В фонде М.А. Булгакова в Рукописном отделе ИРЛИ (Пушкинский дом) АН СССР хранится переписка писателя с другом его юности А.П. Гдешинским. В гимназические годы Миша Булгаков был близок к семье Гдешинских, дружил с младшими сыновьями Петра Степановича Гдешинского — Платоном и Александром. П.С. Гдешинский был помощником библиотекаря Духовной семинарии, а его сыновья — семинаристами.
Знакомство писателя с Гдешинскими биографы Булгакова относят к 1905 г. А.С. Бурмистров связывает факт их знакомства с тем, что обе семьи — и Булгаковых, и Гдешинских — жили в одном доме в это время. Он замечает: «В 1905 году Булгаковы жили в академическом доме, у самой Академии (дом 5/10 на углу Ильинской и Волошской улиц). Вероятно, что в этот год и в этом доме произошла встреча Михаила Булгакова с братьями Гдешинскими — Платоном (1892—1920) и Александром (1893—1951), которые жили здесь и с которыми его связывала многолетняя дружба»1.
Несмотря на то что братья были семинаристами, они являлись постоянными участниками музыкальных и театральных вечеров в доме Булгаковых. И, хотя состав домашних артистов нередко обновлялся, Саша Гдешинский всегда был рядом с Мишей Булгаковым. По воспоминаниям Надежды Афанасьевны Земской (сестры писателя), он ходил за ним «тенью»2, принимая участие не только в спектаклях, но и в серьезных диспутах о смысле жизни, предназначении человека.
По свидетельству Ларисы Николаевны Ильиной, жены А.П. Гдешинского, братья бросили семинарию, и «по светской дороге они пошли под влиянием Миши — оказали свое воздействие вечера в «открытом» доме Булгаковых с музыкой. Он их ввел, так сказать, в светскую жизнь, заставил полюбить все это. И, по-моему, уговаривал их уйти из семинарии — хотя это было трудно, везде в других заведениях уже надо было платить за обучение»3.
Как утверждает М. Чудакова, «из семинарии братья ушли из четвертого класса — сначала тайком от отца и, кажется, сами зарабатывали на свое обучение»4. Платон Гдешинский ушел в политехникум, а Александр поступил в консерваторию, собираясь стать скрипачом.
В 1913 г., когда М. Булгаков венчался с Татьяной Лаппой, братья Гдешинские были его «поручителями» вместе с Б. Богдановым и К. Булгаковым5.
Семья Гдешинских была очень музыкальной, глава семьи играл на нескольких музыкальных инструментах и, как отмечает в своих воспоминаниях Н.А. Земская, Петр Степанович учил играть на скрипке и Мишу Булгакова. В доме Гдешинских постоянно звучала музыка, семейный квартет или трио исполняли популярные классические произведения (см. об этом письмо А.П. Гдешинского М.А. Булгакову от 9 декабря 1939 г.). Интересно отметить, что в конце жизни, будучи смертельно больным, Булгаков живо интересуется музыкальной программой домашних концертов в доме Гдешинских, планом их квартиры, программой концертов в саду «Купеческого собрания».
(Два письма М.А. Булгакова А.П. Гдешинскому с вопросами о музыке хранятся в семейном архиве Е.А. Земской).
После революции А.П. Гдешинский работал в консерваторий, служил в музыкальной школе. «Служу понемногу в консерватории и в детской музыкальной школе, директором которой состоит моя жена — Лариса Николаевна», — сообщал он М. Булгакову в письме от 9 апреля 1935 г.
В конце 20-х гг. А.П. Гдешинский выступал в составе струнного квартета при музыкальном обществе им. Леонтовича: 1-я скрипка — М.А. Вольф-Израэль, 2-я скрипка — А.П. Гдешинский, альт — А.М. Грабовский, виолончель — И.Г. Кушаков. Имеются документальные свидетельства о том, что в 1929 г. А.П. Гдешинский входил в состав лектуры в Киевском музыкально-драматическом институте им. Лысенко6.
На всю жизнь А.П. Гдешинский сохранил к М.А. Булгакову нежное и возвышенное отношение. В свою очередь и Михаил Афанасьевич дорожил этой дружбой, он был до конца искренен и честен с другом юности. Об этом свидетельствуют и содержание их переписки, и бережно сохраненные Булгаковым письма А.П. Гдешинского. Видимо, не будет преувеличением утверждение, что А.П. Гдешинский, как и П.С. Попов, принадлежал к ближайшему окружению писателя. Их связывали прекрасные юношеские воспоминания, неизбывная, романтическая любовь к Киеву, неодолимая страсть к музыке. Не случайно в одном из самых последних своих писем, написанных А.П. Гдешинскому, от 28 декабря 1939 г. М. Булгаков, предчувствуя гибель, желал старинному другу «видеть солнце, слышать море, слушать музыку».
Письма А.П. Гдешинского интересны прежде всего сведениями о жизни Булгакова, характере его привязанностей, манере поведения. Некоторые из этих фактов, деталей известны булгаковедам, другие еще не введены в широкий научный оборот. Так, представляется весьма любопытной любимая молодым Булгаковым цитата из Саши Черного, приводимая А.П. Гдешинским в письме от 17 октября 1929 г.: «Я в мир, как все, явился голый, / и шел за радостью, как все... / кто спеленал мой дух веселый — / Я сам иль ведьма в колесе?». Именно эти строки могли бы послужить эпиграфом ко всему творчеству и жизни писателя.
В письмах А. Гдешинского содержатся и оценка творчества Булгакова, и размышления о жизни в Киеве в 20—30-е гг. Стоит отметить глубокое замечание А. Гдешинского о том, что кроме ««экономического равенства», статистики, политэкономии есть еще и другие законы, скрытые за грубыми жестами истории, как дух творца, скрытый за строками, и вот по этому «чему-то» плачет все же свободный дух человека, вместить и заковать который не могут никакие «измы»» (письмо от 6 августа 1923 г.). Дополняет это утверждение другое замечание А. Гдешинского из письма от 4 мая 1924 г.: «Если б не было этих глупых и узких людей, которые взяли внешнюю сторону нашей жизни».
Представляют интерес и наблюдения А. Гдешинского над стилем жизни в Киеве, о котором постоянно просил сообщать друга юности М. Булгаков. Видимо, эти сведения были необходимы писателю для творческой работы над постоянной, киевской, темой его творчества.
В конце 1938 г. А. Гдешинский заболел острой формой ревматизма и обратился к М. Булгакову с просьбой достать дефицитное по тем временам лекарство. Булгаков мгновенно откликнулся и буквально через несколько дней отослал лекарство в Киев. Этот акт милосердия особым образом характеризует писателя, никогда не забывавшего о профессиональной, врачебной этике и человеческом сострадании.
Особую научную ценность представляет письмо А. Гдешинского от 9 декабря 1939 г., содержащее ответы на вопросы М. Булгакова о музыке. С профессиональной точностью музыканта (скрипача) А.П. Гдешинский воссоздает атмосферу музыкальной жизни Киева перед революцией, рассказывает о характере музыкальных программ в саду Купеческого собрания, которые так часто в юности посещал Михаил Булгаков. Эти материалы представляют исключительно ценный источник для исследования на тему «Булгаков и музыка».
Ответных писем М. Булгакова А.П. Гдешинскому в Рукописном отделе ИРЛИ находится только четыре. Некоторые из писем писателя, по-видимому, пропали в годы Великой Отечественной войны. Наиболее значительными являются письмо от 2—6 марта 1935 г., посвященное встрече Булгакова с родными местами в Киеве, и письмо от 28 декабря 1939 г., которое является своеобразным духовным завещанием писателя, прощанием с другом юности и жизнью.
Образ А. Гдешинского запечатлен и в творчестве Михаила Булгакова. По предположению Л. Яновской, черты характера этого человека просматриваются в образе непутевого, но бесконечно милого и доброго кузена Лариосика из пьесы «Дни Турбиных».
А.П. Гдешинский умер в 1951 г. Он похоронен в Киеве на Байковом кладбище. В 1987 г. рядом похоронили и его супругу. В ограде находится памятник из черного гранита, на нем надпись:
«Александр Петрович Гдешинский
9.X.1893—18.VIII.1951
Лариса Николаевна Ильина-Гдешинская
29.IV.1895—22.VII.1987
Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа желала бы
Невозвратное вернуть.Бальмонт»7.
В фонде М. Булгакова (ф. 369) находятся четыре письма писателя и две его телеграммы А.П. Гдешинскому (машинописные копии) (ед. хр. 314) и двадцать одно письмо А.П. Гдешинского М. Булгакову (автографы) (ед. хр. 374).
1. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
Киев. 6.VIII.<19>23 г.
Дорогой Миша!
Вчера я случайно зашел к Вере Афанасьевне8, и она мне дала прочитать твои воспоминания о Киеве9; еще раз не мог не подивиться я твоему таланту, друже, и от души насладиться, как чтением мастерски написанного тобою, так и тем, что написано оно тобою, милым, бесценным Мишею. Боюсь, впрочем, что ты, быть может, уехал чем-либо огорченным с моей стороны, то прости, потому что благодаря неустройству своей жизни внутреннему и внешнему не мог я, быть может, отпраздновать приезд твой в Киев10 и оказать тебе то внимание, какое неизменно живет в душе моей по отношению к тебе. Не подумай также, что чисто литературное восхищение заставило меня писать тебе, нет оно лишь дало толчок (помнишь в письме Лили П.11, которое я тебе когда-то дал прочитать, было слово «толчек», над которым ты так иронизировал), но не в этом дело. Испытал я также и чувство некоторой зависти тебе, вот мол человек достигает, а я все еще какой-то недотыкой.
Именно ценно в твоих произведениях то, что они вливают какую-то бодрость в человека, заставляют сильнее, может быть, яснее чувствовать. Есть какая-то мягкая струя, несмотря на мужественность твоего письма, она изобличает в тебе не только ум, но и сердце, а это так важно, так благородно в наше исстрадавшееся по какому-то высокому идеалу веку, грубому веку, грубых идеалов. Не знаю, м<ожет> б<ыть>, оно там так и нужно в железном ходе истории, но, кроме железного века истории, «экономического равенства», статистики, политэкономии есть еще другие законы, скрытые за грубыми жестами истории, как дух творца, скрытый за строками, и вот по этому «чему-то» плачет все же свободный дух человека, вместить и заковать который не могут никакие «измы».
Недавно я чрез 15-летний промежуток прочел «Идиота» Достоевского и вспомнил слова какого-то критика, что Достоевский в своем гениальном прозрении ушел бесконечно далеко от нас вперед. Скажи, пожалуйста, почему все так носятся с Л. Толстым, а Достоевский, истинный гигант духа, как будто всегда в тени? — Нехорошо также то, что ты не присылаешь, как обещал, своих произведений, и купить у меня есть за что, но в Киеве это гораздо труднее, чем в Москве. Вот бы ты, когда выходит в печать номер с твоим произведением или чем-нибудь очень интересным, взял бы его в бандерольку и написал: Киев, Гоголевская 47, кв. 2. А.П. Гдешинскому. С Ларисой Николаевной12 мы часто тебя вспоминаем, и она человек весьма разборчивый в людях, весьма тебя выделяет, но недоумевает, почему ты не черкнул и пары слов.
