Браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу.
Воланд
Как еще один намек, вызывающий прямую ассоциацию с именем Горького, можно рассматривать и приведенную выше фразу, брошенную Воландом в полемике с Берлиозом на Патриарших прудах. Здесь упоминание о Канте как «беспокойном старике» придает всей фразе уничижительный оттенок. В принципе, это — рядовая фраза, если только ее не сопоставить с другой: «В Европе XIX—XX вв. подлинно художественно изображенная личность, человек... хочет жить «сам в себе», как подсказал ему машинально мысливший старичок из Кенигсберга, основоположник новейшей философии индивидуализма».
Понятно, что здесь речь идет тоже о Канте. А фраза принадлежит перу Горького, она из нашумевшей и неоднозначно воспринятой писательской общественностью его статьи «Литературные забавы», опубликованной в газете «Правда» 18 января 1935 года.
Что это, случайное совпадение? Но вот другая статья Горького — уже процитированная «О формализме», в которой он громил «Уэлльсов» и «Хэмингуэев» («Правда», «Литературная газета» — апрель 1936 года): «Еще старичок Платон, основоположник философии идеализма, живший приблизительно 2.366 лет до наших дней...».
А вот и знаменитая статья «С кем вы, мастера культуры?» («Правда», «Известия» — март 1932 года): «Кайо — один из сотни тех старичков, которые продолжают доказывать, что их буржуазный идиотизм, это — мудрость, данная человечеству навсегда».
Приведенные примеры показывают, что использование Горьким слова «старичок» с уничижительным оттенком было одним из характерных элементов его стиля в «громовой» публицистике тридцатых годов, на что Булгаков с его острым восприятием стилистических оттенков вряд ли мог не обратить внимание.
Но в данном случае горьковская стилистика — это еще не все. 11 декабря 1930 года в «Правде» и «Известиях», затем в первом номере за 1931 год журнала «За рубежом» была помещена одна из его «громовых» статей, которая так и называлась — «О старичках»1. Ее содержание стоит того, чтобы привести несколько цитат:
«Наш старичок — пустяковый человечек, однако он тоже типичен. Его основное качество — нежная любовь к самому себе, к «вечным истинам», которые он вычитал из различных евангелий, и к «проклятым вопросам», которые не решаются словами [...]
Он, оказывается, «гуманист», старичок-то! [...] Внепартийные, да и партийные старички, в возрасте от восемнадцати до семидесяти лет и выше, могут вполне удовлетворить свою жажду правды из нашей ежедневной прессы».
Здесь в каждой букве — кондовый большевистский подход и к «вечным истинам», и к ненавистному Системе «гуманизму», и к Евангелиям (ну чем не Берлиоз!)... Это уже — не стилистика, а целая система взглядов, позиция. Позиция человека, предавшего, как и булгаковский Мастер, свои идеалы и полностью отдавшего свой талант в услужение сатанинской Системе.
Мог ли Булгаков не заметить такого?... И, раз уж зашел разговор о горьковских «старичках», нельзя не отметить некоторые моменты генетического плана. Оказывается, «старички» стали иде-фикс Горького задолго до тридцатых годов. Здесь нельзя еще раз не отдать должного скрупулезности Корнея Чуковского, который 5 марта 1919 года записал в дневнике: «Я читал доклад о «Старике» Горького и зря пустился в философию. Доклад глуповат. Горький сказал: Не люблю я русских старичков. Мережк[овский]: То есть каких старичков? — Да всяких... вот этаких (и он великолепно состроил стариковскую рожу)»2.
И еще одна запись из того же дневника, от 30 марта 1919 года: «Чествование Горького в Всемирной Литературе. [...] Особенно ужасна была речь Батюшкова [...который] в конце сказал: «Еще недавно даже в загадочном старце вы открыли душу живу» (намекая на пьесу Горького «Старик»). Горький встал и ответил [...]: «А Федору Дмитриевичу я хочу сказать, что он ошибся... Я старца и не думал одобрять. Я старичков ненавижу... Он подобен тому дрянному Луке (из пьесы «На дне») и другому в Матвее Кожемякине...»3.
Говоря о наличии лексических штампов в публицистике Горького, нельзя не отметить наличие еще одного, на этот раз в созданных им литературных портретах. Например, в его воспоминаниях о Н.Е. Каронине приводится такая фраза из их беседы: «Вообще говоря, юноша, быть писателем на святой Руси — должность трудненькая»4.
Теперь сравним это с такими словами из знаменитой горьковской апологетической статьи о Ленине: «Должность честных вождей народа — нечеловечески трудна», подкрепляемыми прямым цитированием слов самого Ленина: «А сегодня гладить по головке никого нельзя — руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми. Гм-гм, — должность адски трудная!»5. Здесь не играет роли то обстоятельство, что выражение «трудная должность» приписывается в изложении Горького и старому русскому писателю, и Основателю советского государства. Главное другое: Горький допустил штамп; штамп, легко узнаваемый. Напомню, что до начала работы Булгакова над романом эта статья о Ленине выдержала пять изданий, и сентенция об «адски трудной должности» успела прочно врезаться в память общественности.
А теперь возвратимся к роману «Мастер и Маргарита», к тому месту главы «Погребение», где Пилат после восклицания «И ночью, и при луне мне нет покоя» обращается к кентуриону: «У вас тоже плохая должность, Марк. Солдат вы калечите [...] Не обижайтесь, кентурион, мое положение, повторяю, еще хуже».
Тот же горьковский легко узнаваемый штамп...
Примечания
1. Эта статья помещена в 25 томе Полного собрания сочинений Горького.
2. К.И. Чуковский. Указ. соч., с. 101.
3. Там же, с. 107.
4. А.М. Горький. Н.Е. Каронин-Петропавловский. «Литературные портреты». М., «Молодая гвардия», 1963, с. 93.
5. А.М. Горький. В.И. Ленин. Там же, сс. 34, 48.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |