерзкого денди. Вовсе не подделывается под героев Оскара Уайльда, но заставляет вспомнить о них. Вообще не подделывается ни под какой тип, сам по себе: прост, искренен, мягок, даже нежен, но смел».
«Искренний и нежный тип» не жил в отдельном особняке, хотя вполне мог себе это позволить, а снимал просторную квартиру в доме торговца мехами Михайлова на Большой Дмитровке. И кров, и хлеб он делил со своим приятелем, будущим директором кабаре «Летучая мышь» Никитой Валиевым, сыном ростовского купца.
А вот как описывает историю создания кабаре скандально известный предприниматель Артем Тарасов в книге «Миллионер»:
«В результате нашли совершенно заброшенное помещение — подвал в доме Перцова недалеко от храма Христа Спасителя на Пречистенке. Когда взломали заколоченную дверь и Тарасов с другом впервые вошли в подвал, оттуда вылетела летучая мышь. Тут же и решили назвать будущее кабаре «Летучая Мышь».
Кстати, существует красивая легенда, согласно которой Артем Михайлович является потомком тех богатых купцов Тарасовых, к которым принадлежал и основатель кабаре «Летучая мышь». Будто бы он внук, а Николай Лазаревич — его дедушка. Однако все это не более чем незатейливый, сыгравший в свое время положительную роль в становлении бизнеса пиар.
Ну ладно, попиарились и хватит! История же пяти сыновей Аслана Тарасова — купцов первой гильдии Александра, Гавриила, Ованеса, Михаила и Лазаря, — из Армавира перебравшихся в Москву, не содержит даже намека на то, что в будущем им предстояло стать счастливыми прадедами Артема Михайловича Тарасова. Кстати, не пытайтесь разыскать потомков Ованеса и Аслановичей — со временем их имена чудесным образом переменились, и стал Ованес Иваном, а вот Аслановичи стали сыновьями Афанасия. Так что разобраться в родственных связях многочисленных Тарасовых подчас оказывается очень нелегко — даже фамилия у Тарасовых, как говорят, не настоящая, поскольку все они в прошлом назывались Торосяны. Не исключено, что прав Артем Михайлович, разыскивая своих предков среди черкесов и армян.
Ну, прав или не прав — для нас не так уж важно. А важно то, что случилось утром 31 октября 1910 года, когда счастливый наследник трехмиллионного состояния взял в руки револьвер и застрелился.
Все началось с того, что сын действительного статского советника Михаила Николаевича Журавлева попал в беду — он крупно проигрался в карты. Но вместо того чтобы обратиться к отцу или другим богатым родственникам, Николай Михайлович не придумал ничего лучшего, чем потребовать денег у своей подруги, грозя покончить с жизнью в случае отказа. Надо полагать, что у заядлого игрока не было уже шансов найти другого кредитора. А ведь отец его в пору руководства Рыбинским бюджетным комитетом был на хорошем счету, вершил добрые дела с тамошним предводителем дворянства Илиодором Николаевичем Хлебниковым, имел канатную фабрику, водил пароходы по Волге, по Шексне. Потом выдал свою сестру замуж за владельца Соколовской мануфактуры Асафа Ивановича Баранова, а вскоре мануфактуру шурина прибрал к рукам. И вдруг такой вот недотепа-сын! Зачем только назначил его в совет директоров заботливый папаша?
К слову сказать, «Товарищество мануфактур» Асафа Баранова (см. «Дом Маргариты») в последние годы его жизни уже не давало прежней прибыли. Уж очень добрым был хозяин — чуть что, шел на уступки, повышая жалованье рабочим. С таким подходом к делу можно прогореть — успешные промышленники при малейшем подозрении на смуту для наведения порядка предпочитали вызывать войска. Ну а зачинщикам забастовок была одна дорога — на каторгу, в Сибирь.
