Уже прозвучал целый ряд сопоставлений: Булгаков и Достоевский, Булгаков и Пушкин, Булгаков и музыка, Булгаков и Грин (в частности, не только «Фанданго», о котором пишет М.О. Чудакова в своей работе, но и «Золотая цепь», несомненно) и многие другие еще можно привести. Но сам Михаил Афанасьевич говорил: «Из писателей предпочитаю Гоголя. С моей точки зрения, никто не может с ним сравняться». Делал он и инсценировку «Мертвых душ», делал и киносценарий по «Ревизору». Сама тема не нова; как-то В.А. Каверин говорил, что формулу «все мы вышли из гоголевской «Шинели» надо дополнить тем, что все мы вышли еще и из гоголевского «Носа», имея в виду, в частности, Булгакова. Так вот, сам материал романа «Мастер и Маргарита» заставляет обратиться к «Мертвым душам».
Коровьев: <...> «— Ба! Да ведь это писательский дом. Знаешь, Бегемот, я очень много хорошего и лестного слышал про этот дом. Обрати внимание, мой друг, на этот дом! Приятно думать о том, что под этой крышей скрывается и вызревает целая бездна талантов.
— Как ананасы в оранжереях, — сказал Бегемот <...>
— ...сладкая жуть подкатывает к сердцу, когда думаешь о том, что в этом доме сейчас поспевает будущий автор «Дон Кихота», или «Фауста», или, черт меня побери, «Мертвых душ»! А?
— Страшно подумать, — подтвердил Бегемот». (МиМ, с. 767—768)1.
Теперь — несколько текстовых перекличек. При этом я очень хочу подчеркнуть вот что. Каждое произведение прекрасно своим непосредственным существованием. Эти наши «текстовые переклички», анализ, выявление сходства структур ни в малейшей степени не должны посягать на образ, неповторимый образ живого восприятия, возникающего у читателя. И не посягают. Поэтому то, что я сейчас прочту, Булгаков не обязательно взял у Гоголя. Но вот — совпало.
1. Вы помните, наверное, из «Мертвых душ»: «Ноздрев был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории. Какая-нибудь история непременно происходила...» (МД, с. 70). Теперь «Мастер и Маргарита». Берлиоз говорит Воланду (облегченно — наконец-то что-то выясняется): «Вы историк?..» «Я — историк, — подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: — Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история!» (МиМ, с. 435). Острота того же, самого, как видите, типа.
2. Теперь балык. Меня долгое время интересовал этот самый балык, который под мышкой у Арчибальда Арчибальдовича. Два бревна! Откуда этот балык взялся? Я понимаю все про игру булгаковской фантазии, всю его свободу обращения с материалом, но думаю, что балык тоже, среди прочего, мог прийти из «Мертвых душ». Вспомним эти места. Ноздрев на ярмарке «продулся в пух», ничего у него не осталось — ни часов, ни цепочки... Полный погорелец Ноздрев, и, как помните, зять Мижуев везет его с собой. Но одну вещь увез Ноздрев. Что же Ноздрев везет? Вот он рассказывает Чичикову: «Рыб и балыков навезли чудных. Я таки привез с собою один, хорошо, что догадался купить, когда были еще деньги». Пока не полностью продулся он на ярмарке. Потом Ноздрев зовет Чичикова к себе: «<...> поедем ко мне! каким балыком попотчую! Пономарев, бестия <...>, говорит, обыщите, не найдете такого». И еще раз мелькает этот балык, единственное, что вывез с ярмарки Ноздрев, неслыханный этот балык: «[Порфирий] держал в одной руке ножик, а в другой корку хлеба с куском балыка, который посчастливилось ему мимоходом отрезать, вынимая что-то из брички». (МД, с. 66—67). Таким образом, Гоголь специально подтверждает, что балык был хороший: Ноздрев на этот раз не соврал.
