Все будет правильно, на этом построен мир.
М.А. Булгаков
Лучше мода на иконы, чем на порнографию.
В.А. Солоухин
Самое очевидное
Роман «Мастер и Маргарита» взорвал советское общество. Мало кто не прочитал его с 1966-го по 1991 год. Роман до сих пор остается культовым произведением в России.
Почему?
Он зверски гениален и дико талантлив? Маниакально-монументален?
Какими еще словами надо выразить уважение к автору и высшую оценку произведения?
Да, культовыми становятся в основном талантливые произведения. Ни одна книга Эренбурга или Киршона, Безыменского или Авербуха культовым произведением не стала.
Невозможно написать талантливое произведение, восхваляющее скверную идею или неправильное отношение к жизни. Тем более не станет оно культовым.
И Тренев, автор «Любови Яровой», и Борис Лавренев, автор «Сорок первого» — несомненно, талантливые люди. Но мораль «Любови Яровой» — да предаст жена мужа своего во имя коммунистической идеи. Мораль «Сорок первого»: да убьет девушка любимого своего, если он классовый враг.
У талантливых людей получились, во-первых, не талантливые вещи, а однозначные пропагандонские клише. Во-вторых, вещи аморальные и вредные. Народ не воспел ни «Любовь Яровую», ни «Сорок первый», не сделал их частью нашей культуры. Эти творения так и не стали культовыми... А уж как их пропагандировали!
Культовыми становятся произведения талантливые и поднимающие на щит здоровое отношение к жизни. Никогда не станет культовым произведение, рычащее ненавистью, плюющееся в культуру, пропагандирующее маразм и примитив.
Но не только. Чтобы надолго стать культовым, литературное произведение должно лечь на массовое народное сознание. Сказать людям что-то такое, что они хотели бы услышать.
Нравственный перелом
Во второй половине 1950-х годов появилась мода на иконы. В 1960-е множество интеллигентов стали венчаться и крестить детей.
В середине-конце 1970-х гг. стали необычайно модны так называемые «белогвардейские» песни. Так называемые — потому что были они, конечно же, вовсе не подлинными солдатскими песнями 1919 года, а подделкой, как правило — очень неудачной.
И, уж конечно, не считать же ни генетическими, ни духовными наследниками белых офицеров прилизанных напомаженных певцов, тянувших на полублатной манер: «Па-аручиииик Га-а-алицы-ииин!!»... нет, не могу изобразить. Да еще и эдаким противным эстрадным баритончиком.
Но ведь... слушали? Слушали. Мода была? Еще как была! Нет, мода — конечно же, штука несерьезная, нестойкая. Но, во-первых, прав Владимир Солоухин — лучше мода на иконы, чем на порнографию. А во-вторых, эта «мода» удивительным образом соединялась с другими, очень уж похожими, «модами».
Например, с модой на фольклорные песни. В 1981 году в экспедиции девушки запели и «Не шей ты мне, матушка...», и «Из-за острова на стрежень», и «Матушка, матушка, что во поле пыльно...».
Пошла мода и на романс — и на петербургский, интеллигентный, и на «жестокий романс» городских провинциальных окраин.
Сейчас эти девушки — почтенные дамы, а их дочки слушали мои лекции.
Для тех, кому меньше пятидесяти, уже трудно себе представить время в истории России, когда фольклорных песен не пели.
Тогда же в компаниях начали петь «белогвардейщину». Да и не только ее. Помню, как в экспедиции спонтанно вдруг запели «Боже, Царя храни». Пели уже не мальчики и девочки, пели сильные бородатые дядьки, прошедшие не одно «поле». Сначала пели, ухмыляясь, разводя руками, всем видом показывая: «Да что это на нас нашло?!» Второй раз пели уже серьезно, торжественно, глядя друг другу в глаза. Не пелись советские песни, не пелись... Ни советские, а уж тем более — революционные. А в 1980-е гг. молодежь их уже и не знала.
Мода на русские песни совпала с модой на прочные семьи, на трезвую жизнь, на знание истории, на родословные. В конце 1970-х стало престижно знать, кем был прадед — какого сословия, где жил, чем занимался. Как выглядела прапрабабка, какую еду готовила, как воспитывала детей.
Ну ладно я, происхожу из семьи, которая много что помнила.
Но вот молодые люди, как говорят, «из рабочих» — в 1980 году они специально приехали на место, где когда-то были похоронены солдаты и офицеры армии А.П. Деникина. Памятный крест с надписью «Здесь лежат свободные русские люди», конечно же, давным-давно убрали, как идейно неправильный, как портящий картину истинно советского юга. Но земля просела над огромным рвом, превосходно отмечала место. Ребята «из рабочих» хотели зачать сына над прахом русских воинов.
— Откуда знаете, что будет сын? — только и нашелся я спросить.
— Знаем! — смеялись ребята. Между прочим, у них и правда сын.
А вот в 1985 году был я в городе Уссурийске... Там, наверное, и по сей день стоит памятник, долженствующий возвысить сердца советских патриотов, показать жестокость и низость белых. Это — паровоз, в топке которого в 1920 году казаки живьем сожгли некоего Лазо1.
— Вот в этом паровозе НАШИ сожгли Лазо, — так и сказал мне парень, показывавший город. С явственным напором на это НАШИ. Присоединиться к белым, считать белых «нашими» он хотел любой ценой — даже ценой приобщения к откровенному зверству. Между прочим, с этим юношей я беседовал подробно, так вот: папа у него — потомственный рабочий, мастер на заводе; мама — детдомовка, инструктор в райкоме. В общем, не из семьи белого офицера происходил этот мальчик. Никак не в кровном родстве дело, не в генетике.
Не случайно именно в 1979 году первый секретарь Свердловского обкома Борис Ельцин получил приказ взорвать дом купца Ипатьева: место смерти царской семьи стало местом паломничества тысяч и тысяч людей.
К 1980-м быть монархистом стало так же престижно, как иметь иконы в «красном углу», как происходить от нормальных людей, а не от «строителей светлого будущего».
Удивительные советские фильмы
В конце 1970-х появились первые фильмы, в которых белые офицеры представали не мерзавцами и садистами, не дураками и не... этими самыми, как их... ах да! Эксплуататорами! Герои невероятно совкового, официозного до идиотизма «Адъютанта его превосходительства» предстают все же не мерзавцами и не душителями народной свободы, а людьми совести, долга и чести. Они, конечно, «исторически не правы» и «принадлежат к эксплуататорским классам общества». Конечно же, в контрразведке белой армии работают садисты и моральные уроды — да и не мог выйти в те годы фильм с другой трактовкой темы.
Но и сам Его Превосходительство, и его офицеры показаны людьми большой культуры, личностями достойными и крупными. В сравнении с белыми как раз красные выглядят совсем непрезентабельно. А белые производят сильное впечатление, и неизбежность их «исторической» (да и физической) гибели заставляет больно сжиматься сердце.
Или вот еще творение советского кинематографа, в котором красные высаживают дверь, сквозь которую до последнего патрона отстреливается «классовый враг». Оставшийся в Крыму загнанный мальчик последнюю пулю пускает, разумеется, в себя — глядя на ладанку, подаренную любимой девушкой. Когда «победители» сквозь пласты порохового дыма врываются в заляпанный кровью коридор, в котором сидит труп побежденного (а на ладони — ладанка)... у меня ли одного возникали кое-какие вопросы?
Корни переворота
Причины переворота в мозгах сравнительно понятны.
Во-первых, к 1970-м окончательно развеялись все иллюзии по части «построения коммунизма». Никита-кукурузник еще обещал коммунизм к 1980 году... Но — верил ли он в это сам? И — верил ли кто-то ему? Особенно году в 1976-м? 1978-м?
Наверное, можно простить и чудовищную жестокость, и кровь, если они ведут в конце концов к чему-то хорошему.
Политика «построения коммунизма» ни к чему хорошему не привела.
«Уже давно не вламываются по ночам в квартиры, будя спящих, обвешанные оружием ночные гости с бумажкой-ордером, рабочие коллективы и возмущенные писатели не подписывают более писем-обращений, требующих от партийного руководства смертной казни разоблаченных «врагов народа». Не слышно и о массовых расстрелах. Но темный страх остался. Таится подспудно в душах, живя отголосками того кровавого прошлого. После истребления прежней интеллигенции, крестьянства, лучших людей всех сословий, образовался вакуум. Не стало людей, честно и независимо думающих. Верховодят малообразованные приспособленцы и карьеристы, изгнаны правда и совесть...
<...> Оболгано и фальсифицировано прошлое, искажено настоящее, брехня по всякому поводу сопровождает «простого советского человека» от детского сада до крематория. И если в тридцатые годы репродукторы повторяли бессчетно «жить стало лучше, жить стало веселее» в опустошенных голодом деревнях, то схема эта сохранялась в подновленном виде. С тупым упорством и застарелой, одеревеневшей косностью у нас продолжали выдавать желаемое за действительность, выхолащивать всякое сообщение, лицемерить, лгать и лгать, беззастенчиво, по всякому поводу... В этом не только маразм Системы, последствия выветрившихся, износившихся от употребления всуе ложных доктрин. В этом — и оправдавший себя, унаследованный принцип не ставить ни в грош народ и его интересы, привычка к безгласности наглухо взнузданных масс: промолчат, проглотят, не пикнут!»2
Ощущая себя в тупике, внуки «строителей светлого будущего» вспоминали все активнее.
Во-вторых, как ни старались большевики остановить в развитии страну, получалось у них плохо, частично. Парадокс, но, создавая индустрию, давая возможность людям жить в цивилизованном обществе, коммунисты готовили себе могильщиков.
Рабочий или служащий «из крестьян» в третьем поколении обнаруживал себя жителем большого города. Образованным и чисто одетым, знающим научную медицину и читающим книги. Внуку крестьянина Турбины оказывались ближе, чем Шариковы и Швондеры.
В конце концов, и обычай есть с отдельной тарелки последовательно прошел путь от царских дворцов через особняки дворянства столичного, богатого, провинциального, бедного... а уж только затем — до жилищ простолюдинов. Демократия, чувство собственного достоинства, уважения к личности — очень элитные, очень аристократические ценности, господа!
В начале XX столетия аристократические ценности цивилизации были понятны не всем, белое дело оказалось погублено на радость врагу рода человеческого. В конце того же столетия внуки сотворителей безобразия востребовали эти ценности.
Люди захотели осознать себя не потомками обезумелых разрушителей, а строителей Петербурга... Средневековой Москвы... Потомками созидателей всего, чем была историческая Россия.
В стране и в 1970-е — 1980-е продолжался коммунистический шабаш. Пионеров строем водили к Вечному огню, учили их «продолжать дело великого Ленина». Пропагандистская литература издавалась миллионными тиражами, в помещениях болтались красные тряпки, отретушированные портреты-иконы Ленина и прочая пакость. Но все больше людей не хотело иметь со всем этим ничего общего.
До людей начало доходить, что их предков в третьем-четвертом поколении очень крупно обманули. Поверив безумной пропаганде, всерьез приняв бредни секты красножопых сатанистов, недавние предки нынешних русских начали «превращать войну империалистическую в войну гражданскую», «экспроприировать экспроприаторов», «строить светлое будущее» и т. д. и т. п.
Что, занимаясь всей этой вредной и опасной чепухой, предки не только совершили неисчислимое множество различных преступлений, но и сами себя обокрали.
Внуки с ужасом увидели, что уже в начале XX века Россия была примерно такой, какую они хотели бы видеть. Что она очень многое утратила из-за «победы» воспетых в советской мифологии краснознаменных дедушек-прадедушек.
И они запели песни армии, которую их дедушки три поколения назад «победили». Песни армии, которую они осознали своей.
Да, предки 90% певших были или в Красной Армии, или попросту отсиживались, не принимая в смуте участия.
Но ведь получается — люди хотели иметь именно таких предков, верно? Мода была не только на песни. Высшим пижонством, самым-самым высшим шиком стало быть потомком белого офицера, белогвардейца, «белобандита». Даже если это было чистейшим враньем, то все равно, ведь человек, получается, хотел иметь именно такую историю.
Тихое семейное отречение
Все больше людей не хотели иметь красных предков. Не желали называться потомками красного командира, комиссара, бойца Красной Армии, чекиста, энкавэдэшника... Даже если и был такой предок — уже в 1970-е гг. скрывали его куда тщательнее, чем затесавшихся в родню вора или проститутку. Иметь прадедушку — красного? Нет, это позор семьи! Раз уж никак нельзя скрыть — пусть прадедушка будет насильно мобилизованным или наивным деревенским мужиком, по темноте своей сразу не убежавшим...
Только два деятеля культуры сознавались, что имеют красных предков. Один — это А. Невзоров, человек с явной психопатической клиникой. Второй — М. Веллер, которого уж никак не обвинишь в том, что он русский. В этом позорном факте внук «бойца 6-го эскадрона 72-го красного кавполка» не замечен.
Но вот любопытно: своим краснознаменным дедушкой Михаил Иосифович очень гордился и хвастался на заре своей молодости.
«Человек этот, боец 6-го эскадрона 72-го красного кавполка, был мой прадед. Фотографию его, дореволюционную овальную сепию, я спер из теткиного семейного альбома и держу у себя на столе. Те, кто видит ее впервые, не удерживаются, чтобы не отметить сходство и поинтересоваться, кем этот человек мне приходится. Что составляет тайный (и не совсем тайный, если откровенно) предмет некоторой моей гордости. На фотографии ему двадцать один — на три больше, чем мне сейчас. Намного старше он не стал — погиб в двадцатом»3.
24 года... Михаилу Иосифовичу было 24 года в 1971 году. Опубликовали рассказ первый раз в 1983 году. Последний раз — в 1996-м.
В 1960-е было еще модно иметь «краснознаменных» предков. В 1970-е — уже не очень. Теперь о прямом участии своего дедушки в Красной Армии господин (или все же товарищ?) Веллер старается не писать. В новых его книгах этого рассказика нет. Перестал человечек хвастаться, что происходит от «красного сокола».
Наверное, и рад бы Веллер уже избавиться от своего рассказика многолетней давности, да «написанное пером не вырубишь топором».
Кто выиграл и проиграл, или Великая польза экспериментов
Нет ничего нового в том, что гражданские войны выигрывают не оружием, а идеями. Красные выиграли Гражданскую войну? Да... на время. Белое движение оказалось подобно зерну из притчи Спасителя — зерну, которое должно погибнуть, упав в землю. Которое, только погибнув, прорастет и даст плоды. Люди живут дольше, чем пшеница. Прошло три поколения — и жертва белой армии дала плод.
Помнится, одна студенческая аудитория выразила мне сильное недоверие... И тогда я в первый раз предложил один эксперимент...
— Здесь собрались 30 человек, — сказал я. — По всему судя, здесь должно быть довольно много потомков солдат Красной Армии, чекистов, энкавэдэшников, красных партизан и других категорий «победителей». Ну так поднимите руки, потомки тех, кто «выиграл» Гражданскую войну, покажитесь и покрасуйтесь. — Поднялось три руки. Всего три. Три руки потомков солдат Красной Армии.
— А теперь поднимите руки те, кто происходит от побежденных. Их среди нас должно быть очень мало — ведь все, не убитые сразу, пошли под нож в ходе «репрессий» и вместе с семьями. Ну, поднимайте руки! — Поднялось 11 рук, я поднял двенадцатую руку.
— Ну и кто выиграл Гражданскую войну?! Поздравляю, господа! Наши в городе!
Студенты веселились:
— Убедил!
Но ведь и правда убедил, в том числе и самого себя. Очень наглядно получилось.
С тех пор я повторял эксперимент несколько раз и провел его в 15 аудиториях, где присутствовало до 400 человек. Соотношение потомков белых и красных было разным: когда белых было в пять раз больше, когда только в два раза. Общее число потомков белых достигло 297 человек, а красных — 82. Правда, 52 человека оказались потомками и белых, и красных.
А ведь наверняка многие потомки красных не подняли рук Это — позор семьи. Это скрывают. Не все потомки белых знают об этой странице семейной истории. Многие семьи так боялись огласки, что настал момент — и пришло поколение, уже не знавшее корней. Но с точки зрения истории и культуры — все верно. Зерно проросло, и белых в России больше, чем красных. Их число растет неудержимо.
Разумеется, все они — в прошлом, в истории. И адмирал Колчак, и Фрунзе, и Каледин, и Ленин, и Деникин, и Троцкий. Нетленно, неприкосновенно. Ничего не переделать. Не вмешаться.
Вечно бежит молодой офицер Булгаков по промороженному Киеву. Вечно входят в город большевики. Вечно приходит в себя мечущийся в тифу писатель посреди оставленного нашими Владикавказа. Так же, как вечно поднимает над Киевом крест святой равноапостольный Владимир. Как вскидывается в стременах раненный ядром Багратион.
Но ведь история и продолжается. Совершенное и век, и два века назад имеет продолжение в сегодня. Вопрос, что именно мы хотим и готовы взять в сегодня из вчера и позавчера.
Порой я просто зрительно вижу, как входит белая армия в наши города. Беззвучно печатая шаг по брусчатке, надувая щеки в бесшумных звуках трубы, белые проходят через современную Россию. Белые, а не красные. И так же незримо, беззвучно красные бегут из городов. Их порой даже жалко — убогих, не нужных никому, даже собственным внукам и правнукам.
Булгаков — знамя чего именно?
«Мастер и Маргарита», «Белая гвардия» — это победившая белая идея? Да, но не только.
Это возвращенное нам христианство? Да, но книги Булгакова знаменуют нечто еще большее.
Варламов полагает — с Булгаковым продолжается Серебряный век, начало XX столетия.
Это уже ближе, но почему только Серебряный век?
Серебряный век — верхушка, культурный всплеск образованного класса исторической России. Она и приходит к нам с Булгаковым, сперва «побежденная» (нами же), отодвинутая как ненужность.
Булгаков востребован как белый офицер, как христианин, как человек Серебряного века. Как носитель культуры исторической России.
Те, кого называют русскими сегодня, не тождественны тем, имперским русским начала XX столетия. По сути, мы другой этнос... Великороссы, если угодно. Тем не менее этот русский народ все больше осознавал себя преемником русского дореволюционного народа, наследником дореволюционной России.
Образованный слой Российской Федерации хочет видеть себя наследником Филиппа Филипповича, а не Швондера; Мастера и Стравинского, а не критика Латунского и не Алоизия Могарыча.
Три партии
В современной России — всего три политические партии. Не обольщайтесь политическим многоцветием, их всего три.
Первая партия — партия «этой страны».
Настала перестройка — и словно силы преисподней вдруг выплеснулись на поверхность земли! До сих пор слышен шизофренический визг про то, что «патриотизм — последнее прибежище подонка» и что Россия — страна дураков. Послушайте и «Лихо Москвы»... ах, миль пардон, «Эхо Москвы». Почитайте много чего в интернете.
Безыменский, к сожалению, давно подох, но дело подонка живет.
Вторая партия — «Нашей советской страны». Советский строй — логичное продолжение всей русской истории. На Куликовом поле предки бились под красной тряпкой. Ленин — великий государственный деятель. СССР был чудесной страной, в которой всем было хорошо.
Впрочем, продолжать этот бред можно долго.
Третья партия — Нашей страны.
Читая Булгакова, мы приникаем к истории нашей страны. Не выдуманной, а реальной.
Примечания
1. Имеет смысл уточнить — беглый каторжник Лазо как раз «резвился» вместе с такими же, заживо сжигая вовсе не только белых, а мирных жителей, не спешивших отдать свое имущество экспроприаторам. Или тех, кто не понравился бандитам. Многие из казаков, поймавших Лазо, имели родственников и близких друзей, зверски убитых этим упырем.
2. Волков О.В. Погружение во тьму. — М.: Молодая гвардия, 1989.
3. Веллер М.И. Сопутствующие условия // Веллер М.И. Хочу быть дворником. — М., 2006. — С. 6.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |