Горе побежденным

1

Большевики оценивали боеспособность гетманских войск как «ничтожную»¹. Петлюровцы были того же мнения. Винниченко с презрением писал о боевых качествах армии Скоропадского: «Гетманское офицерство было неорганизованным, слабодушным и трусливым. Оно могло успешно воевать только в шинках да за спиной немецкого штаба. Те офицерские "корпуса", что были под командованием русских генералов, разбежались бы от первых звуков стрелецких пушек»².

12 декабря немцы заключили соглашение с Петлюрой: они должны были оставить гарнизонную службу и отправиться в Киев, в свои казармы. Над казармами вывесить белые флаги и не мешать украинской армии.

Известие о том, что немцы уходят с позиций, потрясло последних русских защитников Киева.

«— Wohin? Wohin? (Куда? Куда?) — спрашивали немцев.

— Nach Hause! Nach Hause! (Домой! Домой!) — радостно отвечали немцы и махали руками русским»³.

В свои силы киевляне уже давно не верили. Как весной надеялись на приход немцев, так теперь надеялись на союзников. Ждали англичан и французов, сербов и греков. Киевские газеты поддерживали эту веру, сообщая утешительные известия о французских крейсерах на рейде Одессы, о ротах сенегальцев, которые будто бы идут на Киев. В гостинице «Континенталь» уже готовили номера для французских офицеров.

Вера в техническую мощь Запада была абсолютной, слепой до фанатизма: «Различные "осведомленные" беженцы клялись, что у союзников имеются ультрафиолетовые лучи, которыми они могут в течение нескольких часов уничтожить и "красных", и "самостийников"»⁴, — вспоминал Илья Эренбург. Но у союзников лучей не было, как не было и желания умирать за русских.

Интервенция стран Антанты уже начиналась, однако масштабы оказались ничтожными. Напрасно боялись ее большевики, зря надеялись на нее белогвардейцы и гетманцы. Позднее, уже весной 1919 года, Виктор Рейнбот, бывший гетманский министр, попал в район расположения одной из французских частей в Румынии, неподалеку от границы с охваченной Гражданской войной Украиной: «Среди группы, состоявшей преимущественно из алжирцев, оказался очень толковый, словоохотливый сержант. По его словам, не могло быть и речи о каких-либо движениях вглубь Украины для участия в Гражданской войне. Мы, говорил сержант, отвоевали свое. Война нами выиграна, наши войска во Франции ликуют победу среди своего родного народа, они дышат полным счастьем, а мы, мы должны были подчиниться приказу и плыть не на родину, а еще дальше опять в чужую, холодную, снежную страну на новые терпения, на новые лишения, на новый тяжкий труд; на новом фронте мы должны были жертвовать своею жизнью. Объясните же нам, зачем, за что? Во имя чего мы, наиболее исстрадавшиеся по родине, наиболее претерпевшие душою, наиболее усталые, были брошены на берег Черного моря для новой войны»⁵.

За мнением одного этого французского сержанта стояли миллионы людей. Английские и французские рабочие на родине бастовали, требовали возвращения войск из России. Левые партии были почти все против интервенции: русская революция — дело русских, зачем нам вмешиваться? Дальновидные люди вроде Черчилля или Клемансо после войны теряли влияние и поддержку. В крайнем случае, даже признавая необходимость бороться с большевизмом, англичане и французы переложили эту борьбу на самих русских, а также на поляков, эстонцев, латышей. Снабжать оружием они были готовы, но погибать в сражениях с большевиками или махновцами не собирались.

2

13 декабря Петлюра начал артподготовку, 14 декабря — штурм города. Сопротивления практически не было. Остатки офицерских дружин отступали по Брест-Литовскому шоссе. Некоторым удалось скрыться, раствориться среди улиц, разойтись по домам. Другие отошли к самому центру города и собрались, по иронии судьбы, в здании Педагогического музея, том самом, где в 1917-м заседала Центральная рада. Дом окружили петлюровцы, и в тот же день он превратился в тюрьму для русских офицеров. Их не расстреливали и не пытали: немцы все-таки сделали доброе дело — взяли на себя охрану Педагогического музея и не допустили кровопролития. В этой импровизированной тюрьме оказалось от 1000 до 2000 офицеров и юнкеров. Там сидели не только бывшие защитники Киева, но и офицеры, не участвовавшие в обороне. Просто многие решили, будто надо опять-таки зарегистрироваться у новой власти. В конечном счете эти чрезмерно законопослушные оказались правы. Да, сидеть в тюрьме было несладко и небезопасно. Однажды в здании произошел сильный взрыв, от которого на головы узников рухнул стеклянный купол. Петлюровцы не стали расследовать теракт, а обвинили в нем самих офицеров. Однако большинство всё же осталось в живых. Сначала их спасли немцы, затем за узников заступились представитель Добровольческой армии в Киеве генерал-лейтенант Ломновский, сам Деникин и даже французы. Самым ловким и зажиточным заключенным удалось выкупиться, освободиться. Остальные дождались депортации в Германию, а уже из Германии одни отправились к Деникину, другие — под Псков, в армию генерала Юденича.

А как же бои за Киев, которые мы знаем по роману Булгакова? Как же подвиг и героическая смерть полковника Най-Турса? Как же броневики, которые Шполянский (Виктор Шкловский) привел в негодность, засыпав сахар в бензобаки?

Сахар был. Шкловский, по всей видимости, не приврал. Он действительно служил командиром бронедивизиона в армии гетмана и вывел из строя броневики. Вениамин Каверин как-то спросил Шкловского: зачем он это сделал? Тот не ответил. А между тем Шкловский действовал так, как действовал бы петлюровский диверсант: подрывал обороноспособность гарнизона, выводил из строя грозное и эффективное в уличных боях оружие. Только петлюровцам и большевикам могла быть выгодна такая акция. Но петлюровцы не имели ни разведки, ни диверсантов. Зато диверсанты вполне могли быть у большевиков. Большевики и прежде помогали врагам гетмана, теперь их тайная помощь петлюровцам была вполне оправданна и логична. Эта версия не противоречит установленным фактам. Более того, только она и объясняет странный поступок Шкловского.

А вот уличных боев практически не было. 14 декабря состоялся только один настоящий бой между петлюровцами и русскими. Бой дал украинцам граф Федор Артурович Келлер с несколькими офицерами и юнкерами.

Келлер был популярным генералом: герой мировой войны, возможно, лучший русский кавалерийский командир своего времени. Вспомним легендарный бой под Ярославицами — крупнейшее кавалерийское сражение Великой войны, выигранное графом Келлером и его конницей.

Келлера любили и за победы, и за чудачества, которые напоминали чудачества Суворова, и за скромность. Генерал много лет носил одну и ту же шинель. Он был убежденным монархистом и русским имперцем, не признававшим никаких украинцев, а в Киеве 1918-го это тоже очень нравилось. Граф не разделял политических убеждений генерала Деникина, который упорно не хотел сделать возрождение монархии идеологией Добровольческой армии. И все же Келлер признал власть Деникина. Он также согласился возглавить новую белогвардейскую армию, формирование которой начиналось во Пскове. К службе в этой Северной армии⁶, нацеленной на большевистский Петроград, и готовился Келлер, когда гетман предложил ему возглавить вооруженные силы Украинской державы, пообещав большую власть и большие деньги на организацию обороны. Это было еще 17 ноября 1918 года. Келлер предложение принял. Он был уверен, что сможет навести порядок в Киеве и разгромить Петлюру. Однако продержался он в своей должности только десять дней. Скоропадский ли отправил его в отставку, или сам Келлер не пожелал служить дальше, — эти вопросы и сейчас остаются дискуссионными. Возможно, гетман просто испугался слишком популярного, властного и неуправляемого командира, который и его, Скоропадского, оттеснит на второй план. К тому же Келлер требовал больших полномочий и, не получив их, отказался от службы: «...считаю, что без единой власти в настоящее время, когда восстание разгорается во всех губерниях, установить спокойствие в стране невозможно...» — был убежден Федор Артурович.

Как бы там ни было, граф уже был частным лицом, жил в своем особняке и продолжал готовиться к службе в Северной армии. Он создал ее штаб, который размещался в Михайловском монастыре. И когда Петлюра начал штурм Киева, только Келлер с небольшим отрядом своих штабных офицеров и юнкеров обстрелял один из петлюровских отрядов. Увидев же, что борьба за город проиграна, Келлер приказал юнкерам сорвать погоны и другие знаки различия и спасаться, бежать на Подол — единственную часть города, еще не захваченную петлюровцами. Приказ, невиданный в истории русской армии. Такой же приказ отдаст булгаковский Най-Турс в «Белой гвардии» и полковник Турбин в «Днях Турбиных». Смысл приказа понятен: граф Келлер решил спасти жизни доверившихся ему людей. Сам он тоже мог спастись. Немцы предлагали Келлеру, по примеру Скоропадского, переодеться в германский мундир и покинуть город. Но гордый граф отказался.

Келлер не погиб в перестрелке, как Най-Турс, а уехал к себе домой. Вскоре его арестовал петлюровский подполковник Тимченко и отобрал у него георгиевскую саблю. Саблю передали Петлюре в качестве почетного трофея.

Примечания

1. Антонов-Овсеенко В.А. Записки о Гражданской войне. 1918—1919. Кн. 2. Т. 3. С. 146.

2. Винниченко В. Відродження нації. Ч. 3. С. 121.

3. Гуль Р.Б. Киевская эпопея (ноябрь—декабрь 1918 г.). С. 355.

4. Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь. Т. 1. С. 299.

5. Гетман П.П. Скоропадский. Украина на переломе. 1918 год. С. 124.

6. Речь идет о Русской добровольческой Северной армии, позднее сменившей ряд названий (Северный корпус и др.) и в конце концов переформированной в Северо-Западную армию.