Ну, а места с балыком из «Мастера и Маргариты» вы, конечно, помните. Арчибальд Арчибальдович говорит парочке, явившейся к нему: «— Чем буду потчевать? Балычок имею особенный... у архитекторского съезда оторвал...» (МиМ, с. 771). Далее Арчибальд Арчибальдович в кладовой: «Он... вынул из ларя со льдом ...два увесистых балыка, запаковал их в газетную бумагу, аккуратно перевязал веревочкой и отложил в сторону». (МиМ, с. 772). И далее: «Заблаговременно вышедший через боковой ход... стоял ...Арчибальд Арчибальдович в летнем пальто на шелковой подкладке, с двумя балыковыми бревнами под мышкой» (МиМ, с. 774).
3. Есть целый ряд острых словечек, которые пришли в булгаковский роман, как я уверен, из «Мертвых душ», хотя доказать это «формулой» никак решительно не могу. Вот, например, словечко «ихний»: «ихний консультант». Коробочка из «Мертвых душ»: «Ты возьми ихний-то кафтан <...> и прежде просуши их перед огнем...» (МД, с. 46). Напомню попутно еще одно местечко из «Мастера и Маргариты»: буфетчику было предложено, когда он упал с табуретки, снять штаны и «просушить их перед огнем» (МиМ, с. 623) — цитатная перекличка. Зять Мижуев Ноздреву: «...теперь же ты можешь пересесть вот в ихнюю бричку» (МД, с. 69).
«Майский день, именины сердца», которые у Булгакова встречаются в авторском тексте — это известные слова Манилова, которые даже не надо цитировать. Разве что процитирую это: «Чичиков, услышавши, что дело уже дошло до именин сердца, несколько даже смутился и отвечал скромно, что ни громкого имени не имеет, ни даже ранга заметного» (МД, с. 27).
Там же, в «Мертвых душах», в первом томе мы встречаем слова: и «фагот», и «боров», и «салоп», то есть именно те слова, на которые мы очень остро реагируем в тексте «Мастера и Маргариты».
4. Кулинарные описания. Это целые ряды. Все мы с восторгом читаем у Булгакова кулинарные отступления. «Помните, Амвросий? Ну что же спрашивать! По губам вашим вижу, что помните. Что ваши сижки, судачки! А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики? Шипящий в горле нарзан?! (МиМ, с. 474) (И в других произведениях Булгакова встречаются аналогичные «ряды».) «Мертвые души»: «<...> в другой комнате в продолжение того времени, как гости резалися в вист, появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, — это все было со стороны рыбного ряда. Потом появились прибавления с хозяйской стороны, изделия кухни: пирог с головизною, куда вошли хрящ и щеки девятипудового осетра, другой пирог с груздями, пряженцы, маслянцы, взваренцы» (МД, с. 148—149). Или: «Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было» (МД, с. 56).
5. Сходны принципы создания имен и фамилий. «Мертвые души» Гоголя переполнены Иванами и Ивановичами. Я не буду перечислять простых имен, достаточно напомнить, что сам Чичиков — Павел Иванович, и почти все чиновники — либо Иваны, либо Ивановичи. У Гоголя это имя идет очень широко. Служит это простой цели: подчеркнуть необычность обычного. Точно так же в «Мастере и Маргарите»: Иван Николаевич, Никанор Иванович, Николай Иванович (боров, который требовал справку). Мало кто замечает, но Пробка Степан из реестра мертвых душ — он ведь к моменту гибели оказывается Ваней — тут же, на этой странице, через несколько строк. Настолько Гоголю было неважно — Степан или Иван; ему важно было не выделить этого персонажа никаким приемом, никаким острым именем.
Близко к этому совпадению стоит и перечисление целого ряда действующих лиц, буквально десятков имен, которые больше никогда не встречаются, никакого значения не имеют и, в отличие от завета Чехова, чтобы ружье стреляло, не только не стреляют — вообще больше не появляются. Вспоминаются слова Твардовского: «обозначены в меню, а в натуре нету» (это из «Теркина на том свете» — еще одного произведения о мертвых душах в нашей литературе) — так вот, эти лица действительно обозначены, а в натуре нет. Иногда есть какой-нибудь штрих, вроде зеленого лука, который в бороде застрял, но более ничего. Приведу примеры. «Мастер и Маргарита»: «Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жукопов — романист с какой-то киноактрисой в желтом платье. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман-Жоржем, плясала красавица архитектор Семейкина-Галл, крепко схваченная неизвестным в белых рогожных брюках. Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжий, писатель Иоганн из Кронштадта, какой-то Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссер, с лиловым лишаем во всю щеку, плясали виднейшие представители поэтического подраздела МАССОЛИТа, то есть, Павианов, Богохульский, Сладкий, Шпичкин, и Адельфина Буздяк, плясали неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, с подбитыми ватой плечами, плясал какой-то очень пожилой с бородой, в которой застряло перышко зеленого лука, плясала с ним пожилая доедаемая малокровием девушка в оранжевом шелковом измятом платьице» (МиМ, с. 476—477). «Мертвые души»: «Галопад летел во всю пропалую: почтмейстерша, капитан-исправник, дама с голубым пером, дама с белым пером, грузинский князь Чипхайхилидзев, чиновник из Петербурга, чиновник из Москвы, француз Куку, Перхуновский, Беребендовский — все поднялось и понеслось...» (МД, с. 163). Еще из «Мертвых душ»: Чичиков «однако же совсем этого не замечал, рассказывая множество приятных вещей, которые уже случалось ему произносить в подобных случаях в разных местах: именно в Симбирской губернии у Софрона Ивановича Беспечного, где были тогда дочь его Аделаида Софроновна с тремя золовками: Марьей Гавриловной, Александрой Гавриловной и Адельгейдой Гавриловной; у Федора Федоровича Перекроева в Рязанской губернии; у Фрола Васильевича Победоносного в Пензенской губернии и у брата его Петра Васильевича, где были свояченица его Катерина Михайловна и внучатные сестры ее Роза Федоровна и Эмилия Федоровна; в Вятской губернии у Петра Варсонофьевича, где была сестра невестки его Пелагея Егоровна с племянницей Софьей Ростислав-ной и двумя сводными сестрами Софией Александровной и Маклатурой Александровной» (МД, с. 169—170).
Что же это за реестры такие? Ведь это же полная аналогия со списками мертвых душ. Это люди, которых действительно не существует — вот зачем эти 16 имен, о которых Чичиков уже в аналогичных случаях не только блондинке на балу рассказывает, но уже рассказывал и в Пензенской, и в прочих губерниях. Это не случайно. Это — мертвые души.
6. Отмечу ритмическое совпадение марша, который, как вы помните, по требованию Бегемота «урезать» действительно урезал маэстро — и под этот марш слышались какие-то странные залихватские слова: «Его превосходительство / любил домашних птиц / И брал под покровительство / хорошеньких девиц». Так вот, у Гоголя в «Мертвых душах» есть единственное стихотворение — может быть, вы помните это четверостишие, которое влюбленная в Чичикова дама, так и оставшаяся неизвестной, написала ему в письме: «Две горлицы покажут / Тебе мой хладный прах, / Воркуя томно, скажут, / Что она умерла во слезах» (МД, с. 160) — ритмически это очень близко, хотя, может быть, и не совпадает полностью. Дальше идет гоголевское рассуждение, почему же сбился ритм — кстати, легко заметить, что ритм сбит нарочно: вначале стоит местоимение «я», а в четвертой строчке — «она», так что ритм «починить» — не составляет труда любому грамотному человеку.
7. Не буду сейчас говорить — это огромная тема — о целых кусках, ритмически совпадающих в обоих романах. Но жаль было бы еще не отметить говорящих животных. Бегемот, который так нас всех радует (может быть, не совсем обоснованно мы так радуемся), Бегемот разговаривает, — чем приводит в ужас всех, кто первый раз слышит говорящего кота. Поплавский из Киева переживает, как вы помните, неприятнейшие минуты, когда кот ему заявляет, что это он послал телеграмму. У Гоголя говорит Чубарый, правда — сам себе, без всяких авторских объяснений этого обстоятельства, без всяких оговорок, что, так сказать, животное могло бы подумать. Просто: «Чубарый чувствовал пренеприятные удары по своим полным и широким частям. «Вишь ты, как разнесло его!» думал он сам про себя, несколько припрядывая ушами. «Небось, знает где бить! Не хлыстнет прямо по спине, а так и выбирает место, где поживее: по ушам зацепит, или под брюхо захлыстнет» (МД, с. 59). Это проходит для нас незамеченным, как нечто само собой разумеющееся.
8. Одно из наиболее, пожалуй, значительных совпадений — это характеристики Воланда. Вы помните, конечно, эти характеристики: консультант и маг. Они поразительно совпадают с характеристиками того невероятного колдуна, который во второй части «Мертвых душ» спасает Чичикова от тюрьмы. Поскольку до сих пор не найден (хотя я убежден, что будет найден) второй том «Мертвых душ», мы все это знаем только в отрывках... Персонаж, конечно, один из самых значительных во втором томе; вот как он характеризуется Гоголем: «Юрисконсульт, как скрытый маг, незримо ворочал всем механизмом; всех опутал решительно, прежде чем кто успел осмотреться. Путаница увеличилась. Самосвистов (помощник юрисконсульта. — Б.В.) <...> — нарядился жандармом, оказался в усах и бакенбардах — сам черт бы не узнал. <...> В это время, наместо прежней бабы очутилась другая, ничего не знавшая и не понимавшая. Прежнюю запрятали куды-то так, что и потом не узнали, куда она делась» (МД, с. 360—361). Следующее место: «Чичиков тот же час приказал подать экипаж и отправился к юрисконсульту. Этот юрисконсульт был опытности необыкновенной. <...> Кругом и со всех сторон был он в подозрениях, но никаких нельзя было возвести явных и доказанных улик. Тут было действительно что-то таинственное, и его бы можно было смело признать колдуном, если бы история, нами описанная, принадлежала временам невежества.
Юрисконсульт поразил холодностью своего вида, замасленностью своего халата, представлявшего совершенную противуположность хорошим мебелям красного дерева, золотым часам под стеклянным колпаком, люстре, сквозившей сквозь кисейный чехол, ее сохранявший, и вообще всему, что было вокруг и носило на себе яркую печать <...> блистательного европейского просвещения» (МД, с. 359).
Я вынужден ограничиться только этим рядом лексических и ритмических аналогий между двумя великими произведениями, потому что говорить о том, что, скажем, композиционная роль Чичикова в «Мертвых душах» с его Селифаном и Петрушкой и композиционная роль Воланда с его свитой в «Мастере и Маргарите» полностью совпадают; что оба романа построены как бы на движении мимо главного героя остальных действующих лиц, которые предъявляют ему свое человеческое содержание, как бы держат экзамен, мертвые они или не мертвые, имеют ли они шансы воскреснуть или не имеют — говорить обо всем этом значило бы занять слишком много времени, равно как и пускаться в рассуждения о жанре. Скажу только в заключение очень коротко о стилистике романов.
Общность стиля объясняется не только любовью к театру, которая была присуща и Гоголю, и Булгакову, не только страстью к живописности, изобразительности слова, и не только, конечно, тем, что Булгаков внимательно читал Гоголя, — объясняется она, как мне кажется, в первую очередь, подходом к жизни, тем, что и тот и другой видели невероятность окружающей их жизни, ее неправдоподобность. Дело не только в том, что корни их фантазии уходили в быт, или в каких-то отдельных, специальных приемах — дело в особом качестве великой русской литературы, в том ее отдельном направлении фантастического реализма, который требует признания жизни во всех ее измерениях — как видимой жизни, так и невидимой, как осмысленной жизни, так и бессмысленной. Это, как мне кажется, и является основным, что связывает Гоголя с Булгаковым. Пожалуй, я назвал бы еще одного художника, — чтобы не прослыть ограниченным, прославляющим только свое, отечественное, — художника, чей творческий метод очень близок к этим авторам, который так же, как они, старается решить, казалось бы, неразрешимую задачу — любить человека, несмотря на то, что он таков, каков он есть — как он, человек, о себе засвидетельствовал за время письменной истории. Этот художник — Федерико Феллини, который в «Сладкой жизни», в «8½», в «Репетиции оркестра», в «Амаркорде» продемонстрировал те же театральные приемы, то же острое восприятие людей сначала как каких-то рож (ведь достаточно почитать внимательно «Мертвые души», чтобы увидеть, что первое впечатление от героев — какие-то страшные рожи). И только потом сквозь эти рожи проступает свет, проступает человеческое начало, то, что и дает Феллини, как давало Гоголю и Булгакову, силу поверить в то, что человек все-таки добр, что «царство истины и справедливости настанет, игемон», как настаивал Булгаков уже в «романе в романе». Раз в каждом человеке есть этот свет, то, естественно, неизбежен вывод, что он есть и во мне — а вот это уже величайшее достижение русской литературы. Это то, на чем она стояла, стоит, и, как мне кажется, будет стоять.
Скажу в заключение еще несколько слов. В.Я. Лакшин упоминал о том, что Булгакова перепечатывают на машинке. Я видел — и за этим недалеко ходить — «Мастера и Маргариту», переписанного от руки, в тетрадку. Это и есть, мне кажется, высшая слава художника, когда не нужен Иоганн Гутенбергский и не нужно переводить сибирские леса на огромные тиражи, чтобы украшать стеллажи (какая-то рифма дурацкая!) — а достаточно тетрадки, в которую аккуратно, точно переписан нужный, действительно нужный человеку текст. И поэтому не случайно мы сегодня встретились по поводу творчества Булгакова. Булгаков — это тот художник, который перебросил мост из литературы XIX века в литературу сегодняшнюю. Вот в этом, мне кажется, и разгадка такой необходимости Булгакова для всех нас.
Михаил Афанасьевич Булгаков целиком является русским советским писателем. Он принадлежит всецело, как писатель, нашей эпохе. И он поставил нас перед высокой проблематикой русской классической литературы, принес в нашу эпоху ту же высоту мысли, то же напряжение, те же страсти и те же страдания. В его творчестве и в его судьбе, так же как у Гоголя, личность слилась с его творчеством нераздельно. А это есть для писателя единственный путь в литературу — когда личность писателя полностью сливается с его литературной работой и его судьбой. Другого пути не было в России, нет и никогда не будет. Работая над наследием Михаила Афанасьевича Булгакова, мы устанавливаем непрерывность нашей культурной, литературной и духовной истории.
Примечания
Публикуемая заметка представляет собой текст выступления Б.Б. Вахтина на вечере, состоявшемся 29 октября 1981 года в Союзе писателей в Ленинграде и посвященном 90-летию со дня рождения М.А. Булгакова. Это выступление оказалось последним выступлением автора: 12 ноября 1981 г. его не стало. Текст публикуется по магнитофонной записи, сделанной И.Г. Райскиным, с незначительной редакторской правкой, целью которой было приблизить его к жанру сообщения для печати.
1. Цитаты приведены по изданиям: Гоголь Н.В. Собр. соч. в шести томах. Т. 5 «Мертвые души». М., ГИХЛ, 1949 (МД). Булгаков М. М., 1973 (МиМ).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |