Вернуться к В.М. Акимов. Свет художника, или Михаил Булгаков против Дьяволиады

Преображенский и Швондер

Шариков — «продукт», нечто вторичное, произведенное от какого-то другого, куда более страшного процесса. Тут и нужно сказать о том, что в повести не лежит на поверхности. У Шарикова ведь не один создатель — профессор Филипп Филиппович Преображенский, а по крайней мере — два. Как ни странно, но «соавторами» Шарикова стали такие антагонисты, как «аристократ духа» Преображенский и люмпен-демагог Швондер. Если бы один не создал «биоробота», другой не вложил бы в него свою «классовую» программу.

Более того, их близость принципиальна.

Конечно, по культурной шлифовке Швондер и Преображенский стоят друг от друга очень далеко, но в главном тот и другой — мономаны, т. е. люди, зараженные, в сущности, одной всезахватывающей идеей — стремлением переделать мир по своему усмотрению. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...» — могли бы сказать они независимо друг от друга. Для реализации этой идеи хамоватые Швондеры совершают экспроприации со взломом, а респектабельный профессор готов за хорошие деньги обслуживать — презирая их! — извращенные потребности испорченных, уродливых и физически, и морально людей.

Наблюдая за процедурами своего благодетеля, пес испытывает стыд и брезгливость: «Ну вас к черту, — смутно подумал он, положив голову на лапы и задремав от стыда, — и стараться не буду понять, что это за штука — все равно не пойму». «Похабная квартирка, — подумал пес, — но до чего хорошо». Последнее относится к тому, что его накормили и обласкали в этой «квартирке» (но в остальных оценках — недвусмысленный приговор остроумному и блестящему профессору с «естественной» точки зрения, от всего собачьего чисто- и простосердечия).

Верно, конечно, что появление Швондера и его «хоровой» шатии делает «квартирку» еще «похабнее». Но — обратите внимание: стычки Филиппа Филипповича с «товарищами» носят в немалой степени «ритуальный», «этикетный» характер, т. е. это не столько столкновение двух разных философий жизни, сколько разных манер поведения. У новоявленных «товарищей», ставших хозяевами жизни, нет выработанного этикета, от того их поведение так коробит Преображенского. У него многое держится именно на изысканном, щегольском, выработанном ритуале. У «товарищей» же пока многое серо и сыро; все «бесструктурно» смешалось: то ли это мужчина, то ли женщина; топчут дорогие ковры сапогами в уличной грязи; шокируют и неснятая шапка в квартире, и речевая невнятица... Филипп Филиппович презирает «товарищей» именно за «невоспитанность», за «разруху в голове».

Но ничего — все это у них временно. Они скоро отешутся, вот-вот создадут свой изощренный советский этикет, наведут порядок и в своих, и в чужих головах, и чуть ли не во всем мире — порядок, какой и не снился всем Преображенским...

...Конечно, Преображенский блестящ. Остры и наблюдательны его обличения за великолепно сервированным столом. Он воодушевленно ораторствует («набравшись сил после сытного обеда», — иронически комментирует наблюдательный Шарик, который не сводит восхищенных глаз с самодовольного профессора: «первоклассный деляга», «он бы прямо на митингах мог деньги зарабатывать...» и т. д. Согласимся, что не так уж однозначно комплиментарны эти наблюдения. Немало в них не только булгаковского лукавства, но и булгаковской горечи). Впрочем, оппозиция Преображенского не так уж опасна новому строю; он с ним умеет сотрудничать...

А вот пес сильно ошибается в своем благодетеле, полагая, что тот пригрел его из чистого альтруизма. Он слишком хорошего мнения о Преображенском. Нет, пес нужен хирургу-экспериментатору для самоутверждения. Он — только материал для опытов по исправлению несовершенного мира. («А пока мы этого уличного неврастеника понаблюдаем».)

Да и Швондеру Шариков нужен по той же причине: как средство для переделки мира. Правда, затею Швондера и Преображенского ждет один конец: Шариковы, сфабрикованные новоявленными «творцами», так сказать, сядут им на шею, дайте только срок. Первым это почувствовал умный Преображенский. Именно это развитие событий скрыто в глубине сюжета (и — переживаемой нами истории). А пока, избавляясь от Шарикова, Преображенский до поры спасает и Швондера...

Всмотримся в профессора повнимательнее.