Вернуться к В.М. Акимов. Свет правды художника: перечитывая Михаила Булгакова: размышления, наблюдения, полемика

Как впервые открывается истина

...Если есть малейшая возможность — жизнь человеческую нужно спасать. В этом смысл существования — понимая это и буквально, и символически... И это движение души юного врача... захватило и остальных участников операции, спасшей человеческую жизнь.

М. Булгаков

Перечитайте из «Записок юного врача» (1926) Михаила Булгакова рассказ «Полотенце с петухом». Повествование ведется там от первого лица. Это — автобиографическое произведение: как известно, осенью 1917 г. Михаил Афанасьевич получает назначение — работать врачом в земской провинциальной больнице Смоленской губернии. В больнице этой работников было всего четверо: врач, фельдшер и две акушерки. Работы — очень много: «Ко мне на прием по накатанному санному пути стало ездить сто человек крестьян в день». В день! Представьте себе это!

Не удивительно, что в этом состоянии — работы через край, напряжение дела не оставляет человека ни на единый миг — возникает сюжет искушения: «Сознаюсь, что в порыве малодушия я проклинал шепотом медицину и свое заявление, поданное пять лет назад ректору университета». Тут, в этой безжалостной по отношению к себе реплике все значительно: и шепот, и медицина, и свое заявление. Вот — пожалуй, впервые возникает у Булгакова сюжет капитуляции. И — ее, капитуляции, преодоление. Более того, открытие в себе — неожиданное для себя самого — способности войти в новые отношения с жизнью — и смертью — в момент жестокого и, казалось бы, неизбежного поражения жизни и победы смерти.

...Вот случай, который выделяется среди всех. Привозят в больницу юную женщину, получившую смертельную травму. Ее осматривают в операционной: она лишилась одной ноги, в жестоких переломах — другая. Истекает кровью. Сердце почти не работает.

«— Да, — тихо молвил фельдшер и ничего больше не прибавил.

Тут я вышел из оцепенения и взялся за ее пульс. В холодной руке его не было. Лишь после нескольких секунд нашел я чуть заметную редкую волну. Она прошла... потом была пауза, во время которой я успел глянуть на синеющие крылья носа и белые губы... Хотел уже сказать: конец... По счастью удержался... Опять прошла ниточкой волна.»

Мы знаем, что и фельдшер, и медсестра — люди опытные, старательные, добросовестные. Но смерть больного в таких случаях они воспринимают как неизбежность — даже страдая, переживая свою беспомощность.

А дальше? Что происходит дальше? «Вот как потухает изорванный человек, — подумал я, — тут уж ничего не сделаешь...» Казалось бы, — согласие с неизбежным и обычным... Однако — внимание! Вот что происходит дальше: «Но вдруг сурово сказал, не узнавая своего голоса:

«Камфары...»» Вот так! Смерти нужно противостоять!

Это момент глубокого сдвига, переменившего весь ход событий — сильный толчок из душевной глубины. Это голос духовной интуиции. Это и есть — может, впервые, но со всей остротой пережитый Булгаковым (тогда еще врачом) момент истины.

Да, духовный ответ может быть только один. Если есть малейшая возможность — жизнь человеческую нужно спасать. В этом смысл существования — понимая это и буквально, и символически. И этот выбор (порою, как видим, неожиданный для самого человека) — главное в человеческом существовании. И он у молодого врача оттеснил, победив, все прочее, привычное и, казалось бы, профессионально неизбежное. (И это движение души юного врача, как видим, читая рассказ, захватило и остальных участников операции, спасшей человеческую жизнь).

...И снова вдумаемся: а ведь момент этот — «знаковый» в судьбе самого врача Булгакова, тогда еще отнюдь не писателя! Но время — ВРЕМЯ ТОГДА ШЛО ПЕРЕЛОМНОЕ! Оно ломало, калечило души людей. Найти себя, утвердить себя в этом жестоком времени (а не подчиниться его калечащему напору!) было так необходимо — и для спасения себя, души своей! Вот когда возник — пусть еще не воплощенный в великом сюжете, но лишь во внутреннем видении — образ Иешуа Га Ноцри! А ведь именно он был главным открытием всего созданного Булгаковым. (Заметим, кстати, что у всех персонажей «Мастера и Маргариты» есть и весьма деятельное тело, и житейский опыт, но вот с душой, которая есть главная и высшая истина, обстоит у них куда хуже).

И еще вспомним: после того, как у Пилата, нашедшего общий язык с Иешуа, перестает болеть голова, он говорит Иешуа: «Сознайся, ты — великий врач? — Нет, прокуратор, я не врач, — ответил арестант...»

Вот это и есть главное: духовное начало — отнюдь не предмет медицины, даже самой великой.

И в то же время это — лекарство от всех болезней.

Выходит, что этот эпизод — из «Записок юного врача», — как видим, простирается далеко за пределы медицинской практики (и служебного опыта М.А. Булгакова). А вот к его литературе он имеет прямое отношение. Большая литература — это не только учебник жизни, но и — «лечебник жизни».

В этом рассказе Булгаковым самому себе дан глубокий духовный урок: да, мы переживаем трудное время. Почему бы не смириться с этим?! И — по одежке протягивать ножки, тем более, что «и — все так делают». Но вдруг из глубины души идет свой приказ. Вдруг — вспышка света!

Жизнь нужно спасать. Ибо это — вечная ценность! Спасение жизни творит наш духовный мир. И оттуда, сдвигая временное, преодолевая подчинение привычному, принятому («все так делают») — вырывается это чувство противосмертия как естественное состояние, как сила преодоления временного, навязанного, установленного...

«...Я выжимал из своего мозга все, что в нем было». «Останавливаясь у постели, на которой тая в жару и жалобно дыша, болел человек», — «и нес в себе одну мысль» (повторяю!) «И НЕС В СЕБЕ ОДНУ МЫСЛЬ — КАК ЕГО СПАСТИ? И ЭТОГО СПАСТИ. И ЭТОГО! ВСЕХ!» («Вьюга»).

Это место — важнейшее из важных — отсюда начался нравственный ток, пронизывающий все творчество Булгакова, здесь средоточие его духовного подвига, его внутренний импульс — вот где истинный русский писатель, вот где его миссия. «Шел бой. Каждый день он начинался утром при бледном свете снега и кончался при желтом мигании пылкой лампы-«молнии».

«У меня похолодело привычно под ложечкой, как всегда, когда я в упор видел смерть. Я ее ненавижу». Значит, дело не только в том, что он навидался смертей на войне. Был счет и еще более надличный... Спасение души человеческой, души народной...

Так сквозь как будто бы некий случай из врачебного опыта прорывается (кажется первый раз с такой силой!) прозрение великой истины человеческой судьбы. Человек живет в бессмертии, в вечности. И т а м (вот где!) он себя по-настоящему осуществляет!

Главное в этом рассказе — не только само по себе спасение жизни покалеченной молодой женщины, сколько вот это чувство ОТВЕТСТВЕННОСТИ КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА ЗА ЖИЗНЬ ДРУГОГО ЧЕЛОВЕКА, ибо каждый участвует в творении Вечной жизни.

Булгаков-врач не знал, что это такое: давать себе облегчение. Ведь востребована была не только «практическая» медицина. Людям (народу!), среди которых оказался Булгаков-врач, он был еще не только врачебной, но и духовной опорой: они были уверены, что им есть на кого положиться: «Ко мне на прием по накатанному санному пути стали ездить сто человек крестьян в день... И, кроме того, у меня было стационарное отделение на тридцать человек. И, кроме того, я ведь делал операции...» И при всей огромной усталости, доходившей до предела, молодой врач принял на себя подвижническую работу.

И это тоже — открытие истины.

И не будь этого переживания-потрясения в дописательском прошлом Булгакова — каким бы он стал писателем?! Как многие-многие другие?! Ведь не в одном же профессиональном таланте дело! Среди его современников было немало талантливых, даровитых профессионалов — были среди них известные, даже порою прославленные... но, подчинялись течению обстоятельств, их напору — многие опускали руки и смирялись душою.