Вернуться к С.С. Беляков. Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой

Не белая и не гвардия

1

Современный читатель, скорее всего, знает об осаде петлюровцами Киева из романа Михаила Булгакова. Это очень хорошая книга, и несколько страниц «Белой гвардии» перевесят десятки статей и монографий, написанных украинскими и русскими историками.

Из романа Михаила Булгакова «Белая гвардия»: «...у Петлюры на подступах к городу свыше чем стотысячная армия, и завтрашний день... да что я говорю, не завтрашний, а сегодняшний, — полковник указал рукой на окно, где уже начинал синеть покров над городом, — разрозненные, разбитые части несчастных офицеров и юнкеров, брошенные штабными мерзавцами и этими двумя прохвостами, которых следовало бы повесить, встретятся с прекрасно вооруженными и превышающими их в двадцать раз численностью войсками Петлюры...»1

Защитить Киев в декабре 1918-го было невозможно. Да и некого было защищать в Киеве, ведь гетман позорно бежал. Мало того, Алексей Турбин прямо обвиняет Скоропадского, что тот не сформировал вовремя русскую армию и не повел ее на освобождение Украины и Великороссии от большевиков и петлюровцев: «...он набрал бы пятидесятитысячную армию, и какую армию! Отборную, лучшую, потому что все юнкера, все студенты, гимназисты, офицеры, а их тысячи в Городе, все пошли бы с дорогою душой. Не только Петлюры бы духу не было в Малороссии, но мы бы Троцкого прихлопнули в Москве, как муху»2.

Получается, трусость и нерешительность гетмана погубила русский Киев. Прекрасный город пришлось отдать во власть монструозным петлюровцам.

Да, гетман Скоропадский не был героем. Он не погиб с винтовкой в руках на пороге собственного кабинета, а действительно переоделся в германский мундир и вместе с немцами покинул Киев. Сходным образом поступил и его друг князь Долгоруков (в романе — Белоруков), последний командующий гетманскими войсками. Но это было только 14 декабря 1918 года, когда в город уже вошли петлюровцы. Большинство сторонников гетмана бежали гораздо раньше.

Еще несколько дней назад город можно было спасти. В ноябре—декабре в Киеве было полным-полно и офицеров, и юнкеров, и студентов, и просто здоровых русских людей, вполне способных стрелять из винтовки и пулемета. Самих винтовок и пулеметов на складах было сколько угодно, патронов к ним — тем более. Так что сформировать пятидесятитысячное войско было не сложнее, чем весной. И офицеров в городе прибыло, и немцы больше не мешали, и причин взяться за оружие хватало. Не гетмана защищать, а русский Киев, великий город, который русские люди так не хотели отдавать «хохлам».

Гетманские власти пытались худо-бедно наладить оборону. Русские офицеры не желали служить в гетманских войсках и слушать команды по-украински, и тогда для них создали офицерские добровольческие дружины. Офицеры-дружинники носили русскую военную форму, над вербовочными пунктами развевались русские трехцветные знамена. По всему Киеву были расклеены огромные плакаты: «Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан».

Генерал-майор Лев Кирпичев объявил, будто Киевская добровольческая дружина является частью Добровольческой армии, что, конечно же, было неправдой. То была ложь во спасение. Не хотят воевать за гетмана — пусть воюют за «единую и неделимую Россию». Им выдавали новое обмундирование, подъемные и суточные. Но, получив всё это, «многие офицеры исчезали». Встретить их потом можно было на еврейском рынке, где это обмундирование продавали за еще не обесценившиеся деньги3. В газетах печатали объявления о сборе средств на содержание офицерских дружин. Разумеется, это было мошенничество. Если средства и удавалось собрать, то шли они не на оборону Киева, а на проституток, на рестораны или на дела коммерции.

Поскольку в дружины записывались мало, гетман объявил мобилизацию. Решение правильное, только провести его в жизнь было нелегко, потому что у гетмана почти не осталось, говоря современными словами, силовиков. Немногочисленная державная варта уже разваливалась, а сердюки только номинально были гвардией.

На место разбежавшихся или перешедших на сторону Петлюры сердюков набирали кого попало: хулиганов с киевских окраин — Шулявки и Соломенки, просто городских обывателей, эмигрантов из Совдепии. Так в сердюки попал даже будущий писатель Константин Паустовский. «Буржуазные сынки уклонялись от исполнения своего классового долга», — замечал большевик Антонов-Овсеенко, располагавший надежной агентурной информацией о положении в Киеве4.

Всего в распоряжении гетмана было от 6000 до 9000 человек, в том числе от 2000 до 4000 в офицерских дружинах. Но, как писал Павел Скоропадский в своих воспоминаниях, «на фронте считалось по спискам 9000 человек, а на самом деле было всего 800»5. Остальные служили при штабах. Штаб был не только у дружины, но у каждого отдела и даже (внимание, читатели Булгакова!) подотдела дружины. И все штабы были переполнены народом, а вот на фронт послать было некого: «...строевых офицеров — горсть»6, — вспоминал боец Киевской добровольческой дружины Роман Гуль. Хуже того, и строевые офицеры не были такими уж героями. Многие поступили на службу, привлеченные довольно большими суточными (40 карбованцев) и социальным статусом защитников города. За пределы Киева выступать они и не собирались. Когда «подотдел» их офицерской дружины вывезли всего лишь на станцию Пост-Волынский (сейчас в городской черте Киева), начался ропот: «...нас, городскую охрану, вывозят за город!.. <...> Зачем?! Куда нас вывезли! С нами нет ни одного начальника, все остались в Киеве!..»7 Наконец, проведя день за разговорами, офицеры смирились со своим положением, но, замечает Роман Гуль, «некоторые бесследно скрылись»8.

Гетманской армией командовали русские генералы, многие из них были выпускниками академии Генерального штаба. Дружины состояли из кадровых боевых офицеров, почти у всех — опыт мировой войны. Тем больше удивляют бездарность и бестолковость руководства, легкомыслие начальников и подчиненных, полное пренебрежение уставами и даже здравым смыслом. Наступали без разведки, могли устроить ночлег в деревне, не выставив часовых: «"Господин полковник, не выставить ли на всякий случай пост?" — замечает кто-то. "Э, пустяки. От кавалеристов же разъезды на восемь верст ходят. Ложитесь, господа..."»9

Штабные пьянствовали, но водка лилась рекой и на фронте. Как только офицерам наконец-то выдали продукты, деньги и водку, все перепились. Пили, закусывали, ругали штабное начальство: «Повалились. Заснули. Ночь. Тревога! Крики. Пожар! Всех вызывают. Загорелись аэропланные гаражи. Но из 27 человек нашего подотдела только шесть в состоянии выйти. Остальные пьяны»10.

Огромный город обороняло несколько сотен офицеров и юнкеров. Роман Гуль вспоминал, что под Жулянами (тогда пригородная деревня, сейчас район Киева) десять бойцов получили боевую задачу «во что бы то ни стало» оборонять участок в три версты длиной11. Так что Булгаков, описывая злоключения поручика Мышлаевского у станции Пост-Волынский, ничуть не сгустил краски.

В Одессе было немногим лучше, чем в Киеве. В большом и богатом портовом городе тогда насчитывалось до 15 000 офицеров «старой армии». Однако многие из них «являлись в полном смысле деклассированным элементом, предпочитая выгодную и спокойную службу в ресторанах и кафе какой бы то ни было боевой деятельности. Начальник этого воинства генерал Леонтович стоял во главе офицерского игорного клуба, пользовавшегося скверной репутацией»12. Василий Шульгин с сомнением оглядывал защитников города: «Говорят по-русски... Культурные лица как будто, но общий вид — растрепанный... Дисциплина слабая. Глаза — усталые, измученные, винтовки в руках, папироски в зубах <...>. Ясно, что это — наши... Но ясно и то, что с ними уже что-то случилось...»13

Но именно в Одессе петлюровцам всё же дали отпор. Нашлось несколько пассионарных людей, которые сумели организовать русские силы. Это были генерал-майор Алексей Гришин-Алмазов, сам Шульгин и друг Шульгина французский капитан Эмиль Энно, исполнявший обязанности французского консула в Одессе. Невеста Энно Елена Погребакская была пламенной русской патриоткой и страстно ненавидела «украинствующих». Под ее влиянием и влиянием Шульгина Энно стал русофилом и сам начал служить русскому делу. Над гостиницей «Лондонская», где Энно устроил свою резиденцию, подняли французский и русский флаги, прилегающие улицы и часть порта объявили французской зоной. «Так мы обвели себя заклинанием против надвигавшейся нечистой (жовто-блакитной) силы...» — писал Шульгин14. Петлюровцы не решились ее занять — не ссориться же с могущественной Францией? Во французскую зону начали прибывать русские добровольцы, готовые бороться против Петлюры. Командование ими принял Гришин-Алмазов. Вскоре в его распоряжении оказались даже броневики и артиллерия. Французы высадили в Одессе свой десант и поддержали русских огнем корабельной артиллерии. Несмотря на такую помощь (а на стороне русских были не только французы, но и польские легионеры), бой с петлюровцами оказался исключительно тяжелым, а победа стоила русским больших потерь. Но украинцев заставили оставить Одессу.

2

В Киеве же не было ни французского десанта, ни такого решительного командира, как Алексей Гришин-Алмазов. Парадоксально звучат слова гетмана Скоропадского, будто в его державе не хватало хороших офицеров. Хорошие офицеры подались на Дон или на Кубань, сражаться против красных.

Следует уточнить. Украина в 1918 году была для многих пассионарных и патриотически настроенных русских офицеров перевалочной базой на пути из ненавистной Совдепии на белый Дон, на белогвардейскую Кубань. Украине они в большинстве своем служить в самом деле не хотели, не желали учить ненавистную и совсем не рідну для них мову. Эти офицеры охотно вступали в ряды настоящей, не литературной белой гвардии. Так, храбрый гусарский офицер Иван Барбович жил в Харькове. Гетман произвел его в генерал-хорунжие (чин украинской армии, соответствующий генерал-майору), но Барбович не хотел служить гетману и, когда представилась возможность, набрал себе кавалерийский отряд и отправился на соединение с Добровольческой армией. Там он станет одним из лучших кавалерийских командиров. Еще прежде уехал к белым генерал-майор Василий Кирей, участник штурма «Арсенала». Граница с «белоказачьим» Доном была открыта. Все желающие могли уезжать на Дон и далее на Кубань, а не ждать, когда Деникин или Краснов придут и спасут их от «большевиков и украинцев».

Были и такие, кто служил в гетманской армии, но при падении режима решил пробиваться к белым. В Екатеринославе располагались 8-й корпус гетманской армии и местная офицерская дружина. Сам город тогда был поделен между законной гетманской властью, еврейской самообороной и немцами. К Екатеринославу уже подходили петлюровцы. Местные большевики и воевавшие неподалеку махновцы тоже были уверены, что наступает их время.

Офицеры сошлись на митинг, где с речью выступил командир Новороссийского полка Гусев: «Я веду мой полк на соединение с Добровольческой армией. Кто хочет умереть честно и со славой, пусть присоединится к Новороссийскому полку; кто же хочет бесчестно умирать в подвалах Чека, пусть немедленно покинет казармы. Митинг окончен». Ночью этот полк, остатки 8-го корпуса, офицерская дружина, бронедивизион, батарея из четырех оружий и другие части (всего до 1000 человек) покинули город. 2 января нового 1919 года они достигли Перекопа15. Из этих войск сформируют 34-ю дивизию и 34-ю артиллерийскую бригаду, что будут воевать в составе Вооруженных сил Юга России. Эти офицеры, вне всякого сомнения, — подлинная белая гвардия.

Весной 1918-го полковник Дроздовский со своими соратниками совершил беспримерный переход с развалившегося Румынского фронта на Дон. Он, конечно, истинный белогвардеец, один из символов Белого движения. И несколько тысяч офицеров и юнкеров, что в феврале 1918 года отправились в ставший легендарным Ледяной поход, — это настоящая белая гвардия. Рабочие Ижевского и Боткинского заводов, поднявшие восстание против большевиков, тоже самые настоящие белогвардейцы, хотя они не носили ни шашек, ни золотых погон, ни дорогих офицерских мундиров.

А можно ли считать белогвардейцами тысячи офицеров, что умело уклонялись от мобилизации, не поддавались на агитацию генерала Кирпичева и равнодушно или насмешливо рассматривали плакат «Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан»? Они вели такую жизнь, к какой привыкли за несколько месяцев немецкой оккупации. Ходили в театр слушать венские оперетки — мода на них не проходила все годы мировой войны. Или отправлялись на Никольскую, где в фешенебельном ресторане пел Александр Вертинский. «На скетинг-ринге катались на роликах волоокие киевские красавицы и гетманские офицеры. Развелось много игорных притонов и домов свиданий. На Бессарабке открыто торговали кокаином и приставали к прохожим проститутки-подростки. <...> Казалось, что Киев надеялся беспечно жить в блокаде. Украина как бы не существовала — она лежала за кольцом петлюровских войск»16. Пир во время чумы продолжался. Молодой Михаил Булгаков, несмотря на грозное военное время, ходил в синематограф со своей прелестной двадцатишестилетней женой Татьяной Лаппой: «Раз шли — пули свистели прямо под ногами, а мы шли!»17 — вспоминала Татьяна. По Крещатику спешили куда-то хохочущие «шикарные дамы со спекулянтами и офицерами в блестящих формах»18. Так неужели «офицеры в блестящих формах» — это тоже белая гвардия?

Примечания

1. Булгаков М.А. Белая гвардия. С. 103.

2. Там же. С. 39.

3. Пученков А.С. Украина и Крым в 1918 — начале 1919 года. С. 168; Дружинин. Последние дни гетманской власти // Донская волна. 1919. № 7 (35). С. 11.

4. Антонов-Овсеенко В.А. Записки о Гражданской войне. 1918—1919. Кн. 2. Т. 3. С. 150—151.

5. Скоропадский П. Спогади. С. 313.

6. Гуль Р.Б. Киевская эпопея (ноябрь—декабрь 1918 г.). С. 344.

7. Там же. С. 345.

8. Там же.

9. Гуль Р.Б. Киевская эпопея (ноябрь—декабрь 1918 г.). С. 347.

10. Там же. С. 350.

11. Там же.

12. Какурин Н.Е. Как сражалась революция: в 2 т. 2-е изд., уточн. М.: Политиздат, 1990. Т. 2. 1919—1920. С. 79.

13. Шульгин В.В. 1919 год. Т. 1. С. 80.

14. Там же. С. 89.

15. Волков С.В. Трагедия русского офицерства. М.: Центрполиграф, 2002. С. 75—76. В Крыму тогда у власти находилось второе Крымское краевое правительство, союзное Добровольческой армии, в котором министрами были члены ЦК кадетской партии Владимир Набоков, Максим Винавер, а премьер-министром — Соломон Крым, тоже кадет.

16. Паустовский К.Г. Повесть о жизни. С. 608.

17. Булгаков без глянца. СПб.: Амфора, 2010. С. 154.

18. Гуль Р.Б. Киевская эпопея (ноябрь—декабрь 1918 г.). С. 353.