В более поздних исследованиях, посвященных проблемам интертекстуальности, понимание феномена трансформируется. Концепция постепенно проходит путь от ограниченного представления о нем как о конгломерате, «мозаике» цитат конкретных источников, в котором в отсутствие авторского «голоса» начинают работать механизмы транстекстуальных взаимодействий, до понимания интертекстуальности как генеративного процесса, иными словами пути, в процессе которого статическая модель сменяется динамической и важную роль приобретает субъективный фактор. Категория интертекстуальности становится объектом изучения различных современных лингвистических направлений, вследствие чего расширяется ее понятийный аппарат и сфера практического применения.
Теория интертекстуальности находит осмысление в стилистике декодирования, семантике, коммуникативной лингвистике, теории литературы, в этнопсихолингвистике и теории перевода, в теории текста, когнитивной лингвистике, лингвосинергетике. Рассмотрим последовательно данные концепции.
Трактовка теории интертекстуальности в стилистике декодирования
В рамках стилистики декодирования проводит свое исследование интертекстуального явления И.В. Арнольд. Под интертекстуальностью она понимает разнообразные включения в текст других текстов с иным субъектом речи, либо их фрагментов в виде цитат, реминисценций и аллюзий, либо лексических или других языковых вкраплений, контрастирующих по стилю с принимающим текстом. Автору принадлежит детально разработанная классификация языковых и текстовых включений, а также их функций.
Отмечая необходимость отличать от интертекстуальности близкие, но не тождественные ей явления других межтекстовых связей (влияния одних писателей и целых литературных направлении на других, бродячие сюжеты сказок и эпоса), автор, однако, строит свое исследование в рамках статической модели. И.В. Арнольд определяет центральную задачу исследователя как установление наличия включения, идентификацию и анализ максимально полной номенклатуры источников цитирования. Для англоязычных текстов, например, важнейшими, по мнению исследователя, являются классическая английская литература и Священное Писание. Автор делает акцент на необходимости полной экспликации аллюзивного материала и полного понимания [11; 13].
Трактовка теории интертекстуальности в семантике
В рамках статической модели остается и исследовательская работа И.П. Смирнова, в которой интертекстуальность трактуется в семантическом плане. Согласно исследователю, интертекстуальность — это свойство художественного произведения формировать свой собственный смысл посредством ссылки на другие тексты. Феномен литературной интертекстуальности, по мнению исследователя, не сводим к диалогу. Художественный текст выступает как поле, в котором трансформируются претексты.
С точки зрения функциональной дифференциации исследователь выделяет реконструктивный и конструктивный типы интертекстуальности. В процессе реконструктивной интертекстуальной работы писатель, по мнению автора теории, «регистрирует общность двух или более источников в плане выражения, постигая таким образом их смысловую связность. Конструктивная интертекстуальность, напротив, предусматривает, что автор, установив сходство (внешне несходных) источников в плане содержания, будет стремиться далее к тому, чтобы связать их означающие элементы внутри собственного произведения» [137, с. 20].
Наряду с данными видами И.П. Смирнов различает интертекстуальность диахроническую и синхроническую. Последняя подразумевает не физическое, а культурное время, в котором предшествующие и последующие тексты могут выражать установку одной и той же эпохи [там же, с. 48].
Автор стремится исчислить все возможные с логической точки зрения отношения между произведениями, описать правила интертекстуального взаимодействия, но, говоря о порождении интертекста, он все же рассматривает текст как объект, а не как деятельность. Однако И.П. Смирнов отмечает, что дальнейшее развитие интертекстуальной теории должно будет сомкнуться с теорией памяти, что является важным шагом на пути к динамической модели интертекста [там же, с. 125].
Эстонский литературовед и семиотик Пеэтер Тороп предлагает разграничить понятия интекста и интертекста. В первом случае доминирует ориентация на один конкретный источник, в то время как во втором определяющей становится невозможность выделения одного (или даже наиболее важного) источника или толкования, поэтому анализу подлежат не только текстовые, но и нетекстовые составляющие, а список источников не может быть окончательным. Под поэтикой интертекста исследователь понимает комбинацию нескольких интекстов, ориентирующую читателя на многозначное восприятие нескольких переплетенных текстов [151].
Трактовка теории интертекстуальности в коммуникативной лингвистике
Основы коммуникативного подхода к изучению феномена интертекстуальности заложены в исследовательской деятельности Б.М. Гаспарова,
который, как и Ю.М. Лотман, обходится без термина интертекст, хотя работает именно в этой области. Именно в его трудах, по мнению Н.А. Кузьминой, происходит замена статической модели языка динамической. Б.М. Гаспаров строит свою теорию как лингвистическую теорию деятельности, основной тезис которой состоит в том, что «наша языковая деятельность осуществляется как непрерывный поток цитации, черпаемой из конгломерата нашей языковой памяти» [42, с. 14].
Важным этапом в развитии теории интертекстуальности являются введенные Б.М. Гаспаровым понятия коммуникативного фрагмента и коммуникативного пространства.
Коммуникативные фрагменты — отрезки речи различной длины, которые хранятся, подобно номинативным единицам, в памяти говорящего и которыми он оперирует как готовыми блоками при создании и интерпретации высказываний. Коммуникативное пространство — это пространство, в которое говорящие как бы погружаются в процессе коммуникативной деятельности. В нем всплывают прототипические образы, ситуации в их жанровом и эмоциональном своеобразии, возникают аналогии или прямые отсылки к прошлому языковому опыту.
Таким образом, занимаясь изучением особенностей языковой деятельности человека, исследователь вносит важный вклад в развитие теории интертекстуальности, поскольку, в сущности, его анализ представляет собой изучение интертекстуальных перекличек [42].
Трактовка интертекстуальности в теории литературы
В рамках поэтики (раздела теории литературы) выполнено обзорно-аналитическое исследование теории интертекстуальности французской исследовательницы Натали Пьеге-Гро, которая указывает на необходимость отграничения теории интертекстуальности от теории источников. По ее мнению, многие исследователи пользуются модным термином интертекстуальность, обозначая им традиционный подход в изучении текста, ограничивающийся поиском источников цитирования. Цель же теории, говорит исследователь, заключается не в том, чтобы подменить собой теорию источников, а в том, чтобы предложить новый способ прочтения и истолкования текстов [128, с. 43].
Автор указывает и на различные задачи, которые преследуют обе теории: «определить источники текста, значит установить оказанные на него влияния, включить произведение в ту или иную литературную традицию и, в конечном счете, показать, в чем заключается оригинальность данного автора» [там же, с. 73]. Согласно автору, интертекст не предлагает никакого объяснительного принципа и не позволяет устанавливать причинно-следственных отношений между произведениями. Интертекстуальность «обозначает не накопление влияний, но работу по трансформации и ассимиляции множества текстов, которую осуществляет текст-центратор» [там же, с. 74]. При этом, исследователь феномена «не совершает восхождение к первоначалу, а погружается в бесконечный круговорот текстов, где все они соприкасаются друг с другом, множась в бесчисленных взаимоотражениях» [там же, с. 174].
Таким образом, поиск источников является важным, но лишь вспомогательным этапом на пути к изучению механизмов работы явления интертекстуальности.
Размышляя о природе явления, исследовательница выделяет ту роль, которую оно играет в литературном тексте. Интертекстуальность «подрывает монолитный характер смысла <...>, вводя инородные элементы, отсылая к уже сформировавшимся значениям, она изменяет его [текста] однозначность. С другой стороны, она нарушает и линейный характер чтения, поскольку читателю необходимо вспомнить другой текст. В результате, явление выводит на сцену смысловые особенности литературного текста, условия его прочтения, его восприятие и глубинную природу» [там же, с. 112].
Глубоким изменениям подвергается сам принцип следования произведений. Автор указывает на то, что их место в традиции не закреплено раз и навсегда; одним из эффектов интертекстуальности является их перемещение помимо всякой иерархии. С этой точки зрения, интертекстуальность есть нечто совершенно чуждое истории литературы, поскольку полностью нарушает порядок следования произведений и разрывает всякие отношения порождения и филиации между ними.
Согласно Н. Пьеге-Гро, главным средством распознания интертекста является память читателя, первостепенное значение для исследователя феномена интертекста имеет изучение способов, какими интертекстуальность ее активизирует [там же, с. 137—150].
Интертекстуальность может быть осмыслена как «механизм метаязыковой рефлексии, позволяющий автору художественного произведения определить способ генезиса собственного текста, а читателю — углубить понимание за счет установления многомерных связей с другими текстами» [153, с. 121]. Так трактует явление Н.А. Фатеева в работе «Контрапункт интертекстуальности, или интертекст в мире текстов» [153], восходя к понятию полифонизма М.М. Бахтина через понятие контрапункта, благодаря внутренней музыкальной природе обоих слов.
Измерения контрапункта могут быть развернуты, по мнению автора, в применении к явлениям межтекстового взаимодействия, вследствие чего обнажится проблема организации временных планов при интертекстуальных связях. Любое интертекстуальное отношение, отмечает исследователь, строится на взаимопроникновении текстов разных временных слоев, причем каждый новый слои преобразует старый. Каждый новый интертекстуальный слой все больше будет терять прямую денотацию и будет приобретать «метареферентную функцию интерпретации и экспликации референтного смысла метатекста» [там же, с. 150].
Согласно Н.А. Фатеевой, в структуру вновь создаваемого текста вводится все пространство поэтической и культурной памяти как смыслообразующий элемент, вследствие чего литературная традиция идет не из прошлого в настоящее, а из настоящего в прошлое.
Н.А. Фатеевой принадлежит также детально разработанная типология интертекстуальных элементов и межтекстовых связей в художественных текстах, которая объединяет идеи Ж. Женетта и принципы, разработанные П.Х. Торопом. Исследовательница выделяет:
I. Собственно интертекстуальность, образующую конструкт «текст в тексте». К данному типу межтекстовых отношений автор относит цитаты, аллюзии и центонные тексты (комплекс неатрибутированных аллюзий и цитат, вызывающий литературные ассоциативные связи).
II. Паратекстуальность — отношение текста к своему заглавию, эпиграфу и послесловию.
III. Метатекстуальность как пересказ и комментирующая ссылка на претекст (интертекст-пересказ, вариации на тему претекста, дописывание «чужого текста», языковая игра с претекстами).
IV. Гипертекстуальность как осмеяние или пародирование одним текстом другого.
V. Архитекстуальность, трактуемая как жанровая связь текстов.
VI. Иные модели и случаи интертекстуальности (интертекст как троп или стилистическая фигура, интермедиальные тропы и стилистические фигуры, звуко-слоговой и морфемный типы интертекста, заимствование приема).
VII. Поэтическая парадигма [там же, с. 122—159].
Ценным материалом исследования являются выделенные автором функции интертекстуальных элементов. Н.А. Фатеева считает основной функцией интертекстуального включения базовую функцию коммуникативных актов — коммуникативную функцию. Способность категории интертекстуальности участвовать в хранении и передаче информации находит выражение в познавательной (референтивной) функции.
Регулятивная (апеллятивная) функция категории интертекстуальности проявляется в том, что отсылки к каким-либо текстам в составе данного текста могут быть ориентированы на совершенно конкретного адресата — того, кто в состоянии опознать ссылку и адекватно понять стоящую за ней авторскую интенцию. Автор отмечает, что в случае межтекстового взаимодействия апеллятивную функцию трудно отделить от фатической функции — установления между адресантом и адресатом отношений «свой / чужой»: установления общности их семиотической памяти, идеологических и политических позиций и эстетических пристрастий.
Если в интертекстуальном включении прямо выражено субъективно-психологическое отношение адресанта к тому, о чем он говорит, то реализуется эмоционально-экспрессивная функция. Подбор цитат, характер аллюзий, по мнению Н.А. Фатеевой, является важным элементом самовыражения автора.
Категория интертекстуальности способна реализовать метатекстовую функцию. Для читателя всегда существует альтернатива: либо продолжать чтение, считая, что этот фрагмент ничем не отличается от других фрагментов данного текста, либо обратиться к тексту-источнику для более глубокого понимания, истолковать опознанный фрагмент при помощи исходного текста. Опознание интертекстуальных ссылок представляет собой увлекательную игру, сложность которого может варьироваться в широких пределах — от опознания цитаты до профессиональных изысканий, направленных на выявление таких интертекстуальных отношений, о которых автор текста, возможно, не помышлял. Подобное исследование находит воплощение в поэтической функции категории интертекстуальности. Интертекстуальные связи, создавая вертикальный контекст произведения, отражают неодномерность смысла и включают в действие смыслопорождающую функцию [там же, с. 37—39].
Трактовка теории интертекстуальности в этнопсихолингвистике и теории перевода
Г.В. Денисова, занимаясь изучением постмодернистских текстов, переносит трактовку об интертекстуальности в план этнопсихолингвистики и теории перевода. Исследователь предлагает подход к интертекстам как к ключевым центрам культуры, отражающим национальный менталитет. Особое внимание при этом автор уделяет интерактивным процессам взаимодействия двух семиотических систем — языка и культуры — с позиции лингвокультурной компетенции носителей языка. Свою концепцию автор строит на понятиях «лингвокультурное сознание», «этнокультурная память», «сильный текст», «слабый текст», теории прецедентности Ю.Н. Караулова [48; 59].
В работе «В мире интертекста: язык, память, перевод» [48] исследователь показывает, как любая языковая личность, формирующаяся в рамках определенного лингвокультурного пространства, неизбежно оказывается под воздействием интертекстов и одновременно сама становится использующим их субъектом. Область культурной памяти, представленная определенным набором текстов, получает в работе название интертекстуальной энциклопедии, которая состоит из «сильных», иными словами, постоянно востребуемых текстов, получивших значимость в культуре, и текстов «слабых», находящихся на периферии культурного пространства. Автор устанавливает многослойную структуру интертекстуальной энциклопедии, складывающуюся из разных типов энциклопедий. В структуре выделяется ядро (национальная энциклопедия), интертекстуальная периферия (индивидуальная энциклопедия) и промежуточный подвижный слой между ними.
Проведенный автором анализ передачи интертекстуальных знаков в другую лингвокультуру показывает, насколько успешность коммуникативного акта зависит от совпадения энциклопедий у представителей разных лингвокультурных сообществ [48; 49].
Трактовка теории интертекстуальности в теории текста
Изучению лингвистических аспектов интертекста и интертекстуальности, которые рассматриваются в свете новых исследовательских подходов современной теории текста на материале творений латиноамериканских авторов, посвящена работа иркутской исследовательницы Т.Е. Литвиненко. Автор, вслед за P.-А. де Бограндом и В. Дресслером, связывает интертекстуальность с особого рода знанием, входящим в компетенцию языковой личности, а именно со знанием «других текстов», от которого зависит успешность порождения и восприятия каждого следующего сообщения. Благодаря этим знаниям, полученным в результате длительного и активного использования необозримого количества текстов, человек, по мнению исследовательницы, приобретает способность оперировать различными типами текстов, имеющими определенные черты и предназначенными для определенных целей.
Таким образом, интертекстуальность трактуется Т.Е. Литвиненко как «соотнесенность текста с его типом или другим текстом (текстами), устанавливаемая на основе критериев, очевидных для участников коммуникации» [87, с. 31—32].
Исследовательница приводит одну из самых знаменитых цитат Х.Л. Борхеса, восходящую к эпохе древних религиозно-философских осмыслений действительности, «мир — это текст» и говорит о том, что представление о мире как о тексте или «о всеобъемлющем поликодовом письме позволяет выявить его интертекстуальную природу, объективированную в многочисленных взаимопереходах и связях его отсылающих друг к другу фрагментов» [там же, с. 94].
Данная метафора взаимосвязана с концептуальной метафорой «текст — это мир», в свете которой текст осмысляется автором как «заново, «своими словами» выраженный коллективный концепт, аккумулирующий накопленные — интертекстуальные — знания о мире» [там же, с. 287].
Автору принадлежит также самый подробный анализ производных единиц с терминоэлементом «— текст» — понятий, которые возникли в результате моно- и междисциплинарных исследований и стали уже неотъемлемой частью современного научного познания. Среди них, например, авантекст, автотекст, аллотекст, антитекст, архетекст, гипертекст, интертекст, интекст, метатекст, паратекст, прототекст, пратекст, подтекст, сверхтекст, транстекст, унитекст, фенотекст, экзотекст, супертекст, эпитекст и мн. др.
Т.Е. Литвиненко обращает внимание на продуктивность познавательной модели с одинаковым финальным терминоэлементом, на их количество (свыше 50 единиц), рассматривает вербальную структуру дериватов, отражающую содержание номинируемых понятий. Данные единицы, по мнению автора, являют собой попытку зафиксировать важные свойства текстов и представляют значительный объяснительный потенциал [там же, с. 37—92].
В последние годы появляются дискурсивно-ориентированные исследования феномена интертекста, в основе которых лежат выводы, к которым лингвисты пришли в результате дискуссий о тексте и дискурсе [162; 163; 44; 9; 37; 83].
В.Е. Чернявская подходит к изучению интертекстуальности, которую автор рассматривает как процесс разгерметизации текстового целого через особую стратегию соотнесения одного текста с другими текстовыми / смысловыми системами и их диалогическое взаимодействие в плане и содержания и выражения, в его тесном взаимодействии с феноменом интердискурсивности.
Исследователь указывает на необходимость анализа текста в неразрывной связи с его вокруг- и надтекстовым фоном, ментальными и коммуникативно-типологическими условиями создания этого текста, с системой прагматических стратегий, операционных установок автора сообщения, взаимодействующего с адресатом, с экстралингвистическим контекстом.
Тексты, по определению автора, существуют в общем когнитивном пространстве, которое может быть сопоставлено с неким общим предтекстом, или интертекстом, в духе идей Ю. Кристевой, Ж. Дерриды, М. Риффатера и др. Внутри этого пространства имеет место взаимодействие на уровне ментальных процессов, которое подразумевает использование в различных текстовых системах неких общих когнитивных и коммуникативно-речевых стратегий автора сообщения, реализацию общих операциональных шагов.
Такого рода отношения между текстами, возникающие при оперировании общими прототипическими правилами и стратегиями текстообразования с использованием одних общих смысловых систем, культурных кодов, предполагают не столько уровень текста, сколько уровень дискурса.
Феномен интертекстуальности исследователь рассматривает в двух моделях — широкой, радикальной, по М. Бахтину, Ю. Кристевой и др., и узкой, намеренно тематизированной. Первая концепция рассматривает интертекстуальность как универсальное свойство текста вообще, который, в свою очередь, выступает как транссемиотический универсум, вбирающий в себя все смысловые системы и социокультурные коды; как безграничный бесконечный интертекст (М. Бахтин, Ю. Лотман, Ю. Кристева, Р. Барт, М. Риффатер и др.).
В своей исследовательской работе В.Е. Чернявская рассматривает широкую модель как обращенную к дискурсу, определяя бесконечный интертекст как интердискурс, реинтегрирующий в целостную систему человеческое знание, рассеянное в различных социокультурных дискурсивных формациях.
Об интертекстуальности В.Е. Чернявская говорит как о текстовой категории в собственно лингвистическом смысле. Об интердискурсивности — характеризуя взаимодействие между различными типами дискурса, интеграцию, пересечение нескольких различных областей человеческого знания и практики. Маркерами интердискурсивности являются элементы языковой системы, текстовые структуры, коммуникативно-речевые стратегии, приемы, операциональные шаги речевого субъекта, закладываемые им в текстовой ткани и характеризующие одновременно многие дискурсы [162].
В соответствии с узким пониманием, интертекстуальность, в частности, в научном тексте определяется В.Е. Чернявской как диалог с конкретной чужой смысловой позицией, выступающий как особый способ смысло- и текстопостроения, поскольку научная новизна отражает поступательность, эволюционность, преемственность научного познания во временном контексте. Рассматриваемое взаимодействие маркировано в текстовой ткани с помощью тех или иных языковых сигналов-маркеров интертекстуальности (цитаты, косвенная речь, фоновые ссылки, примечания, сноски) [там же, с. 49—50].
Трактовка теории интертекстуальности в когнитивной лингвистике
В русле когнитивной лингвистики явление интертекстуальности рассматривают исследователи Д.Г. Гудков и В.В. Красных, определяя интертекстуальные единицы как прецедентные феномены, национально-детерминированные представления, которые составляют когнитивную базу того или иного лингвокультурного сообщества. Среди прецедентных феноменов авторы теории выделяют прецедентный текст, прецедентное высказывание, прецедентное имя и прецедентную ситуацию [46; 70].
В рамках когнитивной лингвистики строит свое исследование и И.Г. Потылицина, взяв за основу теорию концептуальной интеграции (теорию ментальных пространств) Ж. Фоконье и М. Тернера. Указанная теория строится на принципе взаимодействия ментальных конструктов (пространств), которые включают: 1) вводные ментальные пространства, содержащие фреймы соответствующих концептуализируемых областей; 2) общее ментальное пространство, отражающее общие для вводных пространств элементы; 3) интегрированное, или смешанное пространство, в котором сходные составляющие, благодаря динамичным по своей природе процессам соединения, дополнения и развития, смешиваются в единое целое, образуя новые значения, не характерные для каждого из них в отдельности во вводном пространстве. И.Г. Потылицина основным элементом построения ментального пространства считает аллюзию.
Применяя методы теории концептуальной интеграции и действие механизмов инференции к исследуемому материалу, автор представляет процесс интерпретации аллюзивной интертекстуальности в виде модели взаимодействия ментального пространства аллюзивного текста и ментального пространства восстанавливаемого претекста [126].
Трактовка теории интертекстуальности в лингвосинергетике
В рамках новой модной науки лингвосинергетики строят свои исследования, посвященные феномену интертекстуальности, Н.А. Кузьмина и Н.С. Олизько. Трактуя феномен как некую текстовую семиотическую культуросферу, характеризующуюся процессами порождения, понимания / интерпретации и взаимодействия текстов, Н.А. Кузьмина описывает явление с использованием терминологического аппарата синергетики (энергия интертекста, автора и читателя; энергообмен в интертексте; энергетический резонанс). Исследователь выделяет три основные субстанции интертекста — Время, Человек, Текст. Вхождение художественного произведения в интертекст описывается как переход от порядка к хаосу [77; 79].
Н.С. Олизько считает средством выражения интертекстуальных отношений различных видов в художественном постмодернистском дискурсе фрактальную модель ризомы, представляющую собой разветвленную многоуровневую структуру, которая находится в состоянии динамического изменения [115; 116].
Интертекстуальные связи могут быть установлены не только с текстами других художественных произведений, жанрами, дискурсами, но и с другой семиотической системой, текстами произведений других видов искусства — живописи, графики, музыки, архитектуры, скульптуры, кино и т. д. Данное явление получило название интермедиальности / интерсемиотичности (синкретической интертекстуальности в терминологии И.В. Арнольд [12]).
Встречаются взгляды исследователей на интермедиальности как на один из видов интертекстуальности (А.Х. Сатретдинова [132], Н.А. Фатеева [153], Н.В. Петрова [120; 121]), в других трудах предпринимаются попытки разграничить оба явления, сопоставить их, определить специфику каждого (Ю.А. Башкатова [22], И.А. Суханова [146], Ю.Л. Цветков [161]).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |