1.1. Дом Турбиных

Данный раздел посвящен изучению имен собственных, носителями которых являются персонажи, помещенные писателем в пространство квартиры Турбиных. В созданных М.А. Булгаковым образах запечатлены черты родных и близких ему людей.

Алексей Васильевич Турбин

Фамилия Турбины принадлежала предкам М.А. Булгакова. Это девичья фамилия его бабушки по материнской линии — Анфисы Ивановны.

К сожалению, не сохранилось никаких указаний на источник имени персонажа. Известно только то, что Алексей Васильевич Турбин носит имя главного героя ранней пьесы М.А. Булгакова «Братья Турбины» (1920), написанной во Владикавказе. Эта пьеса была уничтожена самим автором, и содержание ее осталось неизвестным.

Имя Алексея Турбина появилось в замыслах писателя задолго до выхода владикавказской пьесы, о чем свидетельствует одно из писем М.А. Булгакова о «Братьях Турбиных» к двоюродному брату Константину от 1 февраля 1921 года: «А ведь это мечта моя исполнилась... но как уродливо: вместо московской сцены сцена провинциальная, вместо драмы об Алеше Турбине, которую я лелеял, наспех сделанная, незрелая вещь» (Булгаков 1989, с. 70). Как видно, имя персонажа действительно было «взлелеяно» Булгаковым, связывалось для него с чем-то близким, дорогим, автобиографическим. Оно настолько отвечало замыслам писателя, что не изменилось вплоть до последней редакции романа.

Николка

Николка Турбин во многом повторяет судьбу брата М.А. Булгакова — Николая Афанасьевича. В 1917 году Николай Булгаков учился в юнкерском артиллерийском училище и участвовал в рядах Добровольческой армии. Имя его в семейном кругу звучало как Николка. Для матери он также был Николайчиком (из письма матери от 27 октября 1917 года: «...бедный Николайчик, не спавший уже две ночи, вынес еще два ужасных дня и ночи» (Земская, 1988, с. 121), а М.А. Булгаков в письмах в Загреб и в Париж часто называл его Никол («Ну-с, целую тебя, Никол, твой М. Булгаков» (Булгаков 1989, с. 205).

Елена Турбина

В образе Елены Турбиной воплотились черты сестры писателя Варвары Афанасьевны Булгаковой. В ранней редакции романа, «Алый мах», героиня именовалась Варварой. Однако затем имя «Варвара» было заменено М.А. Булгаковым. Вероятно, это произошло по следующим причинам:

1) резкое звучание имени не соответствовало мягкой натуре героини;

2) значение имени Варвара (греч. barbaros — иноземец, а буквально — варвар) могло бы внести в образ дополнительные, ненужные смыслы.

Имя Елена также принадлежало семейному кругу Булгаковых. Так звали младшую любимую сестру Михаила Афанасьевича. Важно отметить то, что данная номинация не только отсылает к биографии писателя. Невольно ассоциируясь с мифом о «прекраснейшей» Елене, она как бы обрамляет образ обладательницы необыкновенной магической красоты — «рыжей, золотой» Елены.

Кроме того, имя Елена (от греч. helenos — свет (Петровский, с. 137) отождествляется с чем-то светлым и женственным.

Сергей Тальберг

Прообразом «осторожного прибалтийского человека» Сергея Тальберга являлся муж сестры М.А. Булгакова, Варвары, выходец из рижских немцев Леонид Сергеевич Карум.

В фамилии персонажа сохранен этнический показатель, присутствующий в фамилии прототипа (Карум → Тальберг).

Я. Лурье обратил внимание на созвучие фамилий Тальберга и толстовского Берга (Лурье 1988, с. 192). Схожи не только фамилии, но и характеры персонажей. Так же, как и Берг, Тальберг учтив, эгоистичен, скуп, занят только собой и своим успехом (эти качества, впрочем, были характерны и для его прототипа).

Михаил Афанасьевич недолюбливал свойственника и, по воспоминаниям самого Л. Карума, относился к нему «очень официально и сухо»: сказывалась полярная противоположность личностей (Чудакова 1991, с. 74). Одна из причин неприязни — отсутствие у Л. Карума твердой политической позиции, его способность служить любой власти (намек на эту противоречивость натуры можно отметить в фамилии героя: ср. сочетание двух противоположных понятий Tal — нем. долина, Berg — нем. гора). «Татьяна Николаевна Кисельгоф (урожденная Лаппа, в первом браке — Булгакова) была убеждена, что Л.С. Карум послужил прототипом Тальберга в «Белой гвардии (в его жене, Елене, старые киевляне сразу узнали Варюшу Булгакову)» (Чудакова 1991, с. 76). И.Л. Карум (дочь Л.С. Карум) писала следующее: «Михаил Афанасьевич в романе «Белая гвардия» описал Тальберга очень похожим внешне и по некоторым чертам характера на моего отца (сделав его при этом немцем из Риги), что дало повод для разговоров о том, что Тальберг и Карум — одно и тоже лицо! Но это ерунда» (Там же). Конечно же, Тальберг не является фотографическим снимком Л. Карума. Г.Ф. Ковалев высказывает предположение о том, что фамилия персонажа может скрывать намек и на другого малоприятного М.А. Булгакову человека, черты которого в полной мере воплотились позже в образе Ликоспастова в «Театральном романе». Ср.: Tal — Berg > долина — гора > плоская гора > «Столовая гора» (1922) Юрия Слезкина. «Есть все основания полагать, что фамилия Тальберг и есть своеобразная немецкая калька с этого названия» (Ковалев 2001, с. 53).

Интересно также проследить работу писателя над именем героя. В данном случае отчество прототипа переходит в имя персонажа: Леонид Сергеевич Карум → Сергей Тальберг.

Федор Николаевич Степанов (Карась)

«... подпоручик Степанов, Федор Николаевич, артиллерист, он же по александровской гимназической кличке — Карась. Маленький, укладистый и действительно похожий на карася...» (с. 178).

По воспоминаниям Т.Н. Лаппа, у Карася был прототип: «Карась был точно — все его звали Карасем или Карасиком, не помню, это было прозвище или фамилия. Он был именно похож на карася — низенький, плотный, широкий — ну, как карась. Лицо круглое... Когда мы с Михаилом к Сынгаевским приходили, он там часто бывал» (Чудакова 1988, с. 64).

Леонид Юрьевич Шервинский

Прототипом Леонида Юрьевича Шервинского, адъютанта, нескромно ухаживавшего за Еленой и обладавшего необыкновенно приятным баритоном, послужил часто бывавший в доме Булгаковых Юрий Леонидович Гладыревский. По воспоминаниям Н.Л. Гладыревского, Юрий Леонидович «пел «Эпиталаму» (в «Белой гвардии» Шервинский поет эпиталаму богу Гименею — О.У.), ухаживал за Варей. Был он в это время бывшим офицером... Брат мой — это Шервинский в «Белой гвардии» и потом в пьесе...» (Чудакова 1988, с. 63).

В ранней редакции романа, опубликованной в газете «Накануне» 10 декабря 1922 года, герой именовался Юрием Леонидовичем (Яновская 1983, с. 99). В «Белой гвардии» в номинации персонажа наблюдается перестановка имени и отчества протонима (Юрий Леонидович → Леонид Юрьевич).

Отмечается повторение словообразовательных формантов в фамилиях Гладыревский — Шервинский.

Любопытна история этой фамилии, вероятно, позаимствованной у известного всей Москве, лечившего еще Тургенева, профессора-медика Василия Дмитриевича Шервинского. М.А. Булгаков часто бывал в доме профессора, сдававшего квартиры знакомым — писателю В.Н. Долгорукову, потомку князей Долгоруких; постоянному сотруднику Горького, А.Н. Тихонову и др. Со многими из них Булгаков свел близкое знакомство. А вот отношения с Сергеем Васильевичем Шервинским (сыном профессора) не сложились. «Когда он прочитал нам «Белую гвардию», — рассказывал С.В. Шервинский, — я сказал ему: «Вы знаете, там у вас один герой с фамилией моего отца. Я вас прошу — замените хотя бы какую-нибудь букву.» А он отказался. Это впоследствии привело к разрыву отношений.» (Чудакова 1988, с. 244).

Илларион Илларионович Суржанский

Прообразом Иллариона Илларионовича Суржанского (в тесном семейном кругу Лариосика) был Николай Николаевич Судзиловский — житомирский двоюродный брат Л.С. Карума, черты которого нашли отражение в образе Тальберга, и Ю.Л. Гладыревского, воплощенного в Л.Ю. Шервинском (Чудакова 1988, с. 66).

При создании номинации персонажа М.А. Булгаков сохраняет модель, по которой построены имя и отчество прототипа (Николай Николаевич → Илларион Илларионович). Также отмечается созвучие фамилий Судзиловский — Суржанский и повторяемость словообразовательных формантов в них.

Л. Кацис, проводя параллель между «Белой гвардией» М.А. Булгакова и романом М. Кузьмина «Плавающие, путешествующие», указывает на совпадение имен персонажей (у М. Кузьмина действуют Елена Александровна и Лаврик Пекарский) и сюжетных функций, выполняемых этими персонажами. «Таким образом, увидев в тексте имя «Лариосик», читатель десятых годов, воспитанный на литературе начала века, должен был в 25—26 гг. включиться в знакомую игру. В том, что это было так для литераторов круга Булгакова, сомневаться не приходится» (Кацис 1991, с. 80). Кроме того, автор обращает внимание на близость фамилий Суржанский — Пекарский и отмечает в них, помимо морфологического подобия, подобие семантическое (Там же, с. 79).

Не опровергая этой гипотезы, хочется предложить собственную трактовку данного антропонима. Мы полагаем, что номинация Илларион Суржанский несет в себе глубокий смысл и является более, чем простой перекличкой с именем персонажа другого произведения.

Имя Илларион (греч. hilaria — «веселье» (Петровский, с. 120) подчеркивает характерную черту героя и его прототипа. Илларион Илларионович выступает в романе как человек, несущий веселье. Именно с появлением житомирского племянника в доме Турбиных начинает звучать добрый смех, отличный от иронических реплик, отпускаемых в адрес Василисы. Первая жена М.А. Булгакова Т.Н. Лаппа вспоминала: «В это время у нас жил Судзиловский — такой потешный! У него из рук все падало, говорил невпопад. Лариосик на него похож...» (Чудакова 1988, с. 63).

Важно отметить, что к персонажу как будто «приклеивается» детское «сюсюкающее» имя. Лариосик ведет себя словно большой ребенок с нежной «израненной душой», для которой «внешний мир..., согласитесь сами, грязен, кровав и бессмысленен» (333). В этом контексте особое звучание приобретает фамилия персонажа Суржанский. Лежащий в основе фамилии апеллятив суржанка словарем В.И. Даля трактуется как «нечистая пшеница с примесью ржи, перерод, переводня» (Даль, т. 4, с. 371). Суржанский действительно представляет собой «перерод» человеческой породы. Детскость и неискушенность души Лариосика и есть та самая «примесь», которая делает его непонятным для окружающих, превращая его не то в свалившегося с Луны чудака, не то в сошедшего на грешную землю ангела. Пожалуй, среди всех персонажей именно Суржанский на фоне тех дней выглядит наименее убедительным. Не случайно Николка очень долго принимает стоящего перед ним Лариосика за видение: «Николка в ужасе прижался к стене и уставился на видение. Видение было в коричневом френче, коричневых же штанах галифе и сапогах с желтыми жокейскими отворотами. Несомненно, оно было молодо, видение-то, но кожа у него на лице старческая, серенькая, и зубы глядели кривые и желтые» (298). Суржанский являет собой нечто призрачное, несостоятельное, непригодное для окружающей жизни, то, что не приживется и не даст корни (ср., одно из значений слова суржик — «переводня». Так называют зерно, которое не годится для будущего посева).

Виктор Викторович Мышлаевский

За образом Виктора Викторовича Мышлаевского стоит друг дома Булгаковых Николай Николаевич Сынгаевский. Как отмечает Л. Яновская, «на Мало-Подвальной, 13... жил друг детства — Коля Сынгаевский, столь поразительно похожий и внешне и некоторыми фактами своей биографии на Виктора Викторовича Мышлаевского» (Яновская 1983, с. 34). Виктор Мышлаевский так же, как и его прототип, в годы гражданской войны «был поручик, недоучившийся студент, лет, вероятно, двадцати трех» (Там же).

В данном случае следует подчеркнуть повторяемость элементов в именах и отчествах прототипа и персонажа (Николай Николаевич → Виктор Викторович), а также перекличку словообразовательных формантов в их фамилиях (Сынгаевский → Мышлаевский).

Персонаж не случайно носит фамилию Мышлаевский (от мышление, мыслить). Конечно, писатель не выделяет Мышлаевского как «самого мыслящего» героя. Однако именно из его уст исходят пространные рассуждения о генералах, штабах и достоевских мужичках-богоносцах.

Аннушка

Образ Аннушки, с завидным постоянством появляющийся на страницах булгаковских произведений (см. «Белая гвардия», «№ 13. — Дом Эльпит-Рабкоммуна», «Театральный роман», «Мастер и Маргарита»), восходит к реально существовавшей домработнице.

Следует уточнить тот факт, что роман «Белая гвардия» писался в 1923—1924 гг., то есть как раз в то время, когда М.А. Булгаков проживал на Большой Садовой в коммунальной квартире № 50. Именно здесь писатель познакомился с Аннушкой, ставшей прототипом многих его героинь.

В дневнике М.А. Булгакова в ночь на 29 октября 1923 года сделана следующая запись: «Сегодня впервые затопили. Я весь вечер потратил на замазывание окон. Первая топка ознаменовалась тем, что знаменитая Аннушка оставила на ночь окно в кухне настежь открытым. Я положительно не знаю, что делать со сволочью, которая населяет эту квартиру» (Булгаков 1990, с. 20).

В «Белой гвардии» горничная Аннушка еще не воспринимается М.А. Булгаковым отрицательно, хотя в ее образе уже проявляются характерные черты ее прототипа.

По воспоминаниям В. Левшина, соседа М. Булгакова, Аннушка вечно что-нибудь роняла и разбивала по причине своего кривоглазия (левый глаз был затянут бельмом) (Левшин 1988, с. 180). Это кривоглазие на какое-то мгновение появляется у Анюты в корректуре, сделанной писателем к роману:

«Она метнулась, но не к двери, а почему-то сперва к маленькому зеркалу, висевшему в простенке. Зеркало показало страшное уродство. Заплывший правый глаз, а левый раздвоенный, толстые щеки, которых никогда не было у Анюты» (цит. по: Лосев 1993, с. 622).

В черновой редакции «Мастера и Маргариты», в «Великом канцлере», Аннушка тоже была кривоглаза: «В щель приоткрытой двери торчал ее острый нос и один глаз. Другой, заплывший в чудовищном багровом синяке (Аннушку накануне били), скрывался во тьме» (Булгаков 1993, с. 554).

Уникальная способность реальной Аннушки ронять и бить посуду передалась и булгаковским героиням. Сравним, в «Белой гвардии»:

«Хозяйственные предметы начинали сыпаться, из рук Анюты каскадом падали ножи, если это было в кухне, сыпались блюда с буфетной стойки...» (214).

В «Мастере и Маргарите»:

«Взяла она в бакалее подсолнечного масла, да литровку-то о вертушку и разбей» (43).

Как это ни странно, но такие разные образы, как милая горничная Анюта или Аннушка («Белая гвардия») и «известная в квартире под именем стервы» Аннушка Чума («Мастер и Маргарита»), некоторыми своими чертами обязаны Аннушке с Большой Садовой.

Нельзя не отметить того, что горничная в «Белой гвардии» описывается М.А. Булгаковым с явной симпатией. Номинация «Аннушка» встречается в романе единственный раз (214), в большинстве же случаев героиня именуется Анютой. Такая огласовка имени характеризует статус «выросшей в доме Турбиных» горничной: она не Нюра, как могли бы звать прислугу, но и не Анна (полным именем и по имени отчеству называют только хозяйку дома Елену Васильевну); она — нечто среднее между прислугой и родным дому человеком. Подобный случай употребления имени находим в романе Л. Толстого «Воскресенье»: «Ее звали так средним именем — не Катька и не Катенька, а Катюша».

Интересно отметить одну из особенностей работы М.А. Булгакова с номинациями персонажей-женщин: простая горничная, превращаясь в любовницу, меняет свой статус на более высокий, и, как следствие этого, у нее появляется отчество. Так, в «Белой гвардии» ухаживающий за Анютой поручик Мышлаевский называет ее Анной Тимофеевной:

«Нет, Анна Тимофеевна, — ответил Мышлаевский, — повремените...» (336).

В «Мастере и Маргарите» очарованный красотой горничной Наташи Николай Иванович обращается к возлюбленной, именуя ее Натальей Прокофьевной:

«Что вы, Наталья Прокофьевна! Нас услышит кто-нибудь!» (232).

Отец Александр

«Прообразом отца Александра стал Александр Глагольев, священник церкви Николы Доброго, профессор Киевской духовной академии, друг отца Булгакова. В феврале 1922 года отец Александр отпевал мать Михаила Булгакова — Варвару Михайловну» (Лосев 1993, с. 611).