«О боги, боги...» — это один из повторов, лирически окрашивающих все повествование. Впервые эта реплика связана со страданиями Пилата от гемикрании («О боги, боги, за что вы наказываете меня?»). В первой ершалаимской главе она повторяется трижды. Далее этот мотив переходит в московские главы и возникает уже в авторской речи как выражение страдания автора от окружающей пошлости и подлости: «И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно... О боги, боги мои, яду мне, яду!..» Вновь, во второй части романа этот повтор возникает в авторской речи — теперь он связывается со страданиями Маргариты («Боги, боги мои! Что же нужно было этой женщине?! Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек?..»). Затем возврат к ершалаимским главам и Пилату, выражающий его угрызения совести. И вновь переход к московским главам; этот лирический мотив в словах Мастера, извлеченного из «дома скорби»: «И ночью, при луне мне нет покоя... Зачем потревожили меня? О боги, боги...», а также в конце книги, где соединяются обе сюжетные линии и завершаются оба романа, — им открывается глава «Прощение и вечный приют»: «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами! Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна...»
Рефрен «Боги, боги мои...», появляющийся в «Мастере и Маргарите», связан с музыкальным произведением. Это слова из арии «С победой возвратись!» из оперы Джузеппе Верди (1831—1901) «Аида». Либретто оперы было написано Антонио Гиланзони. Это последняя строфа первой сцены первого акта. Булгаков очень любил оперу «Аида» и часто ее цитировал. В своих мемуарах вторая жена Булгакова Любовь Белозерская вспоминает: «"Боги мои, молю я вас..." Сколько раз слышала я, как М.А. напевал эту арию из "Аиды"». О любви Булгакова к опере Верди свидетельствует в своих воспоминаниях С. Ермолинский, который пишет, что М. Булгаков любил, «облачившись в черный костюм и прицепив бантик, на правах «своего человека» отправиться послушать, например, «Аиду» в давней, чуть ли не дореволюционной постановке. Обычно он отправлялся один. Ему нравился этот уже одряхлевший спектакль, с уже скучающими оркестрантами и уже давно не волнующимся третьестепенным составом актеров. Он находил своеобразную прелесть в этой застывшей уже обветшалости. Когда Булгаков приехал в Москву в октябре 1921 года, то первой премьерой 1922 года в московском Большом театре, которую он видел, была премьера «Аиды». Он описал ее в очерке «Сорок сороков», опубликованном в феврале 1922 года в «Накануне».
С победой возвратись!
Вернись с победой к нам!
В моих устах преступно это слово!
Над отцом моим победа!
Отец оружье поднял на них,
чтоб возвратить мне отчизну,
моё царство, гордое имя,
что здесь должна скрывать я!
Радамес отца погубит...
И я увижу его на колеснице,
кровью обагрённым.
Весь Египет ликует!
За колесницей сам царь,
отец мой, в кандалах железных!
Безумное слово, о боги, простите!
Отцовскому сердцу вы дочь возвратите!
О боги, молю вас, рассейте
и в прах обратите всех врагов!
Ах, что сказала, о боги!
Любовь забыла... Да, я любовь забыла
и мечтаю о мщенье!
Любовь мне сердце, как солнце, осветила —
в ней всё блаженство!
А я прошу о смерти Радамеса,
любя его безумно!
Да, я люблю его
и за любовь страдаю так ужасно!
И я не смею открыто, свободно
имён, мне дорогих, назвать при всех.
Отец и милый! Дрожу за обоих...
Мне только слёзы лить, богов молить...
Но сами боги помочь мне не в силах —
ведь я люблю врага своей страны.
Прощенья нет мне и нет утешенья,
легче умереть, чем так страдать.
Боги мои! Сжальтесь, молю,
сердце моё муки полно,
боги мои, я вас молю:
жить я не в силах, пошлите мне смерть!
Боги мои, я вас молю, я молю,
сжальтесь над горькой судьбой моей:
смерть мне пошлите, боги мои,
я вас молю, я вас молю!