Как провел ты лето? Мы довольно скучно на днях собираемся в Радомысльский уезд недельки на две к моей племяннице Зине, помнишь, гостившей у нас как-то летом, когда еще жив был Платон13. Она замужем, у нее сын, и зовет к себе погостить, потом думаю на недельку махнуть в Николаевку, хочу продать свое пианино.
Не знаю, слышали ли у вас в Москве о нашем киевском чуде. Действительно, купол на Сретенской церкви, что на Сенной, обновился, т<о> е<есть> имеет вид совершенно новой позолоты, которая расплавленным золотом блестит на солнце. Событие это в первые три дня и даже неделю собрало возле церкви не одну тысячу народу. Это было интересное зрелище, которое я наблюдал с балкона соседнего с церковью дома на Житомир<ской> ул<ице>. Вся Сенная и часть Житомирской было сплошное море голов, поднятых к куполу.
Ну, до свидания, дорогой Миша. Привет тебе от Л.Н., а от меня привет многоуважаемой и дорогой Татьяне Николаевне14.
Твой Александр.
2. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
Киев. 4.V.1924 г.
Христос воскрес, дорогой Миша!
Несмотря на мою невероятную леность — я беру перо и пишу тебе. Солнце так ласково светит в мою комнату (Львовская 58а, кв. 12). в воздухе так упоительно до изнеможения пахнет киевской весной, воспоминание о давно проведенных пасхах так сладко щекочет сердце и, несмотря на мой 31-й год, так еще хочется насладиться жизнью и так хочется, чтобы ты был поближе где-нибудь, чтобы пойти к тебе, увидеть тебя, твою шляпу и пальто и испытать то своеобразное чувство общества хорошо знающего тебя веселого и умного человека, что... все это воскрешается в памяти — благодатном и жестоком даре нашего сердца. Часто я вспоминаю тебя и по самым различным поводам. Вот улица Б. Подвальная, на тротуаре группа людей. Случилось что-нибудь? Нет — это слепой скрипач и такой же гармонист играют. Что это? Такая знакомая мелодия, такая знакомая, что даже не можешь припомнить, как она называется. Да... серенада Шуберта. Меланхолично, протяжно наигрывает аккомпанемент гармония, и вдруг — вступает скрипка: несмотря на то что скрипач плохо одет и что иногда делает ненужные взвизгивающие глиссандо, у него есть сердце — нежная мелодия льется от него в сердца стоящей задумчиво толпы. Вот с противоположной стороны стоит пожилая красивая и бедно одетая дама. Я всматриваюсь в нее и не могу удержаться от слез. Сколько в этих глазах, наполненных слезами, что прожито, кто вспомнился? Но дальше, дальше: вот караимская кенаса15, я первый раз захожу внутрь ея — там богослужение. Какая удивительная чисто сказочная красота, кажется, что это драгоценная огромная игрушка. Дальше — вот и Владимирская горка — мать юных увлечений, и Днепр, седой и юный, и Подол — почему-то неприятно и грустно смотреть на него. А простор так широк, и кажется, что расширились и легкие, и душа, и глаза, а мысли такие же легкие и изменчивые, как эти облака, а сердце, как этот ветерок, что ласкает легкие. Жизнь нельзя остановить — жизнь нельзя остановить — это ты сказал16. Было хорошо, будет еще лучше, а сейчас тоже хорошо, но не совсем. Если б не было этих глупых и узких людей, которые взяли внешнюю сторону нашей жизни.
Ну, однако, я расфилософствовался. Пасху я провел весело. Есть у меня ограниченный, но очень милый круг знакомых. Как ты проводишь время? Слышал, что едешь на юг? Будешь ли через Киев?17 Я мечтаю хоть на месяц поехать куда-нибудь в деревню подлечить нервы — никуда! Ларисе Никол<аевне> еще хуже.
Привет милой Татьяне Николаевне.
До свидания. Твой Александр.
Через 4 дня год твоей надписи у меня на письменном столе18. Миша, дорогой, у меня в с<еле> Николаевке, где я был учителем, есть пианино, которое я думаю привезти в Киев и продать, но нет за что поехать, если не в тягость тебе будет, займи 1 или 2 червонца, продам пианино — отдам. (Мой месячный бюджет сейчас всего — 12—15 р.). А.
3. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
Киев. 17.X.<19>29 г.
Адрес: Гоголевская 47, кв. 3,
кв. Ильиных, А.П. Гдешинскому
Дорогой Миша!
Наконец-то ты ответил мне! Как я рад — ты не можешь себе представить! Письмо твое пришло вовремя19, во 1-х, к дню моего Ангела, во 2-х, оно застало меня в живых и даже в бодром настроении возвращающейся жизни. Дело в том, что я чуть было не помер две недели тому назад, от совместного воспал<ения> легких и эксудативного плеврита. 8 дней и ночей жил я камфарой и кислородными подушками, но, видно, судьба захотела мне еще доставить удовольствие получить твое письмо. Но все это, надеюсь, прошло.
Вроде тяжелой болезни было для меня и твое молчание; главное, я никак не мог постичь его? Не находил за собой, как будто, никакой вины кроме (к чему лукавить, неискоренимой любви к тебе) и потому было больно. Если же я охаял тебя чем-нибудь — то прости!
Иногда я старался представить себе твою жизнь и чувствовал, что она должна быть высокого давления и горения. Поэтому то, что ты пишешь, что надорвался, — понятно мне и очень, очень грустно!
Мне почему-то вспоминается, как ты когда-то на Андр<еевском> сп<уске> процитировал за столом стишок (Саши Черного, кажется): «Я в этот мир явился голым и шел за радостью, как все, кто спеленал мой дух веселый»20 — или м<ожет> б<ыть> вру, но я хочу сказать, что мне очень грустно, что ухайдакали, верно, очень люди моего веселого, умного и доброго Мишу! Не заподозривай меня в лести, я так рад, что получил от тебя живое слово, что в словах моих несть лести!
Однако мне бы очень хотелось знать, как, что и почему было с твоими пьесами?21 До сих пор я помню лишь одно — нельзя было развернуть ни одного номера «Правды», чтобы, ей Богу, даже с досадой и завистью, не увидеть в маленьком абзаце объявления 4 или 5 раз «Дни Турбиных»22. В журналах «Искусство», всегда тщательно следя за рецензиями, читал я их и ругательные, и не ругательные23.
Ясно было одно, что ты наступил кому-то на хвост, и он тебя ел. Впрочем, все это мои впечатления, и м<ожет> б<ыть>, не по существу, а я прошу тебя обо всем подробно написать.
Ты пишешь, что «все разрушено до тла, что я сделал за много лет ужасной жизни?»24 Бог с тобой — мне кажется, ты преувеличиваешь.
О Киеве напишу другой раз.
А пока твой А. Гдешинский.
(Пишу сейчас же по прочтении твоего письма).
4. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
20.II.1935
Дорогой Миша!
Так крепко соскучился я за тобой, так хотел бы повидать тебя, что решаюсь просить тебя приехать хоть на недельку-другую в Киев. Моя комната к твоим услугам, а также все возможное, чтобы тебе было легко и приятно повидать нашу столицу, буде тебе это улыбнется.
Эх, тряхнем стариной, много ли осталось еще дней — неизвестно.
Целую тебя и жду ответа.
Твой Саша.
Киев, Артема 58а, кв. 6
А.П. Гдешинский.
5. М.А. Булгаков — А.П. Гдешинскому
Москва. 2.III.1935.
Дорогой Саша!
Спасибо тебе за то, что вспомнил меня, за милое приглашение.
Если ты полагаешь, что проживаешь в Киеве — жестоко заблуждаешься! По крайней мере, киевский адресный стол тебя в Киеве не видит.
Я был в прошлом августе, и бабья рука высунула в окошечко бумажку, на которой отчетливо написано, что А.П. Гдешинский в Киеве «не значится».
Теперь вижу, что чертовы куклы в адресном столе, как и полагается, наврали. Ты «значишься», и я рад твоему письму. Я был в Киеве с одной целью — походить по родной земле и показать моей жене места, которые я некогда описывал. Она хотела видеть их. К сожалению, мы могли пробыть в Киеве только пять дней. В «Континентале» мне не дали номера. Хорошо, что приютил один киевлянин.
6.III
Не мог в один присест написать письмо, так как оторвали театральные дела. Итак, был я и на выступе в Купеческом, смотрел на огни на реке, вспоминал свою жизнь.
Когда днем я шел в парках, странное чувство поразило меня. Моя земля! Грусть, сладость, тревога!
Мне очень бы хотелось еще раз побывать на этой земле. Раньше лета, в лучшем случае весной, этого сделать нельзя (сезон). Но думаю, что летом исполню намеченное.
Напиши мне о своей жизни. Женат ли ты? Где работаешь? Если не лень — что-нибудь о стиле жизни в Киеве. Вопрос о поездке не так прост. Если я поеду, то обязательно с женою, и тут всплывают все эти беспокойства с «Континенталем» и прочее. Так напиши же мне о себе!
Твой Михаил.
П.С. Жену мою зовут Елена Сергеевна. И живем мы втроем:
она, я и 8-летний Сергей, мой пасынок, — личность высоко интересная. Бандит с оловянным револьвером и учится на рояле.
Порадуй письмом.
М.
Нащокинский переулок, д. 3, кв. 44.
6. М.А. Булгаков — А.П. Гдешинскому
30 марта 1935 г.
Москва
Я послал тебе, дорогой Саша, письмо в ответ на твое, но от тебя нет ничего.
Так что начинаю думать, что ты не получил моего послания.
Подай весть!
Твой Михаил.
Нащокинский пер. 3, кв. 44
Пиши заказным.
7. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
9.IV.1935.
Киев, Артема 58а, кв. 6.
Дорогой Миша!
Получил оба твои письма25 и был очень рад, что ты мне ответил. Извини, что не отвечал тотчас же. Конечно очень жаль, что проклятый адресный стол лишил меня удовольствия встретиться с тобой, а также с твоей женой и сыном. Надеюсь, что в этом году обстоятельства сложатся благоприятно и Вы, будучи в Киеве, остановитесь у меня. Боюсь только, что моя комната и скромна и, конечно, не может быть противупоставлена «Континенталю». Однако от этого ничуть не уменьшается мое самое искреннее желание видеть тебя, Елену Сергеевну и Сережу у себя редкими и дорогими гостями.
Напиши только заранее, когда приблизительно ты располагаешь быть в Киеве, чтобы не было какого-либо совпадения, мешающего осуществить Ваш визит.
О себе пока не буду много распространяться — служу понемногу в консерватории и в Детской музыкальной школе, директором которой (школы) состоит моя жена Лариса Николаевна. (Помнишь на Гоголевской ты был в 1923 г. и оставил даже на столе надпись «За неимением манжет писал на столе М.Б. май 1923 г.». Жизнь наша сложилась так, что я живу на Гоголевской, но имею еще комнату на Львовской, где у меня что-то вроде рабочего кабинета. Сию комнату я и предлагаю в полное ваше распоряжение.
Кончаю. Напишу следующий раз больше.
Сейчас жена сильно простудилась, и у меня много беготни.
Твой Саша.
Передай мой привет Елене Сергеевне.
Бандит26, играющий на рояле, меня заочно очаровал.
8. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
17.VI.<19>36
Дорогой Миша!
2½ часа ночи.
Это насмешка, какая теперь установилась чудная погода! Только я не хожу на Днепр — одному скучно. Как вы доехали в Москву и не скучаете ли за Киевом?27 Что касается Остра28, то я думаю после 20-го съездить туда. 20-го же едут туда наши знакомые снимать дачу, и я у них выпытаю предварительно кой-что об Остре. Туда, кажется, в этом году тяга. Комнаты там, по-видимому, не дороги, говорят 100—200 руб<лей> тогда как, напр<имер>, в Ворзеле29 доходят до 1000 руб<лей>. Если Ваши планы не изменились, черкни пару слов, и я выеду туда лично осмотреть, чтобы написать более подробно. Мы еще не решили куда ехать — возможно, в Крым. Так что я тебе не буду мешать отдыхать.
Целую ручки глубокоуважаемой Елене Сергеевне 1000 раз. Пиши.
Твой Александр.
Жду обещанной карточки. Привет от Ларисы Николаевны.
9. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
Всемилостивый государь и повелитель мой
Михаил свет Афанасьевич!
Понеже распоряжение имех от тебя изследовати городок Остер, еже на Десне реке быти, дабы в оном граде ты с любезным семейством твоим местопребывание летнее возмог иметь бы, то не получах от тебя более точных сведений, аз, мерзкий пес и раб твой, недоумевал, что соделати. В Крым ли ехати? Удерживает меня страх великий прогневати тебя и лишиться на веки лицезрения светлого лика твоего и любезных писем твоих (раз в четырехлетие отсылаемых). Почто гневаешь си на мя, почто лика твоего обещанного, на светописи запечатленного, не посылаеши?
Здрав — ли ты ес?
Не ругаешь ли — си мя по линии сродственников [восподящих]?
В ожидании всих сих — послал писание к ужику30 своему, в Остре пребывание имевшему. Сей муж мало-мало благочестивый ответ держа мне тако жде: Остер место злачно, место покойно, где за <нрзб.> все иметь можно. Работницу такожде, вода близко, угодия, купание, ловля рыбная, мражено есть, волы сельтерские и базар. Дачников приезжает «ло черта» (не к ночи будь помянут!)
С помещением не так уж чтобы легко, но с упомянутыми ефимиками31, очевидно, возможно. Не прогневайся, если что не потрафил, исправиться всегда могу и хочу для тебя, друга милого
Рцы, како думаеши?
До получения любезных словес твоих
твой остаюсь раб ничтожный
Сашка.
Киев град. Лето 1936 червня32 26-го.
10. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
Гурзуф. 4.VIII.1936
Дорогой Миша!
Сижу у самого моря и... купанья. Захотелось написать тебе пару приветственных слов. Где ты? В Киеве от тебя не получил ни слова. В Гурзуфе с 10-го числа. Ехал морем через Одессу. Здесь весьма прекрасно, если бы не устрашающая до 60 °C жара. В Киеве думаю быть 10—15<-го>. Т<ак> к<ак> ты, по-видимому, не отвечаешь на письмо, то я играю solo.
Искр<енний> привет Елене Сергеевне.
Твой Александр.
11. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
Киев. 21.XII.<19>36
Дорогой друг Миша!
На днях (26<-го>) жена собирается ехать в Москву на музыкальную конференцию33, сперва было думал послать тебе письмо через нее лично, но, вспомнив твои благословенные советы, решил послать письмо по почте. Что греха таить, на одно мгновенье у меня появилась мысль поехать вместе с ней. Все-таки, знаешь, Москва, заманчивый, старинный и знаменитый друг. Но, вспомнив, что гостеприимство друзей растет обратно пропорционально количеству занимаемых комнат, — задумался. Повисеть разве пару дней на телефонной трубке в надежде горячо обнять тебя, но ведь и это не наверное. Мысленно нацарапал себе картинку: «Послушай, Милочка, так кажется этот, как его, Саша звонил по телефону, так если он еще будет звонить, скажи, что я очень ряд, но сейчас очень занят и денька через три. возможно, мы встретимся с ним... нет, постой, лучше не надо... Черт его угораздил приехать, ...«Кофе приготовили?», «Адольф, скажи Петрушке»» и т<ак> д<алее>.
Недавно как-то в трамвае хорошо одетая пара делилась театральными впечатлениями, меня так и подмывало сказать: «Да ведь тот, о котором вы говорите — мой друг», но во время спохватился — один раз я уже так ввязался в разговор. Результат получился обратный: «Сумочка у тебя? посматривай на всякий случай, а то знаешь неровен час — «С Пушкиным на дружеской ноге», знаем мы это...».
Эх, друг любезный, не сердись на шутку,
серьезно крепко обнимаю тебя.
Твой неизменно любящий тебя
Саша.
Привет Елене Сергеевне.
Твой Александр.
Киев, Артема 58а, кв. 6
P.S. Карточка — великолепна, но я все же хотел бы иметь, если не в натуральную величину, то в натуральном виде. Может передашь т<о> е<сть> перешлешь. буду рад.
12. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
11 августа 1937 г.
Дорогой Миша!
Проездом, на несколько часов, из Крыма в деревню я заглянул в Киев и нашел твое письмо и открытку34. В деревне у Сони35 я пробуду до 25-го авг<уста>. Я очень жалею, что так вышло. Понятно, я очень хочу видеть тебя и Елену Сергеевну и прошу тебя написать день, когда ты будешь в Киеве, и тогда я специально приеду в Киев из Казатина. Пиши или телеграфируй по адресу заблаговременно, с. Юзефовка, Казатинский р-н Виницкой обл. Сред. школа. Софье Петровне Петрушевской.
Твой Александр Гдешинский.
Лар<иса> Ник<олаевна> шлет сердечный привет тебе и Елене Сергеевне.
13. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
Киев. Артема 58а, кв. 6.
2.XII.1938
Дорогой Миша!
Может быть, ты уже забыл про меня, так я напоминаю, что пишет тебе Саша Гдешинский из Киева, помнишь, что жил когда-то на Ильинской ул. в Киеве. Не писал я тебе давно потому, что был тяжко болен и сейчас еще тоже. Не буду распространяться о случайных болезнях, вроде abdominalis'а36, которым заболел в дороге из Цхалтубо (Кавказ) (где я лечил главную свою болезнь ревматизм) и который тяжко поразил меня еще в прошлом году после ангины. Руки мои были до того скованы, что я с трудом выводил несколько каракулей, а то и совсем не мог писать. Обстоятельство усугубляется тем, что руки мне необходимы для моей профессии не столько, чтобы терзать уши, сколько для педагогики. Испробовали все средства. Цхалтубо ни черта не помогло. По приблизительному подсчету кардинально не помогли мне и двадцать врачей, которые лечили меня. Вчера приезжал Стражеско37 (на собст<венном> автомобиле, лакей пошел вперед разыскивать квартиру, а он сидел в автомобиле), но не в этом суть, а в том, что он, думаю, всесторонне и правильно направил мое лечение.
Самым главным он считает впрыскивание некоего новейшего средства, которое называется «ятрен-козеин», в двух коробках: одна слабая, а другая сильная по своим качествам — обе их необходимо влить в мою кровь. Этот препарат можно достать только в одном месте — в Кремлевской лечебнице. Стражеско сказал, если у вас есть в Москве кто-нибудь со связями, — попытайтесь достать. Дальше, говорит, ни в коем случае не откладывайте лечения, ибо останетесь калекой. (Руки мои не поднимаются и туго-подвижность плечевых суставов настолько велика, что о работе не может быть и речи). Лежу уже ½ года.
Родной мой, прости, что затрудняю, если можешь, достань мне это средство! Стражеско говорит, что его там отпускают, если найти туда протекцию. В Киеве препарата нет. Ну, вот. Но это, конечно, чепуха в общем. Все равно помрем, но хочется еще поработать и внести свою микроскопическую долю в социалистическое творчество.
Как ты поживаешь?
Поверишь ли, что я часто вспоминаю тебя и хотя не по-прежнему, но все же очень люблю тебя. Напиши, сделай милость, утешь старого друга.
Привет искренний Елене Сергеевне.
Твой Александр.
Лариса Николаевна шлет свой привет.
Пиши много о себе.
14. М.А. Булгаков — А.П. Гдешинскому
Телеграмма. 4 декабря 1938 г.
Киев, улица Артема 58а, кв. 6. Александру Петровичу Гдешинскому Принимаю все меры достать лекарство38. на днях телеграфирую.
Булгаков
15. М.А. Булгаков — А.П. Гдешинскому
7 декабря 1938
Дорогой Саша!
Извини, что на машине. Когда нужно что-нибудь спешно отправить — диктую. Сообщение твое о болезни меня глубоко огорчило. Ведь этакая напасть! Будь бодр, не падай духом.
Лекарство, нужное тебе, у меня уже на столе, и завтра я тебе отправляю его почтовой посылкой. Дело только в том, что обе коробки — слабого ятрена. Увы — сильного не было, мне сказали, что это две последние коробки. Теперь ломаем голову, как его упаковать, чтобы в посылке не раздавили. Думаю, что придется, вскрывши коробки, вложить вату между ампулами.
Как только пришло твое письмо, я отправил тебе телеграмму. Получил ли ты ее?
Пока больше ничего не пишу, сейчас займемся упаковкой.
От всей души желаю тебе выздоровления, Елена Сергеевна также. Ларисе Николаевне передай наш поклон.
О себе я напишу в следующем письме, и ты пиши мне.
Твой Михаил.
16. М.А. Булгаков — А.П. Гдешинскому
Телеграмма 8.XII.1938
Киев, ул. Артема, дом 58а, квартира 6
Александру Петровичу Гдешинскому
Лекарство выслано почтой. Булгаков
Москва 19, ул. Фурманова, д. 3 кв. 44
М.А. Булгаков
17. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
8.XII.1938
Дорогой Миша!
Сегодня получили вторую твою телеграмму. Как скоро и чудно ты выполнил мою просьбу! Не знаю, чему больше радоваться — получению ли лекарства, которое мне так необходимо, или живою вестью от тебя. Я всегда чувствовал, что не окончательно «покинут и забыт тобой». А чем дальше, тем теснее становится круг любимых людей.
Я не писал тебе в прошлом письме об горькой утрате — смерти любимой моей мамочки; она умерла в г. Липовце у сестры Кати на 80-м году жизни.
Я теперь целые дни почти лежу один на Гоголевской у Ларисы Николаевны (т<ак> к<ак> она оч<ень> занята и приходит лишь поздно вечером домой...). Есть время для воспоминаний, и в этих воспоминаниях ярко отражается дом на Андреевском Спуске № 13, твоя неистощимая веселость и блестящий непобедимый юмор. Как будто нарочно вчера вечером я по радио услышал сцены из «Дней Турбиных» и насладился вполне...
Миша, дорогой, не буду плакать тебе в жилет, но, ей Богу, до глубины души тронут твоим вниманием. Если бы ты написал о себе, это было бы еще большей радостью для меня.
Леся39 тоже очень тронута и поражается быстроте твоей помощи. По получении лекарства немедленно отправляемся к Стражеско для получения инъекций.
Отдел искусств через Облисполком хлопочет также для меня стационарное лечение в 4-й санаторий — авось еще не поздно... Обнимаю тебя, родной, и целую, а также шлю свой искренний привет Елене Сергеевне.
Твой Александр.
Каким путем ты достал лекарство?
18. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
21.XII.1938
Дорогой Миша!
Посылка пришла в полной сохранности. Спасибо тебе и Елене Сергеевне за скорую присылку этого редкого у нас лекарства. Стражеско удивился, узнав, что мы его получили. Мне уже сделали 2 впрыскивания в мускулы. Пока что это вызывает болезненное обострение, надеюсь на благоприятный конечный результат. Еще делают мне «парафиновые ванны» — расплавленным оч<ень> горячим парафином покрывают руки и ноги. Я все еще лежу, и у меня масса времени на печальные и иронические по поводу себя размышления. Этому много помогает музыка, которую я слышу через наше прекрасное радио. Она развивает свой свиток воспоминаний, несбывшихся иллюзий, непрочных радостей и настоящих минут счастья, которые окрашены жгучей печалью в остывающей душе.
Влеки меня, невидимая сила, к неведомому концу — не вкусившего ни одной радости сполна, не выполнившего ни одного из своих желаний. Мне кажется, что я должен переродиться и вновь начать жизнь, столь же мало похожую на прошедшую, как чистое утро на сумерки...
Впрочем, к черту радио и музыку — мне хочется людей и работы!
Ты, дорогой Миша, обещал мне написать о себе? Как ты живешь? Что в настоящее время пишешь? Часто ли бываешь в театре и что находишь интереснейшим из постановок?
Как ты проводишь время с утра и до вечера?
О Москве у меня сохранилось самое теплое и оригинальное воспоминание. Помню, мы играем «в блошки» в теплой комнате, залитой золотистым светом от лампы под желтым абажуром...40
Да мало ли чего было хорошего? Ах, как надоело лежать!
Прости, крепко целую тебя и благодарю.
Твой Александр.
Искренний и сердечный привет Елене Сергеевне.
Если встретишь Надю, Веру и Лелю41, передай им мой привет. Привет от Ларисы Николаевны и благодарность.
Миша, напиши, пожалуйста, сколько стоит лекарство.
Извини, что не сразу отвечаю тебе — сильно болели руки.
Пиши, твой Александр.
19. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
22.II.1939
Дорогой Миша!
Спасибо тебе за твои ласковые строки. Всегда испытываю радость по получению от тебя письма. Дела мои, дорогой друг, неважные! Я все еще лежу в постели и тоскую ужасно. Препарат уже весь intramuskularen42, кроме одной ампулы. Каждое впрыскивание меня совершенно развинчивает, по всем суставам боли, и самочувствие отвратительное, но я готов претерпеть какие угодно муки (относительно, конечно) лишь бы выйти из этого полуинвалидного состояния. Был еще раз Стражеско и нашел якобы улучшение, но кардинального улучшения я не чувствую. Уже и о курорте возник вопрос: одни советуют Цхалтубо, другие Пятигорск. Кажется, остановился на последнем... Вид с трех сторон у меня чудесный. На запад пятиглавие Бэшту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»43 и т. д. Человек надеется до последней минуты, до тех пор, пока его не отложат в долгий ящик! — И консилиум созывали (Удинцев, Иванов и Тоффенберг), и только 200 р<ублей> — извини — «коту под хвост». Попробую еще вырвать пару-другую зубов, т<ак> к<ак> от малейшего очага инфекции может происходить вся эта гнусная история. Чорт его знает! Ну просто знаешь, как в детстве, преградили соломинкой путь муравью, и он, дурак несчастный, не знает, что ему делать! А пусть же все сгорит!
Хотя ты и не пишешь о себе подробно (что я вполне понимаю), я все же кой-что знаю о тебе, напр<имер>, что ты написал либретто по Мопассану (Melle Фифи — «Рашель») — написал ли уже Дунаевский к ней музыку и так ли она хороша, как либретто?44 Из статьи Прудкина узнал я, что Турбины готовились к постановке всего две недели45. Слежу всегда, когда они идут и т. д. Немного, конечно, — остальное дополняю воображением.
Как грустно, что заболела Елена Сергеевна — мы шлем ей лучшие пожелания и скорейшего выздоровления. А как сын? А что вы думаете летом делать: м<ожет> б<ыть>, тоже на Кавказ решите ехать?
В общем все как-то грустно!
Хорошо еще, что есть кому руку пожать. Бедная Лариса Николаевна вместе со мной переживает все перипетии моей болезни, имея кроме того постоянные неприятности и волнения по службе. Единственным нашим развлечением служит чтение и радио. Кроме того, забавляет нас щенок «Джо», который вносит адское оживление в нашу жизнь... А в общем без здоровья — нет жизни!
Обнимаю тебя, Мишенька, и кланяюсь Елене Сергеевне. Не прошу тебя писать, но все же пиши, если хочешь доставить мне радость.
Твой Александр.
Лариса Николаевна шлет свой привет.
20. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
19.IV.1939
Дорогой Миша!
Спасибо, родной, за весточку, тем более что в ней приятное сообщение о приезде МХАТ в Киев46 и о приезде в Киев твоей пьесы вновь!47 Приедешь ли ты в Киев? Верно, да, п<отому> что я знаю, как ты его любишь. Все бы было хорошо, если бы проклятое здоровье наладилось. Хоть я уже и выхожу гулять по теплым дням на солнышко, но здоровья у меня только половина. Я слаб по утрам, особенно плечи и отчасти ноги плохо слушаются. От тепличного долгого состояния я весь как-то отяжелел. Перспективы на лето таковы: хлопочут и обещают путевку в Пятигорск на серные ванны, верно так с половины июня, потом думаю продлить — где-либо в теплых краях. Климатическое лечение, чтобы окрепнуть. Верно, со мной поедет и жена. Все-таки есть надежда, если МХАТ будет в июне, попасть на «Турбиных», да еще «Мертвые души»48 хотел бы посмотреть и «У врат царства»49 — пойдет ли оно?
Сегодня появилась 2-я заметка в № 16 «Совет<ского> искусства» о постановке у Вахтангова «Дон Кихота» в твоей обработке50. Вот интересно, каково оно будет? Верно, здорово интересно!
Пиши, дорогой друг, хотя изредка. Я лежу хандрю, злюсь и скучаю. Живу чтением, радио и киноаппаратом, который купил для развлечения — вчера смотрел «Петр I»51.
«Полжизни за здоровье!» Все же надеюсь. Крепко тебя обнимаю и прошу передать наилучший привет Елене Сергеевне.
Твой Александр.
Леся шлет свой искр<енний> привет.
21. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
Пятигорск. 15.VII.<19>39
Дорогой Миша!
Привет тебе из Пятигорска. Здесь я лечусь в санатории. Чувствую себя немного лучше. Шестнадцать грязевых и столько же серных ванн раскачали наконец немного застывшие суставы. Предстоит еще упорная борьба поср<едством> лечебной физкультуры. В Пятигорске пробудем с Ларисой Николаевной до 5-го сент<ября>.
В Пятигорске хорошо: пожалуй, нигде мне так не нравилось, как здесь. Эльбрус виден по утрам. Обилие фруктов. Воздух горный и прохладный. Симфонический оркестр. Биллиард. Сладко пахнет табак и пованивает серой. Одним словом, все в порядке, лишь бы здоровье вернулось хоть на половину.
Где ты сейчас?
Как проводил лето?
В Киеве с неослабевающим успехом шли твои «Дни». Здесь тоже вспоминали их, не зная, как близко мне они знакомы.
Привет Елене Сергеевне.
Остаюсь твой неизменно
Александр.
Пятигорск, гост<иница> «Бристоль», комн. № 60
А.П. Гдешинский.
Жена кланяется.
22. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
3.X.1939
Дорогой Миша!
Очень огорчило и опечалило меня твое письмо52. Откуда такая напасть на человека! Я верю и хочу думать, что это у тебя пройдет: может быть, тут и переутомление сыграло свою роль! Все время я думаю о тебе и даже ночью просыпаюсь и думаю о тебе. Хотелось бы увидеть тебя, поговорить и пожать тебе руку. Спасибо, что ты прислал вести о себе и за карточку спасибо53. Она стоит на письменном столе, и я все поглядываю на нее.
Миша! У вас ведь в Москве есть чудные специалисты врачи, но вспомнил ли ты о проф<ессоре> Филатове, который живет в Одессе?54
Хотел бы подробнее узнать о состоянии твоего здоровья и лечении.
Что касается меня, то я и после Пятигорска не могу похвастать кардинальным улучшением. Общее состояние, правда, лучше, но меня сильно смущает то, что боли и нарушение подвижности ползет с сустава на сустав: с плеч переходит на локтевые суставы, очень мучат также так называемые «шпоры» — опухоли на ступнях ног. Все это очень действует на психику, и редко выпадает день, когда чувствуешь себя относительно лучше. Несмотря на это, я все-таки начал понемногу занятия в школе, хоть утомляюсь, но и отвлекает внимание. Лечение мое, пока что, состоит в ежедневном занятии лечебной физкультурой под руководством специалиста в кабинете физкультуры. Говорят — это единственное средство, по крайней мере не дать беде разроститься дальше. Сейчас иду брать результаты четырех сортов исследования крови и на рентгеновский снимок. Все это, как видишь, мало утешительно и интересно!
В Киеве у нас стоит прекрасная погода, такая багряная и теплая, как вода была ко дню 17 сент<ября>55, когда мы с Платоном56, причепурившись, шли вечером на Андреевский Спуск.
Кончаю писать, родной, и обнимаю тебя.
Люб<ящий> Саша.
23. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
Киев. 9 ноября 1939 г.
Дорогой Миша!
Давно уже я собираюсь писать тебе вторично, но дела мои далеко не блестящи, и я все оттягивал в надежде на лучшее. Как ты себя чувствуешь, дорогой Миша? — каждый день я вспоминаю тебя, смотрю на твою карточку и мне не хочется верить, что с тобой что-нибудь серьезное. Как подвигается твое лечение, а м<ожет> б<ыть> тебе уже лучше и ты приступил к обычной жизни? Все это меня очень волнует и интересует, и я прошу дать весточку о себе. А главное, как зрение? Лучше уже стало тебе и как вообще протекает болезнь? Если бы возможно было, чтобы по эфиру передавались мысли, ты бы почувствовал, как часто я тоскую по тебе, как вспоминаю дни нашей юности и как украсил ты ее печатью твоей личности.
И сейчас, может быть, больше, чем всегда, я жалею, что не могу видеть тебя часто. Вне семьи я одинок. Постепенно становлюсь все тяжелее на подъем. Пойти в театр — это событие, о котором страшновато подумать. Нужно одеваться, а потом идти и сидеть целых 4 акта! Правда, для Худож<ественного> театра или Вахтангова у меня бы хватило желания и энергии. По этому поводу мне вспоминается рассказ моей кузины: «Как-то раз к ним в дом привели молодую работницу, которую женщина, приведшая ее, рекомендовала так: «Куратину вона буде иисти, а баранину не на очі навіть, посуд не буде перемывати»»57. Ее конечно не приняли, но я на нее похож.
Здоровье мое неважное. После всех пятигорских грязей и серн<ых> ванн — у меня новый сюрприз — отек локоть и я с трудом могу подносить чашку ко рту, а одеваться и подавно не могу без помощи жены. Работать все-таки я работаю, в музык<альной> школе, хоть и имею половинную нагрузку — без работы совсем бы хоть в петлю.
Читаю. Прочел «Изгнание» Л. Фейхтвангера.
Рекомендуй, что хорошего и интересного еще прочесть. Эх, Миша, Миша, как недостает мне тебя.
Прости, родной, крепко тебя обнимаю.
Твой Александр.
Адрес: Киев. Гоголевская 47, кв. 3.
А.П. Гдешинскому.
Лар<иса> Ник<олаевна> передает свой искренний привет.
24. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
Киев. 19 ноября 1939 г.
Дорогой Миша!
Поздравляю тебя с днем твоего рождения58 и, конечно, желаю и жду твоего выздоровления.
Я послал тебе два письма. Как ты чувствуешь себя теперь? Как зрение? Ходишь ли ты уже или лежишь? Кто лечит тебя и чем ты лечишься?
Я часто вспоминаю день 8-го ноября59, проведенный в вашем доме и многие другие дни. Все ярче выступают в памяти дни прошлого — это верно уже по-стариковски. Моя жизнь распадается на три составные части: сон, обильный и длительный: утром не могу очнуться и днем сплю, — страшная слабость нервной системы. Затем работа, которую провожу с охотой, но и усталостью, и третье — лечение в 4-й санатории: дисетермией (ультракороткие волны на суставы) и парафиновые ванны, и это тоже меня утомляет. Я жду уже того момента, когда радостный и бодрый встану и в один прекрасный день — будет ли такой день? В промежутки я читаю и слушаю радио. Недавно соблазнили меня пойти в балет на ленинградцев Дудинскую60 и Чабукиани61, но устроители концерта потопили их в море киевских номеров. Впрочем, все это не важно. А что важно? Прежде всего быть здоровым.
Так будь же здоров, дорогой Миша. Ты знаешь? Скучно без тебя. До свидания. Твой Александр.
Киев. Гоголевская ул. 47, кв. 3.
Ал.П. Гдешинскому.
Привет Елене Сергеевне. Кланяется тебе и вспоминает жена.
25. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
9.XII.<19>39
Дорогой Миша!
Несказанно рад улучшению в состоянии твоего здоровья. Всей душой верю, что тебе будет совсем лучше и ты будешь наслаждаться вполне и воздухом, и светом!
Твои вопросы62 возбудили во мне такой наплыв воспоминаний, что я, как «Ученик Чародея» в музыкальной пьесе Дюка63, не могу уже остановить их. Боюсь, впрочем, чтобы с «большой тучи не вышло малого дождя!». Постараюсь, однако, ответить на твои вопросы:
I. Играли ли у нас в семье когда-либо квартеты? чьи? какие? кто играл? на каком инструменте?
У нас в семье постоянно играли всякие ансамбли, в том числе и квартеты. Квартеты струнные — прежде всего, переложение излюбленных хоров из опер — напр<имер> Глинка «Не проснется птичка утром» и «Ах, ты, свет Людмила» из «Руслана и Людмилы», Римский-Корсаков «Ай во поле липенька» из «Снегурочки», Бородин «Хор поселян» из «Князя Игоря», Чайковский — «Был у Христа-младенца сад» (легенда). Направник «Сторона ль сторонка» из оп<еры> «Нижегородцы» и другие. Эти переложения играли в составе трех скрипок и виолончели (3-я скрипка заменяла альт, т<ак> к<ак> его не было). Что касается настоящих квартетов, то играли (позже, когда я подучился и приезжал старший брат Поля64, который играл на альте): квартет Бетховена 1-й f-dur— 1-ю часть и, в особенности, 2-ю часть — Adagio (которое навеяно скорбным и трагическим концом драмы Шекспира «Ромео и Джульетта») и менуэт из этого квартета; б) Шуберт — квартет d-moll и особенно среднюю его часть — тему с вариациями (Andante), известную под названием «Девушка и смерть»; с) Шуман — квартет (кажется, 1-й, 1-ю часть) (дивный, странно похожий на музыку Глинки); Гайдн — части квартета, известного под названием «Семь слов Спасителя». Кто играл, на каком инструменте? В квартетах-переложениях играли: Папа — на виолончели, я играл 1-ю скрипку, 2-ю — брат Гриша65, 3-ю скрипку — брат Платон или иногда сестра Соня. В настоящих квартетах (т<о> е<сть> Бетховен, Шуберт и т. д.) играли: 1-ю скрипку играл я, 2-ю — Гриша, альт — Поля и виолончель — Папа.
II. Играли ли трио, дуэты?
Играли: трио было излюбленная форма ансамбля. Играли прежде всего папины композиции для 2-х скрипок и виолончели (переделки из папиных «Детских песен», изданных Юргенсоном). Названия: «Буря» на слова Пушкина, «Пела, пела пташечка», «Румяной зарею», «Няня» и другие.
Что касается трио (фортепьянные) — то за неимением фортепьяно — играли только партии скрипки и виолончели, например) фортепианное трио Гайдна 1-й и, кажется, 6 с характерной для Гайдна торжественностью (аккорды). Из 1-го трио — знаменитый финал «l'ongarese». В таком же составе играли «Сомненье» Глинки и «Жаворонок» его же. Из полных трио играли превосходные струнные трио для скрипки, альта и виолончели Бетховена (из самых ранних опусов, кажется, оп<ус> 2-й), где молодой Бетховен уже показывает свои когти (Ex ungue leonem66).
В особенности помню чудеснейшее Andante quasi allegretto из 3-го, кажется, трио, на которое брат Поля, игравший альта, присочинил программу: эта часть называлась у нас «Сказка о короле Ричарде» (Львиное сердце), очевидно, отголосок романов В. Скотта. И, действительно, все удивительно сходилось: как будто рыцарь едет, возвращаясь с дальних стран и подвигов, приближается к старинному замку. Что это? Раздается чудное пение, сопровождаемое аккомпанементом лютни Рыцарь смотрит и узнает в одном из окон башни свою милую. В конце музыка достигает такой выразительности чувств, что, оканчивая это Andante, — мы, бледные, смотрели в глаза друг другу с немым вопросом... пока кто-нибудь из нас не шептал волшебное имя — «Бетховен».
Играли еще чудесное трио Моцарта под названием «Дивертисмент», где в медленных и прозрачных гармониях видели и голубое небо, и солнце, и легкие облачка, плывущие по небосклону. (Была когда-то в «Ниве» такая картинка под названием «Музыка Моцарта».) Еще трио Виотти, для 2-х скрипок и виолончели.
Дуэты: излюбленные и легкие были — Плейель op. 8, в особенности № 2-й (для 2-х скрипок), а также дуэты Мазаса. Когда я еще учился у Папы, превосходные мелодии школы Берио (ей уже более 100 лет и до сих пор — лучшая), мы с Папой играли с упоением эти мелодии Берио на две скрипки. Дуэты для скрипки и виолончели Бетховена и другие.
III. «Musette» Оффенбаха — это любимейшая папина вещь для виолончели, и, когда я вспоминаю эту прекрасную вещь и звук виолончели, мне кажется, что я никогда и не расставался с Папой. Очевидно, она и тебе нравилась, если ты вспомнил ее через тридцать лет! С большим удовольствием сообщаю тебе эти сведения, не сердись, если пускаюсь в излишние подробности.
IV. Мы жили в доме на углу Ильинской и Волошской № 5/8, кв. № 6, третий этаж налево.
(Мы уже давно ждем шагов, прыгающих через ступеньки) — звонок и появляется, в особенности помню зимой, твоя фигура в шубе с поднятым воротником и слышится твой баритон: «Здравствуйте, друзья мои!»... Летом помню в раскрытые окна неслись звуки виолончели, слышалось слабое постукивание шагов о тротуары, луна заливала булыжные мостовые, а напротив — из архиерейского сада неслось щелканье соловья. Неужели ничего не остается, кроме памяти? Да и она исчезает...
V. План квартиры у тебя изумительно правильно сохранился в памяти, мне почти нечего добавлять:
VI. К сожалению, у меня нет под рукой, и я не помню, чтобы сохранились программки в саду «Купеческого собрания». Однако я по памяти напишу тебе две-три программы, которые разве только в порядке номеров будут отличаться от оригинала, во всяком случае постараюсь написать характерное и 12-ти номеров, как ты «совершенно правильно изволил заметить».
К программам «Купеческого собрания» мне хочется сделать несколько замечаний. Во 1-х, — о дирижерах. Самый «древний» дирижер — периода 1905 года — был Рудольф Буллериан67. При нем программы носили более легкий «садовый» характер — номера были вроде: Блон — «Шопот цветов», его — «Шествие гномов» и т. д. К 1910—12 году, если не ошибаюсь, был дирижер Георг Шнеефогт68, и это было расцветом оркестра «Купеческого сада». Он уже ставил такие вещи, как Вагнер — «Полет Валькирий», Рихард Штраус — «Тиль Эйленшпигель» и т. п.
Были еще дирижер<ы> Терентьев69, Чабан70 и в 1913 г<оду>, кажется, А.И. Орлов71. Концертмейстеры-скрипачи: Антон Берглер (знаменитый своим ранением в заднюю часть во время сентябрьского выстрела в оперн<ом> театре 1912 г.72 Замечательный скрипач чех Крейза73. Затем ученики Ауэра74: Пиастров75 Дан. Карпиловский76. Еще были Эльфрида Боос77, Цуккарини78 и др.
Виолончелисты-скрипачи: Шебелик79, Гдаль-Залесский80, Шквор81 и др. Арфа — Фаллада-Шквор82 и т. д.
Контрабас — Воячек83 (с седой шевелюрой) и т. д.
Впрочем, я все-таки постараюсь найти где-нибудь оригиналы печатных программок и, если найду, то, конечно, пришлю. В них есть перечисление всех солистов.
Затем следует заметить, что тогда не были так щедры на серьезную симфоническую музыку. Симфонические концерты обыкновенно носили некоторый характер торжественности и объявлялись:
I симф<онический> конц<ерт>, 11-й и т. д. Играли чаще всего или 4-ю симф<они> Чайковского или 6-ю Патетическую его же, или Бетховен 5-ю симфонию. Играли на них также примерно такие вещи, как Р. Корсаков — «Шехерезада», Лист — симф<оническая> поэма «Тассо» или вроде Дюка — «Ученик Чародея», Глазунов — «Раймонда», приблизительно, конечно.
Не могу не вспомнить о способе нашего с Платоном попадания в сад. Влекомые жаждой музыки, мы, по известным причинам, не всегда могли пользоваться общим для всех входом с билетной кассой перед ним. Приходилось перелезать через забор или, как мы выражались, «через закон» бывш<его> Царского сада с риском порвать брюки, а главным образом попасть на глаза садовому сторожу в зеленом одеянии. Самочувствие выхода из тьмы дерев к свету было ужасно мучительно, и только сильное желание послушать музыку заставляло терпеть эти «нравственные страдания». Вспоминаю, кстати, что один раз Дм<итрий> Ив<анович> Богдашевский84, тогда еще светский человек, выразил папе неудовольствие по поводу того, что нас с Платоном видели в саду на музыке. По его мнению, это удовольствие было не для нас. Помню также, что академические не хотели верить, что Платон поступил в политехникум. Все это, конечно, возмущало нас до глубины души.
Что касается вопроса № 7 — относительно академической библиотеки, то пока могу рассказать лишь следующее. Помню первую залу, вроде огромного вестибюля. За барьером — направо и налево — огромные и высокие конторки — налево для пом<ощника> биб<лиотекаря>, т<о> е<сть> Папы, а направо — для библиот<екаря>, т<о> е<сть> Амвро<сия> Семен<овича> Крыловского. Зал двусветный. Здесь профессора и студенты делают заказы на книги и получают их. Налево в дверь открывается огромный зал, продлинноватый, сверху до низу уставленный по стенам полками для книг.
Что находилось на этих полках, это я постараюсь раздобыть a priori: все богословие начиная от древнейших учителей церкви — Августин, Ориген, Лактанций... Были и интересные вещи вроде: Лукреций или Лукиан «О природе вещей», но это уже, скорее, к философии, которая была в изобильнейшем количестве, — история — литература! Помню, я сам читал Шекспира или, напр<имер>, Ауэрбах<а> — роман «Вилла Эдем» (Имеется в виду роман «Дача на Рейне. — Т.В.) Смешно, конечно, пытаться охарактеризовать одну из древнейших и богатейших в мире библиотек. Сейчас она, кажется, соединена с университетской библиотекой. Постараюсь выцарапать что-либо из каталогов.
Помню еще издавался журнал «Труды Киевской Духовн<ой> Академии».
Сколько было зал, не помню, но тоже постараюсь узнать. А пока расскажу тебе небольшой эпизод: Один раз Папа пришел к обеду в веселом настроении и рассказал, что сегодня библиотеку посетил ректор Академии Владыка Феодосий. Между ним и Амвросием Семеновичем произошел следующий разговор:
Амвр<осий> Сем<енович> (развязно): «Вот, Ваше Преосв-о! Тут нужно сделать некоторые изменения. Этот шкаф поставить вот так, а перегородку передвинуть вот так, здесь сделать еще одну полку и приделать дверь и т. д. и т. д.
Феодосий (все время нагинает нос к нероновской своей бороде) и, наконец, спрашивает: «Вы кончили Амв<росий> Сем<енович>?»
Амв<росий> Сем<енович>: — Да — я кончил.
Феодосий: — Так вот что, Амвросий Семенович, ничего ж вам этого не будет сделано.
— Если не смешно, то и не смейся.
Дорогой Миша, а пока крепко тебя целую. Твой Александр.
От Ларисы Николаевны самый сердечный привет, а также Елене Сергеевне.
Сегодня я сел на мель: простудился: небольшая ангина и, кроме того, «перемалываю» новокаин, т<ак> к<ак> вырвал зуб. Ну, просто прелесть, а не жизнь.
Как хорошо, что ты уже пишешь, приятно видеть твой почерк. А кто тебе пишет письма? Безукоризненно! Извини за мазню. Хочу скорее отослать ответы на твои вопросы.
Шлю привет дорогому Михаилу Афанасьевичу и искренне желаю скорее и вполне поправиться! Мы вспоминаем Вас часто, часто.
Уважающая Вас Л. Ильина.
Твое письмо получил 7.XII.
Приложение к письму (9.XII.1938.)
«Программы»
Программа № 1
I отд<еление>
1. Массне — Уверт<юра> к оп<ере> «Сид»
2. Бородин — Хор поселян из оп<еры> «Князь Игорь»
3. Рубинштейн — «Вальс-каприз»
4. Делиб — «Мазурка» из балета «Коппелия»
II отд<еление>
5. Сен-Санс — Danse macabre (соло на скрипке г<осподин> Берглер)
6. Чайковский — Andante cantabile
7. Боккерини — «Менуэт»
8. Лист — 2-я венгерская рапсодия
III отд<еление>
9. Вебер — Вейнгартнер — «Приглашение к танцу»
10. Лядов — «Музыкальная табакерка»
11. Блон — «Шепот цветов»
12. Мейербер — Марш из оп<еры> «Пророк»
Программа № 2
I отд<еление>
1. Глинка — уверт<юра> «Руслан и Людмила»
2. Глазунов — концертный вальс № 2
3. Чайковский — Романс № 5
4. Кочетов — «Балалайка»
II отд<еление>
5. Мусоргский — «Рассвет на Москва-реке»
6. Чайковский — Сюита из бал<ета> «Лебединое озеро»
a) вступление
b) танец лебедей
c) сцена solo скрипка, виолонч<ель> и арфа
d) чардаш (порядок приблизительно!)
7. Направник — «Меланхолия»
8. Глинка — Лезгинка из оп<еры> «Руслан и Людмила»
III отд<еление>
9. a) Глазунов — «Эй, ухнем»
b) Р<имский>-Корсаков — «Дубинушка»
10. Рубинштейн — «Тореадор и андалузка»
11. Лядов — «Кикимора»
12. Чайковский — «Славянский марш»
Программа № 3
I отд<еление>
1. Вагнер — уверт<юра> «Тангейзер»
2. Григ — сюита «Peer Gynt»
a) Утро
b) смерть Азы
c) танец Анитры
d) в чертогах короля гор
3. Ернефельд — Колыбельная (solo на скрипке)
4. Лист — 6-я венгерская рапсодия
II отд<еление>
5. Николаи — уверт<юра> «Виндзорские кумушки»
6. Бизе — сюита «Arlesienne»
8. Мендельсон — «Сон в летнюю ночь»
III отд<еление>
9. Сен-Санс — цыганский танец из оп<еры> «Генрих VIII-й»
10. Делиб — Pizzicato из бал<ета> «Сильвия»
11. Гроссман — чардаш из оп<еры> «Тень воеводы»
12. Блон — шествие гномов
Программа № 4
I отд<еление>
1. Тома — уверт<юра> к оп<ере> «Манон»
2. Чайковский — a) В церкви
b) Осенняя песнь
3. Главач — «Лучинушка» и хоровод
4. Чайковский — «Итальянское каприччио»
II отд<еление>
5. Литольф — уверт<юра> «Робеспьер»
6. Григ — сюита «Сигурд Иорсальфф»
7. Тьерне — «Серенада»
8. Глинка — «Арагонская хота»
III отд<еление>
9. Лист — «Хроматический галоп»
10. Гиро — Yretna Green
11. Гуно — «Гимн св<ятой> Цецилии» (solo на скрипке)
12. Ипполитов-Иванов a) в ауле
b) шествие сардаря
Вспоминаю еще несколько вещей, характерных для той эпохи.
Контский — «Пробуждение льва»
Чайковский — увертюра «1812 год»
Брага — «Серенада» [ангелов]
Денца — «Вернись» (дрянцо в угоду мелкобуржуазной публике).
Всевозможные оперные попурри. Напр<имер>, Мейербер — «Гугеноты» и другие. Вебер — увертюра «Фрейшютц». Обер — «Немая из Портичи (Фенела)»
Глинка — «Жаворонок» — трио: скрипка, виолончель, арфа
«Сомнение»
«Не искушай меня без нужды»
и т. д. и т. п.
Еще раз извиняюсь за грязное письмо. Лар<иса> Ник<олаевна> грызет меня за это, а мне лень переписывать. Лень, говорят, мать всех приятных вещей.
26. М.А. Булгаков — А.П. Гдешинскому
Москва. 28.XII.<19>39
До сих пор не мог ответить тебе, милый друг, и поблагодарить за милые сведения. Ну, вот, я и вернулся из санатория85. Что же со мною? Если откровенно и по секрету тебе сказать, сосет меня мысль, что вернулся я умирать.
Это меня не устраивает по одной причине: мучительно, канительно и пошло.
Как известно, есть один приличный вид смерти — от огнестрельного оружия, но такового у меня, к сожалению, не имеется.
Поточнее говоря о болезни: во мне происходит, ясно мной ощущаемая, борьба признаков жизни и смерти. В частности, на стороне жизни — улучшение зрения.
Но, довольно о болезни!
Могу лишь добавить одно: к концу жизни пришлось пережить еще одно разочарование — во врачах-терапевтах.
Не назову их убийцами, это было бы слишком жестоко, но гастролерами, халтурщиками и бездарностями охотно назову.
Есть исключения, конечно, но как они редки!
Да и что могут помочь эти исключения, если, скажем, от таких недугов, как мои, у аллопатов86 не только нет никаких средств, но и самого недуга они порою не могут распознать.
Пройдет время, и над нашими терапевтами будут смеяться, как над мольеровскими врачами87. Сказанное к хирургам, окулистам и дантистам не относится. К лучшему из врачей Елене Сергеевне также. Но одна она справиться не может, поэтому принял новую веру и перешел к гомеопату88. А больше всего да поможет нам всем больным Бог!
Пиши мне, очень прошу! Л<арисе> Н<иколаевне> поклон!
От всего сердца желаю тебе здоровья — видеть солнце, слышать море, слушать музыку89.
27. А.П. Гдешинский — М.А. Булгакову
3.I.1940
Киев. Гоголевская 47, кв. 3
Дорогой Миша!
Ах, как опечалило меня твое письмо!90 Ты прав, врачи, даже самые лучшие, часто становятся в тупик, а больной чувствует, что можно что-то сделать, что вызволит их из беды, а этого они, как раз и не знают, и не могут. Но не в этом дело — организм сам справляется со своим врагом, а у тебя ведь хороший признак — ведь ты уже настолько окреп зрением, что написал мне письмо! Не кручинься, родной, что бы я дал, чтобы помочь тебе, любовь которого я всегда чувствовал. Еще, надеюсь, мы встретимся и пожмем друг другу руки! Часто, оч<ень> часто мы вспоминаем тебя. С радостью увидел я, что «Дни Турбиных» опять идут91, а то долгое время в газетах не появлялись в театральных объявлениях. Недавно в одном доме мне довелось слышать, что на сцене «Дни» больше понравились, чем «Анна Каренина», а сегодня прочел в «Советском искусстве», что в этом году т<еатр> Вахтангова покажет твою трагикомедию «Дон Кихот»92. Мне кажется, что всякий порядочный человек должен быть немного Дон Кихотом! У нас зима. На окне стоит елочка, которую собираемся украсить! Я схватил ангину и сижу дома, но завтра думаю пройтись на Крещатик и сдам тебе письмо... Почему-то зима наиболее, по-моему, поэтична и навевает воспоминания... Падает снег и щекочет ласково лицо. Звенят бубенцы извозчиков... И везде елки. И у вас елка, и кто-то поет: Oci turcini, color dal mare...93 (не ручаюсь за орфографию!)
...Ты прав, конечно, что лучший врач — это Елена Сергеевна, которой шлем лучшие пожелания, а тебя позволь обнять.
Люб<ящий> Саша.
Ты глубоко прав и в заключительных словах твоего письма. Да поможет нам всем больным Бог!
Целую тебя крепко.
Твой Саша.
Лариса Николаевна шлет свой привет.
Примечания
1. Бурмистров А.С. К биографии М.А. Булгакова (1891—1916) // Контекст 1978. М., 1978. С. 257.
2. Дневник Н.А. Земской хранится в семейном архиве ее дочери Е.А. Земской.
3. Цит. по книге: Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова // М., 1988. С. 38.
4. Там же.
5. Бурмистров А.С. К биографии М.А. Булгакова. С. 264—265.
6. Театральный и музыкальный справочник на 1929 год. М.; Л., 1929. С. 327.
7. Эти сведения любезно предоставлены А.П. Кончаковским.
8. Вера Афанасьевна Булгакова (Давыдова) (1892—1973) — сестра писателя.
9. Имеется в виду очерк М. Булгакова «Киев-город», опубликованный в берлинской газете «Накануне» в 1923 г. 6 июля. Перепечатан в 1988 г. в журнале «Наука и религия» (№ 2. С. 36—38).
10. М. Булгаков был в Киеве весной (в мае) 1923 г., и очерк о Киеве был написан по воспоминаниям и живым впечатлениям о поездке на родину (Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. С. 258).
11. Адресата установить не удалось.
12. Лариса Николаевна Ильина (Гдешинская) (1895—1987) — жена А.П. Гдешинского.
13. Платон Петрович Гдешинский (1892—1920) — брат А.П. Гдешинского.
14. Татьяна Николаевна Лаппа (Кисельгоф) (1892—1982) — первая жена М. Булгакова.
15. Караимская кенаса — культовое сооружение для людей караимского вероисповедания находилась в Киеве по адресу: Б. Подвальная, д. 7.
16. «Жизнь нельзя остановить» — основной философско-мировоззренческий принцип М. Булгакова, заявленный в очерке «Киев-город» и «Белой гвардии».
17. В 1924 г. М. Булгаков в Киеве не был.
18. См. письмо А.П. Гдешинского от 9 июня 1935 г., где приводится текст этой надписи.
19. Письмо М. Булгакова к А.П. Гдешинскому, относящееся к октябрю 1929 г., не обнаружено.
20. А.П. Гдешинский неточно цитирует стихотворение Саши Черного «В пространство» из цикла «Бурьян», впервые опубликованное в газете «Киевская мысль» (1911, № 209):
Я в мир, как все, явился голый
и шел за радостью, как все...
Кто спеленал мой дух веселый —
Я сам? Иль ведьма в колесе?(Черный Саша. Стихотворения. Л., 1960. С. 220).
21. В марте 1929 г. исчезли со сцен московских театров все пьесы М. Булгакова. «В сентябре 1929 года, перед началом нового театрального сезона, Р. Пикель объявил, что «борьба вокруг булгаковских пьес была борьбой реакционных и прогрессивных группировок внутри театра и вокруг него»» (см.: Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. М., 1986. С. 195). Рапповская литературная и театральная критика борьбу художественных направлений объявила борьбой идеологической, политической, избрав главной мишенью для своих небезопасных «упражнений» драматургию М. Булгакова.
22. Со дня премьеры (5 октября 1926 г.) «Дни Турбиных» с большим успехом шли на сцене МХАТа. Первое упоминание о постановке этой пьесы М. Булгакова содержалось в «Правде» за 11 августа 1926 г. в информации «Театр и музыка»: «МХАТ включил в репертуар зимнего сезона шесть новых постановок, из которых над тремя театр вел подготовительную работу уже в минувшем сезоне, сюда относятся: «Белая гвардия» (заглавие, вероятно, изменится) Булгакова (доведенная до генеральных репетиций), «Прометей» Эсхила и «Женитьба Фигаро» Бомарше. Кроме того, включены «Бесприданница» Островского, инсценировка повести Л. Леонова «Унтиловск» и — предположительно — «Войтек» Бюхнера. «Унтиловск» дает комические картины современного ссыльного города, в котором показана жизнь бывших людей старой России».
28 сентября 1926 г. в «Правде» было объявление о премьере «Дней Турбиных»; 5, 6, 7 октября, сразу после премьеры, спектакль шел по 10—12 раз в месяц, затем по 4—5.
23. В журнале «Искусство» в это время появилась отрицательная рецензия Р. Пинеля «Новая пьеса Булгакова «Бег»» (1929. № 3—4. С. 66—75). Упоминания о пьесах Булгакова («ругательные и неругательные») встречались в обзорах: Перспективы художественного сезона 1927—1928. Театр Н. Алексеева // Советское искусство. 1927. № 6; Вакс Б. Тематика современной драматургии // Советское искусство. 1928. № 1; Бескин Э. Формальные пути советской драматургии // Советское искусство. 1928. № 2; Рейх Б. Формальные пути советского театра // Советское искусство. 1928. № 3, и др.
24. В конце 1929-го — начале 1930 г. М. Булгаков находился в кризисном положении, пьесы на сцене были запрещены, в начале 1930 г. была отклонена пьеса «Кабала святош» о Мольере. Именно в это время (28 марта 1930 г.) Булгаков обращается к Правительству СССР с письмом, в котором содержалась просьба разрешить «покинуть пределы СССР», а если это невозможно, «дать работу по специальности» в театре (Новый мир. 1987. № 8. С. 194—198).
25. Письма М. Булгакова от 2—6 марта 1935 г. и 30 марта 1935 г.
26. Пасынок М. Булгакова — Сергей Шиловский.
27. В июне 1936 г. Булгаков и Елена Сергеевна были в Киеве вместе с артистами Художественного театра, который был там на гастролях.
28. Остёр — город в Черниговской области УССР, расположен при впадении реки Остёр в Десну. Булгаковы, видимо, собирались там снимать комнату на лето. Однако «остаток лета Булгаков и Елена Сергеевна проводят с «мхатчиками» в Синопе, под Сухуми» (Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. С. 313).
29. Ворзель — курортное место в Киевской области УССР.
30. Древнеславянское — родственник. (Примечание А.П. Гдешинского).
31. Ефимок — русский серебряный рубль, чеканенный в 1654—1655 гг. при царе Алексее Михайловиче.
32. Червень (укр.) — июнь.
33. 28 декабря 1936 г. в Москве открылась Всесоюзная конференция по музыкальному воспитанию детей (Советское искусство. 1936. 29 декабря).
34. Письмо и открытка М. Булгакова не сохранились.
35. Софья Петровна Петрушевская — сестра А.П. Гдешинского.
36. abdominalis — болезнь брюшной полости.
37. Стражеско Николай Дмитриевич — известный киевский терапевт.
38. В дневнике Е.С. Булгаковой есть недатированная запись между 5 декабря и 7 декабря 1938 г.: «Вчера пришло письмо от Саши Гдешинского. Он пишет М.А., что был тяжело болен, ему грозит остаться калекой на всю жизнь. Просит достать лекарство, которого нет в Киеве — ятрен-козеин, — есть, говорят только в кремлевской аптеке. Оленька предложила достать через Иверова. Дали обнадеживающую телеграмму Саше Гдешинскому». (Дневник Елены Булгаковой. М., 1990. С. 228).
39. Леся — Лариса Николаевна, жена А.П. Гдешинского.
40. Л.Е. Белозерская в своих воспоминаниях увлечение М. Булгакова игрой «в блошки» относит к 1928 г.: «Когда приходили к нам старые приятели: Понсовы, Сережа Топленинов, Петя Васильев, — мы устраивали «блошиные бои». Михаил Афанасьевич пристрастился к этой детской игре и достиг в ней необыкновенных успехов, за что получил прозвище «Мака-Булгака — блошиный царь»» (Белозерская Л.Е. Страницы жизни // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М. 1988. С. 222). В опубликованной части материалов Л. Белозерской упоминаний о приезде А.П. Гдешинского в Москву не содержится.
41. Надя, Вера, Леля — сестры М. Булгакова.
42. Intramuskularen — введен внутримускульно.
43. Цитата из романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» («Княжна Мэри»).
44. В 1938 г. И.О. Дунаевский сообщал о своих творческих планах читателям газеты «Ленинградская правда» (26 декабря): «Особняком стоит работа над первой моей оперой «Рашель» (по Мопассану). Прекрасное либретто оперы написал М. Булгаков... Несмотря на то, что события, обрисованные в этом произведении, происходят более чем полвека назад (франко-прусская война 1871 г.), тему оперы мы рассматриваем как современную, злободневную. Ибо в ней будет показано разнузданное варварство немецких шовинистов, перекликающееся с нынешними «подвигами» германских фашистов. Вместе с тем эта опера задумана нами как гимн патриотизму народных масс, неугасимому и неукротимому народному духу и величию».
Однако, музыка И. Дунаевского к либретто Булгакова написана не была. Лектор и музыковед Т. Назарьян в своих воспоминаниях «С Дунаевским на эстраде» писал: «Он (Дунаевский) охотно рассказывал, как в 1938—1939 гг. был увлечен мыслью написать оперу. Работа над оперой тогда была его главной задачей. Либретто М. Булгакова, использовавшего рассказ Мопассана из времен франко-прусской войны («Мадемуазель Фифи») было даже закончено. Но затем композитор «охладел» и к сюжету, и к либретто, и замысел остался неосуществленным» (Дунаевский И.О. Выступления. Статьи. Письма. М., 1961. С. 307).
Либретто оперы «Рашель» опубликовано в журнале «Музыкальная жизнь» (1988, № 10, 11).
45. М. Прудкин в статье «Актерские простои» (Советское искусство. 1939. 14 февраля) утверждал, что репетиционный период «Дней Турбиных» составлял всего несколько месяцев: ««Братья Карамазовы», ряд пьес Чехова, Горького, Ибсена — до революции, «Дни Турбиных», «Броненосец 14-69», «Платон Кречет», «Земля» — в наше время были выпущены всего после нескольких месяцев репетиций».
46. МХАТ был на гастролях в Киеве в июне 1939 г. М. Булгаков в Киеве не был, занимаясь летом 1939 г. пьесой «Батум».
47. Имеется в виду пьеса «Дни Турбиных».
48. «Мертвые души» Н. Гоголя (инсценировка М. Булгакова).
49. «У врат царства» — пьеса К. Гамсуна.
50. В № 16 газеты «Советское искусство» за 1939 г. упоминание о «Дон Кихоте» не содержится. 27 марта 1939 (№ 35) в «Советском искусстве» в разделе «Хроника» появилось сообщение: «Государственный театр им. Вахтангова приступает в ближайшие дни к работе над пьесой «Дон Кихот» по Сервантесу. Автор инсценировки — Мих. Булгаков».
51. Речь идет о фильме «Петр I» с Н. Симоновым в главной роли. Режиссер — В.М. Петров. Ленфильм, 1937—1938 гг.
52. Копия письма М. Булгакова А.П. Гдешинскому от 26 сентября 1939 г. (неопубликованного) хранится в домашнем архиве Е.А. Земской (Москва). В сентябре 1939 г. Булгаковы были в Ленинграде, где наступило резкое ухудшение здоровья писателя. Там же, в Ленинграде, был уточнен, не оставляющий надежды на спасение, диагноз — нефросклероз.
53. Фото кабинетное с надписью: «Милому Саше. М. Булгаков. 21 сентября 1939 г.».
54. Филатов Владимир Петрович (1875—1956) — известный советский офтальмолог и хирург, академик АМН СССР и АН УССР.
55. 17 сентября (по старому стилю) — именины Веры, Надежды, Любови.
56. См. примечание 6 к письму А.П. Гдешинского от 6 августа 1923 г.
57. Курятину она будет есть, а баранину на глаза не показывайте, даже посуду не будет мыть. (Примечание автора письма).
58. А.П. Гдешинский поздравлял М.А. Булгакова с днем именин 8 (21) ноября — день архангела Михаила.
59. Имеется в виду тот же день именин (по старому стилю).
60. Дудинская Н.М. (род. 1912) — известная советская балерина, народная артистка СССР.
61. Чабукиани В.М. (род. 1910) — известный советский артист балета, балетмейстер, народный артист СССР.
62. Письмо М. Булгакова А.П. Гдешинскому от 2 декабря 1939 г. хранится в семейном архиве Е.А. Земской (Москва). По свидетельству сестры М. Булгакова Н.А. Булгаковой, в замужестве Земской (1893—1971), «Киев брат нежно любил до конца своих дней. Замышлял написать автобиографическую повесть (уже больной писал об этом другу в Киев)».
Видимо, вопросы, касающиеся юности Булгакова, образа жизни в то время, музыкальных впечатлений, связаны с замыслом этой автобиографической повести (Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988. С. 61).
Возможно, эти материалы Булгаков предполагал использовать в конце 1939 г. для завершения «Записок покойника» («Театрального романа»). Елена Сергеевна рассказывала задуманный Булгаковым финал романа: «Премьера пьесы тяжела Максудову, отзывы прессы оскорбительны. Он чувствует себя на грани самоубийства. Едет в Киев — город юности. (Тут Булгаков руки потирал, предвкушая удовольствие, так хотелось ему еще раз написать о Киеве). И герой бросается вниз головой с Цепного моста» (Лакшин В. Елена Сергеевна рассказывает... // Огонек. 1987. № 19. С. 23).
М. Чудакова считает, что Булгаков «надеялся отдаться воспоминаниям и хотел, видимо, придать им некую систематичность» (Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. С. 645).
63. Дюка Поль (1865—1935) — французский композитор, писатель, педагог. Мировую известность ему принесло симфоническое скерцо «Ученик Чародея» по балладе И.-В. Гете.
64. Брат Поля — по-видимому, один из старших сыновей П.С. Гдешинского от первого брака — Поликарп.
65. Брат Гриша — старший брат А.П. Гдешинского, Григорий Петрович — был священником, служил в Одессе.
66. Ex ungue leonem — по когтям узнают льва (латинская пословица).
67. Буллериан Рудольф (1856—1911) — известный немецкий дирижер. Начиная с 1897 г. дирижировал в Киеве (сад Купеческого собрания), некоторое время состоял в Киеве директором музыкальной школы Блуменфельда.
68. Шнеефогт Георг Леннарт (1872—1947) — финский дирижер и виолончелист. Дирижировал симфоническим оркестром в Киеве в 1908—1909 гг.
69. Терентьев — сведений о его пребывании в Киеве обнаружить не удалось.
70. Чабан — сведений о его пребывании в Киеве обнаружить не удалось.
71. Орлов Александр Иванович (1873—1948) — известный русский советский дирижер. С 1907 г. работал в городах Южной России симфоническим и оперным дирижером.
72. Берглер Антон Антонович — скрипач, преподаватель музыкальной школы Н.И. Иконникова, затем музыкальной школы Н.А. Тутковского. Был ранен при покушении в театре на П.А. Столыпина 1 сентября 1911 г. В газете «Киевская мысль» от 2 сентября 1911 г. в заметке «Покушение на жизнь Председателя Совета министров П.А. Столыпина» сообщалось: «Как вскоре выяснилось, вторая пуля, ранившая П.А. Столыпина в руку, — рикошетом ранила в оркестре музыканта Берглера в ногу». Автор письма неправильно указал дату покушения.
73. Крейза Ян Павлович — преподаватель музыки по классу скрипки в музыкальной школе Н.А. Тутковского.
74. Ауэр Леопольд Семенович (1845—1930) — известный скрипач, преподаватель Петербургской консерватории, дирижер. С 1918 г. жил в США.
75. Пиастро Михаил Борисович (1892—1970) — известный скрипач, был учеником профессора Ауэра с 1906 по 1910 г. Окончил консерваторию с большой золотой медалью.
76. Карпиловский Даниил был учеником профессора Ауэра Л.С. с 1911-го по 1916 г.
77. Боос Эльфрида была ученицей профессора Ауэра Л.С. с 1904-го по 1908 г.
78. Цуккарини — в списках окончивших Петербургскую консерваторию по классу профессора Ауэра Л.С. не значится.
79. Шебелик Иван Феодорович — виолончелист, преподаватель музыкальной школы Н.А. Тутковского.
80. Гдаль-Залесский — сведений о его пребывании в Киеве обнаружить не удалось.
81. Шквор Макс Антонович — виолончелист, преподаватель музыкальной школы Н.А. Тутковского.
82. Фаллада-Шквор Агнесса Ивановна — арфистка, преподаватель музыкального училища Киевского отделения Императорского музыкального общества.
83. Воячек Феодосий Иванович — композитор, преподаватель по классу контрабаса музыкального училища Киевского отделения Императорского музыкального общества.
84. Богдашевский Дмитрий Иванович — профессор Духовной академии, протоиерей, товарищ председателя Киевского православного религиозно-просветительного общества в 1915 г. Жил в доме Духовной академии вместе с семьей Гдешинских (Ильинская, д. 5).
85. С 18 ноября М.А. Булгаков был в санатории «Барвиха» под Москвой.
86. Аллопатия — применение лекарств, вызывающих симптомы, противоположные симптомам данной болезни.
87. Известна постоянная насмешка Мольера над врачами и медицинской наукой. Он считал служителей Гиппократа шарлатанами, официальными обманщиками, невежественными «фальшивомонетчиками» («Любовь — целительница»), псевдонаучная заумь которых могла вызвать только хохот и иронию окружающих («Лекарь — поневоле»).
88. Гомеопатия — система лечения малыми, часто принимаемыми дозами лекарств, вызывающих в больших дозах у здоровых людей явления, сходные с симптомами самой болезни.
89. К письму М. Булгакова от 28 декабря 1939 г. содержится примечание Е.С. Булгаковой: «Письмо от 28 дек<абря> 1939 г. написано Михаилом Афанасьевичем Булгаковым своему другу юности Александру Петровичу Гдешинскому (Адрес Гдешинского в то время: Киев, улица Артема, д. 58а, кв. 6) Л.Н. — жена Гдешинского, Лариса Николаевна.
Елена Булгакова. Москва 23.IV.1956 г.».
Список этого письма, выполненный рукою Е.С. Булгаковой, хранится в РО ГБЛ (ф. 562, к. 19, ед. хр. 19) (фотокопия). Полностью это письмо М.А. Булгакова опубликовано в книге: Булгаков М. Письма. Жизнеописание в документах. М., 1989. С. 457. В публикации неправильно указаны инициалы Гдешинского — вместо А.П. ошибочно напечатано А.Г.
90. Письмо от 28.XII.1939.
91. В марте 1929 г. пьеса «Дни Турбиных» была запрещена. Возобновление ее на сцене МХАТа было осуществлено в 1932 г.
92. В газете «Советское искусство» от 1 января 1940 г. в заметке «В театре им. Вахтангова» сообщалось: «В конце 1940 г. театр покажет трагикомедию «Дон Кихот» М. Булгакова по Сервантесу. Постановка заслуженного артиста РСФСР И.М. Раппопорта, художник П.В. Вильямс. Роль Дон Кихота готовят заслуженный артист РСФСР В.В. Куза и артист Н.Н. Бубнов, роль Санчо-Пансо — заслуженный артист РСФСР А.И. Горюнов, И.А. Соловьев и Н.В. Пажитнов.
93. В своей книге «О, мед воспоминаний...» вторая жена М.А. Булгакова Любовь Евгеньевна писала о том, что Михаил Афанасьевич пел эту песню по-русски: «Дивные очи, очи, как море, цвета лазури небес голубых... то вы смеетесь, то вы грустите...».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |