Гетман Украины Павел Скоропадский, лидеры украинской Директории Симон Петлюра и Владимир Винниченко на равне с прочими персонажами «Белой гвардии» так же являются героями романа Михаила Булгакова. Но они, в отличие от семьи Турбиных и ее друзей, существуют как бы в иной плоскости романа, им отведена роль непосредственных вдохновителей и руководителей тех событий, на фоне которых происходят действия «Белой гвардии». Эти герои не изображены в динамике, о них мы узнаем лишь по косвенным размышлениям да историческим описаниям. Данные герои являются фигурами неодухотворенными, но без них «Белая гвардия» существовать не может. По большому счету, и Скоропадский, и Петлюра, и Винниченко злые гении романа, непосредственные вершители судеб киевлян, к которым принадлежали и Турбины.
Украина времен гражданской войны напрямую зависела от руководителей противоборствующих сторон. У Украинской революции таких руководителей было четыре: глава Центральной Рады Михаил Грушевский, гетман Павел Скоропадский, лидер Директории Владимир Винниченко и глава правительства Украинской Народной Республики Симон Петлюра. В 1918 году, ко времени описываемых в романе событий, звезда Грушевского-политика уже закатилась. Но на карте истории оставалось еще три украинских деятеля, роль и значение которых на Украине было весьма велико. Они являлись созидателями и разрушителями украинской истории 1918 года, таковыми и изобразил их Булгаков в своем романе «Белая гвардия», где от действий этих людей зависела не только ситуация в государстве, но и жизнь Турбиных и их друзей.
После возвращения в Киев при помощи немецких штыков, Центральная Рада оказалась в двойственном положении: с одной стороны она еще считалась украинским правительством, с другой же полностью зависела от оккупантов, которые вели себя, как полные хозяева положения. Центральная Рада не признавала этого и пыталась всячески избавиться от чрезмерной опеки немецкого командования. Для немцев все время конфликтовать с Радой было так же весьма обременительно. Кто-то должен был уйти с политической сцены. И этим «кто-то» стала Центральная Рада, почти не имевшая войск и потерявшая поддержку населения. К тому времени в ее составе уже давно не было ни Владимира Винниченко, ни Симона Петлюры, вынужденных временно уйти с политической сцены.
Немцам Центральная Рада была абсолютно не интересна — она не имела никакого влияния на Украине. Немцы боялись другого — возрождения российской армии, способной сокрушить Германию в Первой мировой войне. Руководителями и костяком этой армии могли стать русский генералитет и офицерство, с представителями которого немцы искали примирения. Немецкое командование пыталось всячески задобрить белых, которые не признали Брестского мира и оставались в состоянии войны с Германией. Вместе с тем, немцы опасались побежденной, но не сломленной Советской республики, которая с помощью бывших царских генералов и офицеров стала создавать Рабоче-крестьянскую Красную армию. В 1918 году Германия в отношении бывшей Российской империи преследовала три главные цели: поддерживать борьбу между белыми и красными, искать дружбы с российским генералитетом и офицерством, препятствовать созданию вооруженных сил, способных сокрушить немецкую армию. Кроме того, немцы, благодаря оккупации всех восточных регионов бывшей империи, получали хорошую продовольственную базу, в которой катастрофически нуждались страны Четверного союза. На Украине немецкое командование хотело видеть в качестве своих партнеров бывших русских кадровых военных. Именно поэтому появление гетмана Скоропадского было признано Германией, как самый благоприятный исход истории с Центральной Радой.
Павел Петрович Скоропадский был генерал-лейтенантом российской армии, человеком, сделавшим блестящую дворцовую карьеру, командиром 1-го Украинского корпуса на фронте в 1917 году. Скоропадскому, как бывшему генералу и царедворцу, сочувствовало большинство кадрового офицерства. Поддерживали его и обеспеченные круги украинского общества, не воспринимавшие социалистическую Центральную Раду. Таким образом, поддержка Скоропадского офицерами давала немцам гарантии относительного нейтралитета бывших российских военных, а сочувствие аристократии и земельных собственников Украины позволяло Германии рассчитывать на скорое получение необходимого продовольствия.
Для обывателя фамилия Скоропадского мало что говорила. Потому, «воцарение» на Украине гетмана большей частью населения было встречено прохладно, но... с пониманием. Михаил Афанасьевич Булгаков писал в своем романе:
«Кавалергард, генерал, самый крупный богатый помещик, и зовут его Павлом Петровичем...
По какой-то странной насмешке судьбы и истории избрание его, состоявшееся в апреле знаменитого года, произошло в цирке. Будущим историкам это, вероятно, даст обильный материал для юмора. Гражданам же, в особенности оседлым в городе и уже испытавшим первые взрывы междоусобной брани, было не только не до юмора, но и вообще не до каких-либо размышлений. Избрание состоялось с ошеломляющей быстротой — и слава богу. Гетман воцарился — и прекрасно. Лишь бы только на рынках было мясо и хлеб, а на улицах не было стрельбы, и чтобы, ради самого господа, не было большевиков, и чтобы простой народ не грабил. Ну что ж, все это более или менее осуществилось при гетмане, пожалуй, даже в значительной степени. По крайней мере, прибегающие москвичи и петербуржцы и большинство горожан, хоть и смеялись над странной гетманской страной, которую они, подобно Тальбергу, называли опереткой, невсамделишним царством, гетмана славословили искренне... и... «Дай бог, чтобы это продолжалось вечно».
Павлу Петровичу Скоропадскому ко времени разгона немцами Центральной Рады было 45 лет. Он принадлежал к старинному украинскому аристократическому роду, который после выступления против Петра Первого Мазепы в 1709 году остался на стороне России. Предок Павла Петровича, Иван Скоропадский, после Ивана Мазепы стал гетманом Украины. Род Скоропадских уже в Российской империи был одним из самых богатых родов Украины. Как гетманский потомок, Павел Петрович Скоропадский большую часть жизни прослужил при дворе Российского императора: закончил Пажеский корпус, был офицером лучшего и самого привилегированного Кавалергардского полка, командовал Лейб-гвардии Конным полком и 1-й Гвардейской кавалерийской дивизией. Участвуя в Русско-японской войне 1904—1905 годов, Скоропадский был ранен и награжден Золотым Георгиевским оружием. В Первую мировую войну он заслужил орден Георгия 4-й степени.
Карьера Скоропадского от начала была обеспечена его происхождением. Уже в 38 лет он был российским генералом и флигель-адъютантом Николая Второго. Не смотря на это, в 1917 году, имея все возможности помочь последнему русскому императору, генерал Скоропадский отрекся от него. Вскоре, командуя армейским корпусом, Павел Петрович Скоропадский увлекся украинским национальным вопросом. Осенью 1917 года он украинизировал свой корпус, который стал именоваться 1-м Украинским. Фактическим начальником Скоропадского в то время был Симон Васильевич Петлюра, военный министр Центральной Рады.
В декабре 1917 года на Украине началась 1-я украинско-большевистская война, которая привела к занятию большевиками Киева и заключению между Центральной Радой и Четверным союзом мира. К тому времени и Скоропадский, и Петлюра уже сошли с военно-политической сцены Украины. Симон Петлюра ушел из Центральной Рады из-за внутренних трений, а Скоропадский покинул армию, не соглашаясь с кадровой политикой Рады, поскольку сам метил на место Петлюры. Но Рада боялась и не любила Скоропадского, как аристократа и генерала, а потому проигнорировала его мнение. Петлюра простым бойцом ушел на борьбу с большевиками. Скоропадский же отсиживался по частным квартирам, и ждал, чем закончится эта Война. 1-я украинско-большевистская война расставила акценты украинской политики в 1918 году, вывела на политическую арену Павла Скоропадского. На этих событиях стоит остановиться подробнее.
Надеемся, уважаемый читатель позволит нам несколько отступить от романа Михаила Булгакова «Белая гвардия» чтобы оживить в памяти один персонаж блестящего, но мало исследованного произведения «Собачье сердце». В частности, интересно было бы вспомнить перерождение собаки Шарика в нечто, называющее себя Шариковым:
«...В моем и Зины присутствии пес (если псом, конечно, можно назвать) обругал профессора Преображенского по матери.
...Сегодня, после того, как у него отвалился хвост, он произнес совершенно отчетливо слово «пивная». Работает фонограф. Черт знает что такое...
...Я теряюсь.
...Прием у профессора прекращен. Начиная с пяти часов дня из смотровой, где расхаживает это существо, слышатся явственная вульгарная ругань и слова «еще парочку».
...Он произносит очень много слов: «Извозчик», «Мест нету», «Вечерняя газета», «Лучший подарок детям» и все бранные слова, которые только существуют в русском лексиконе.
Вид его странен. Шерсть осталась только на голове, на подбородке и на груди. В остальном он лыс, с дрябловатой кожей. В области половых органов — формирующийся мужчина. Череп увеличился значительно, лоб скошен и низок».
Чтобы окончательно представить себе появившегося на свет Полиграфа Полиграфовича Шарикова, стоит вспомнить его облик после «заступления на должность» в подотдел отчистки: «...Прозвучал уверенный звонок, и Полиграф Полиграфович вошел с необычайным достоинством, в полном молчании снял кепку, пальто повесил на рога и оказался в новом виде. На нем была кожаная куртка с чужого плеча, кожаные же потертые штаны и английские высокие сапожки на шнуровке до колен. Неимоверный запах котов тотчас расплылся по всей передней».
Какое отношение Полиграф Полиграфович Шариков из «Собачьего сердца» имеет к «Белой гвардии»? А вот какое: представьте себе Киев начала 1918 года, заполоненный шариковыми и Швондерами. Что, сложно представить? Тогда мы чуть-чуть в этом поможем.
Февраль 1918 года выдался в Киеве очень снежным и холодным, а еще — кровавым и страшным. В городе царствовала третья власть, большевики, принесшая киевлянам безудержную вакханалию, кровавую бойню и Варфоломеевскую ночь по-русски. На улицах долгое время шли отчаянные бои между частями Центральной Рады и большевиками. Шла борьба между второй и третьей властями. Большая часть Киева оставалась равнодушной к этим боям. Жители считали, что являются третьей стороной в этом конфликте. Масса офицеров, не снимая погон, шаталась по городу, в некотором роде сочувствуя большевикам, как «своим» — русским. Правда, последние, в основном состоящие именно из шариковых и Швондеров, не разделяли этого мнения.
Отряды большевиков, сильно поредевшие в боях с украинскими войсками, полностью вышли из подчинения и грозили расправой своему руководству. Чтобы утихомирить злобу подчиненных, в большинстве своем — дезертиров, спившихся рабочих, выпущенных из киевских тюрем уголовников, унизанных золотыми кольцами балтийских матросов и просто любителей легкой наживы, командующий большевистскими войсками левый эсер полковник Муравьев еще во время боев отдал такой приказ: «Войскам обеих армий приказываю беспощадно уничтожить в Киеве всех офицеров и юнкеров, гайдамаков, монархистов и всех врагов революции». Большевистские части после полного окончания уличных боев, 9 февраля 1918 года, с радостью и воодушевлением бросились выполнять приказ Муравьева.
На улицах Киева пролилась кровь тех, кто еще несколько дней назад считал себя «нейтральным». Но разве существуют во время войны «нейтральные»? Как известно, они погибают первыми. Самый ощутимый удар был нанесен по киевскому офицерству, вернувшемуся с русско-немецкого фронта. Франты-офицеры считали ниже своего достоинства ходить без погон. За это от третьей власти по приказу бывшего полковника русской армии Н. Муравьева они получили кровавые погоны, вырезанные штыками на плечах, а некоторые, самые ретивые — и эполеты с лампасами — пытку, к которой и в Средневековье не прибегали. Впрочем, об этих дьявольских и полных скорби днях было много написано оставшимися в живых свидетелями, как, например, известным киевским общественно-политическим деятелем Н.М. Могилянским:
«Зеленые, изможденные голодовкой, безсоницей и пережитыми волнениями, лица обывателей исказились ужасом безумия и тупой, усталой безнадежности.
Началась в самом прямом смысле этого слова отвратительная бойня, избиение вне всякого разбора, суда или следствия оставшегося в городе русского офицерства, не пожелавшего участвовать в борьбе против большевиков на стороне украинцев. Из гостиниц и частных квартир потащили несчастных офицеров буквально на убой «в штаб Духонина» — ироническое название Мариинского парка — излюбленное место казни, где погибли сотни офицеров русской армии. Казнили где попало: на площадке перед Дворцом, по дороге на Александровском спуске, а то и просто, где и как попало. Так мой двоюродный брат, полковник А.М. Речицкий, был убит на Бибиковском бульваре выстрелом в затылок, при сопротивлении, оказанном им четырем красноармейцам, хотевшим сорвать с него погоны. Герой Путиловской сопки, трагедии под Сольдау, Прасныша, много раз тяжело раненый и контуженый — он даже пред лицом верной смерти не хотел, не смотря на все убеждения, снять с себя воинскую форму: так трагически пресеклась 37-летняя молодая жизнь, полная героического исполнения долга.
Кроме офицеров казнили всякого, кто наивно показывал красный билетик — удостоверение принадлежности к украинскому гражданству. Казнили куплетиста Сокольского, за его злые куплеты против большевиков; казнили первого встречного на улице, чтобы снять с него новые ботинки, приглянувшиеся красноармейцу. Начались повальные избиения «буржуев», обыски и вымогательства, с избиением недостаточно уступчивых и покорных судьбе. Так подвергся избиению известный городской деятель В. Демченко. Кто и когда еще расскажет о всей циничной пошлости этой разнузданной вакханалии произвола, насилия, глумления и издевательства над личностью мирного обывателя?! — «Пойдем с нами щи хлебать, буржуйка!» — говорит солдат-красноармеец почтенной даме, в присутствии всех членов семьи, расставленных у стенки с приказанием не шевелиться во время обыска — «У! Тебе бы все шампанское лакать!...» продолжает он, угрожая револьвером, приставленным к самому лицу несчастной жертвы надругательства.
Из обывательских квартир тащили все, что попало, сначала наиболее ценное: деньги, золото и серебро, всякого рода ценности. Богатые заведомо дома, конечно, были ограблены в первую очередь. Я зашел к старому другу, профессору К. Человек спокойный, уравновешенный, сидит в кресле совершенно подавленный, молчит и наконец, с трудом вытягивает из себя такие слова: «Я на все смотрю равнодушно и спокойно... Кажется, если придут и скажут, что перебили всех моих детей — я не двинусь с места». К К. заходил почтенный земской деятель, бывший полковник гвардии С. Я никогда в жизни не забуду этой безнадежности на окаменевшем лице, в глазах, из которых почти безумие глядит из опустошенного сознания».
Город полностью вкусил радости жизни при большевиках. Еще бы, ведь досталось не только «буржуям», монархистам, офицерам и гайдамакам, но и «врагам революции», а таковыми считались все киевляне, которые не разделяли мнения Муравьева относительно расправы над городом. В результате всякие шариковы и Швондеры останавливали, обыскивали и во многих случаях убивали всех, кто был одет более-менее прилично. Вот как это выглядело по воспоминаниям некоторых свидетелей:
«— Стой, твой документ? покажи руки... ага, белоручка... буржуй... в расход...
— Эй ты, в очках... наверное поповский сынок... в расход!
— Постой, постой, барынька, у тебя видно золотые зубы... Даешь зубы! — удар приклада и окровавленная, ни в чем не повинная женщина упала на снег».
Конечно, в наше время в то, что так было, очень трудно поверить. Но, киевскую резню в начале 20-х годов вынуждены были признать даже сами большевики, тем более, по ошибке матросов в эти страшные дни рассталось с жизнью и несколько видных советских деятелей. Еще во время боев за Киев многие члены подставного украинского советского правительства из-за своих личных документов, написанных по-украински, подвергались репрессиям со стороны большевистских частей. Уже в городе те из них, кто попал в руки шариковых и Швондеров, был расстрелян.
Владимир Затонский, один из виднейших большевиков Украины того времени, сам как-то избитый матросами-муравьевцами, называл эти проявления «наивным интернационализмом». А вот что рассказал еще один битый своими же большевиками член украинского советского правительства Г. Лапчинский: «...Я вспоминаю инцидент, который произошел в Полтаве, когда комендант штаба Муравьева тов. Любинский («Хлор») явился арестовать т. Леонарда Бочковского, лидера украинских эсеров на Полтавщине. Когда Бочковский на вопрос ответил по-украински, «Хлор» на него закричал: «Предлагаю говорить со мною по-интернациональному». Я умею говорить по-английски, по-немецки, по-французски, по-польски, по-русски, — ответил Бочковский, — но я не знаю, какой язык из них вы считаете интернациональным». Лишь после этого «Хлор» понял, что он сделал глупость. Наверное такой же «наивный интернационалист» через несколько недель после этого расстрелял тов. Бочковского в Киеве лишь потому, что у него был красный билет члена Центральной Рады, составленный по-украински, и Украина потеряла одного из самых выдающихся революционеров, который ранее, нежели официально это сделала большевистская Полтавская организация, начал выступать с девизом «вся власть советам» и поставила уэсэровской организации вопрос про объединение с большевиками еще летом 1917 года».
Конечно, войска большевиков проявляли чрезмерную жестокость, но что еще можно было ожидать от них. Тут следовало бы вспомнить уже крылатую фразу Шарикова: «...мы их душили, душили». Да, душили, и не котов, а «буржуев». Кстати говоря, в начале 20-х годов, когда писалась повесть «Собачье сердце», никаких подотделов отчистки не существовало, зато всяким ЧК и ОГПУ не было счета... Впрочем, о чекисте Шарикове, когда-то бродячем псе, отделении ОГПУ, скромно названном Булгаковым «подотделом отчистки», пышных котах с бантиками (тоже персонаж «Собачьего сердца») — «недобитых буржуях», а также о том, как этих самых котов-«буржуев» «душили, душили», мы поговорим как-нибудь в следующий раз.