Но возвратимся к неудачливому карточному игроку. Его подруга, симпатичная и общительная Ольга Грибова, тоже была из состоятельной семьи, да еще и замужем за сыном богатого купца, Алексеем Назаровичем Грибовым. Но, судя по всему, не находила она удовлетворения в семейной жизни, и потому среди ее интимных друзей было немало представите лей светской молодежи. Не избежал этой участи и Николай Лазаревич Тарасов. Понятно, что в поисках денег Ольга Васильевна кинулась не к мужу и даже не к отцу, богатому мануфактурщику Ясюнинскому. Судьба-злодейка — денег вроде много, а ведь не возьмешь! Вот и пришлось обращаться к своему поклоннику-миллионеру. Однако, оскорбленный необходимостью спонсировать своего соперника, Тарасов отказал.
Ольга Васильевна Грибова
Дальнейшее описано в деталях многократно. Когда срок погашения карточного долга истек, Журавлев, не отличавшийся особой силой воли и умом, нашел единственный выход — застрелился. Не вынесла смерти любимого и Ольга Грибова — видимо, корила себя за то, что была недостаточно ласкова с миллионером, тогда бы тот не решился отказать. Ну а затем настал черед для Николая Лазаревича — угрызения совести заставили его подвести черту и под своей не слишком праведной и не вполне счастливой жизнью. Адреса вроде бы разные — Большая Никитская, Чудовский переулок близ Чистопрудного бульвара, Большая Дмитровка, а способ сведения счетов с жизнью у всех троих один — пуля из револьвера или браунинга.
И вот, заметьте, прямо какая-то волна самоубийств среди спонсоров Художественного театра! Вскоре после того, как в 1905 году покончил с собой Савва Тимофеевич Морозов, финансовую поддержку театра взял на себя Николай Тарасов. Причем без всякой компенсации, разве что усиленно продвигал на сцену своего приятеля Балиева, да, может быть, способствовал карьере мужа своей сестры, артиста Николая Подгорного. В отличие от Подгорного лавров на сцене МХТ Никита Балиев не снискал, зато его талант конферансье раскрылся несколько позже в кабаре. Увы, Тарасов, словно бы завороженный трагическим примером своего предшественника, сценического триумфа приятеля и квартиранта не дождался.
Дальнейшее следование по ветвям насыщенной персонажами родословной купца могло бы нас привести опять в Париж. Под именем писателя Анри Труайя прославился еще один отпрыск многочисленного рода — Лев Асланович, внук Александра Аслановича и его жены, Улиты, дочери Акакия. Кстати, дядя будущего писателя Александр Васильевич Абессаломов также не обошел своим вниманием Художественный театр, играл в «Трех сестрах» офицера, но было это еще при Морозове, так что заслуги Николая Лазаревича в этом нет.
Итак, с театральных подмостков довоенного Берлина мы потихоньку перебрались на улицы Москвы, остановившись в Камергерском переулке, с которым в конце 20-х годов связывал надежды на успех писатель и драматург Михаил Булгаков. Не вижу никакой надобности рассказывать об этом периоде насыщенной событиями его жизни — на то есть «Театральный роман» и многочисленные труды исследователей-литературоведов. А напоследок полагалось бы пройтись по уже хорошо знакомым нам местам — окрестностям Патриаршего пруда и Малой Бронной.
Как раз там, в Большом Патриаршем переулке, начиная с 1908 года велось строительство дома для семьи Тарасовых, переехавшей в Москву. Это мрачноватое здание, спроектированное в стиле итальянских палаццо, стоит на углу со Спиридоньевской улицей до сих пор. Заказчиком был Гавриил Асланович, а продолжал строительство его сын, Григорий Гавриилович. Когда-то мимо этого здания, дребезжа на повороте, проезжал трамвай.
Большой Патриарший переулок. Дом Тарасовых, 1910-е гг.
Давно уже нет трамвая, да и большинство купцов Тарасовых перебралось в Европу, и много лет минуло с тех пор, как признан писательский талант автора «закатного» романа. Но то и дело мы узнаем что-то новое, удивительное, так или иначе связанное с именем Булгакова. Однако прежде, чем рассказать о своем «открытии», я вспомнил Михаила Шполянского, председателя поэтического ордена «Магнитный Триолет» из «Белой гвардии». И вот возник у меня такой вопрос: чем навредил Михаилу Афанасьевичу его тезка Михаил Шполянский — популярный композитор, к тому же любовник замечательной певицы и актрисы Марлен Дитрих, писавший музыку не только для нее, но и для «Кабаре комиков» в Берлине? Ищу ответ и не нахожу. Да это и не столь существенно, поскольку речь здесь идет всего лишь о фантазии писателя.
Куда важнее для меня понять, чем провинился Михаил Булгаков перед своим племянником, позволившим себе... А впрочем, разбирайтесь сами. Вот что я обнаружил на обложке книги, написанной на немецком языке: «Оттокар Нюрнберг, Михаил А. Булгаков. «Собачье сердце».
Но как же так! Да что ж это такое! Когда сын Александра Нюрнберга успел заручиться согласием Михаила Афанасьевича на соавторство? Быть может, Елена Сергеевна родственнику удружила? Страшно представить, если каждый переводчик будет ставить свое имя перед именем Пушкина в одной строке — да ведь тогда число соавторов у классика как минимум через две сотни перевалит!
Подумалось: возможно, любознательный племянник сумел повторить опыт профессора Преображенского в надежде получить столь необходимый людям результат, воплотить в жизнь вековечную мечту о нравственном идеале, интеллектуальном совершенстве? На то ведь и существуют достижения науки. Что ж, в том случае, если операция прошла успешно...
Но нет, оказывается, все не так. Оттокар Нюрнберг написал пьесу по повести «Собачье сердце» — вот потому-то и фамилия его набрана крупным шрифтом и на обложке, и на титульном листе. Впору мне извиниться перед автором.
Однако прежде стоит посмотреть, как в подобных случаях поступал Булгаков. Читаем названия его пьес, написанных по произведениям других авторов:
Михаил Булгаков. «Мертвые души».
Комедия по поэме Н.В. Гоголя в четырех актах
(двенадцать картин с прологом).
Далее:
Михаил Булгаков. «Война и мир».
Инсценированный роман Л.Н. Толстого
в четырех действиях (тридцать сцен).
И еще:
Михаил Булгаков. «Необычайное происшествие, или Ревизор» (по Гоголю).
Все просто и со вкусом. И нет никакого намека на то, чтобы поставить себя в один ряд с графом Толстым, да еще перед его фамилией.
Нет, право же, не могу предположить, чтобы Булгаков был удовлетворен столь неожиданным соавторством. Да не было ему никакой нужды ставить свою подпись под текстом, которого он сроду не писал! Даже если допустить, что в пьесе один к одному приведены монологи Филиппа Филипповича и реплики Борменталя за обеденным столом. Даже если тщательно скопированы речь Шарикова о текущем политическом моменте и вопли Зины в тот страшный час, когда едва не залили водой весь Калабуховский дом.
В общем, если рассуждать по гамбургскому счету — я разочарован. Однако вовсе не потому, что автор пьесы, по слухам, проживает в Гамбурге. Да и в любви племянника к Булгакову я не сомневаюсь. Любовь любовью, но, даже если сделано так под давлением издательства, надо бы еще иметь и вкус. И хоть немного уважения к читателю, который падок и на дешевую рекламу, и на незатейливый пиар. А впрочем, я, похоже, повторяюсь.
Итак, попробую подвести итог исследованию, предпринятому в двух последних главах книги. Наличие у Булгакова родственников за рубежом, враждебно настроенных к советской власти, — речь и о брате Елены Сергеевны, и о дяде Любови Белозерской, авторитетном белоэмигранте, — никак не повлияло на мое отношение к нему. Да мало ли какие родственники могли быть у жен известного писателя, ведь всех их к делу не подошьешь! Точно так же порочащие связи Василия Солдатёнкова с немецкими или итальянскими фашистами ни в коей мере не способны повредить репутации Базаровых и Хлебниковых, а уж тем более изменить мое восхищение княгиней Кирой Алексеевной Козловской. Правда, несколько смущает роль Витторио Чини в поддержке режима Муссолини. Но ведь богатый промышленник и без того изрядно пострадал и если не искупил вину, то, уж во всяком случае, заслуживает некоторого снисхождения.
Так в чем же дело? Почему возникает ощущение недосказанности, словно бы я намеренно скрыл от читателей ту самую главную, «окончательную» правду?
На самом деле ничего я не скрывал — возможно, просто не во всем удалось в полной мере разобраться. Ну вот, к примеру, очень мне хотелось бы понять, почему внучка княгини Киры Алексеевны вяжет симпатичные коврики вместо того, чтобы сесть за стол и написать воспоминания о бабушке и о других членах своего семейства? Не в том же дело, что плохо обучили грамоте или не владеет русским языком? А может быть, есть в истории их рода такое, что ей хотелось бы скрыть, а вот соврать — просто не поднимется рука?
И тут мне вспомнилось то, что я писал о женских курсах Бобрищевой-Пушкиной в Санкт-Петербурге, которые Кира Алексеевна посещала в 1909 году. Там наряду с «новыми языками» и историей западноевропейской литературы отпрыски дворянских семей обучались «изящным рукоделиям». Неужто будущая княгиня осваивала мастерство вязания изящных ковриков, а вовсе не что-то заумное вроде восточных языков? Напомню содержание отрывка из письма Полины, няни княжеских детей:
«Спускаюсь в столовую, мимоходом заглянув в свою комнату... в столовой горит лампада. И почему-то она мне помнится так, как в тот вечер, когда приезжал князь Голицын. Вы с работой в руках, тихо разговариваете с ним, Елена Карловна шила оборочками пан-ны [панталоны], я шила Минины рубашечки, а Георгий Алексеевич дивно играл Листа».
Семейная традиция — от нечего делать вязать коврики и подшивать оборочками панталоны. Это впечатляет! Но вместе с тем задумываешься: а был бы благодарен Михаил Булгаков вот такой судьбе? Хватило бы у него терпения играть заглавную роль в этой деревенской пасторали? Мне остается лишь гадать, что могло быть, а что оказалось бы совершенно невозможным для него.
Все дело в том, что о княгине я знаю очень мало. Кое о чем только догадываюсь, не смея категорично утверждать. Вот потому-то и возникает иногда такое ощущение, что Кира Алексеевна — это всего лишь плод воображения, прекрасная мечта. Напротив, Елена Сергеевна при всей недосказанности, свойственной ее образу, — это та самая желанная, необходимая Булгакову, осознанная и осязаемая им реальность. Ну, правда, не могу себе представить, чтобы княгиня носилась над Москвой верхом на помеле с намерением поквитаться за унижения, перенесенные Булгаковым. Вот тетя ее, Маргарита Карловна, — та совсем другое дело.
Возможно, причина постепенно возникающего разочарования в том образе Киры Алексеевны, который попытался описать, отчасти вызвана заурядностью ее судьбы. Вполне обычный муж, ничем особо не отличившиеся дети... Типичная история известного в прошлом рода, ныне оторванного от своей земли.
С другой стороны, уход Киры из семьи в начале 1909 года — это ли не свидетельство твердого характера. Стоит припомнить и своевременный отъезд Козловских из России в 1918 году, предпринятый, как я по-прежнему уверен, по настоянию княгини. А бегство из Бельгии в Париж после вторжения германских войск? Это при том, что в ее жилах текла немалая толика и немецкой крови. Остается лишь сожалеть, что недостаточное знание не позволяет сделать однозначный вывод. Еще более огорчительно, что американская родня княгини, как я убедился, не знает о ее прошлом даже то немногое, что теперь известно вам.
Осталось только разъяснить одну, чуть ранее сформулированную мысль. Вот вроде бы намеревался написать продолжение истории о несчастной любви, а углубился в дебри политики, экономики, деятельности спецслужб... Ну так ведь сказано уже — неисповедимы пути!
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |