Вернуться к Т. Поздняева. Воланд и Маргарита

4. Воланд

По воспоминаниям С. Ермолинского, автор «Мастера и Маргариты», читая свой роман друзьям, настаивал на том, что «у Воланда нет прототипов»1. Вероятно, он имел в виду не литературные, а реальные прототипы: ведь и у тех, кому довелось слышать роман в авторском чтении, и у многих читателей и исследователей возникала аналогия: Воланд — Сталин. Что касается вторжения нечистой силы в земную сферу, в повседневность, то этот мотив традиционен и распространен во все времена, за исключением разве что 1930-х годов в советской литературе.

Невежественный Иван и эрудит Берлиоз не заметили в облике Воланда ничего сверхъестественного, что и понятно: он выглядел современником литераторов, хотя и «иностранцем», его приход на Патриаршие пруды никакими чудесами не сопровождался. Иной была реакция у мастера, молниеносно узнавшего сатану: «Разные глаза, разные брови!» (с. 551). Дальнейшая ссылка мастера на оперного Мефистофеля вряд ли что уточнит, поскольку Воланд на него не похож, за исключением разве что бровей. Обращают на себя внимание разные глаза Воланда.

Вспоминая о его «национальности», постараемся отыскать аналог в германской мифологии. В нем прослеживаются черты и других персонажей, в частности Люцифера (хромота), присутствуют элементы египетского мира мертвых (скарабей на груди), возможны и другие аналогии. Булгаков с полным основанием мог наделить Воланда чертами грозных языческих божеств, поскольку христианство видело в них нечистую силу. Уже в IV веке турский епископ св. Мартин указал на демоничность античных богов. Для Блаженного Августина римские боги безусловно являлись бесами, конкретное существование которых не подвергалось сомнению. Сходные представления бытовали во всех странах, принявших христианство: языческий пантеон объявлялся демоническим. Не избежала этой участи и германская мифология.

Верховный бог германо-скандинавской Вальхаллы Один (герм. Водан), повелитель царства мертвых воинов, был одноглаз. Свой левый глаз он отдал владельцу подземного источника Мимиру в обмен на всеведение. Деталь, способная пролить свет на странную особенность облика Воланда. История с глазом Одина известна не только узкому кругу специалистов по древним религиям и мифологиям, но и широкому кругу почитателей творчества Рихарда Вагнера. Переложение Вагнером исландских мифов послужило драматургической канвой для «Кольца Нибелунга». В 1923 году петроградское издательство «Полярная звезда» выпустило книгу В. Коломийцова «Кольцо Нибелунга», в которой пересказывается вагнеровская музыкальная драма. В частности, Вотан (Один), разговаривая с богиней Фрикк, напоминает ей, что, сватая ее, пожертвовал своим левым глазом2. Булгаков прекрасно знал Вагнера: «Можно сказать, что музыку, хорошую, я обожаю. Способствует творчеству. Очень люблю Вагнера»3. Вагнеровское либретто публиковалось на русском языке («Кольцо Нибелунга»)4, впрочем, как и многочисленные источники по немецкой мифологии.

Вернемся к Одину. Глаз его, отданный Мимиру, не был потерян безвозвратно, а остался с Одином в мистической связи. Мимир хранил его на дне подземного источника, через него происходил круговорот мудрости и магической силы от Мимира к Одину и обратно.

«Пустота и чернота» левого глаза Воланда — особенная, «вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней» (с. 669). «Бездонный колодец» ассоциируется с подземным источником Мимира. Пустая чернота — свидетельство того, что глаз существует странным образом. Булгаков сравнивает его с «выходом». Спрятанное Мимиром око Одина не только осуществляет круговорот меда мудрости из глубин подземелья, но и позволяет повелителю Вальхаллы видеть все сокрытые тайны.

Как и Воланд, Один часто меняет обличья, отсюда одно из его имен — Гримнир («скрывающийся под маской»). Выступая в Варьете, Воланд надевает на себя черную полумаску. Эта деталь опять-таки помогает раскрыть символику его «инкогнито» в Ершалаиме: на реальной сцене сатана появляется с глазами, скрытыми от публики, но частично его лицо все же можно угадать.

Что касается зеленого глаза сатаны, то зеленый цвет в различных мифологиях — символ подводного царства, часто отождествляемого с подземным миром, преисподней. (Ср. «зеленые русалочьи» глаза в русских быличках.) Зеленый глаз Воланда искрится золотыми блестками, ведь сатана — владелец подземных богатств. Это богатство, перейдя в руки человека, становится либо призрачным (случай в Варьете), либо роковым и приносит беды и несчастья. Отметим, что древнегерманский Один владеет волшебным богатством, которое не иссякает благодаря золотому кольцу Драупнир, которое носит Один. (Ср. единственный перстень на пальце Пилата и многочисленные — на руке Воланда.) Одину принадлежит также волшебный меч, по другому варианту — золотое копье. Он почитался как бог военной магии, покровитель героев и — одновременно — сеятель вражды между ними. Во II мезербургском заклинании Один выступает носителем магической силы.

В булгаковском романе могущество Одина «поделено» между двумя персонажами: военная мощь отдана Пилату (обладателю золотого копья), магическая — Воланду, точнее, все дело в акцентировке, сделанной Булгаковым. Богатством, как мы уже отмечали, владеют и Пилат, и Воланд; прокуратор упоминает о своих деньгах в разговоре с Левием (с. 745). Черты Одина, перенесенные на Пилата, менее ярки, нежели в характеристике Воланда. Пожалуй, самая существенная из них — золотое копье. Во сне прокуратора оно возникает как реалия: Иешуа встает на дороге «всадника с золотым копьем» (с. 735). Как аналог копья выступает и трость Воланда. На Патриарших прудах Воланд сидит в той же позе, что и на каменной площадке дома Пашкова. В первом случае он «руки положил на набалдашник, а подбородок на руки» (с. 427), во втором — «положив острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете» (с. 775), с ним «длинная и широкая шпага» (с. 774). Ивану после смерти Берлиоза «в лунном, всегда обманчивом свете... показалось, что тот (Воланд. — Т.П.) стоит, держа под мышкою не трость, а шпагу» (с. 465). В представлении Ивана трость и шпага оказываются неразрывно связанными. В контексте наших размышлений — это тот же символ магической мощи, что и копье Одина.

Наконец, рост Воланда определен «правдивым повествователем» (в отличие от досужих вымыслов) как «высокий». «Росту был не маленького и не громадного, а просто высокого» (с. 426). (Ср. маленького Азазелло и громадного Крысобоя.) Одно из многочисленных имен Одина определяет его рост — «Высокий».

Таким образом, из многочисленных черт, то отчетливо проступающих, то вдруг скрывающихся (как акцент и хромота), постепенно складывается облик сатаны, имеющий свои истоки не только в Ветхом Завете, но и в язычестве; облик дьявола, остающегося постоянным мистификатором. Берлиоз и Иван были отчасти правы, предположив немецкое происхождение Воланда. И «англичанин» недаром мелькнул в их рассуждениях: ведь существует непосредственная связь германской мифологии с кельтской.

Остановимся на «фамилии» мага, ставшей камнем преткновения для тех персонажей романа, которые пытались и не сумели ее вспомнить. Иван в Грибоедове тщетно перебирал фамилии, сходные с указанной на визитной карточке «иностранца»: «Вашнер? Вагнер? Вайнер? Вегнер? Винтер?» (с. 480). Билетная кассирша, пытаясь вспомнить, кто выступал в Варьете, морщила лоб, думала, думала, наконец сказала: «Во... Кажись, Воланд. А может быть, и не Воланд? Может быть, и не Воланд. Может быть, Фаланд» (с. 602)5. В эпилоге романа выясняется, что из-за путаницы с именами задержаны «в Ленинграде граждане Вольман и Вольпер...» (с. 802).

Но почему имя таинственного мага вызвало так много путаницы? Степе Лиходееву в момент пробуждения у себя дома оно тоже неизвестно. Дело в том, что все, пытавшиеся пробраться через дебри созвучий к этому имени, не видели его написание, включая Ивана, который этой фамилии попросту не знает: «То-то фамилия! — в тоске крикнул Иван, — кабы я знал фамилию! Не разглядел я фамилию на визитной карточке... Помню только первую букву "Ве", на "Ве" фамилия!» (с. 480). И действительно, как свидетельствует Булгаков, «поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово "профессор" и начальную букву фамилии — двойное "В"» (с. 434).

До того как маг представился Степе Лиходееву утром, читатель тоже не знает его фамилии и узнает ее лишь в главе 7. Столь подчеркнутое внимание к фамилии имеет свою цель, ибо мы сталкиваемся с кажущейся, на первый взгляд, неувязкой, которую проще всего объяснить авторской недоработкой. Вопрос в следующем: как мог Иван Бездомный вспомнить фамилию консультанта уже после того, как ее назвал мастер, если он не прочел ее? А ведь реакция Ивана на вскользь упомянутое имя «Воланд» равнозначна воспоминанию. Мастер говорит: «...конечно, Воланд может запорошить глаза и человеку похитрее» (с. 552). И Иван, хлопнув себя по лбу, вскричал: «Как?!» И далее: «Понимаю, понимаю. У него буква "В" была на визитной карточке». Дело в том, что на визитке, скорее всего, была указана не та «фамилия», которую назвал мастер и под которой затем (следует учесть, что не названный мастером «консультант» оставался на страницах романа безымянным) сатана представился Степе Лиходееву. Немецкое «Воланд» означает «черт» и пишется не с двойного «В», врезавшегося в память Ивану, а с одинарного: «Voland». Тот факт, что в «Фаусте» Гёте («Вальпургиева ночь») Мефистофель восклицает: «Junker Voland kommt», конечно, имеет значение для того, чтобы установить, откуда Булгаков взял имя «консультанта», но в более широком смысле оно употребляется в немецком языке для обозначения черта — это древненемецкое слово, означающее «соблазнитель», «искуситель». Аберрация памяти Ивана действительно загадочна. Не зная немецкого языка, он, скорее всего, воспринял произнесенное мастером «Воланд» ассоциативно, по вероятному сходству.

Степа Лиходеев визитной карточки мага не видел. «Профессор черной магии Воланд, — веско сказал визитер, видя Степины затруднения» (с. 496). Короче, ни визитка, ни двойное «В» в романе больше не фигурируют. Первым нарекает сатану в Москве мастер, а затем и сам Воланд, как бы услышав данное ему имя, повторяет его, представ перед Степой.

Из сказанного следует, что «консультант» представился Ивану иначе, нежели Степе, его имя было иным, начинающимся с двойного «В». В Ивановых попытках восстановить в памяти визитку «консультанта» проскользнула «музыкальная» фамилия «Вагнер». Она может послужить ассоциативным «мостиком» к «родословной» сатаны и ее немецким корням. Уже упомянутая музыкальная драма Р. Вагнера «Кольцо Нибелунга» содержит, естественно, немецкую транскрипцию германо-скандинавских богов, в том числе и Одина — Водан (Wodan, Wotan, Wuotan). Оно созвучно «Воланду» и начинается с двойного «В». Итак, «нечаянно» проскользнувшая в устах Ивана фамилия немецкого композитора, загадочное двойное «В», отсутствие личного имени у «консультанта» вплоть до главы 7 и последовавший за проверкой документов вопрос Ивана: «Вы — немец?» — получивший раздумчиво-утвердительный ответ, — звенья одной логической цепи, ведущей к мифологическим прообразам сатаны.

Появление «иностранца» на Патриарших сопровождают черные птицы: «Иностранец... прищуренными глазами поглядел на небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы» (с. 432—433). Характерно не только употребление слова «чертили» как возможная словесная игра, но и то, что Бодана (Одина) сопровождают два ворона — Хугин и Мунин. «По наследству» их получил в немецких легендах и сатана. Так, в «Фаусте» Гёте (6-я сцена «Кухня ведьм») ведьма не узнает Мефистофеля, поскольку он предстал перед ней в необычном виде: у него нет «конского копыта», «и вороны куда, скажите мне, девались?»6. Московские «черные птицы» — это еще не дьявольские во́роны, но все же ассоциативно они могут быть связаны с Воландом.

Для визита к Степе Лиходееву сатана сменил серый костюм на черный, а заодно и роль приехавшего в Москву «консультанта» для разбора рукописей «чернокнижника Герберта Аврилакского» (с. 434) на амплуа гастролера, мага-практика. Почему бы в таком случае не сменить и имя, тем более что ни одно из них не является в строгом смысле именем собственным? Отметим и то, что один только Берлиоз, которому «иностранец» предъявил визитную карточку, прочел таинственное имя, чтобы унести эту тайну с собой в могилу. Мастер же сам нарек сатану, и по каким-то причинам ему оказалось близко древненемецкое обозначение дьявола. И опять-таки мастеру принадлежит точное определение сущности «иностранца»: «Вчера на Патриарших прудах вы встретились с сатаной» (с. 551). Не с Мефистофелем, не с Асмодеем, не с Вельзевулом, не с демоном, не с чертом, а с сатаной. Но при чтении первых глав романа для многих слушателей фигура «консультанта» осталась неразгаданной. «Повторялось описанное в романе неузнавание Воланда всеми, кроме мастера и Маргариты. Мало того — будто предвидя реакцию первых слушателей романа, его автор еще поздней осенью 1934 г., описывая встречу Ивана с мастером, повествовал, как тот признался Ивану, что пробовал читать свой роман "кой-кому, но его и половины не понимают"»7, — пишет М. Чудакова о реакции первых слушателей на роман М. Булгакова.

То обстоятельство, что в романе все иностранные слова даны в русской транскрипции и первая буква «фамилии» (двойное «В») обозначена русским эквивалентом, не препятствует визуальному восстановлению ее латинского написания. Мы убеждаемся, что латинское «W» легко превращается в русское «М», и перевернутая анаграмма мастера, вышитая Маргаритою на шапочке, повторяет начальную букву, увиденную Иваном на визитке. Следовательно, загадочная буква — общий для Воланда и мастера магический знак, «буквальная» принадлежность к одному ордену.

Воланд приехал в Москву вовсе не для расшифровки рукописи Герберта Аврилакского, его привела в столицу другая рукопись — мастера, воплощенная в слове идея Воланда. Сходство заглавных букв «имен» (точнее, названий) — это духовное родство на разных планах: в Зазеркалье «W», на земле, в материальном мире «М», а по сути дела — сцепление идеи и ее словесного выражения, неразрывность двух авторов: сатаны и мастера. Это уже не метка, не опознавательный знак, но более существенная черта, и потому зеркальное подобие этих двух анаграмм уникально. Увидеть (не говорю — понять) эту уникальность дано только Ивану, только он имел возможность сличить начальную букву имени «консультанта» с вышивкой на шапочке. Обычно мастер носил шапочку в кармане, но перед Иваном демонстративно ее надел. Для мастера шапочка становится культовым убором, вышитый знак на котором означает посвященность и одновременно тайну имени посвятившего его. Она же — овеществленная связь с Воландом, появившимся в Москве ради мастера. Для читателя же шапочка с буквой — своеобразная визитная карточка мастера, ибо имени у него нет.

Прослеживая ассоциативную цепочку Воланд — Пилат — Один, можно заметить, что скалы — общий приют всех этих персонажей. Воланд приводит на скалы мастера, низвергаясь затем с них; Пилат ждет в скалах прощения; Один живет в Вальхалле на вершине горного утеса в окружении скал. По ассоциации со спящим Пилатом Водан (Один) в вагнеровском «Золоте Рейна» предстает перед зрителями спящим на лужайке среди скал (ср. со спящим на каменной площадке Пилатом). В части I мы уже говорили о средневековом «Пилате в скалах», но возможны и другие ассоциации. Так, Мефистофель и Фауст в поэме Гёте пробираются на Вальпургиеву ночь по мрачным, зловещим скалам, напоминающим увиденный мастером пейзаж.

Но не только эти детали подтверждают немецкое «происхождение» Воланда. В антураже, которым окружил себя сатана, переселившись в квартиру покойной ювелирши, проступают древнегерманские элементы. Буфетчик Соков видит «траурный плащ, подбитый огненной материей, на подзеркальном столике лежала длинная шпага с поблескивающей золотом рукоятью. Три шпаги с рукоятями серебряными стояли в углу так же просто, как какие-нибудь зонтики или трости. А на оленьих рогах висели береты с орлиными перьями» (с. 620).

Набор этих предметов полон скрытого смысла. По «золотой» символике, длинная шпага — принадлежность Воланда. Ей близко золотое копье Пилата и волшебное копье (вариант — меч) Одина. Серебро — не только знак принадлежности демонам рангом ниже, но и эмблема Вальхаллы: Один живет в замке, крытом серебром.

Близкие к германцам кельты сделали оленя своим священным животным. Четыре оленя у подножия Мирового древа германо-скандинавской мифологии Иггдрасиль ощипывают с его ветвей листья. Венчает вершину Мирового древа орел (ср. с беретами с орлиными перьями).

Не менее важны и увиденные Соковым костюмы. Смена «светского» наряда сатаны с серого на черный во время визита к Степе приближает читателя к его традиционной средневековой одежде. Наконец, черный плащ — это плащ Мефистофеля в опере Гуно «Фауст». В то же время черный плащ с огненным подбоем знаменует цвета христианского ада: смерть и огненные муки. По контрасту он ассоциируется с белым плащом с кровавым подбоем Пилата. Вспомним, что в античном мире траурный цвет — белый, поэтому белый плащ с кровавым подбоем можно сопоставить с черно-красной христианской символикой смерти и страданий в аду.

Об орлиных перьях мы уже говорили. Любопытно, что в руках уходящего от Воланда Сокова оказался «бархатный берет с петушьим потрепанным пером» (с. 627). Головной убор вновь отсылает к «Фаусту» Гёте: берет с петушиным пером — деталь средневекового костюма дьявола. Мефистофель, обращаясь к не узнавшей его ведьме, насмешливо говорит: «Не уважаешь красный мой камзол? Петушьего пера узнать не можешь?»8

Поскольку, переступив порог квартиры № 50, буфетчик перенесся из реальности в Средневековье, он услышал средневековые обращения к Коровьеву и Воланду: «Рыцарь, тут явился маленький человек, который говорит, что ему нужен мессир» (с. 621). Из прямых литературных аллюзий отметим «Фауста» Гёте. В 6-й сцене Мефистофель говорит о себе: «Теперь мой титул — "господин барон": других не хуже, рыцарь я свободный»9. «Рыцарство» сближает Коровьева с Мефистофелем и, наряду с образом черта из «Братьев Карамазовых», объясняет его склонность к шутовству, поскольку Мефистофель неоднократно выступает в роли шута. (Подробнее об этом см. ч. II, гл. 6.)

Итак, в «родословной» Воланда мы выявили два мифологических пласта: древнегерманский и средневековый. Надо полагать, остальные демонические персонажи тоже имеют в этом аспекте свои аналоги. Без мифологических «ключей» прочтение романа окажется неполным, а ситуации — не до конца мотивированными, что служит распространенному мнению о незавершенности романа даже в тех местах, которые, привлекая дополнительные источники, вполне можно объяснить. Булгаков расставляет смысловые акценты вскользь, ненавязчиво. Экскурс в религии различных народов, сделанный Берлиозом на первых страницах романа, становится шагом к пониманию замысла Булгакова: перечень упомянутых редактором богов имеет непосредственное отношение к подземному миру. Второй шаг — выявление «национальности» Воланда — дал ощутимые результаты. Третий — перенос в Средневековье, которое имеет аллюзии на «Фауста» Гёте (стилизация), оперные («Фауст» Гуно) и куртуазные (легенды о рыцарях Круглого стола). Куртуазных источников мы касались, когда говорили о магической силе отрезанной головы Берлиоза (см. ч. II, гл. 2). Буфетчик, попав из реальности в мир рыцарей, претерпел приключение в духе странствующего рыцаря. Чудесно изменился даже его головной убор. Очевидно, Соков — пародия на персонаж куртуазной литературы, и его переход в «иное» время — мистификация. Первого человека, столкнувшегося с Воландом в квартире № 50, тот отправил в иное пространство, в Ялту. Второй, Соков, перенесся в другое время. Третья, Маргарита, увидела сатанинское вневременье («пятое измерение»). Случай со Степой Лиходеевым — довольно невинная шутка. С буфетчиком дело обстоит серьезнее. Явившись искать у Воланда защиту и справедливость, он получил предсказание скорой смерти. Знакомство Маргариты с пятым измерением в роковой квартире кончилось на следующий день ее смертью.

Итак, маленький буфетчик пережил пародийное, но печальное приключение по всем правилам рыцарского романа. Он попал в «заколдованный» замок, ища справедливости, встретился там с красавицей Геллой, был приглашен любезным хозяином-волшебником на трапезу и узнал, что жить ему осталось недолго.

Из «средневекового» обращения друг к другу в свите Воланда становится ясно, что ни Бегемот, ни Азазелло рыцарским достоинством не обладают и дворянские почести им не воздаются. Следовательно, обращаясь к германо-скандинавскому мифологическому пласту «Мастера и Маргариты», их прототипы следует искать не в рыцарской среде.

В Вальхалле рыжий бог войны Тор (герм. Доннар) силен, хмур и гневлив, в общем, похож на Азазелло. Он — главный поставщик пищи богам. Азазелло тоже что-то постоянно готовит: буфетчик застает его как раз за этим занятием. Пиры — принадлежность средневекового романа и германской мифологии. Маргарита, пролетал на балу над стеклянным полом, видит «темные подвалы, где горели какие-то светильники, где девушки подавали шипящее на раскаленных углях мясо, где пили из больших кружек за ее здоровье» (с. 688). Зрелище вполне в духе Вальхаллы, поскольку там не знали вина, а пили из кружек мед и пиво. В «Песне об Атли» («Старшая Эдда») упоминаются окруженный скамьями очаг и сладкое пиво, которое пьет дружина бургундского конунга. Эти палаты названы Вальхаллой.

В рыцарских романах нет таких уродливых рыцарей, как Азазелло. Он похож на связанных с потусторонним миром рыжих демонов-волшебников фоморов, которыми предводительствует Балор. Он одноглаз, рыж, силен и драчлив, в общем, сродни Тору и Азазелло. Возможно, Азазелло унаследовал от Балора свое бельмо (глаз Балора был выбит в поединке). Рыжие волосы — общая примета нечисти у разных народов. Рыжие языческие божества, как правило, связаны с воинскими функциями и планетой Марс (Тор, Марс в Риме, Арес в Греции и др.).

Наконец, Бегемот. В царстве Одина у него имеется прообраз, который объясняет, почему в свите Воланда он оказался «лучшим шутом, какой существовал когда-либо в мире» (с. 795). Этот прообраз — плут и трикстер Локи (герм. Логе), бог огня, неразлучный спутник Одина. В Локи сплетаются противоположные черты: хитрость, коварство, изворотливость, неизменный юмор, шутливость, склонность к карнавалу, игре. Локи часто обличает богов, издевается и смеется над ними. Особенно явственно эта комическая сторона выступает в «Перебранке Локи» («Старшая Эдда»). Локи «и помощник богов, доставляющий им все необходимое, выручающий их из затруднений, но он же и злостный зачинщик ссор и столкновений... Локи — участник создания мира и вместе с тем участник разрушения его»10. Один и Локи — двойники в космогонии и антиподы в эсхатологии. В космогонии Локи — комический дублер Одина, в эсхатологии — его противник, которому суждено стать причиной гибели Вальхаллы.

Посредством трюков Локи выступает как вечный добытчик (ср. похищенные Бегемотом в горящем Грибоедове балык, халат и картину). Хитрость и плутовство Локи стали сюжетами многих легенд. Он мастер изменения внешности и пола, часто превращается в разных животных. Некоторые черты позволяют отождествить Локи с Меркурием (Гермесом).

Как и Локи, греческий Гермес — вестник богов. К подземному миру он имеет отношение как проводник в Аид, посредник между живыми и мертвыми. Хитрость и ловкость делают его неуязвимым. Он покровитель воровства. Гермес помогает матери Геллы Немфеле спастись от преследования. (Связь Бегемот — Гелла на мифологической основе. Есть и другая «родственная» связь: германский Локи — отец Хель, владычицы преисподней.) Один из символов Гермеса — собака11. Один из его визуальных знаков — золотые крылышки у щиколоток (ср. золоченые усы Бегемота и золотой ошейник Банги). Древние греки отождествляли Гермеса с египетским Анубисом, изображавшимся в виде шакала или собаки12.

В вагнеровском «Кольце Нибелунга» Локи (Логе) провоцирует Одина (Водана) добыть золотые сокровища Рейна. Немецкая интерпретация Локи как бога огня, возможно, послужила Булгакову для сцен с пожарами в торгсине, квартире № 50 и Грибоедове, инициатором которых был Бегемот. Свойственный Бегемоту юмор — достойное воплощение в булгаковском романе характерной особенности мифологического прародителя этого персонажа — Локи.

Примечания

1. Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988. С. 462.

2. Коломийцев В. Кольцо Нибелунга. Пг., 1922. С. 47.

3. Неизданный Булгаков. С. 39.

4. Музыкальная драма Вагнера упоминается в «Роковых яйцах» Булгакова: «В верхней квартире загремели страшные трубы и полетели вопли Валькирии». (Булгаков М. Дьяволиада. С. 73.)

5. Вариант Фаланд (Valand) вполне правомочен — так и звучит слово «черт» в немецком языке.

6. Гёте И.-В. Фауст. С. 139.

7. Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. С. 462.

8. Гёте И.-В. Фауст. С. 139.

9. Там же. С. 140.

10. Гуревич А.Я. «Эдда» и сага. М., 1979. С. 83.

11. Лукиан. Избранные атеистические произведения. М., 1955. С. 224.

12. «Анубис, согласно Текстам пирамид, был вождем тех, кто охранял тело покойного Осириса и вместе с детьми Хора убивает врагов Осириса в соответствии с ритуалом позднего периода. Эта деятельность Анубиса дублируется Упваветом, который изображается в виде фигурки волка на штандарте в Абидосе... Поскольку Упвавет и Анубис были связаны друг с другом и иногда замещали друг друга, то обстоятельство, что они сходным образом служили Осирису, едва ли может быть случайным». (Антес Р. Мифология в Древнем Египте // Мифология Древнего мира. М., 1977. С. 106.)