Думаете, Шариков и Швондер литературные персонажи в единственном числе? Вот и не угадали. Эти персонажи были типичными для времени, в котором жил и творил Михаил Булгаков.
Чтобы сомнения читателя окончательно рассеялись, приведем примеры описания шариковых и Швондеров в Киеве в 1918 году, составленных очевидцами. Вот что в частности вспоминал уже упомянутый нами член украинского советского правительства Г. Лапчинский: «Нас возмущали самовольные обыски и реквизиции разных штабных комиссаров, ихняя жестокость по отношению к местной власти. Нас раздражало, что возле известных нам партийных товарищей и революционеров, возле тов. Антонова крутились какие-то отдельные, как нам казалось, явно чужие рабочему классу субъекты офицерского типа, с нахальными и бандитскими физиономиями, и мы обвиняли ихнего начальника, что он якобы не умеет подбирать людей. Я помню, какое неприятное впечатление на меня лично производили, когда я приезжал к железнодорожной станции, где стояли штабные вагоны и эшелоны с антоновским войском — его вояки, особенно матросы, увешанные всяким оружием, иногда пьяные, со специфическими грязными ругательствами после каждого слова, хоть это чувство удивительно перемешивалось с пониманием, что это все же есть люди, которые уже героически дрались за советскую власть и в последующем добровольно собираются проливать свою кровь за революцию. Лишь вскоре на деле стало ясно, что для той эпохи такое совмещение настоящего героизма, преданности пролетарскому делу и внешней распущенности и грубости бурной стихии есть неминуемым явлением».
Зачем мы рассказываем о страшных событиях в Киеве в феврале 1918 года, когда и Михаил Булгаков то не был в городе? А за тем, чтобы читатель смог хотя бы внешне представить себе настроения киевского обывателя во время и после царствования шариковых и Швондеров в городе. Ведь киевляне в эти трагические дни чувствовали себя не иначе, как кошки из «Собачьего сердца», которых «душили, душили» Климы Чугункины.
Пережить царствование третьей власти, а она находилась в городе всего с 9 февраля по 1 марта 1918 года, было достаточно сложно. Ведь жители Киева, в отличие от профессора Преображенского, не имели никаких самых надежных и окончательных охранных бумаг.
В первый день весны 1918 года, 1 марта, на Брест-Литовском шоссе появился небольшой отряд перераненных и окровавленных гайдамаков Центральной Рады. Вел их в Киев ссутулившийся человек в солдатской шинели, нахлобученной громадной черной сибирской папахе и с укороченным кавалерийским карабином с примкнутым штыком. Этот человек шагал ровной и уверенной походкой, поскольку был убежден, что город — это его город — столица Украинской Народной Республики. Сразу за Симоном Васильевичем Петлюрой, а именно он был командиром вступившего в город украинского отряда, вышагивали громадные красные гайдамаки со свисающими с шапок красными шлыками-«хвостами». Эти гайдамаки, тоже, кстати, в большинстве своем киевляне, были представителями украинского пролетариата. Впрочем, это слово они не любили, так же, как не любили и большевиков. Ведь именно красные гайдамаки всего месяц назад штурмом взяли восставший завод «Арсенал», а теперь так же штурмом овладели городом.
Гайдамацкие части были настроены крайне решительно, а главное — по призыву Петлюры готовы на любые подвиги и самопожертвование. Гайдамацкие головы обуяла месть. Некоторые, самые горячие, предлагали в отместку устроить кровавый погром в рабочих районах, но С. Петлюра своим подчиненным запретил говорить о чем-либо подобном. Месть к шариковым и швондерам была крайне велика. Победа над большевиками, возвращение в город Центральной Рады во многом были заслугой Симона Петлюры. Немцы его боялись, поскольку он в то время имел громадный авторитет. Именно поэтому немцы настояли на том, чтобы Петлюра окончательно ушел из политики. Симон Васильевич вместе со своим верным помощником, Дмитрием Одриной, сокурсником Булгакова и прототипом доктора Курицкого в «Белой гвардии», оставил армию, поселился в Стрелецком переулке и вскоре возглавил губернское земское управление. Единственный человек, способный в то время стать лидером на Украине, отошел от дел.
После прихода немцев Павел Скоропадский вышел из своего подполья. Он, как крупный землевладелец, был заинтересован в защите от социалистической Рады своих интересов и интересов земельных собственников. Скоропадский понимал, что Центральная Рада не сможет дать украинским «куркулям» тех благ, которые им могла сулить земельная реформа по образцу Столыпинской. Вокруг Скоропадского стали собираться представители аристократии и средние землевладельцы, заинтересованные в смене ситуации на Украине. Облегчало задачу и то, что еще осенью 1917 года Павел Скоропадский был избран гетманом украинского Вольного казачества, которое являлось грозной политической силой. Так возник Союз Хлеборобов, ратующий за консервативные реформы в стране.
События на политической арене Украины развивались с калейдоскопической быстротой. 25 апреля 1918 года по обвинению в похищении директора Русского банка Доброго, сотрудничавшего с немцами, последними были арестованы военный министр Центральной Рады Жуковский, начальник милиции Богацкий и некоторые другие ответственные лица. Был так же взят под стражу и премьер-министр Украины Владимир Голубович, задержание которого состоялось во время заседания Центральной Рады. На следующий день немцы, без согласования с Радой ввели на Украине военно-полевые суды, каравшие украинских крестьян за отказ отдавать немцам хлеб. Введение военно-полевых судов, арест премьер-министра и военного министра вызвали решительный протест Центральной Рады, но на этот протест немцам было глубоко наплевать. Они уже договорились со Скоропадским и его Союзом Хлеборобов о замене власти на Украине.
29 апреля 1918 года в Киеве, в здании городского цирка состоялся съезд Союза Хлеборобов. На нем было выражено недоверие Центральной Раде, которая должна была быть заменена избранным съездом гетманом Павлом Скоропадским. Центральная Рада знала о событиях в цирке, но поделать ничего не могла: на крыше цирка находился пулемет и немецкие пулеметчики, которые служили убедительным доказательством того, что на Украине происходит переворот, инициированный Германией. Членам Центральной Рады было предложено убраться из Педагогического музея, где происходили заседания, что они и поспешили сделать. Некоторые лидеры Центральной Рады еще надеялись на поддержку полка Сечевых Стрельцов полковника Евгения Коновальца — единственной воинской части Рады в городе, но полк был разоружен немцами. Так в Киеве и на Украине окончательно восторжествовала власть гетмана Скоропадского.
Павел Петрович Скоропадский, не смотря на свои симпатии, все же искал сближения с украинскими общественно-политическими кругами левого толка. Большое значение он придавал и сотрудничеству с Петлюрой, великолепно понимая, что поддержка последнего может быть гарантией политической стабильности. Скоропадский и Петлюра имели прямой телефон, которым не редко пользовались. Часто Петлюра мог обратиться напрямую к гетману с мало важной проблемой поучительного характера. Вот что вспоминал один из помощников Петлюры, Василий Бень (перевод с украинского): «...к гетману <Петлюра> ходил сам, а очень часто решал проблемы по телефону. Один раз я был свидетелем такого разговора: Пан гетман? Ту Симон Васильевич. Доброго здоровья. Извините, пан гетман, что вас беспокою, но дело, по поводу которого с вами хочу говорить, неотложное. Сейчас у меня в бюро делегация. Она привезла с собой женщину, допрошенную вашими карательными экспедициями. Все тело в крови и синяках... За что? За то, что из панского леса принесла вязку дров. А нужно вам, пан гетман, знать, что это вдова, с малолетними детьми. Прошу немедленно устроить разбирательство, виновных наказать, а... Это не поучение, только замечание, что ваши офицеры, украинское войско, хуже татар относятся с украинским населением. Такой обиды и надругательства народ не потерпит.
На это был ответ, что гетман немедленно устроит разбирательство и виновных накажет. Должен сказать, что гетман П. Скоропадский к замечаниям со стороны общественности относился серьезно. Как в предыдущем, так и в других случаях приказывал устраивать следствие, а виновных наказывал».
Таким образом, Симон Петлюра имел возможность в любой момент даже по мелочам беспокоить Скоропадского, и делать ему, главе государства, замечания. Впрочем, это не избавило Павла Скоропадского от угрозы со стороны Петлюры, который лез в любые проблемы и вопросы государственного характера. Симон Петлюра выказывал свое неудовольствие не только гетману лично, но и не скрывал своего взгляда на правление Скоропадского и перед широкой общественностью. А поводов для недовольства хватало.
Павел Петрович Скоропадский вынужден был неукоснительно исполнять Брестский мирный договор Центральной Рады относительно поставок в страны Четверного союза продовольствия. Чтобы выполнять этот договор, Скоропадскому пришлось прибегнуть к услугам специальных отрядов, изымавших у крестьян продовольствие насильно. Естественно, это вызвало широкую волну неудовольствия и восстаний в селах. Скоропадский изгнал из своей кадровой армии офицеров с образованием военного времени, окончивших ускоренные офицерские курсы школ прапорщиков. В подавляющем большинстве эти люди были представителями сельской интеллигенции: учителями, врачами, выпускниками семинарий и уездных училищ. Именно они в 1917 году начали украинизацию российской армии, они же составляли костяк полков Центральной Рады. Отказываясь от услуг этих офицеров, Скоропадский автоматически отказывался от создания национальной армии. Точно так же гетман отвернулся и от многих украинских деятелей, вынесенных на поверхность волной революции, но являвшихся слишком молодыми, чтобы считаться «специалистами». Таким образом, Павел Скоропадский лишал себя поддержки со стороны тех, кто возрождал украинскую государственность. Озлоблял гетман своими действиями и галичан — сечевых стрельцов — ударную силу Украинской революции. И хоть командир сечевиков Евгений Коновалец (булгаковский полковник Торопец) добился у Скоропадского разрешения возродить полк Сечевых Стрельцов, это не изменило ситуации. Петлюра все более активно критиковал гетманскую политику, что вынудило Скоропадского отдать приказ о его аресте.
Постепенно ситуация на Украине становилась угрожающей, и даже обычные обыватели подсознательно понимали это. Вот что писал в своей «Белой гвардии» Михаил Булгаков: «Были десятки тысяч людей, вернувшихся с войны и умеющих стрелять...
— А выучили сами же офицеры по приказанию начальства!
Сотни тысяч винтовок, закопанных в землю, упрятанных в клунях и каморах и не сданных, несмотря на скорые на руку военно-полевые немецкие суды, порки шомполами и стрельбу шрапнелями, миллионы патронов в той же земле, и трехдюймовые орудия в каждой пятой деревне, и пулеметы в каждой второй, во всяком городишке склады снарядов, цейхгаузы с шинелями и папахами.
И в этих же городишках народные учителя, фельдшера, однодворцы, украинские семинаристы, волею судеб ставшие прапорщиками, здоровенные сыны пчеловодов, штабс-капитаны с украинскими фамилиями... все говорят на украинском языке, все любят Украину волшебную, воображаемую, без панов, без офицеров-москалей, — и тысячи бывших пленных украинцев, вернувшихся из Галиции.
Это в довесок к десяткам тысяч мужиков?.. О-го-го!».
9 ноября 1918 года в Германии началась революция, а уже 11 ноября немцы вынуждены были подписать Версальский мир, которым они признавали свое поражение в Первой мировой войне. Немецкие войска, уже наполовину разваленные под воздействием социалистической агитации, возвращались с Украины на родину. Гетман Скоропадский остался один. Он спешно пытался найти точку опоры: решился на проект создания земельной реформы, объявил мобилизацию, стал создавать офицерские дружины, еще раньше разрешил из галичан и наиболее «националистически» настроенных военных создать особые украинские части, пытался задобрить пророссийски настроенные круги населения, для чего издал универсал про воссоединение с будущей возрожденной белой Россией. Но этим Скоропадский еще больше подливал масла в огонь. Восстание было неминуемо. Гетман пошел на крайний шаг, и под давлением немцев выпустил из тюрьмы Петлюру, но этим только ускорил свое падение.
13 ноября 1918 года в Киеве состоялось нелегальное собрание членов Украинского национального союза, объединявшего приверженцев Украинской Народной Республики. На этом собрании было решено организовать новое украинское правительство — Директорию — способную поднять восстание против Скоропадского. Главой Директории стал бывший премьер-министр Центральной Рады, известный украинский писатель Владимир Винниченко. Кроме него в Директорию входило еще четыре человека. В том числе — и Петлюра, которого избрали заочно. 15 ноября Директория переехала в Белую Церковь, где располагался отряд Сечевых Стрельцов полковника Коновальца, возрожденный по разрешению гетмана незадолго до этого. В этот день по всей Украине Директория объявила о начале восстания. На ее зов откликнулось большинство более-менее укомплектованных воинских частей, существовавших еще со времен Центральной Рады. На Харьковщине к восставшим присоединился полковник Болбочан (булгаковский Болботун) со своей Запорожской дивизией, на Черниговщине на помощь Директории пришла Серожупанная дивизия, на Подолье на сторону УНР перешел командующий 2-м гетманским кадровым корпусом генерал Брошевич, на Киевщине восстали Черноморский и Сечевой полки. Вокруг этого костяка быстро собирались народные массы, готовые идти против Скоропадского и уезжавших немцев. Всего за неделю войска Директории полностью овладели положением на Украине. Свергнуть гетмана им не давали лишь немцы, которые выторговали у Директории право покинуть Украину с миром. Но это только ненадолго оттянуло падение Скоропадского.
14 декабря 1918 года войска Директории вступили в Киев. Павел Скоропадский бежал в Германию. Вскоре в город вернулись предводители восстания Симон Петлюра, командовавший всеми войсками, и Владимир Винниченко.
Между Петлюрой и Винниченко с давних времен существовали натянутые отношения. Когда-то Симон Васильевич был журналистом и редактировал украинские издания, выходившие в Санкт-Петербурге. Винниченко же печатался в этих изданиях. Владимир Кириллович Винниченко, как уже именитый и, безусловно, талантливый писатель, требовал к себе и своей работе уважения и почтения. Петлюра же выступал в роли литературного критика, и никак не мог согласиться с требованиями Винниченко. Усугубляло положение и то, что и Винниченко и Петлюра серьезно занимались украинской политикой, и были приверженцами различных взглядов. Потому-то едкие статьи Симона Петлюры, касающиеся Винниченко, затрагивали не только писательский талант, но и политические взгляды Владимира Кирилловича. Последний платил Петлюре той же монетой.
С тех пор прошло много времени. В Российской империи состоялась Февральская революция, а в Киеве была создана Центральная Рада, куда попали Винниченко и Петлюра. Один вскоре стал премьер-министром, второй — военным министром. Владимир Кириллович, 37-летний писатель, только вернувшийся из эмиграции, был неисправимым романтиком и мечтателем, родившимся слишком рано. Он хотел видеть мир без социального гнета и рабства, без битв и армий, без денег и человеческих пороков. 38-летний Симон Васильевич, побывавший на фронте и знавший цену жизни, был прагматиком, и не относился серьезно к идеям Винниченко, призывавшего народ Украины к свободному труду, коллективизму и взаимопомощи, роспуске армии и социальному равенству. Работа Петлюры была противоположна взглядам Винниченко. Петлюра стремился создать мощную армию, признавал авторитаризм, искал поддержки у среднего класса. Столкновения между Винниченко и Петлюрой привели к тому, что Симона Васильевича в начале декабря 1917 года «ушли» из Центральной Рады. Во время 1-й украинско большевистской войны пришлось покинуть пост премьер-министра и Владимиру Кирилловичу. Петлюра и Винниченко оказались квиты.
Вновь свела судьба Владимира Винниченко и Симона Петлюру уже в Директории. Но и здесь не прекратилось их противоборство. Винниченко был официальным главой Директории, Петлюра же в то время считался чуть ли не народным героем, руководителем украинских полков и вооруженных крестьянских масс. Влияние Симона Васильевича было намного сильнее влияния Владимира Кирилловича. Это не могло не сказаться на их взаимоотношениях. Петлюре нужен был лишь повод, чтобы подтолкнуть Винниченко к уходу из большой политики. Таким поводом стал отказ стран Антанты сотрудничать с Винниченко, которого французы и англичане требовали «выгнать как собаку». Украинская Директория нуждалась в помощи Антанты. Поэтому Винниченко оставил Директорию и в марте 1919 года покинул Украину. Петлюра остался почти единоличным главой Украинской Народной Республики, каковым оставался де-факто до конца 1920, а де-юре — до 1926 года.
По разному сложилась судьба Скоропадского, Винниченко и Петлюры. Павел Петрович Скоропадский в эмиграции вновь вернулся к идее гетманства, пытался заниматься политической деятельностью и погиб от разрыва советского снаряда в Германии, где жил, в 1945 году. Симон Васильевич Петлюра до конца гражданской войны оставался главой украинского правительства, и даже в эмиграции в Париже пытался удержать в руках армию Украинской Народной Республики и беженцев, оказавшихся в Польше. Он погиб от руки террориста, еврея с Украины, на одной из парижских улиц в 1926 году. По какому-то демоническому совпадению свидетелем гибели Петлюры был Владимир Винниченко. Последний в 1920 году в Вене пытался создать Украинскую Коммунистическую партию, в 1921 году по приглашению советского правительства приезжал на Украину, где ему предлагали занять пост заместителя главы украинского Совнаркома. Владимир Кириллович отказался. Он вновь выехал за границу, где занимался в основном литературной деятельностью. Винниченко прожил долгую жизнь и умер в США в 1951 году.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |